Татаро-монголы в Азии и Европе

М. Кутлуков Монгольское господство в Восточном Туркестане

Как известно, в первой четверти XIII в. Восточный Туркестан был подчинен власти Чингис-хана. Так как правители страны не оказали сопротивления монгольским отрядам, то она избежала тех опустошений и разрушений, которыми сопровождались военные действия между монгольскими завоевателями и войсками местных правителей в других странах, например в Средней Азии. Но в дальнейшем господство завоевателей в Восточном Туркестане имело тяжелые для страны последствия.

В. В. Бартольд, имея в виду монгольские завоевания в Средней Азии, отмечал: «Мы знаем, например, что города, которые за упорное сопротивление… подвергались особенно тяжелой участи и как бы стирались с лица земли, потом восстанавливались и продолжали жить еще несколько столетий, тогда как в местностях, где жители добровольно покорялись завоевателям и потому сохраняли свои города в неприкосновенности, городская жизнь приходила в полный упадок»[343].

Именно так обстояло дело в Семиречье и Восточном Туркестане. В этих областях монголы не встречали сопротивления и не разрушали городов, но между тем уже в 50-х годах XIII в., всего через три десятилетия после прихода монголов, там отмечается исчезновение некоторых городов и увеличение за их счет пастбищ кочевников. Господство монгольских завоевателей отрицательно влияло на состояние экономики и культуры страны.

Монгольская феодальная знать организовала систему жестокого гнета. Трудящиеся массы жили в страшной нищете.

На крестьян и ремесленников были наложены тяжелые подати. Целые области и города были отданы на «кормление» монгольским ханам и военачальникам, которые закрепостили крестьян и ремесленников.

Длительная междоусобная война, начавшаяся в 60-х годах XIII в. в Монголии, затронула также Уйгурию и Восточный Туркестан и тяжело отразилась на экономической жизни страны. Такие цветущие города Уйгурии, как Бешбалык, Илибалык, Алмалык, Кара-Ходжо и другие, еще при правлении преемников Чингис-хана пришли в упадок, а после завоевания их чагатаидами в XIV в. превратились в развалины, и жизнь там больше не возобновлялась.

Такую же картину мы наблюдаем и на юге страны, в Кашгарии. Опустение городов в значительной степени было связано с общим упадком экономики страны и сокращением торговых связей с соседними странами.

Вопрос о влиянии монгольских завоеваний на историческое развитие стран Средней и Центральной Азии долгое время не получал правильного освещения в исторической литературе. Среди работ, написанных на эту тему, особое место занимают труды В. В. Бартольда. Несмотря на большое значение его исследований, общая оценка, данная им монгольским завоеваниям, не была принята советской историографией. В. В. Бартольд и его ученики недооценивали размеров разрушений, произведенных монгольскими войсками в Средней Азии, и фактов последующего экономического и культурного упадка стран этого и других регионов. Но исторические факты приводят нас к отрицательной оценке монгольских завоеваний в Средней Азии и других странах и результатов их господства.

Как сообщают летописи монгольской эпохи, в 1205, 1207 и 1209 гг. монголы, возглавляемые Чингис-ханом, предприняли опустошительные набеги на тангутское государство Си Ся, лежащее на северо-запад от Китая. В результате этих набегов тангутский царь Лун-Шидургу признал себя вассалом Чингис-хана и отдал свою дочь ему в жены[344]. В 1207–1208 гг. были покорены так называемые лесные народы, занимавшие территорию между Селенгой и Енисеем[345].

В те же годы были завоеваны киргизы. В 1208 г. Чингис-хан на берегу Иртыша нанес окончательное поражение остаткам найманов и меркитов. Найманский хан Кучлук бежал под защиту кара-китайского государства[346].

В 1209 г. правитель Уйгурии[347] Барчук, носивший титул идикута, поднял восстание против кара-китаев, у которых он находился в зависимости, и пошел на союз с Чингис-ханом, направив к нему своих доверенных людей с посланием[348]. Кара-китайский наместник в Уйгурии, по имени Шаукам, был убит восставшими[349], что явилось сигналом к началу освободительного движения мусульман Восточного Туркестана. Восставшие в союзе с найманским ханом Кучлуком в 1211 г. свергли власть кара-китаев в Восточном Туркестане[350]. Однако Кучлук, придя к власти, стал подвергать притеснениям мусульман в Восточном Туркестане, что вызвало восстание против Кучлука[351].

Будучи осведомленным о событиях в Кара-Ходжо и Восточном Туркестане, Чингис-хан принял послов идикута весьма благосклонно и прислал посольство с ответом: «Пусть идикут приезжает, я за него отдам дочь и он станет [мне] пятым сыном»[352]. Барчук взял с собой золото, серебро, жемчуг, ткани, поехал в Монголию и в знак покорности преподнес ему дары. Чингис-хан оказал Барчуку большую милость, пожаловав идикуту свою дочь Алтун-беги[353]. Уйгурия получила статут пятого улуса, следующего за улусами четырех сыновей Чингис-хана. Сам идикут был принят как пятый сын[354]. Согласно «Джами' ат-таварих», это событие произошло в 607 г. х. (1210–1211)[355], т. е. в канун выступления Чингис-хана на войну с государством Цзинь. С этой даты можно считать оформление союза уйгурского идикута с Чингис-ханом.

В том же году Чингис-хан принял явившихся к нему, на поклон двух других бывших вассалов кара-китайского гур-хана. Одним из них был Арслан-хан, глава тюрков-карлуков, другим — Бузар (Озор), правитель Алмалыка. Оба они окончательно отмежевались от кара-китаев, признали себя подданными Чингис-хана. Последний дал им в жены девушек из своего рода[356].

С одной стороны, присоединение владений уйгуров, карлуков и других народов к Чингис-хану без сопротивления, происшедшее перед началом его завоевательных походов на запад, было результатом дипломатических мер, предпринятых Чингис-ханом. С другой — добровольное подчинение всех этих правителей монголам объяснялось тогдашней обстановкой в Центральной Азии.

Восстание уйгуров и карлуков вспыхнуло в то время, когда многолетнее господство кара-китаев в Средней Азии было подорвано изнутри и фактически возникло новое государство, простиравшееся от Семиречья до Кашгара. Во главе этого государства стал вождь найманов Кучлук-хан, который, воспользовавшись выгодной политической ситуацией в Средней Азии (захват Самарканда и Бухары хорезмшахом Мухаммедом), сел на престол в кара-китайском государстве. Кучлук намеревался подчинить себе ранее отложившиеся кара-китайские владения и начал опустошительные набеги против этих областей[357]. Тогда-то уйгуры и карлуки решили подчиниться могущественному Чингис-хану, чтобы быть под его защитой.

Уйгурские правители, действительно опираясь на помощь монголов, вскоре покончили со своим зависимым положением от кара-китаев. К тому же союз с монгольскими завоевателями сулил феодалам обогащение за счет ограбления других покоренных народов.

Однако признание вассалитета прежде всего означало потерю фактической независимости, подчинение экономической и культурной жизни уйгуров интересам монгольской военно-феодальной знати, а это способствовало разобщению уйгурского народа и истощало материальные и людские ресурсы страны, что обусловило упадок ее в политической, экономической и культурной областях. В течение последующих веков Уйгурия так и не вышла из состояния застоя.

Другие области Восточного Туркестана присоединились к государству монголов, так же как и Уйгурия, без сопротивления, в результате только одного рейда монгольского отряда. Этому в значительной степени способствовали религиозные гонения, организованные Кучлуком против мусульман.

По Джувейни, Кучлук, подобно другим найманам, исповедовал христианство, но затем под влиянием своей жены, дочери гур-хана, принял буддизм. Подчинив силой оружия Хотан и Кашгар, Кучлук решил принудить их население отказаться от ислама, предоставив ему выбор между христианством и буддизмом[358]. По словам Джувейни, он даже заставлял мусульман носить китайскую одежду. Публичные мусульманские богослужения были запрещены, непослушных он наказывал военным постоем, т. е. размещал своих воинов по домам мусульман и позволял им всячески притеснять их[359]. Имам Ала ад-Дин хотанский за сопротивление Кучлуку был пригвожден к дверям своей собственной мечети[360]. Одной из причин враждебного отношения Кучлука к исламу, по мнению В. В. Бартольда, явился его страх перед освободительным движением мусульман Восточного Туркестана, поддерживаемым хорезмшахом Мухаммедом.

В 1218 г. Чингис-хан послал против Кучлука Джэбэ-нойона с 20-тысячной армией, который, вступив в страну, объявил, что каждый может «остаться в своей вере и сохранять путь отцов и дедов». Жители Кашгара тотчас же подняли восстание против Кучлука. и перебили всех его воинов, размещенных по их домам. Сам Кучлук бежал в Бадахшан, но там, в Сарыколе, был настигнут монголами и убит[361].

По свидетельству Рашид ад-Дина, монголы не грабили имущество мирных жителей Восточного Туркестана. Однако они получили значительную добычу, и Джэбэ даже смог предоставить Чингис-хану в подарок тысячу коней с белой мордой[362].

С захватом Восточного Туркестана и Семиречья был открыт прямой путь в государство хорезмшахов, на которое Чингис-хан и обрушил свою огромную по тому времени военную силу, оснащенную осадной техникой. Поводом для войны с хорезмшахом послужил отрарский инцидент, в котором погиб весь караван (450 человек), отправленный Чингис-ханом из Восточного Туркестана[363].

Согласно постановлениям Чингис-хана, все покоренные народы, в том числе уйгуры, должны были поставлять воинов в его войска во время походов. Как писал Джувейни, во время похода Чингис-хана на запад в Каялыке к нему присоединились со своими отрядами, кроме местного правителя Арслан-хана Карлукского, Согнак-тегин алмалыкский и уйгурский идикут Барчук[364]. В биографии Барчука, помещенной в «Юань ши», также говорится, что он участвовал в войне с найманами, убил четырех сыновей Даян-хана, лично командовал 10-тысячным уйгурским отрядом во время похода на мусульманские государства, осаждал Отрар и Нишапур, содействовал разгрому тангутского государства Си Ся. После смерти Барчука престол наследовал его второй сын Огул-тегин, а после смерти Огул-тегина — его сын Мамулаг-тегин. При великом хане Мэнгу идикут Мамулаг со своим 10-тысячным войском принимал участие в походе на Южный Китай[365].

Участие уйгуров в грабительских походах монгольских ханов не ограничивалось войсками идикута. Некоторые уйгурские феодалы также присоединились к монголам со своими отрядами. Так, в биографии уйгура Си-бань сообщается: «Его отец Цюе-ли-бе-во-чи… узнав, что Тай-цзу (Чингис-хан) предпринимает поход на запад, во главе вооруженного отряда присоединился к нему и сопровождал его в походе на мусульманские государства»[366].

По свидетельству Рашид ад-Дина, войска, собранные из уйгуров, карлуков, туркмен, кашгарцев и кучарцев, под командованием темника Мелик-шаха сражались на стороне Чингис-хана в Хорасане[367]. Другой уйгур, Али-Бахши, тоже командовал тысячным уйгурским отрядом[368].

Участие уйгурских войск в завоевательных походах Чингис-хана несомненно отразилось на хозяйственной жизни Восточного Туркестана, тем более что уйгуры чаще всего не возвращались из походов, а оставались в завоеванных областях, неся там гарнизонную службу.

От походов монгольских ханов обогащались только уйгурские феодалы. Они богатели за счет грабежа и пожалований. Многие из них становились монгольскими наместниками (даруга, или даругачи) в городах покоренных стран. Так, например, сам Чингис-хан назначил сына некоего Ха-ла-и-ха-чи даругой одного города и дал ему золотую пайцзу[369]. Другой уйгур, по имени Цюэ-ли-бе-во-чи, за участие в походе против Джалал ад-Дина получил большое поместье (200 хозяйств) и был назначен даругой города Куньлюй[370]. Уйгур Са-цзы-сы, воевавший в Маньчжурии, имел звание даруги и за заслугу получил поместье в 1000 дин земли[371] (что составляло 6144 га). Подобных примеров можно привести немало.

Многие уйгурские феодалы обогащались за счет грабежа и эксплуатации населения порабощенных стран. Так, уйгурский полководец Ариг Хая, принимавший участие в завоевании Южного Китая, во время похода на Цзинху (пров. Хубэй) захватил 3800 дворов крестьян и превратил их в своих домашних рабов, установил надзор и взимал с них ежегодный налог. Правительственные чиновники не имели права вмешиваться в его дела[372].

Уйгурские феодалы пользовались большим доверием монгольских ханов. Они занимали даже крупные посты в их государстве. Джувейни и Рашид ад-Дин упоминают имена нескольких уйгурских чиновников, занимавших крупные должности при дворе Чингис-хана и его преемников. Один из них был Тата-тун-а, хранитель печати найманского хана, он состоял на той же должности при дворе Чингис-хана. Кроме того, ему было поручено обучать уйгурской грамоте сыновей хана. Монголы переняли у уйгуров их письменность[373].

При дворе монгольских ханов работали многие уйгурские ученые-буддисты, языковеды, математики-астрономы. Один из них был уйгур Атай-Сали — видный буддист при дворе монгольских ханов, правивших в Китае. Он сыграл большую роль в распространении буддизма среди монголов. По просьбе иди-кута он вернулся на родину. Его сын и внук тоже были буддистами и за большие заслуги в распространении буддизма получили от монгольских ханов высокие звания. Уйгур Сяннай был главнокомандующим западных дорог[374]. Другой уйгур, по имени Чинкай, занимал пост первого министра при великих ханах — Угэдэе (1229–1241) и Гуюке (1246–1248)[375]. Некоторые уйгуры ездили от императоров во главе дипломатических миссий. Так, Хэй-ми-ши посетил Малабор и другие заморские страны в качестве посла императора[376].

По словам В. В. Бартольда, уйгуры были первыми учителями монголов и первыми чиновниками Монгольской империи[377]. Уйгуры играли значительную роль в управлении завоеванными монголами странами. Так, по-свидетельству Рашид ад-Дина, управление монгольскими владениями, лежащими на юг от Амударьи, т. е. Хорасаном и Ираном, было поручено уйгуру Куркузу, который привел в порядок дела Хорасана и Мазендарана[378]. По сообщению того же автора, управление Северным Китаем было передано Сахибу Махмуду Ялавачу, бывшему наместнику Чингис-хана в Мавераннахре. Его сын Масуд-бек правил Мавераннахром, Восточным Туркестаном и Уйгурией[379] и сохранял за собой эту должность до самой смерти (1289).

Одновременно монгольские правители направляли в Среднюю Азию и Восточный Туркестан монголов и китайцев для обслуживания государственного аппарата этих стран[380].

Таким образом, тактика монгольских завоевателей состояла в том, чтобы в управлении каждой из завоеванных стран участвовали главным образом чужеземные элементы. Привлечение мусульман на службу к монголам объяснялось еще и тем, что как кочевники они стояли на низкой ступени культуры и не имели опыта в управлении покоренными народами.

Если же монголы оставляли местные органы власти в покоренных областях в руках местной знати, то при них назначались монгольские чиновники — даруги. Их основными обязанностями, по В. В. Бартольду, были: 1) перепись жителей, 2) набор войска из местного населения, 3) устройство почтовых сообщений, 4) собирание податей, 5) доставление ко двору дани, 6) контроль за деятельностью местных властей[381].

В Уйгурии во главе страны формально стоял местный наследственный правитель, носивший титул идикута и располагавший штатом местных чиновников — тутук, ябгу, беки и др.

Однако, хотя Уйгурия получила статут пятого улуса, политика монгольских правителей в отношении уйгурских идикутов не всегда была одинаковой. В первый период, когда Чингис-хану предстояла борьба с его врагами на востоке и ему нужно было завязать тесные отношения со странами запада, в частности с уйгурским идикутом, монголы довольствовались признанием зависимости и подношением даров со стороны уйгуров, даруги еще не назначались ими и не устанавливались обязательные нормы податей[382]. Но начиная с правления Мэнгу-хана (1251–1259) их политика по отношению к вассальным владениям изменилась. Это отчасти объяснялось военными победами, одержанными монголами в Китае и на Западе. Теперь их политика в Уйгурии не отличалась от той, которая проводилась в других завоеванных странах[383]. Наряду с местными чиновниками были поставлены монгольские даруги, основной задачей которых было выкачивание средств в пользу монгольского хана. Права идикутов после назначения даруг стали подвергаться ограничениям даже в области внутреннего управления, как, например, в сборе податей, наблюдении за трудовой повинностью, за деятельностью чиновников и т. д.

В 1251 г. Западная Джунгария и Кашгария вошли в состав чагатаева улуса, но Уйгурия продолжала оставаться в вассальной зависимости от великих ханов.

Хотя идикуты, как и прежде, считались верховными правителями, однако реальная власть в стране полностью находилась в руках монгольских чиновников. Уйгурские идикуты во всем должны были подчиняться монгольским властям и исполнять все их предписания. За малейшую провинность или уклонение от соблюдения ясы Чингис-хана монголы строго наказывали их. Так, в 1252 г. по приказу Мэнгу-хана был казнен идикут Салынды, пользовавшийся влиянием среди высокопоставленных уйгуров[384]. Такая же участь постигла Куркуза, управлявшего в конце царствования Угэдэя Хорасаном и Ираном, по словам Рашид ад-Дина, за непочтительные слова в адрес жены Чагатая[385].

В «Краткой истории уйгуров» говорится: «Монголы, назначив даругачей в государстве гаочанских уйгуров, поставили под контроль политические, хозяйственные и военные дела уйгурского государства. Они держали в столице уйгуров многочисленный гарнизон, учредили должности сборщиков налогов и битикчиев, в случае войны посылали уйгурские войска в далекие страны; глава гаочанских уйгуров — идикут обязан был подчиняться и соблюдать законы монголов. Так, слуга Салын-тегина ложно донес на него, что якобы он хотел истребить всех мусульман в своих владениях. Монгольский хан вызвал [Салын-тегина] в Каракорум, бросил в темницу и затем обезглавил его. Монголы часто вызывали влиятельных знатных людей из уйгуров в Монголию или Китай и держали их там под постоянным надзором»[386].

В покоренных монголами странах, в том числе в Восточном Туркестане, крестьянство страдало от непосильных налогов, податей и повинностей, а также от злоупотреблений чиновников.

Оставленные на месте уйгуры занимались главным образом земледелием, хлопководством и виноградарством, а также разводили скот. Существенное место в экономике принадлежало ремеслу и торговле. В стране господствовали феодальные отношения, крестьяне и ремесленники были обязаны в определенные сроки вносить налоговые платежи в пользу государства и выполнять феодальную повинность. Подчинив себе Восточный Туркестан, монголы использовали существовавший там феодальный строй в своих интересах. При господстве монголов закрепощение уйгурских крестьян еще более усилилось. Монгольские правители, назначая уйгурских феодалов на должности даругачей, раздавали им крестьян вместе с землями. Зависимые крестьяне и земли, пожалованные феодалам, назывались «инджу». Раздача земель и крестьян в «инджу» получила широкое распространение[387].

Согласно постановлениям Чингис-хана, человек приписанный к определенной тысяче, сотне и десятку, не мог покинуть их и перейти к другому хозяину. Беглец карался смертной казнью. Подвергался наказанию и тот, кто укрывал его[388].

Основной формой эксплуатации крестьян, как и прежде, была рента продуктами. Одновременно существовала и отработочная рента; широкое распространение имели отработки в пользу государства[389]. Каждый крестьянин обязан был платить налог деньгами или натурой, а также отбывать государственную трудовую повинность. Последняя выражалась в отправке крестьян на определенные работы или поставке лошадей для нужд государства[390].

Налоги, взимавшиеся центральным правительством и местными властями, часто приводили к разорению крестьян[391]. В одном из документов, найденных в Восточном Туркестане, говорилось: «В этом году умрем, если обязаны будем с каждого мужчины платить два албана. Для снятия с нас албана должен быть ярлык»[392]. Налоговой гнет крестьян усугублялся еще и тем, что как в Китае, так и в Средней Азии вопреки настоятельному совету Елюй Чу-цая практиковалась отдача податей на откуп мусульманским купцам[393]. Эта система открывала двери для многих злоупотреблений.

Самой тяжелой повинностью для населения была почтовая служба, которая была организована в 1235 г. и которую крестьяне несли поочередно. Почта должна была обслуживать всю систему управления, т. е. перевозить огромное число посланцев, гонцов и чиновников, а также грузы.

Почтовые тракты проходили главным образом через земли уйгуров, где было создано множество станций — ям. На каждой станции должны были находиться по 20 человек улачинов (почтарей) и табун свежих лошадей, а также стада баранов для продовольствия проезжающих[394].

По свидетельству Плано Карпини, в Монгольской империи подданные обязаны были давать проезжающим не только подводы и продукты, но и людей для охраны лошадей и слуг для послов[395].

Ехавшие на перекладных по почтовым трактам представители знати, чиновники, послы, гонцы и их многочисленные сопровождающие, имеющие на руках так называемые пайцзы — золотые, серебряные и бронзовые пластинки с надписями, предоставлявшие им право, помимо транспортных средств, требовать от населения выполнения самых разных повинностей, причиняли много зла жителям сел и городов Восточного Туркестана[396].

Злоупотребления монгольских властей нашли отражение даже в указе (ярлыке) Мэнгу-хана. В частности, там говорилось: «Насилия и притеснения достигли высшей степени, причем особенно доведены до крайности земледельцы множеством всякого рода тягот — взысканиями и бременем чрезвычайных налогов, так что польза, получаемая ими, не равнялась и половине взыскания [в виде повинностей][397].

Земельная и налоговая политика монгольских феодалов и особенно злоупотребления, чинившиеся властями, вызвали резкое ухудшение положения крестьянства — обезземеливание, обнищание и случаи массового голода. Об этом свидетельствуют китайские источники. В частности, в «Юань ши» сказано: «Император одарил обедневший народ Ха-ми-ли (Хами) и Кара-Ходжо деньгами и скотом»[398]. Под годом 1289 там же сообщалось о жителях Хами, переживавших голод: «Тогда император [Хубилай] распорядился, чтобы из провинции Ганьсу в Хами было послано зерно»[399]. В записи за 1286 г. упоминается о том, что Хубилай приказал, чтобы «народу Кара-Ходжо и Хами, пострадавшему от голода, было дано зерно и скот»[400].

Крестьяне, доведенные до отчаяния, потеряв землю, массами покидали родные края. Те, кто не смог бежать, становились крепостными монгольских феодалов. Нередко люди продавали членов своих семей в рабство. В одном документе сообщалось, что отец из-за нужды продал в рабство своего сына по имени Мубарек-Коч[401]; в другом говорилось, что старший брат отдал младшего на три года в кабалу[402].

В системе феодального гнета, установленной монголами, большую роль играла церковь, особенно буддийская. В Уйгурии, где подавляющая часть населения еще оставались буддистами, духовенство пользовалось различными льготами. Буддийским монастырям предоставлялись обширные земельные владения. Монахи освобождались от налогов и повинностей. Желая избавиться от непосильных налогов, крестьяне сами отдавали земли монастырям, становясь зависимыми от них.

Как известно, монгольские правители отличались веротерпимостью. Но в то же время они требовали строгого соблюдения своих обычаев и традиций. По рассказам Рашид ад-Дина, в царствование Чагатая и Хубилая мусульмане могли только тайно совершать свои омовения в текучей воде и убивать баранов по правилам, предписанным шариатом[403], так как оба этих обычая не соответствовали монгольским обрядам. Тому, кто резал животных по способу мусульман, а не по-монгольски, должно было самому перерезать горло, а его жену, детей, дом и имущество отдавали доносчику[404]. «Под этим предлогом, — замечает Рашид ад-Дин, — у людей забрали много богатства. Прельщали рабов-мусульман, говоря им, что мы освободим того, кто донесет на хозяина, и ради своего освобождения они наговаривали на хозяев и обвиняли их в преступлении. Дело дошло до того, что мусульмане в продолжении четырех лет не могли совершать обрезание своих сыновей. Маулана Бурхан ад-Дин Бухари преподавал в Хан-Балыке, на него донесли, его выслали в Манзы, где он и скончался. Дело дошло до того, что большинство мусульман оставили Китайскую страну»[405].

Жестокий феодальный гнет, установленный монголами, и разруха в сельском хозяйстве повлекли за собой столь же серьезную деградацию ремесленной промышленности и торговли.

Выгодное географическое положение Восточного Туркестана и торговые пути, связывавшие Китай с Средней Азией и проходившие через уйгурские города, могли способствовать развитию торговли в Уйгурии. Но этому помешали почти. беспрерывные междоусобные войны и фактический распад Монгольской империи на ряд самостоятельных улусов, от которых больше всего пострадали уйгурские земли. Правда, при дворе монгольских ханов как в Монголии до 1260 г., так и в Китае находилось много уйгурских и мусульманских купцов. Но большинство их занималось ростовщичеством в Китае и Монголии. Если кто из них и вел транзитную торговлю в незначительных размерах через уйгурские земли, то это не имело большого значения для экономики страны.

Таково было состояние экономики Уйгурии. Народные массы, доведенные до полной нищеты, становились перед необходимостью активной борьбы. В 1238 г. восстали крестьяне и ремесленники г. Бухары, которыми руководил Махмуд Тараби. Такое же восстание вспыхнуло и в Уйгурии, где к восставшим присоединились и войска самого идикута. Оба восстания были подавлены совместными усилиями монгольских и местных феодалов.

Монгольские правители, обеспокоенные сокращением доходов казны в результате обнищания крестьянства, напуганные восстаниями, сделали попытку урегулировать систему налогов.

Они заменили бесчисленные поборы подушной податью с учетом доходов населения. Размеры налога были неодинаковы. Согласно Рашид ад-Дину, в областях Северного Китая и в Мавераннахре богатый платил в год 10–45 динаров, а бедный — 1 динар. В Хорасане богатый платил 7–10 динаров, а бедный — 1 динар. О размерах налога в Уйгурии в источниках не сказано, но известно, что, как и в других местах, налог со скота «копчур» взимался по одной голове с каждой сотни, причем меньше сотни налогом не облагалось[406].

Цитированный ярлык Мэнгу-хана вводил ограничения против произвола военных и гражданских властей. В нем говорилось: «Мэнгу-хан приказал отобрать у всех печати и ярлык, которые придворными чинами или князьями без разбора были выдаваемы, и строго запретил, чтобы впредь царевичи не писали и не давали никаких приказов в каком-нибудь деле, которое имеет отношение к управлению вилайетами, не запросив мнения ханского наместника»[407]. Он также принял постановление, чтобы ни один гонец не брал на станции более 14 лошадей и чтобы почтовыми лошадьми не пользовались частные лица и не брали у населения фуража и провианта сверх положенного им[408].

Однако практически ярлык Мэнгу-хана ни в Мавераннахре, ни в Восточном Туркестане не мог найти применения в условиях междоусобицы.

В 1260 г. после смерти великого хана Мэнгу в Монголии началась междоусобная война, которая была вызвана борьбой за престол между двумя братьями умершего хана, из которых один (Ариг-Буга) был провозглашен великим ханом в Монголии, а другой (Хубилай) — в Китае. Оба старались подчинить себе Среднюю Азию и Восточный Туркестан и посылали туда царевичей. Хотя эта война кончилась победой Хубилая, однако ему так и не удалось подчинить себе Среднюю Азию, где образовалась новая коалиция монгольских князей против Хубилая. Во главе ее стоял внук Угэдэя, Хайду, создавший в 1269 г. в Средней Азии независимое монгольское государство[409].

Хайду организовал против Хубилая довольно сильный и прочный союз князей, в который входили потомки Угэдэя и Чагатая, разгромленные ханом Мэнгу. Хайду овладел землями по берегам р. Эмиль и распространил свою власть на Восточный Туркестан. Уйгурия стала яблоком раздора между Хайду и Хубилаем.

Вооруженная борьба между Хайду и Хубилаем продолжалась вплоть до самой смерти последнего (1294). Ею была охвачена почти вся территория Восточного Туркестана и Джунгарии. В одном среднеазиатском источнике отмечается: «После того как Эсэн-Бука (сын Дуви-хана, ум. в 709 г. х. — 1309–1310 г.) вступил на престол, он в течение трех лет царствовал независимо. Усавур-оглан (чагатайский царевич, правивший в Хорасане. — М. К.), возжаждав [захватить] по повелению каана [Хубилая] владения Чагатая, подошел к границе Кара-Ходжи. Эсэн-Бука и Кибек (сын Дува-хана, ум. в 721 г. х. — 1321–1322 гг.) с многочисленными войсками выступили, чтобы его отразить. Так как вследствие многочисленности войск их прохождение по одной дороге было затруднительным, Эсэн-Бука отправился по дороге через Кашгар, а Кибек — по Алмалыкской. Войска Эсэн-Буки шли, разоряя каждое поселение, которое случалось по пути, предполагая, что если они встретятся с врагом и одолеют [его], то после сокрушения и покорения врага [поселения] благоустроятся, а если потерпят поражение, то врагу не будет от них пользы. Кибек же поступал наоборот, и при прохождении благоустраивал и возделывал все вилайеты, которые попадались на [его] пути.

Когда он, Эсэн-Бука, сразился с Ясавуром, Инкарджак, верховный эмир Эсэн-Буки, находясь в центре армии, обратился в-бегство, и все войско [его] потерпело полное поражение… Куда бы ни приходили на обратном пути войска Эсэн-Буки, кроме плода раскаяния, они ничего не обнаруживали из посеянного-своими деяниями, пока не дошли до. того, что съели всех животных. А войска Кибека на обратном пути шли все дни счастливо, в довольстве и веселье»[410]. Уйгурское население, проживавшее к северу и югу от Тянь-Шаня, сильно страдало от этой междоусобной войны монгольских феодалов.

Автор сирийской биографии несторианского патриарха Мар Ябалахи III (1281–1316), уйгур по происхождению, рассказывает, что монахи — Мар Ябалаха и раббан Саума на пути из Китая в Иран (в 70-х годах XIII в.) видели Хотан и Кашгар опустошенными и без населения. Недельный путь от Хотана до Кашгара они прошли за шесть месяцев и нашли город совершенно опустевшим. Они сами едва спаслись от ограбления и плена[411].

Таким же опустошениям подвергалась и северная часть страны. В источнике отмечается, что «воины Ариг-Буги до такой степени притесняли народ, что в Илийской долине наступил голод, от которого погибло много народа»[412].

Г. Рубрук, проезжавший через Семиречье в 1253 г., в своих записках отмечает, что в части Семиречья к северу от Или, почти не пострадавшей от военных действий, уже к этому времени много городов исчезло и уступило место пастбищам[413]. Большое число развалин видел также китайский путешественник Чжан Дэ-хуй в 1259 г. в Чуйской долине[414].

То же самое наблюдалось в Восточном Туркестане, где все свободные земли были захвачены монгольскими феодалами. Бывали случаи, когда в интересах кочевой знати под пастбища отводились культурные земли, ранее использовавшиеся под пашни, огороды и сады[415]. Вследствие этого в некоторых местностях Восточного Туркестана (например, в Лобноре и Карашаре), а также в Илийской долине земледельческая культура совсем исчезла.

В 1269 г. на Таласе был созван курилтай, на котором постановили, чтобы царевичи жили в горах и степях и не подходили к культурным землям. Однако в условиях междоусобиц это постановление оставалось на бумаге.

Уйгуры, выступившие на стороне Хубилая, не смогли оказать достаточного сопротивления коалиции Хайду, так как были ослаблены участием в походах Чингис-хана и его преемников. Удар, нанесенный Хайду, был так силен, что уйгуры вынуждены были оставить Бешбалык.

В «Юань ши» по поводу этого события сказано: «Во время мятежа Хайду уйгурский народ подвергался разорению и рассеялся. Было указано идикуту собрать его и оказать помощь людям из этого народа, находившимся в свите князей, указано всем вернуться в свои племена»[416].

«Уйгурские идикуты, заинтересованные в караванной торговле, прилагали все усилия для ликвидации смуты, — говорится в одном китайском сочинении, написанном в тот период — но принцы крови Дува и Бусма не послушались идикута Хочхара. Впоследствии ввиду того что в Бэйтине (Бешбалык) случилось много бедствий и народ не мог обрести спокойствия, [Атай-Буха] перевел государство в Хочжу (Кара-Ходжо), где укрепил стены, углубил рвы и сконцентрировал все помыслы на организации твердой обороны»[417].

С перенесением столицы идикута в Кара-Ходжо все уйгурское население также ушло на юг, в район Турфанского оазиса, а часть населения переселилась в Ганьсу и другие районы Китая[418].

Набеги Хайду и его коалиции на уйгурские города продолжались и после оставления ими Бешбалыка. Так, в 12-м году правления Чжи-юань (1275) Дува и Бусма со 120-тысячным войском окружили Кара-Ходжо. Осаждавшие кричали идикуту: «Мы преодолели сопротивление 300-тысячного войска, а ты с одним укреплением как можешь противостоять нам!». Идикут отвечал им: «Я верен своему долгу, я родился в этой крепости. Этот город является моей семьей. Здесь я родился и вырос, если я умру, этот город будет моей могилой»[419]. Осада города длилась шесть месяцев и была снята лишь после того, как измученные голодом горожане выдали осаждавшим дочь идикута[420]. Спустя некоторое время после этого события идикут Хочхар погиб на границе Китая, где он случайно наткнулся на войска северной коалиции[421].

Хубилай, занятый войной в Южном Китае, не мог оказать какой-нибудь помощи своему вассалу. После этих событий двор идикута окончательно покинул Кара-Ходжо и переселился в район Ганьсу под защиту Юаньской империи[422].

По поводу дальнейшей судьбы династии уйгурского идикута мы находим следующие сведения в книге японского ученого Абе Такео: «Гаочан был столицей дома идикутов около десяти лет.

В конце концов, будучи не в состоянии выдержать натиск Хайду, первоначально они переехали в Комул (Хами), а затем, примерно в 1283–1284 гг. покинули страну, где они жили на протяжении 400 лет, и бежали в район Ганьсу, где благодаря доброжелательному отношению юаньского двора смогли положить конец своим утомительным скитаниям в Юнчане, старом обнесенном городе Чжэбэ-Тимура»[423].

После переезда в Ганьсу идикут потерял остатки самостоятельности и превратился в одно из должностных лиц, которые назначались монгольским двором для управления окраинными областями юаньского государства. Как подчеркивалось в «Краткой истории уйгуров», «в это время монголы еще больше усилили свое непосредственное господство над уйгурами Гаочана. Власть идикута не распространялась на Кара-Ходжо. Идикут теперь управлял местностями, находящимися под непосредственным правлением юаньского двора. Монголы построили почтовые станции от Тайпинлина (на севере пров. Шэньси) до Бешбалыка». В ней далее указывалось, что на территории, подвластной идикуту, монголы создали те же административные и контрольные органы, которые существовали в этот период на территории Китая[424]. Сбор налогов и государственных пошлин с гаочанских уйгуров производился не идикутом, а представителями центральной власти. Причем государственные пошлины взимали по ставкам, установленным для китайских уездов и областей. Кроме того, там был учрежден банк, производивший операции с бумажными деньгами, выпущенными монгольским двором в Китае.

Уйгурским бекам было разрешено заниматься только судебными делами, касающимися уйгуров. Но даже в этой области представители юаньского двора всегда вмешивались в дела, например когда возникали споры между уйгурами и представителями других народов[425].

Таким образом, приведенные выше сведения китайских источников показывают, что уйгурские идикуты, добровольно подчинившиеся Чингис-хану и получившие статут пятого улуса, постепенно превратились в послушное орудие монгольских ханов, лишившись последних остатков независимости. При Хубилае (1260–1294) в результате междоусобной войны его с Хайду Уйгурия сильно пострадала от военных набегов чагатайских царевичей и фактически прекратила свое существование. Часть уйгуров во главе с идикутами переселилась в Ганьсу и другие районы Китая. Оставшиеся в Турфанском и Хамийском оазисах уйгуры некоторое время сохраняли известную самостоятельность, лавируя между Юаньской империей и чагатайским государством. В 1369 г. они были завоеваны чагатайским ханом Хазир-Ходжой, который силой оружия насаждал среди них ислам[426].

Уйгурские идикуты добровольно признали власть монголов, но расплачиваться за это приходилось народу. Полуторавековое господство монгольских сатрапов нанесло непоправимый вред народам Восточного Туркестана. Хищническая политика монгольских правителей и двойная феодальная эксплуатация сильно подорвали производительные силы страны и привели к упадку и разорению некогда плодородных и сравнительно развитых областей Восточного Туркестана и Джунгарии.

По-видимому, развалины, описанные в «Тарих-и Рашиди», относятся к этому периоду: «В пределах Могулистана существовало много цветущих областей и городов… в частности, был город Баласагун, заложенный царем [тюрков] Афрасиабом. Баласагун до времени кара-китаев находился под властью потомков Афрасиаба. Гурхан отобрал Баласагун у Илик-ханов и сделал его столицей. Почти 95 лет Баласагун служил столицей кара-китаям… Могулы назвали Баласагун «Каралык». Автор словаря «Мулхакат сорах» пишет, что его отец был одним из ученых г. Баласагун… но в наше время нет никаких признаков этого города»[427]. Далее автор «Тарих-и Рашиди» пишет: «В «Тарих-и Маджмуал Инсаф» сказано: «Могулы называли Баласагун «Алмалык», а ныне калмыки называют «Кайнук», но нигде не встречается местность, названная «Карлык». И еще одним из городов, описанных в исторических сочинениях, является Тараз, и [в этих сочинениях] говорится, что могулы называли Тараз «Янги». Янги — известная местность в Могулистане, и выходцев из Янги много встречается в Мавараннахре. В той степи, которая названа Янги, встречается много развалин городов, где видны остатки куполов, минаретов, ханака и медресэ, но неизвестно, какие именно из этих развалин носили название «Янги». Названия многих городов уже забыты. И еще одним из известных городов [Могулистана] является Алмалык, следы которого сохранились доныне. Там находится гробница Туглук-Тимура. Там есть следы еще одного большого города… В области Джу сохранились остатки большого города, его минареты, куполы и медресэ. Так как названия этого города никто не знает, что могулы называют его «Минаретом» (Башней). Кроме того, там есть купол и каменная плита, на которой почерком насх вырезана надпись: «Это — могила славнейшего имама… Мухаммада Факиха баласагунского. Скончался он в 711 г. х. (1311–1312 гг.). Написал это кузнец Умар Ходжа». Джу — одна из известных местностей Могулистана, простиравшаяся на один месяц пути; городов, подобно этому, там было много»[428].

По свидетельству автора сочинения «Гефти иклим», «Хотан был некогда знаменитым городом, а в настоящее время уцелели там лишь небольшие остатки прежнего его блеска»[429]. Другой арабский автор, Абул-фида, живший в конце XIII — начале XIV в., писал о Хотане: «Это один из славнейших городов, но ныне знаменит только своими развалинами»[430].

Та же участь постигла и другие города Восточного Туркестана. «Яркенд долгое время был большим и богатым городом, но потом пустел мало-помалу и уже близок был к тому, чтобы сделаться обиталищем одних диких зверей»[431]. Целые районы, например Лобнор, запустели и превратились в развалины[432].

То же самое наблюдалось и в северной части страны. Крупные города — Бешбалык, Яр, Бейтин и другие, являвшиеся культурными и торговыми центрами Уйгурии, пришли в упадок, чтобы больше никогда не возродиться[433].

Город Кара-Ходжо после падения идикутов утратил значение политического, экономического и культурного центра, и от него остались лишь развалины (идикут шахари), которые свидетельствовали о бурной городской жизни в прошлом[434].

После завоевания Уйгурии чагатаидами упадок культуры уйгурских городов достиг огромных размеров. Буддийские монастыри, служившие культурными центрами, захирели. Были уничтожены многочисленные произведения буддийской литературы на староуйгурском языке, живопись и скульптура[435].

Быстрый упадок культуры и экономической жизни уйгурских городов в период господства чагатаидов объяснялся нестабильностью политического положения в стране, отсутствием сильной ханской власти. В течение 40 лет, прошедших со времени восстания Хайду, чагатайские улусы не смогли объединиться и создать единый центр. Как отмечалось в источнике, «в то время чагатайские царевичи, которые на протяжении долгого времени пили и ели за одним столом из одной чашки, так отдалились друг от друга, что даже не обременяли себя посланиями и передачей приветов. Некоторые нашли приют у китайского двора, другие укрылись в узбекском улусе, а иные направились во владения потомков Тулуя»[436].

От междоусобия больше всего пострадали улус Чагатая в Средней Азии и Уйгурия, благосостояние которых зависело от караванной торговли. Этим объясняется тот факт, что в 1304 г., вскоре после смерти Хайду, всем монгольским правителям и среднеазиатскому купечеству было предложено восстановить единство государства в форме федерации государств под номинальным главенством монгольского императора Китая с установлением между государствами свободы торговли. Договор был заключен, но не мог войти в силу, так как уже в 1305 г. начались внутренние смуты среди самих среднеазиатских монголов. Верховная власть от потомков Угэдэя снова перешла к потомкам Чагатая[437]. «С тех пор, — пишет В. В. Бартольд, — установился термин «чагатайское государство», «чагатаями» называли себя кочевники, составлявшие военную силу династии, и это название осталось за ними даже тогда, когда ханов из потомства Чагатая больше не было. «Чагатайским» был назван даже сложившийся в эту эпоху среднеазиатский литературный язык»[438].

Монгольское господство оказалось настолько пагубным для уйгуров, что они утратили даже свое прежнее этническое название и, подобно монгольским кочевникам, стали именоваться могулами, а их страна — Могулистаном.

К этому времени монголы начали подчиняться влиянию местной мусульманской культуры. Из чагатайских царевичей первым принял ислам сын Эргэне-хатун Мубарек-шах. Мусульманином стал и следующий хан — Борак (ум. в 1271 г.). Тот же самый процесс происходил и в Могулистане. Называя себя официально монголами, кочевники Могулистана в действительности сильно отличались от настоящих монголов, так как в большинстве своем давно смешались с местным уйгурским населением, говорили и одевались по-уйгурски и уже в XIV в. исповедовали ислам. Из ханов Могулистана первым принял ислам Туглук-Тимур-хан (1348–1363). Ханы, исповедовавшие ислам, порвав с кочевым образом жизни, стали поселяться в городах. Туглук-Тимур-хан перенес свою ставку из Или в Аксу. То же самое сделали Кибек (1318–1326) и его брат Тарма-Ширин (1326–1334), жившие в г. Карши. Переход ханов в города и разрыв с кочевой традицией имели неблагоприятные последствия для государственного единства: появилось двоевластие, происходили смуты, продолжавшиеся более десяти лет и нанесшие последний удар городской жизни в Семиречье и Илийском крае.

В 1340 г. при хане Казане в самом Мавераннахре вспыхнуло восстание мусульманской партии, в результате которого хан Казан был низложен и власть перешла к тюркским эмирам. Победа тюркских эмиров заставила могульских эмиров восточной части государства возвести на престол своего хана. В 1348 г. 18-летний Туглук-Тимур (внук хана Дуви) был объявлен ханом, и его область теперь стала называться Манглай субе (Авангардная область), в состав которой входили часть Восточного Туркестана, от Кашгара до Кучи, и часть Семиречья к югу от озера Иссык-Куль[439].

По поводу причины разделения чагатайского улуса на две части в литературе высказывались различные мнения. Одни говорили, что оно было вызвано междоусобной борьбой чагатайских царевичей, другие, — что оно явилось результатом возвышения дуглатских эмиров. По мнению В. В. Бартольда, несходство в культурном отношении в обеих частях чагатайского улуса было главной причиной распада его на две части[440].

По словам Бартольда, ко времени монгольского завоевания в западной части чагатайского улуса (в Мавераннахре), в Кашгаре, господствовала персидско-мусульманская культура, а в восточной — уйгурская, образовавшаяся главным образом под влиянием китайской цивилизации. Уйгуры, оставшиеся верными буддизму или несторианству, считались самыми непримиримыми врагами ислама. Соперничество уйгуров и мусульман в Персии и Средней Азии, где силы обеих партий были равны, в конце концов неминуемо должно было привести к распадению государства, что и произошло около середины XIV в.[441]

Ханы восточной половины государства, начиная с Туглук-Тимур-хана, приняли ислам и постепенно распространили его среди своего народа. Туглук-Тимур-хану в 1360 г. даже удалось подчинить себе тюркских эмиров, однако вскоре после его смерти (в 1370 г.) Мавераннахр отпал от восточной половины государства. Впоследствии там возникло государство Тимура с центром в Самарканде, а в восточной части чагатайского улуса — совершенно независимое государство Могулистан с центром в Турфане и Аксу.

В состав этого государства помимо Восточного Туркестана входили обширные области, населенные кочевниками, — Джунгария, территория современной Киргизии и Семиреченская область. Согласно «Тарих-и Рашиди», общая протяженность территории Могулистана с севера на юг и с востока на запад составляла семь или восемь месяцев пути[442].

«Трудно сказать, насколько эта страна в этнографическом отношении отличалась от западной половины бывших чагатайских владений, — пишет акад. В. В. Бартольд, — но в бытовом и в культурном отношениях различие было настолько велико, что даже Тимур, присоединивший Персию к своим владениям, не мог восстановить единство Чагатайского государства и прочно утвердить свою власть в Восточном Туркестане[443]. Вскоре между этими двумя государствами началась война, продолжавшаяся с переменным успехом до последних представителей тимуридов. Вследствие этого уйгурский народ не мог приобрести покоя и совершенно разорился. Многочисленные походы Тимура на Могулистан (1370–1371, 1375, 1376, 1377, 1383, 1389, 1390 гг.) причинили неисчислимые бедствия народам этой страны. Целые города и области были опустошены, и они пришли к запустению»[444].

Еще не успели оправиться от бедствий и разрухи, как со времен царствования Вейс-хана (1418–1429) страна стала подвергаться нашествиям калмыков, а затем китайцев с Востока.

Резюмируя сказанное, необходимо еще раз подчеркнуть, что вековое господство монгольских сатрапов и чагатайских царевичей в Восточном Туркестане дорого обошлось уйгурскому народу. Восстание Хайду, продолжавшееся с переменным успехом почти 40 лет, окончательно подорвало производительные силы страны. Упадок экономики и культуры уйгурских городов достиг огромных размеров. Разрушались оросительные каналы, нарушались нормальные торговые связи. Ремесленное производство падало. Еще в худшем состоянии находилась экономика западной части чагатайского государства по сравнению с домонгольским периодом. Как указывал В. В. Бартольд, в источниках того периода не упоминалось ни о металлической промышленности, ни о добыче каменного угля[445].

Культура народов Восточного Туркестана также находилась в глубоком упадке. По словам автора «Тарих-и Рашиди», когда «Могулистан был в расцвете, там было много ученых и сведущих людей и имелись исторические сочинения. Теперь уже прошло более ста с лишним лет, не осталось и следов ни от этих людей, ни от их сочинений, все погибло вместе с их цветущими городами, и остались только лишь кое-где развалины»[446].

Действительно, мы не знаем ни одного сочинения, написанного в период господства монгольских сатрапов в Восточном Туркестане, за исключением полулегендарного сочинения Джамала Карши. Не случаен тот факт, что, когда Мирза Хайдар, будучи первым министром государства Султан Саид-хана, предложил ученым написать историю Могулистана, не нашлось ни одного человека, который взялся бы за это дело, и ему самому пришлось сидеть и писать историю своей страны на основании устных преданий, распространенных среди могулов.

Проникновение ислама в Могулистан привело к беспощадному уничтожению остатков буддийской культуры страны. Однако распространение ислама среди господствовавшего класса сыграло свою роль в развитии мусульманской культуры. Усилилась идеологическая и культурная общность народов Восточного Туркестана и Средней Азии, но резкие различия между западной и восточной частью Средней Азии послужили причиной распада чагатайского улуса на два совершенно независимых государства, враждебных друг другу. Последующая война, вспыхнувшая между ними, окончательно уничтожила могущество Могулистана, и оно в дальнейшем не в состоянии было противостоять вторжениям кочевых народов, в конце концов уничтоживших его.