Он опять не находил себе места, знакомое чувство, словно кто-то грыз его изнутри. «Может, я еще не готов к настоящей семье, к серьезным решениям? Или причина в чем-то другом?»
Вчера вечером он ясно чувствовал под ладонью толчки Малыша. Они до сих пор отзывались в руке, обдавая то жаром, то холодом, и пальцы непроизвольно двигались. «Я не знаю, чего ожидать от будущего, — думал он. — Я должен что-то делать, но не знаю что. Это надо как-то решать».
Он непроизвольно поморщился.
— Что с тобой? — спросила Мартина, взглянув на него.
— Ничего.
У тебя такое выражение лица, как будто ты думаешь о чем-то неприятном.
— О работе.
— А что случилось?
— Просто устал работать допоздна.
— У тебя всю неделю вечерние смены?
— Да, хотя это, скорее, ночные смены.
— От тебя пахнет сигаретами, когда ты приходишь.
Он завел машину и поехал в сторону моста. Последние два дня свет был иной, обещающий весну. «Буду ли я так же ждать весну через пятнадцать лет? Всю жизнь? — думал он. — Через пятнадцать лет деревья у нашего дома вырастут, я буду комиссаром, а Малыш будет собираться в гимназию. Тогда мы уедем на последнюю неделю февраля в какое-нибудь тайное место, как Биргерсон. Он возвращается совсем не загорелый. Где же его черти носят? Могут ли взрослые люди иметь секреты?»
Под мостом плавали последние льдины, река на солнце казалась потоком разбитого стекла. Катер, как алмаз, прорезал винтом путь к открытому морю. К западу от моста он встретил катер на воздушной подушке, летевший из Дании. Вода заглушала все звуки. Скольжение стремительно и беззвучно.
В эту тишину, ползущую отсюда на город, и свернул после моста Ларс Бергенхем.
«Наверняка можно найти небольшую яхту по разумной цене, — думал он. — Мартина, наверное, будет только рада, если я не буду мешаться под ногами, когда родится Малыш».
Он сам удивился своим мыслям. Вставил кассету и усилил громкость до предела, как только мог выдержать. За окном беззвучно мелькали машины.
Он запарковался на том же месте. Вывеска светилась, как в прошлый раз, но дверь выглядела по-иному — теперь, когда он знал, что там внутри. «Риверсайд» существовал два года и стал популярным с первых дней.
Не задерживаясь, Бергенхем сразу пошел в шоу-зал. Все столы были заняты, кроме одного, у драпировки, там он и сел. В другом конце зала на столе танцевала женщина, под аккомпанемент аплодисментов. Музыки в этот раз не было. Тина Тёрнер заслужила передышку. К нему подошел официант в белой рубашке и черной бабочке, выслушал заказ, принес колы. Бергенхем всосал кусочек льда, сидел, ждал.
— Снова к нам? — сказал Конский Хвост, возникший из-за драпировки.
— Как вы быстро, — ответил Бергенхем. — У меня еще пара вопросов.
Хозяин молча стоял, держа в руках сигарету.
— Мы можем поговорить прямо здесь, — сказал Бергенхем.
— Спрашивайте.
— Эта драпировка не мешается на проходе?
— Это первый вопрос?
— Нет, только сейчас пришло в голову.
— Она мне нравится. Красиво и сексуально.
— Напоминает сцены из немых фильмов.
Конский Хвост развел руками, смиряясь с мнением собеседника, сел напротив, посмотрел на его колу.
— Мы можем предложить вам что-нибудь покрепче, если хотите.
«Черт, что бы ответил Винтер», — подумал Бергенхем.
— Например?
Хозяин сделал жест, означающий «любой алкоголь и даже больше».
— Можно ром с колой?
Хозяин поднялся, пошел к стойке, и через две минуты официант принес два стакана.
— Только для полиции, — сказал Конский Хвост, когда официант ушел. — Только для наших друзей.
«Это какая-то игра, — думал Бергенхем. — Меня проверяют, но я не знаю на что».
— Я вспомнил, что я за рулем.
— Глоточек можно.
Бергенхем поднял стакан.
— Так что вы хотели? — спросил хозяин.
Запустили музыку, басы грохотали, как будто в уши забивали сваи. Еще один тест?
Конский Хвост наблюдал за ним. Кто-то сделал музыку потише, подкрутил высокие частоты, Тина Тёрнер запела, как обычно, и на сцену вышли женщины.
Хозяин облокотился на стол.
— Вы что-то хотели от меня, — повторил он.
— У вас из аккомпанемента только Тина Тёрнер? — спросил Бергенхем.
Хозяин взглянул на него, на сцену, опять на него. Сегодня он был в рубашке в мелкую клетку с расстегнутым воротом и темных брюках с отворотами и подтяжками. Все казалось розовым от света ламп вдоль стен.
— Под Тину Тёрнер очень удобно двигаться, — наконец сказал он.
— Вы не ответили на вопрос.
— Вы меня провоцируете?
— Нет, с чего бы!
— Что вам тогда надо?
— Я забыл спросить вас, какого типа люди сюда приходят. И отличаются ли они от посетителей других точек.
— Это очень трудно сказать.
— Почему? У клубов же есть своя специализация?
— Я понимаю, почему вы спрашиваете.
Бергенхем перевел взгляд на сцену. Танцевали те же женщины. Молодая выглядела еще более хрупкой. Ее рот был красен, как кровь. Бергенхему не хотелось смотреть на хозяина.
— Но вы пришли совершенно не по адресу, — сказал Конский Хвост. — Посмотрите вокруг. Впрочем, я смотрю, шоу вас уже привлекло.
Бергенхем отвел взгляд от женщин. Музыка затихла и тут же грохнула опять. «Ты самый лучший, — пела Тина Тёрнер, — лучший на свете».
— Это не гей-клуб, — сказал хозяин.
— У вас ведь бывали вечера для трансвеститов.
— Вы на них были?
— Дело не в этом.
Мужчина покачал головой и поднялся.
— Вы можете посидеть, пока не допьете, — сказал он и исчез за драпировкой.
Шоу продолжалось еще минут десять, потом женщины исчезли. Бергенхем понюхал ром и поставил обратно. Ему не хотелось оставлять тут машину на ночь. Он думал, что, может, хозяин поговорил бы подольше, если бы он выпил, но вышло не так. Может, оно и к лучшему.
Из-за кулис появилась та худенькая танцовщица и пошла в зал. Трое мужчин у ближайшего столика встали, как джентльмены, и предложили ей стул. Ее платье казалось черным в этом свете. Он достала из сумочки сигарету, и один из мужчин тут же поднес ей зажигалку. Он что-то сказал, и она засмеялась. Бергенхем наблюдал за ней. Она поднялась и пошла обратно к двери, мужчина следом. За несколькими столиками сидели женщины, но мужчин было намного больше. Бергенхем ждал.