Воскресным утром Эрик Винтер рассматривал себя в зеркале. Он наклонился поближе, чтобы посмотреть, появились ли новые морщинки у глаз.
«Все-таки я тщеславен. Или, может, я много думаю о возрасте, оттого что все время был моложе всех. Я слежу за собой, чтобы нравиться женщинам до старости».
С улицы ничего не было слышно. Все-таки пять этажей. Он оторвался от зеркала и вышел из ванной. Квартира из трех комнат и большой кухни имела площадь сто тридцать шесть квадратных метров, и платить за нее приходилось много. Но он жил один, и мог себе это позволить. В квартире было светло, солнце висело прямо за окном. Он подошел к окну и посмотрел на запад. Еще чуть-чуть, и было бы видно море. Можно выйти проветриться на балкон.
Наспех поев под саксофон Джона Колтрейна, он решил, что будет делать.
Она вышла из спальни, но ему явно хотелось побыть одному, и она, выпив стакан воды у раковины, ушла обратно одеваться, чтобы ехать домой.
— Сегодня ночью я долго ждала, — сказала она на прощание.
Он вел машину вдоль реки. Когда сумерки уже были готовы упасть с небес, цвета уползли обратно под землю. Все равно что ехать сквозь сажу, не оставляющую следов. Сбоку — неожиданно ярко — промелькнуло солнце, и он надел темные очки. Боковым зрением он видел почерневшие краны на другом берегу. Дома принимали оттенок расплавленного металла.
Он заехал так близко к морю, как только возможно, вышел из машины и забрался на скалу. Море вяло шевелилось; он проводил взглядом последнее движение волны в открытое море и увидел, как лед разрезает дышащую воду.
Большая часть залива была покрыта льдом, и он видел мельтешение вдали: люди ходили по замерзшей воде. Две компании, разойдясь на километр, что-то кричали друг другу, но слова натыкались на полпути на невидимое препятствие и с дребезгом падали на лед.
Из нагрудного кармана зазвонил телефон, приглушенный курткой и кружащим белым ветром.
— Я слушаю.
— Это Лотта.
— Да?
— Эрик, ты где?
— А какая разница? — спросил он и тут же пожалел об этом.
— Я спрашиваю, потому что хотела тебя увидеть.
— Прямо сейчас?
— Чем быстрее, тем лучше, — сказала она незнакомым голосом. Его единственная сестра… Отношения между ними могли бы быть более родственными. Он забеспокоился.
— Что-то случилось?
— Нет.
— А что тогда?
— А ты где? — спросила она опять.
— Я стою на острове Амундон и смотрю на море.
— Ты можешь при…
Голос пропал. Ветер усилился, выхватил ее голос из телефона и отнес далеко на лед.
— Что ты сказала, я не расслышал? — Винтер накинул куртку на голову.
— Ты можешь приехать?
— Приехать? Куда?
— Сюда, домой…
Ветер опять унес ее слова.
— Что?
— …чтобы ты приехал, — услышал он.
— О’кей. Я буду через полчаса.
Он нажал на красную кнопку, и стало тихо. Лучи раздвинули слоистое небо, и новый свет брызнул на море и скалы, где он стоял и смотрел на горизонт. Вдали виднелась лодка, но скоро исчезла в неведомом. В отблесках сверху море и земля внезапно стали одного цвета, и когда он шел обратно по замерзшему берегу, он надел темные очки, чтобы защитить глаза от уколов солнечных лучей.
Они сидели в комнате, выходившей окнами в сад. Дверь на террасу была чуть приоткрыта, и доносился слабый запах стужи.
«Здесь мало что изменилось. Как будто я был тут этим утром, — думал он. — Единственное отличие — появились новые книги. И в воздухе повисла дорожка холода. Но я так редко тут бываю…»
Лотта уложила волосы и была красива, но лицо напряглось, глаза смотрели устало. На ней были черные джинсы, клетчатая рубашка и мягкий вязаный свитер. Ей скоро исполнялось сорок лет, но возраст, похоже, никогда ее не волновал.
— Что он там делал? — спросил Винтер.
— Он назвал это «короткой поездкой в целях просвещения».
Лотта положила ногу на ногу, и он заметил, как растянулась ткань на бедре.
— Они совершенно подавлены, — сказал он.
— Да.
— Я тоже.
Лотта посмотрела на него.
— Тот мальчик… — начал он и спохватился.
Лотта заплакала, тихо и мягко, как будто шел снег.
Дверь на веранду открылась шире, и острый ветер залетел в комнату. Винтер встал и закрыл дверь.
Она рассказывала, а он слушал, как слушает тот, кто не хочет этого знать, но у него нет выбора. Соседский мальчик, девятнадцати лет, поехал в Лондон и там был убит. Он был не просто сосед, а нечто большее.
Когда Винтер переехал с этой улицы, Пэр Мальмстрём был совсем ребенком. Теперь он закончил гимназию. Винтер иногда встречал его. Мальчик со временем утратил девичью пухлость и приобрел мужественную твердость.
Такова жизнь, думал Винтер.
— Как я понимаю, ты разговаривала с Лассе и Карин.
— Я только что оттуда.
— Хорошо.
Он знал, что никто другой не смог бы. Только она.
— Ты был там? — спросила она.
— Да.
Все, что он мог из себя выдавливать, — это краткие ответы. Он там был, и это ничего не меняет, только, может, чуть придерживает бешеные чувства, встречая их на пороге.
— Мы не говорили о… подробностях, — сказала она. — То есть я с Лассе и Карин.
Винтер почувствовал боль в руке, разжал кулак и увидел, что он впился своими тупыми ногтями в ладонь так, что на ней горел красный след.
Он не знал, что сказать.
— Карин говорит, что она никогда себе не простит, — сказала сестра.
— Что он туда поехал?
— Да.
— Ему было девятнадцать лет, он был уже взрослый.
Лотта посмотрела на него.
— Я пойду, — сказал он.
— Подожди. Когда я оттуда пришла… я думала, есть ли какая-то разница в чувствах, если это происходит… вот так или если это был несчастный случай или болезнь.
— Шок больше, но чувство потери то же самое, — сказал он. — Иногда может быть наоборот… когда кто-то подвергается насилию, это настолько необъяснимо, что потерявший близкого не полностью осознает, что произошло… как будто все было только предупреждением.
— В таком случае Лассе и Карин уже прошли через эту стадию.
— Да. Я пошел, — сказал он опять.