Татаро-монголы в Азии и Европе

Ш. Сандаг Образование единого монгольского государства и Чингис-хан

Как известно, Чингис-хану посвящена обширная литература на многих языках мира. Западные авторы чаще всего видели в Чингис-хане «великого завоевателя» и «сильную личность» и давали восторженное описание завоеваний этого полководца[35]. В трудах русских ученых, писавших до Октябрьской революции или вскоре после нее, личность Чингис-хана также получила одностороннее освещение. Так, например, для ранних работ В. В. Бартольда[36] и Б. Я. Владимирцова[37] в той или иной степени характерно восхваление личных качеств, военных и организаторских способностей Чингис-хана. Это отнюдь не умаляет научное значение этих трудов. С другой стороны, отдельные западные авторы огульно охаивали деятельность Чингис-хана и изображали его как жестокого дикаря[38]. Между тем ясно, что деятельность Чингис-хана следует рассматривать и оценивать с учетом того исторического фона, на котором она развертывалась. В последнее время роли Чингис-хана в истории Монголии[39] дана объективная оценка в монгольской историографии, а также в совместном труде монгольских и советских историков «История МНР»[40], о чем будет сказано ниже.

Основными источниками по истории монголов XII–XIII вв., как известно, являются «Монгол-ун ниуча тобча'ан» («Тайная история монголов»)[41] и сочинение Рашид ад-Дина (1274–1318) «Джами'ат таварих» («Сборник летописей»)[42]. «Монгол-ун ниуча тобча'ан», написанная в 1240 г., содержит в себе массу сведений о монгольских племенах XII в. Она позволяет воссоздать яркую картину жизни монголов этого периода. В «Сборнике летописей» персидского историка мы также находим многочисленные рассказы о предках Чингис-хана и вождях монгольских племен. Абсолютно был прав Б. Я. Владимирцов, когда писал: ««Сокровенное сказание» (т. е. «Монгол-ун ниуча тобча'ан». — Ш. С.) повествует нам о роде, из которого вышел Чингис-хан, и рисует широко и вольно картины степной жизни, доставляя обильнейший материал для суждения о разных сторонах монгольской жизни XII–XIII вв. Если показания «Юань-чао-би-ши» («Тайная история Монголии». — Ш. С.) в отношении некоторых исторических фактов не совпадают с данными Рашид ад-Дина и других памятников, то картина, общая картина кочевой жизни, рисуется одинаково как произведением степного творчества, так и сочинением, вышедшим из-под калама ученого врача-министра в далекой Персии. Если можно говорить о том, что ни один народ в средние века не удостоился такого внимания со стороны историков, как монголы, то следует отметить, что ни один кочевой народ не оставил памятника, подобного «Сокровенному сказанию», так образно и детально рисующего подлинную жизнь»[43]. Оба источника прекрасно дополняют друг друга и дают ценный материал для написания истории образования монгольского государства и сложения монгольской народности. Много сведений о Чингис-хане приводит также предшественник Рашид ад-Дина Джувейни (ум. в 1238 г.), автор «Тарих-и джахангушай» («История «миропокорителя» Чингис-хана»)[44] и другие персидские историки.

Как показывают источники, территорию, на которой живут современные монголы, в XII в. населяли собственно монголы, кэрэиты, меркиты, ойраты, найманы, татары и множество других племен. Собственно монголы занимали большую часть бассейна рек Орхона и Керулена. К западу от них, в долине р. Толы, а также в районе среднего течения р. Орхона и бассейна р. Онгин на юге жили кэрэиты. К северу от кэрэитов, на р. Селенге, располагались кочевья трех союзов меркитских племен (гурбан-меркит, букв, «три меркита»): удуит, каат и увас. Еще севернее, у озера Хубсугул, жили дурбэн-ойраты (букв, «четыре ойрата»). Владения найманов простирались: с востока на запад — ют верховьев Селенги и Орхона до Тарбагатая; с севера на юго-восток — от Танну-Ола до восточных отрогов Алтая. Татарские племена селились на востоке в районе озер Буир-Нур и Кулун-Нур. Конечно, не следует думать, что между этими территориями существовали точно установленные границы. В условиях XII в., когда часто вспыхивали войны и племена совершали набеги, отдельные группы меняли свои кочевья. Но указанные районы все же оставались исконными кочевьями этих союзов племен[45].

Союзы племен делились на множество мелких групп племен и родов. Собственно монголы, как сообщает Рашид ад-Дин, состояли из монголов-нирунов, называвшихся еще киятами, и монголов-дарлекинов. Нируны — монгольские племена и роды, которые вели свое происхождение от легендарной Алан-Гоа, причем племена, происходившие из рода Алан-Гоа до шестого поколения, относились к нирунам; те, которые вели свой род от шестого поколения Алан-Гоа, от рода Хабул-хана, назывались киятами, а те, которые являлись прямыми потомками Хабул-хана, считались кият-борджигинами. Предводителем кият-борджигинов был Есугэй-багатур, внук Хабул-хана, отец Тэмуджина — будущего Чингис-хана[46]. К нирунам кроме кият-борджигинов принадлежали тайджиуты, салджиуты, катакины, дурбэн, баарины, урут, мангут, барулас, йисут и многие другие[47].

Степень развития социальных отношений и культуры у монгольских племен была различной. В XII в. из всех монгольских племен найманы и кэрэиты, насколько можно судить по источникам, достигли наибольшего развития. У найманов было свое государственное образование (ханство) с зачатками некоторых функций государства. Так, в 1204 г. после разгрома Тэмуджином найманских войск захваченный в плен министр Татаауна, как сообщает китайский источник, представил монгольскому хану печать Таян-хана, заявив при этом, что ею скреплялись указы о назначении чиновников и сборе налогов[48]. Среди найманов была распространена письменность, заимствованная у уйгуров. Примерно то же, по-видимому, можно сказать и о кэрэитах. У монголов одно время также существовало свое государственное объединение, возглавляемое сперва Хабул-ханом, а затем Амбагай-ханом[49]. В «Монгол-ун ниуча тобча'ан» сказано: «Всеми монголами ведал Хабул-хан[50]». Государство, созданное Хабул-ханом, называлось «Хамаг Монгол»[51]. О Хабул-хане и Амбагай-хане известно из источников немного. Хабул-хан был сыном Тумбинай-сэчэна, потомка Бодончара — сына Алан-Гоа, — родившегося у нее после смерти мужа. Он Бодончара вели свое происхождение многие монгольские племена, в том числе баарины, тайджиуты и кият-борджигины. Согласно § 47 «Монгол-ун ниуча тобча'ан», Амбагай-хан являлся сыном дяди Тумбинай-сэчэна, но в соответствии со сказанным в § 52, Амбагай-хан был сыном Сэнгум-билга и внуком Чарахай-линху — дяди Тумбинай-сэчэна[52]. Это сообщение совпадает со сведениями Рашид ад-Дина, по которым Амбагай-хан был внуком Чарахай-линху[53]. Как бы то ни было, после Хабул-хана монголов стал возглавлять Амбагай-хан по завещанию предшественника, хотя у последнего было семеро сыновей[54]. Хабул-хан, очевидно, руководил очень сильным по тому времени союзом монгольских племен. Не случайно Рашид ад-Дин рассказывает о нем как о «государе и предводителе (пишва) своих племен и подчиненных (атба)»[55]. Как явствует из его рассказа, Хабул-хан был приглашен ко двору цзиньского императора, который, пожелав сблизиться с ним, устроил в его честь пир и преподнес ему дорогие подарки. Затем цзиньский император по совету своих министров послал вдогонку ему гонца, чтобы схватить и казнить как опасного врага. Но Хабул-хан отказался возвратиться ко двору. В конце концов цзиньские послы схватили его, но Хабул-хану удалось бежать. Когда послы прибыли в его ставку, Хабул-хан перебил их[56]. Эти события имели место, непосредственно после вступления на престол цзиньского императора Холома (1135–1149), на коронации которого присутствовал Хабул-хан. После убийства послов в 1137 г. цзиньский император отправил против монголов значительную армию. Армия выступила из Хуйнина и, очевидно, продвигаясь по р. Нонни, проникла в глубь монгольской территории, но в связи с недостатком продовольствия отступила. Тогда монголы под водительством Хабул-хана стали преследовать цзиньскую армию и нанесли ей поражение на Хайлине (вероятно, р. Хайлар-гол)[57].

Когда Амбагай-хай отправился к татарам, чтобы выбрать девушку себе в жены, он был схвачен и препровожден в современный Пекин к цзиньскому императору, вассалами которого были татары. Император подверг его мучительной казни, пригвоздив к «деревянному ослу»[58]. Согласно «Монгол-ун ниу-ча тобча'ан», Амбагай-хан был схвачен татарами и отправлен к цзиньскому императору в то время, когда он провожал свою дочь, которую выдавал в замужество к татарам из племени айриуд-буйрууд в район озера Буир-Нур[59]. Казнь Амбагай-хана положила начало вражде между монголами и цзиньцами. Преемник Амбагай-хана, сын Хабул-хана, Хутула-хан предпринял поход против государства Цзинь[60]. Он нанес сокрушительное поражение посланным против него цзиньским войскам и, разграбив часть областей, вернулся в Монголию с богатыми трофеями. Цзиньцы приблизительно в 1143 г. послали против монголов армию под командованием генерала У-чжу. Но, не добившись успеха, в 1147 г. они заключили мирный договор с монголами, по условиям которого цзиньцы отказались от своих крепостей на территории Монголии и обязались ежегодно присылать монголам определенное количество скота — овец, коров — и продовольствия. Вскоре у монголов обострились междоусобные распри. К тому же в 1161 г. объединенные войска цзиньцев и татар нанесли монголам крупное поражение в районе Буир-Нура[61]. Все это сильно ослабило государство монголов. Впоследствии стремление удовлетворить кровную месть послужило предлогом для борьбы Чингис-хана с татарами, с которыми монголы враждовали и до казни Амбагай-хана. Такая же причина была выдвинута Чингис-ханом при нападении на цзиньцев в 1211 г.

Возникшие государственные объединения не были прочными. У монгольских племен XII в. далеко зашел процесс классовой дифференциации. Общество разделилось на два класса — нойонство (родовая знать) и угнетенное аратство[62]. В этих условиях борьба между отдельными представителями знати за власть над племенами объективно являлась борьбой за объединение монгольских племен и создание единого монгольского государства. Эта борьба особенно обострилась во второй половине XII в. В «Монгол-ун ниуча тобча'ан» ярко, правда с некоторой гиперболизацией, нарисована обстановка того времени.

Будущий Чингис-хан родился по одним сведениям в 1162, а по другим — в 1155 г.[64] Имя Тэмуджин было дано ему потому, что его отец Есугэй-багатур накануне захватил в плен татарского предводителя Тэмуджин-угэ[65].

Есугэй был сыном Бартан-багатура и внуком Хабул-хана. Он не был ханом, а носил титул багатура (герой). Есугэй активно участвовал в войне Хутула-хана с цзиньцами[66]. Он одним из первых монгольских предводителей оправился от разгрома 1161 г. Будучи удачливым в походах и набегах на другие племена, Есугэй-багатур имел множество подданных и большие стада скота. Кроме кият-борджигинов, по-видимому, у него под контролем были и другие союзы монголов. Не случайно Рашид ад-Дин называет его «государем большинства монгольских племен»[67]. Есугэй однажды повез девятилетнего старшего сына Тэмуджина к Дэй-сэчэну из племени хунгират, чтобы просватать дочь его Бортэ и по старому монгольскому обычаю оставить у свата своего сына на некоторое время. На обратном пути он был опознан и отравлен татарами, с которыми враждовал[68].

После смерти Есугэй-багатура улус (букв, «люди»), собранный им, распался. Первым ушло родственное племя тайчиутов[69]. Вдова Есугэя, оставшаяся с малыми детьми, очень бедствовала. Но, когда подросли сыновья, дела ее поправились. Наиболее ловким, решительным и предприимчивым был старший сын, Тэмуджин. После того как он привез в ставку свою жену Бортэ, он начал, может быть уже давно задуманную, борьбу за власть над другими племенами. С этой целью он завязал отношения с главой сильного союза племен кэрэитским Ван-ханом, который был андой (побратимом) Есугэй-багатура. Как сообщается в «Монгол-ун ниуча тобча'ан», Тэмуджин рассудил так: «Ведь когда-то Ван-хан кэрэитский побратался, стал андой с батюшкой Есугэй-ханом. А тот, кто доводился андой моему батюшке, все равно что отец мне» — и по обычаю повез с братьями Хасаром и Бэлгутэем подарок Ван-хану[70]. Таким образом Тэмуджин стал вассалом кэрэитского хана. Вскоре, по-видимому в 1184 г., меркиты, враждовавшие с его отцом, внезапно напали на ставку, чтобы осуществить кровную месть и убить Тэмуджина. Они захватили в плен его жену Борта. И тогда дружба с Ван-ханом очень пригодилась Тэмуджину. Ван-хан, вассал его Джамуха из родственного борджигинам племени джаджират, с которым Тэмуджин побратался еще в детские годы, и Тэмуджин, по-видимому, в 1185 г. выступили с войсками, разгромили меркитский союз племен, истребили часть людей и забрали в плен остальных, освободили Борта и других, уведенных меркитами[71].

Эта победа усилила Тэмуджина и поставила его в один ряд с другими соперничавшими за власть предводителями. Возобновившаяся в этот период дружба между ним и Джамухой длилась недолго. Через полтора года совместного кочевания Джамуха и Тэмуджин разъехались[72]. К Тэмуджину присоединились многие племена, в том числе джалаиры, тархуды, чаншиуты, баяуды, баруласы, манхуды, арулады и другие, а также племена, подчиненные тайчиутам. Некоторые племена отделились от Джамухи и перешли на сторону Тэмуджина[73]. По-видимому, в 1189 г. он был избран ханом по инициативе Сача-беки из племени джуркин, Хучарбеки (сын Некун-тайджи) и Алтана (сын Хутула-хана)[74]. Среди тех, кто поставил Тэмуджина ханом, были знатные родовичи, например прямые потомки прежних монгольских ханов, в частности сын Хутула-хана, внук Хабул-хана — Алтай, тогда как Тэмуджин принадлежал к младшей линии кият-борджигинов. Хотя в таких случаях обычно большее значение имела знатность происхождения, на этот раз реальная сила, приобретенная Тэмуджином благодаря его способностям, очевидно, оказалось решающей. «Монгольской степной аристократии важен и нужен был порядок внутри ее кочевий и очень выгодны наезды и войны с внешними врагами, от которых можно было забирать добычу, причем добыча эта не гибла зря, раз имелись «ловкие табунщики», «молодцы» и т. д., — писал Б. Я. Владимирцов. — Эта степная аристократия предпочитает поэтому мощного хана мелким, хотя и знатным вождям, вроде Алтана и Хучара, и беспокойным удальцам, вроде Сача-беки. В других случаях дело решается на поле битвы: Чингис-хан побеждает»[75]. Представители знати, избрав Тэмуджина ханом и дав ему титул Чингис-хана, приняли следующую присягу:

Став ханом, Чингис наладил придворную службу: одни были назначены «носить колчан», другие — кравчими, третьи-заведовать табуном, четвертые — ведать слугами и т. д.[77] Это было еще довольно примитивное управление личным хозяйством хана.

Таким образом, после распада «Хамаг Монгол» произошло объединение значительной части собственно монгольских племен. По мнению авторов первого тома «Истории Монгольской Народной Республики» (на монг. яз.), «возрождение Тэмуджином государства «Хамаг Монгол» привело к появлению важного политического условия для образования единого монгольского государства»[78].

Узнав об избрании Тэмуджина ханом, кэрэитский хан Тоорил отнесся к этому одобрительно, но Джамуха не выказал особого удовлетворения[79]. Через некоторое время Джамуха, воспользовавшись тем, что его младший брат Тайчар был убит подданным Чингис-хана при угоне табуна, начал войну с новым монгольским ханом и нанес ему поражение в местности Даланбалджут у р. Онон. После победы Джамуха проявил исключительную жестокость к пленным, сварил заживо представителей знати своего противника в 70 котлах[80].

Однако эта победа не пошла на пользу Джамухе. Наоборот, его подданные, племена уруды, мангуты и хонхотаны, во главе с предводителями перешли к Чингис-хану[81].

Чингис-хан оказал важную услугу своему покровителю кэрэитскому хану Тоорилу. В 1194 г. Тоорил был изгнан из страны своим младшим братом Эрхэ Хара, воспользовавшимся военной помощью найманов. Он скитался в тангутской стране Си Ся и во владениях уйгуров и кара-китайского гур-хана вплоть до 1196 г., а затем вернулся в Монголию и обратился за помощью к Тэмуджину. Несмотря на жалкое положение Тоорила, он принял его со всеми почестями, отвоевал ему его подданных, а также одарил его имуществом, собрав хубчири (сбор) со своих людей. В 1197 г. Чингис-хан совершил успешный набег на меркитского Токтай-беки и всю добычу отдал Тоорилу[82], продемонстрировав тем самым верность союзу и великодушие. Помощь, оказанная такому важному и родовитому аристократу, как Тоорил, подняла его авторитет в глазах монгольской аристократии.

Вскоре, в 1198 г., вспыхнула война между цзиньцами и татарами. Чжурчжэньский император Мадагу (1190–1208) послал генерала Ваньянь Сяна в Монголию для подавления мятежа своих вассалов — татар. Ваньянь Сян обратился за поддержкой к Тоорилу. Он охотно выступил в поход вместе с Тэмуджином, который был рад случаю расправиться с давними врагами своего рода. Подойдя к р. Улдже, протекавшей между реками Ононом и Керуленом, они узнали, что татары, потерпев поражение, отступили. Тоорил и Тэмуджин, двигаясь по обоим берегам реки, настигли ослабленные войска и нанесли им сокрушительный удар. Предводитель татар Мэгуджин Сэулту был убит, и много воинов взято в плен. Цзиньский полководец Ваньянь Сян за эту помощь присвоил Тоорилу титул «ван» (с этого времени его стали звать Ван-хан) и Тэмуджину — «джаутхури» (великий эмир)[83].

По возвращении из этого похода Чингис-хан напал на племя джуркин на р. Керулен за отказ участвовать в походе против татар — «этих исконных врагов и убийц наших отцов и дедов», разгромил его и казнил предводителей Сача-беки и Тайчу[84]. Автор «Монгол-ун ниуча тобча'ан» сообщает, что джуркинцы были потомками Хабул-хана и «люди действительно неукротимые, мужественные и предприимчивые», и не без наивного хвастовства добавляет: «Таких-то знаменитых людей сокрушил Чингис-хан и уничтожил самое имя и род их»[85]. Надо думать, что предводители родственного племени были опасными соперниками Чингис-хана в борьбе за власть над Монголией.

Вскоре умер найманский хан Инанч-билгэ, и его владения были поделены между его двумя сыновьями Таян-ханом и Буюруком, которые перессорились между собой из-за наложницы. Решив воспользоваться благоприятным моментом, Чингис-хан и Вар-хан в 1199 г. предприняли поход против одного из них — Буюрука. С Ван-ханом выступил и враг Тэмуджина Джамуха. Не успев собрать всех своих войск, Буюрук отступил за Алтай и далее вдоль р. Урунгу к озеру Улунгур. Там он потерпел поражение и бежал в бассейн р. Енисей к кемкем-джиутам. Войска победителей перешли через Алтай и остановились на р. Байдарик. Тем временем Таян-хан, несмотря на вражду с Буюруком, послал войска под командованием Коксу-Сабрака против монгольской армии. Началась битва. Наступила ночь, но перевеса не было ни у одной из сторон. И тут Джамуха понял, что наступил подходящий момент уничтожить Чингис-хана.

Пользуясь слабостью и непостоянством характера Ван-хана, он убедил его в том, что Чингис-хан замышляет переход на сторону противника. К утру кэрэитских войск не оказалось на месте. Тогда Чингис-хан оторвался от противника и искусно вывел свои войска, сохранив их в полном составе. Зато Ван-хану пришлось трудно. Коксу-Сабрак настиг кэрэитские отряды, нанес им удар и погнал вперед. Ван-хану пришлось обратиться за помощью к Чингис-хану, которого он только что предал. Чингис-хан, очевидно понимая опасность со стороны найманов и для себя, послал ему на подмогу своих четырех полководцев Бугурджи, Мухали, Джэлмэ и Чилауна, которые прибыли как раз в тот момент, когда Нилха, сын Ван-хана, командовавший арьергардом, потерпел поражение. Они внезапным ударом разгромили найманов[86].

Тем временем меркитский вождь Тохтоа-беки заключил союз с тайчиутами, но и их армия в следующем, 1200 г. была наголову разбита Чингис-ханом и Ван-ханом[87].

Тогда предводители нескольких племен, боровшихся против Чингис-хана (тайчиутов, хатакинов, салджиутов, дорбэнов и хунгиратов), составили тайный союз и договорились уничтожить Чингис-хана и Ван-хана. Они дали торжественную клятву, зарубив мечом жеребца, быка и кобеля. Но их план был выдан Чингис-хану его тестем Дэй-сэчэном из племени хунгират. И Чингис-хан разбил их по частям, не позволив объединиться[88].

К 1201 г. Джамуха создал мощную коалицию, куда вошли племена: джаджираты, тайчиуты, хунгираты, икирэсы, кураласы, дорбэны, катакины и салджиуты. Татары, меркиты, ойраты и найманы также прислали к нему свои войска. Верхушки этих племен на курилтае, происходившем у слияния рек Кан и Аргунь, провозгласили Джамуху ханом с титулом гур-хан. Но план внезапного нападения союзных войск и на этот раз был выдан Чингис-хану. Последний вместе с Ван-ханом внезапно нанес удар по войскам коалиции в Койтен между Биур-Нуром и Кулун-Нуром. Войска были рассеяны, а татары, найманы, меркиты и ойраты вернулись в свои кочевья. Ван-хан преследовал Джамуху, а Чингис-хан — тайчиутов. В генеральном сражении, которое Чингис-хану удалось навязать противнику, он был серьезно ранен и едва избежал поражения. Но в конце концов тайчиуты сдались, за ними капитулировали и хунгираты[89].

Теперь Чингис-хан стал самым могущественным из соперничавших между собой представителей монгольской аристократии. На очереди были татары, которые хотя и слабели после поражения 1198 г., но состояли из четырех больших племен: алухай, дутаут, алчи и чаган. Чингис-хан весной 1202 г. окончательно разгромил их в Далан нэмургес в районе устья р. Халхи. Все татарские мужчины, взятые в плен, были перебиты, а женщины и дети розданы по разным племенам. Две татарки — сестры Есуй и Есуган — были взяты в жены самим ханом[90].

В том же году Тохтоа-беки, меркитский вождь, снова напал на Чингис-хана и был разгромлен. Тем не менее он присоединился к новой коалиции против Чингис-хана. На этот раз война велась с крупными силами ойратов, катакинов, салджиутов, дорбэнов и меркитов под общим командованием брата найманского Таян-хана, Буюрук-хана. Но в конечном счете они отказались от продолжения войны[91].

Логика борьбы рано или поздно должна была привести Чингис-хана к столкновению с его сюзереном Ван-ханом. Источники возлагают ответственность за начало вражды на Ван-хана. После войны с коалицией племен во главе с найманским Буюруком Ван-хан и Чингис-хан заняли зимние пастбища в кунгиратских кочевьях. Здесь Чингис-хан решил укрепить свой союз с Ван-ханом брачными узами, женив старшего сына Джучи на дочери кэрэитского хана и выдав свою дочь за одного из его внуков. Но Ван-хан отказался от брачного союза. И Джамуха, воспользовавшись натянутыми отношениями партнеров, с помощью интриг сумел склонить сына Ван-хана Сангуна к войне с Чингис-ханом. Рашид ад-Дин пишет об этом в свойственном ему стиле: «Так как прежде всего Джамукэ был завистником и зложелателем Чингиз-хана и крайне коварен и безнравствен по природе, то в этот удобный момент он отправился к Сангуну и сказал [ему]: «У моего старшего брата Чингиз-хана один язык и сердце с вашим врагом Таян-ханом, и он непрерывно посылает к нему послов!» Жарким дыханием он вложил эту мысль в сердце Сангуна; тот по [своему] простодушию счел это за истину и определенно сказал ему: «Как только Чингиз-хан выступит в поход, наши войска появятся с [разных сторон] и мы его разобьем!»»[92].

В начале 1203 г. под влиянием Джамухи от Чингис-хана к Сангуну перешли дядя Чингис-хана Даритай-отчигин, сын Хутула-хана Алтай и сын Нэкунтайши Кучар, а также представители ряда аристократических родов. Так как все они увели с собой своих людей, силы Чингис-хана были ослаблены. Ван-хан, как говорится в источнике, сперва не поверил словам сына об измене Чингис-хана, но в конце концов нехотя согласился. Чингис-хан между тем был настороже и кочевал отдельно. Заговорщики не находили удобного случая, чтобы напасть на него. Сангуну и Джамухе не удалось заманить монгольского хана и на сговорный пир известием о том, что Ван-хан якобы теперь готов выдать дочь за Джучи. Тогда они решили пойти на Чингис-хана походом. Но Чингис был предупрежден своими сторонниками и поспешил к истокам Холха-гол в отрогах Хингана. Он принял бой с кэрэитами, но потерпел поражение, так как у противника было втрое больше сил. Под покровом ночи ему удалось бежать. После скитаний по лесам Хингана и вдоль р. Халха-гол у него сохранилось лишь 4600 воинов, часть людей покинула его. После тщетной попытки заключить мир с Ван-ханом Чингис отступил к небольшому оз. Бальджуна, расположенному, по некоторым сведениям, между северным берегом р. Аргунь и оз. Тарей-Нур, куда впадает Ульджа. К осени он перекочевал в долину Керулена, где внезапно напал па кэрэитский пирующий лагерь. Сражение продолжалось три дня, кэрэиты были разгромлены окончательно. Ван-хан бежал и был убит по ошибке воином найманского Таян-хана. Сангун погиб около Кучи в уйгурском ханстве[93].

Теперь у Чингиса остался один мощный соперник — Таян-хан, глава найманского союза племен. Зная об опасности, Таян-хан зимой 1203–1204 г. собрал вокруг себя перешедших к нему джаджиратов во главе с Джамухой и остатки татар и кэрэитов, дорбэнов, катакинов, салджиутов, ойратов и меркитов во главе с Тохтоа-беки. Кроме того, он отправил посла к онгутскому вождю Алакуш-дигит Хури с предложением напасть на монголов с юга. Но Алакуш-дигит Хури отказался, несмотря на то что онгуты давно поддерживали связи с найманами и выдавали им в замужество дочерей и брали у них девушек. Онгутский вождь был хорошо осведомлен о превосходящих силах Чингис-хана и информировал последнего о готовящемся нападении. За это Чингис-хан послал ему в подарок 500 лошадей и 1 тыс. овец. Сам же, не теряя времени, весной 1204 г. созвал съезд знати (курилтай) на равнине Тэмээн кээр (между Буир-Нуром и устьем р. Керулен) для решения вопроса о войне и выступил во главе армии, насчитывавшей около 45 тыс. кавалеристов.

Под командованием найманского хана было примерно 50–55 тыс. человек[94]. Однако численное превосходство найманов не могло играть большой роли, так как армия у монголов была гораздо организованнее и дисциплинированнее и возглавляли ее опытные полководцы. Напуганный Таян-хан не хотел вступать в бой и даже намеревался уйти за Алтай. Но по настоянию его сына Кучлука (более 15 лет он доставлял хлопоты монгольскому хану) было решено дать бой. Таким образом, найманская армия двинулась вдоль р. Тамир, переправилась через Орхон к восточным склонам горы Нагу. Монголы начали битву. Центром монгольской армии командовал Джучи-Хасар, брат Чингиса, а другой его брат — Тумугэ-Отчигин — арьергардом; четыре лучших его полководца — Джэлмэ, Хубилай, Джэбэ и Субэдэй — были в авангарде, а его отборные корпуса, состоявшие из урутов и мангутов, атаковали противника с обоих флангов; сам монгольский главнокомандующий возглавлял подвижный отряд, включавший небольшую тогда гвардию — особый резерв для поддержки атак. Передовые колонны под командованием Джэбэ, Хубилая, Джэлмэ и Субэдэя оттеснили найманов к горе, а уруты и мангуты начали обход противника с флангов. К концу дня Чингис-хан приказал окружить гору… Загнанные в ловушку найманы пытались ночью прорвать кольцо, но в темноте срывались с утесов и погибали. Только сыну Таян-хана Кучлуку удалось благополучно добраться до Алтая, где он скрылся у своего дяди Буюрука. Джамуха вскоре прибыл туда же с остатками своих людей. На другой день Таян-хан умер от ран. Оставшиеся в живых воины бросились в отчаянную атаку, и все до единого погибли от монгольского меча… Говорят, Чингис-хан был восхищен их храбростью. Часть найманов все же спаслись и впоследствии присоединились к Кучлуку. Но большинство их сдались Чингис-хану так же, как и люди Джамухи из племен катакинов, дорбэнов, салджиутов и кэрэитов. В плен попали жена Таян-хана Гурбэсу, которую Чингис-хан взял себе, и Тататуна, упомянутый выше найманский канцлер, оставленный Чингис-ханом на службе[95].

Кроме Кучлука ушли также меркиты, ойраты и остатки татар. Меркиты вскоре были настигнуты и разгромлены. В этом же, 1204 г. Чингис-хан разбил последних татар. Он приказал перерезать всех, включая женщин и детей. Но его жены — татарки Есуй и Есуган и другие спасли некоторых детей. Его брат Джучи-Хасар по настоянию жены-татарки также укрыл 500 из 1 тыс. татар. В источниках, относящихся к периоду Монгольской империи, татары упоминаются довольно часто.

Джамуха теперь не представлял опасности для Чингис-хана. По-видимому, он скрывался у найманского вождя Буюрука, который в 1206 г. потерпел поражение от войск Чингис-хана и погиб. «Когда было покончено с найманами и меркитами, — говорится в «Монгол-ун ниуча тобча'ан», — то и Джамуха, бывший с ними, лишился своего народа. И он тоже стал бродить и скитаться с пятью сотоварищами»[96]. Он был выдан Чингис-хану своими людьми, по-видимому, в 1207 г.

Источники почти ничего не сообщают о деяниях Чингис-хана в 1205 г. Известно только, что весной этого года кидань Елюй Ахай, находившийся на службе у Чингис-хана, и другой военачальник, очевидно монгол, по приказу хана с целью грабежа совершили небольшой набег на территорию тангутского государства Си Ся[97].

Теперь, когда Чингис-хан после гибели Таян-хана стал единственным могущественным предводителем во всех монгольских степях, ему важно было закрепить это политически. «Когда он направил на путь истинный народы, живущие за войлочными стенами, — сообщает «Монгол-ун ниуча тобча'ан», — то в год Барса (1206) составился сейм, и собрались у истоков реки Онона. Здесь воздвигли девятибунчужное белое знамя и нарекли ханом — Чингис-хана»[98].

Единое монгольское государство, созданное на базе «Хамаг Монгол» и объединившее родственные племена и ханства, представляло собою абсолютную монархию.

По сравнению с прежними раннефеодальными государственными образованиями оно имело развитый аппарат принуждения, служивший интересам господствующего класса — степной аристократии и отвечавший вызревавшим феодальным отношениям. В. И. Ленин писал: «По Марксу, государство есть орган классового господства, орган угнетения одного класса другим, есть создание «порядка», который узаконяет и упрочивает это угнетение, умеряя столкновение классов»[99].

После объединения единокровных племен Чингис-хан, вынашивая планы завоевательных походов против других стран, первым делом занялся военно-административным устройством государства, исходя из интересов своего класса. Если раньше, ведя войны на обширной территории расселения монгольских племен, Чингис-хан показал себя незаурядным полководцем, то теперь при закладывании первых камней монгольского государства он проявил себя как талантливый организатор, крупный политический деятель эпохи феодализма.

Государство Чингис-хана было военно-феодальным, организованным по десятичной системе. Вся территория и население страны делились на три больших округа — правое и левое крыло и центр. Каждый округ, в свою очередь, делился на «тьмы» (по 10 тыс. человек в каждой), «тысячи», «сотни» и «десятки». Во главе всех этих военно-административных подразделений стояли сподвижники Чингис-хана — его нукеры и нойоны, которые активно боролись на его стороне за утверждение ханской власти и создание государства. Так, одному из своих преданных нукеров, Хубилаю, Чингис-хан поручил общее руководство военным делом[100]. Боорчу, Мухали и Наяа он назначил нойонами-темниками и поставил их соответственно во главе правого и левого крыла и центра[101]. Нукеру Хунану он приказал служить у его старшего сына Джучи в качестве нойона-темника[102] Тысячниками стали такие храбрые нукеры хана, как Джэбэ, Субэдэй и др.[103]

Помимо того что большинство нукеров Чингис-хана были выходцами из аристократии, они подбирались из различных племен. Так, среди его девяти славных нукеров Шиги-Хутуху был из татар, Джэлмэ — урянхайцем, Борохул — из племени джурки, Мухали — джалаиром, а Боорчу (побратим Чингис-хана) — из тайчиутов[104].

Таким образом, нукеры, верой и правдой служившие Чингис-хану, заняли почетное положение в государстве. При организации государства Чингис-хан широко использовал «давно уже существовавший институт нукерства для того, чтобы сорганизовать правильную систему вассалитета, обязанного военной службой»[105]. Сотники, тысячники и темники были нойонами — владетельными феодалами, имевшими определенное количество земли (нутуг) и крепостных. «Звание сотника, тысячника и темника было наследственным; носящие же эти звания получали общий титул нойон, т. е. «господин, «сеньер, «военный сеньер[106]. Если говорить в масштабе Монгольской империи, то «каждый нойон, получив в потомственное владение «сотню» «тысячу», «тьму», является прежде всего вассалом царевича, владельца одного из уделов-улусов, на которые распадалась Монгольская империя, а затем он был вассалом монгольского императора, как главы империи и войска монгольского»[107].

Каждая военно-административная единица с самого низшего звена должна была не только выставлять положенное количество воинов с лошадьми, провизией и снаряжением, но и выполнять различные феодальные повинности.

Такая подвижная система государственного устройства была вызвана к жизни своеобразными условиями аристократии, искавшей обогащения путем военных авантюр, и «давала возможность Чингис-хану в любое время мобилизовать большое количество войск»[108]. Чингис-хану нужна была огромная армия «для того, чтобы держать народные массы в повиновении у феодальных господ, для осуществления захватнических целей в отношении других стран»[109].

Чингис-хан много внимания уделял укреплению своей личной гвардии. Своим приближенным он говорил: «Ныне, когда я пред лицом Вечной Небесной Силы, будучи умножаем в мощи своей небесами и землей, направил на путь истины всеязычное государство и ввел под единые бразды свои, и вы учреждайте для меня гвардию»[110]. Чингис-хан помимо огромного войска имел гвардию из 80 кэбтэулов и 70 кешиктенов, которые являлись его надежной опорой в борьбе с центробежными устремлениями феодалов, за объединение Монголии. После восшествия на престол Чингис-хан распорядился увеличить гвардию до 10 тыс. человек[111], которые избирались от 95 «тысяч»[112]. Определяя обязанности кэбтэулов (ночных стражников из гвардии), хан говорил, что они «пекутся о нашей златой жизни»[113]. Он строго предупреждал ведающих военным делом чербиев: «Если мы самолично не выступаем на войну, то и кэбтэулы без нас да не выступают на войну»[114]. Лицам, выбранным в состав личной гвардии, вменялось прибыть в ставку хана со своими лошадьми.

Чингис-хан своим преемникам специально наказал, чтобы они всегда берегли как память о нем десятитысячный корпус его кешиктенов[115].

Личная гвардия монгольского хана укомплектовалась преимущественно сыновьями нойонов-темников, тысячников и сотников, а также некоторыми способными, смекалистыми и «крепкого телосложения» людьми из «сул хун», т. е. свободных аратов[116].

В связи с этим следует подчеркнуть еще одну важную сторону политической деятельности Чингис-хана. Он, будучи представителем класса феодалов, не отвергал и возможности использовать в своих интересах выходцев из простых аратов, если они доказали преданность хану. Награждая высоким званием «дархана» трех своих приближенных, Чингис-хан говорил, «Кто был Сорхан-Шира? Крепостной холоп, арат у Тайчиутского Тодеге. А кем были Бадай с Кишликом? Цереновскими конюхами. Ныне же вы — мои приближенные. Благоденствуйте же: в дарханстве вашем»[117].

Такое отношение Чингис-хана к отдельным выходцам из низов было, разумеется, не демократизмом, а лишь игрой в демократию, являвшейся составной частью его политики.

Мы уделяем внимание личным качествам и характеру Чингис-хана, а также особенностям его политической деятельности, поскольку любая историческая личность, возглавляющая общественное движение, играет свою роль в естественно-историческом ходе событий, ускоряя или замедляя его. Но любые попытки приписать Чингис-хану сверхъестественную силу, более того, объяснять общественный процесс образования государства его способностями являются идеализацией его личности. Сам Чингис-хан не раз указывал на своих нукеров, нойонов, на свой класс как на решающую силу, поднявшую его на пьедестал всемонгольского хана и завоевателя мира.

Обращаясь к Боорчу и Мухали и в их лице ко всем своим сподвижникам, Чингис-хан после вступления на престол говорил: «Боорчу с Мухалием так влекли меня вперед, лишь только я склонялся к правому делу, так и тянули назад, когда я упорствовал в несправедливости своей: это они привели меня к нынешнему сану моему»[118]. Его главный соперник, претендент на ханский престол Джамуха, признав свое поражение, сказал, что Тэмуджин, его айда, победил его, опираясь на своих 73 сподвижников[119].

Надо добавить, что не только ближайшие сподвижники, но и большинство аристократического класса, за исключением нескольких крупных ханов, были заинтересованы в быстром прекращении междоусобиц, объединении родственных племен и создании центральной власти. «Если в этом хаосе, в этих бесчисленных взаимно перекрещивающихся столкновениях кто-нибудь в конечном счете выигрывал и должен был выигрывать, то это были представители централизации в самой раздробленности»[120], — говорил Ф. Энгельс о междоусобицах в средневековой Германии. Это вполне можно отнести к Монголии рассматриваемого периода.

Именно таким борцом за централизацию в Монголии оказался Чингис-хан. Его находчивость и упорство способствовали успеху в борьбе за объединение монгольских племен и создание центральной власти.

Консолидация монгольского государства сопровождалась развитием культуры. Чингис-хан принял в своем государстве уйгурскую письменность в качестве официальной общегосударственной. Созданная на базе этой письменности «Тайная история монголов» является выдающимся памятником монгольской литературы XIII в. В ней нашла художественное воплощение вся эпоха Чингис-хана во всем своем драматизме.

При дворах Чингис-хана и его преемников находились ученые и представители гражданской бюрократии из других стран. Некоторые из этих людей, как известно, являлись ближайшими советниками ханов. Так, Чингис-хан, разгромив найманского Таян-хана, взял к себе на службу найманского канцлера Тата-тун-а, которому приказал обучить своих детей уйгурской грамоте. Известно также имя Елюй Чу-цая, потомка основателя киданьской династии. Он попал на службу к Чингис-хану во время его похода в Северный Китай, служил при Угэдэе и умер в 1243 г. близ Каракорума[121]. Ему принадлежит известное изречение: «Хотя мы империю получили, сидя на коне, но управлять ею, сидя на коне, невозможно». Чингис-хан «любил знания, поощрял ученых»[122]. Преемники Чингис-хана продолжали привлекать к государственному делу ученых людей. Из факта использования монгольскими ханами представителей других народов иногда в литературе делается вывод о том, что чуть ли не вся администрация осуществлялась не монголами, а чиновниками из других стран. Однако из биографий того же самого Елюй Чу-цая и других чиновников видно, что они были лишь исполнителями воли ханов и иногда предлагали им те или иные советы.

Чингис-хан принял меры к законодательному закреплению существовавших при нем государственных и общественных институтов. Так называемая «Великая Яса» Чингис-хана была собранием законов и постановлений, отражавших интересы и нужды класса феодалов и их государства. В ней говорится о церемонии восшествия на ханский престол, порядке сношения с иностранными государствами, курилтае, об обязанностях подданных, о воинах, облавных охотах, финансах, повинностях и налогах, об уголовных наказаниях, о некоторых нормах семейного и наследственного права и т. д.[123] «Содержание ясы прямо служит укреплению классовых интересов феодалов, в то время как ее острие направлено против народных масс»[124]. Именно этим уложением строго запрещалось аратам переходить из одного десятка в другой, из одной сотни в другую и т. д. Это означало навечное прикрепление крепостных аратов к нойонам-феодалам — десятникам, сотникам, тысячникам и т. д. Так было узаконено внеэкономическое принуждение крепостных аратов, мужская часть которых автоматически считалась воинами.

Чингис-хан назначил верховным государственным судьей своего сподвижника Шиги-Хутуху, дав ему наказ: «Когда же с помощью Вечного Неба будем преобразовывать всенародное государство, будь ты оком смотрения и ухом слышания!… Искореняй воровство, уничтожай обман во всех пределах государства. Повинных в смерти — предавай смерти, повинных наказанию или штрафу — наказуй»[125].

Предписано было завести Синюю книгу, в которую вносились бы реестры по распределению «всеязычного» населения, а также все судебные решения, приговоры[126].

Требуя беспрекословной преданности от своих подданных, Чингис-хан не терпел измены даже в среде своих врагов. Так, его противники — бааринец Ширгуету-эбуген со своими сыновьями Алахом и Наяа — поймали тайчиутского нойона Таргутай-Кирилтуха и везли его к Чингис-хану. Однако, вспомнив по дороге, что Чингис-хан сурово карает тех, кто предает своих господ, они отпустили нойона и, приехав к Чингис-хану, рассказали ему обо всем. На это Чингис-хан ответил: «Правильно вы поступили, что не привезли своего природного хана! Ибо я должен был бы вас казнить, со всем родом вашим, как холопов, наложивших руки на своего природного хана»[127].

Был и такой случай. Приведенный к Чингису его соперник Джамуха говорил: «Черные вороны вздумали поймать селезня.

Рабы-холопы вздумали поднять руку на своего хана — у хана, анды моего, что за это дают?»[128]. На это Чингис-хан сказал: «Мыслимо ли оставить в живых тех людей, которые подняли руку на своего природного хана? И кому нужна дружба подобных людей?»[129]. И хан повелел на глазах у Джамухи умертвить «аратов, поднявших руку на своего хана»[130]. Чингис-хан высоко ценил честность и правдивость в своих подчиненных. Английский историк Г. Ховорс отмечает: «Справедливость, терпимость, дисциплина — добродетели, которые составляют современные идеалы государства, прививались и практиковались при его дворе»[131]. Эти качества действительно прививались и практиковались, но, если можно так выразиться, только в аристократическом смысле: для Чингиса хан «благородный» всегда оставался ханом, господином, если даже последний находился в стане врагов.

Курилтай — этот пережиток родо-племенного строя — стал неотъемлемой частью монгольского феодального государства.

Если раньше, в былые времена господства родового строя, курилтай представлял собой совещание равноправных членов данного племени, на котором решения принимались с общего согласия, то по мере утверждения классовых отношений он постепенно утрачивал свой демократический дух и уже при Чингис-хане превратился в своего рода королевский совет, на котором последнее слово принадлежало самому хану. Вождь племени, временный военный предводитель, каким раньше был сам Чингис-хан, очевидно по традиции, и после образования объединенного государства не пренебрегал мнением родственников, нойонов, своих приближенных, которые съезжались на курилтай для обсуждения важных государственных дел, в частности вопросов об «избрании» хана, о войне и мире и т. д. Кроме того, курилтай для Чингис-хана и его преемников служил местом демонстрации лояльности царевичей, нойонов и других его ставленников.

Интересна эволюция курилтая. Курилтай обычно созывался перед началом военных действий, а также в связи с важными событиями. Когда Чингис, например, готовился напасть на найманское ханство, он созвал курилтай. Некоторые возражали против похода, ссылаясь на то, что «наши кони худы»[132]. Однако хан отверг эти соображения, предпочитая немедленные действия.

На курилтае возводились на трон очередные ханы из рода Чингиса, называвшегося «Алтай уруг» («Золотой род»). «Власть рода Чингис-хана над его улусом… выражается в том, что один из его родичей altan urug (urux)a, становится императором, ханом, повелевающим всей империей, избираемым на совете всех родичей (xuriltai — xuraltai)»[133].

Итак, на вершине иерархической лестницы сидел Чингис-хан с его родовичами. Право на трон великого хана переходило к его прямым потомкам. Чингис-хан был полновластным императором, единоличным вершителем всех важнейших государственных дел.

Как отмечалось выше, в военно-административных единицах — владениях нойонов араты-воины подвергались жестокой эксплуатации со стороны феодалов. Персидский историк Джувейни писал: «Какая армия на всей земле может равняться монгольской армии? Это армия, созданная по образцу крестьянской армии… безропотно выполняющая все, что возлагается на нее, являются ли это гувчур, случайные налоги… снабжение или же содержание почтовых станций (яманов)»[134]. Даже тогда, когда воины находились в походах, с их семей взыскивали такие же повинности[135].

Чингис-хан, как известно, был великим полководцем. Его стратегическое и тактическое искусство в сочетании с гибкой политикой было одним из важных факторов успехов как в объединении единокровных племен, так и в покорении других стран. Железная дисциплина в чингисовых войсках поддерживалась под страхом казни за малейшие нарушения. Жажда военной добычи со стороны военачальников-феодалов всегда учитывалась Чингисом. Накануне решающего сражения с татарами он говорил своим полководцам: «Если мы потесним неприятеля, не задерживаться у добычи. Ведь после окончательного разгрома добыча эта от нас не уйдет… В случае же отступления все мы обязаны немедленно возвращаться в строй и занимать прежнее место. Голову с плеч долой тому, кто не вернется в строй и не займет своего первоначального места»[136]. С тактической точки зрения такое предписание имело большое значение, ибо оно предупреждало беспорядочное отступление.

Каждая битва требовала организационной подготовки войск и предварительного зондирования позиций противника. «Походу монголов предшествовал общий сейм, курилтай, составляющийся из принцев крови и главных военачальников; на нем устанавливали все, что касалось формирования армии»[137] — писал французский историк Д'Оссон. В «Монгол-ун ниуча тобча'ан» в некоторых местах говорится, что Чингис-хан, прежде чем напасть на противника, стремился заполучить детальную информацию о его положении. Так, при покорении «лесных» племен Чингис-хан послал туда специального гонца с целью разведки[138]. Прежде чем начать войну, монголы «обстоятельно узнавали о внутреннем состоянии государства, на которое намерены были напасть»[139].

Монгольская конница отличалась быстротой и выносливостью. Нападение на неприятеля производилось внезапно, с разных сторон. «Большая армия монголов охранялась арьергардом и боковыми отрядами»[140]. «Монголы начинают сражаться со всех сторон… окружают врагов и замыкают в середине»[141]. Монгольские воины прославились далеко за пределами Монголии. Монгольские воины «повелителю своему очень послушны, в труде и лишениях они выносливы более, нежели кто-либо»[142], — отметил Марко Поло. Армянские источники свидетельствуют о монгольских воинах: «Как езда не утомляла их коней, так и сами они не уставали собирать добычу»[143].

Успех монгольского оружия в завоевательных походах объяснялся не только четкой организацией военного дела у монголов, но и рядом других важных факторов, как, например, отсутствием политического единства в странах, на которые нападала армия Чингис-хана и его преемников. Солидаризуясь с Л. Гартом, писавшим, что «по масштабу и искусству, по внезапности и подвижности, по применению стратегии и тактики охвата проведенные монголами кампании не имеют себе равных в истории», Дж. Неру отмечал, что «Чингис-хан, несомненно, был одним из величайших, если не самым великим полководцем в мире»[144].

Чингис-хан с самого начала борьбы за создание единого государства вплоть до того дня, когда он начал завоевательные походы против других стран и народов, выполнял историческую миссию утверждения новых общественных отношений — феодальных. Все свои силы он, как выразитель интересов господствующего класса, отдавал делу создания мощного централизованного государства. Эта деятельность, предопределяя успех монгольского хана в военной и политической сферах, отвечала потребностям монгольского общества того времени и сыграла несомненно прогрессивную историческую роль.

Однако монгольская степная аристократия во главе с Чингис-ханом, не удовлетворяясь жестокой эксплуатацией аратских масс и тем, что давало кочевое животноводство, предприняла завоевательные походы с целью установления мирового господства.

Грабительские войны против других стран, начатые Чингис-ханом и продолженные его преемниками, как и всякого рода захватнические войны, привели к истреблению сотен тысяч людей и разрушению, культурных ценностей покоренных стран, затормозив и отодвинув их развитие на много лет назад. С этого времени Чингис-хан предстал перед миром в облике «кровавого завоевателя»[145]. В «Истории МНР» сказано: «Грабительские войны монгольских завоевателей во главе с Чингис-ханом причинили народам Азии и Европы неисчислимые жертвы и разрушения, уничтожили бесценные исторические сокровища и значительно отодвинули назад развитие покоренных стран»[146]. С началом внешних войн политика Чингис-хана приобрела резко реакционный характер.

Авантюризм чингисидов обернулся трагедией для самой Монголии. От их завоевательных войн в сильной степени пострадала собственно Монголия, развитие которой задержалось на долгие века. Ее политическое единство было подорвано.

Монгольская степная аристократия во главе с Чингис-ханом, вместо того чтобы созидательные силы, вызванные к жизни новым общественным строем — феодализмом, направлять на развитие и укрепление только что созданного единого монгольского государства, растрачивала их на нужды, чуждые интересам монгольского народа, мобилизовала их на осуществление идеи чингисидов о господстве над всем миром.

Тотальная мобилизация людских и экономических ресурсов нанесла Монголии серьезный ущерб. Монгольские воины, огнем и мечом покоряя чужие страны и оставаясь там в качестве полицейской силы Монгольской империи, не вернулись, а рассеялись и ассимилировались с более многочисленными народами на местах. Жестоко пострадала и экономика страны, поставленная на службу военным авантюрам.

«Если исходить из положений марксизма-ленинизма и учитывать объективные исторические факты, — говорил в своем докладе Б. Лхамсурэн, — то мы должны признать, что деятельность Чингис-хана была положительной в той мере, в какой она соответствовала объективно-историческому процессу объединения монгольских племен, образованию и укреплению единого монгольского государства. В этом направлении развивалась деятельность Чингис-хана в первый период его правления. Но в дальнейшем, когда Чингис-хан перешел на путь завоеваний и грабежа чужих стран и народов, его деятельность приобрела реакционный характер»[147].

Внешние войны Чингис-хана и его преемников явились тяжелым ударом по производительным силам страны, и собственно Монголия после распада Чингисхановской империи осталась в прежних границах, ослабшая экономически, политически и духовно. Разбитая, раздираемая вскоре начавшимися феодальными междоусобицами, Монголия стала легкой добычей для маньчжурских завоевателей, и некогда могущественная страна потеряла свою независимость.

За политику завоевания чужих земель, проведенную монгольскими феодалами во главе с Чингис-ханом, пришлось расплачиваться монгольскому народу на протяжении долгих веков, пока он не приобрел действительную свободу и государственную независимость в 1921 г. в результате торжества антифеодальной и антиимпериалистической революции.