Тайна Ольги Чеховой

Лёва

На этот раз Таня разбудила Оленьку раньше, чем обычно.

— Вставайте, Ольга Константиновна, у нас сегодня гость к завтраку.

Оленька едва успела принять душ, как дверь распахнулась без стука и в комнату влетел Лёва.

— Ты здесь, в Москве! А я к тебе ездил в Берлин.

— И видел там моих?

— Видел всех — и внучку, и дочку, и дружка твоего. Они там, как ни удивительно, в полном порядке, чего нельзя сказать о тебе. Твою судьбу мы еще не устроили!

— А есть шанс устроить?

Лёва помолчал. А помолчав, спросил:

— А балкон здесь есть?

Услыхав про балкон в квартире Тани, Лёва, не допив какао, выскочил на лестничную площадку. Далеко ходить не пришлось: Таня была тут как тут, подслушивала под дверью. Оленька не расслышала, о чем Лёва с ней говорил, но после завтрака Таня позволила им выйти на свой балкон. Лёва не стал терять время:

— Я слышал, тебя допрашивал сам Абакумов. И как он тебе?

— Интересный мужчина, интеллигентный, особенно для начальника СМЕРШа.

— Ничего себе — интеллигентный! Он даже школу не окончил!

— Но я тоже не окончила, или ты забыл? И вообще, при чем тут школа?

— Так я и думал! Он тебя уже очаровал!

— Не преувеличивай! Ничуть не очаровал!

— Ой, Олька, я тебя я знаю, знаю твою склонность к молодым и красивым мужикам! Но на этот раз остерегись. Он очень опасный человек. И никому никогда не повторяй то, что я тебе скажу. Он не любит оставлять в живых женщин, которых соблазнил. А власть его безгранична.

— А что он с этими женщинами делает?

— Кому как повезет. Некоторые пропали без вести, некоторые попали в автокатастрофу, некоторые умерли в больнице от острого аппендицита. Что тебя больше устраивает?

— Но ведь и оттолкнуть его опасно! А он явно положил на меня глаз, я на этот счет не ошибаюсь. Я уверена, что он опять придет меня допрашивать, хоть ему по статусу это не положено.

— Олька, ты же всегда была мудрой змеей — придумай что-нибудь изысканное. Ты ведь всю нацистскую верхушку вокруг пальца обвела и осталась жива. Главное, сама им не увлекайся и помни об опасности!

— Лёва, милый мой, как мне все эти годы тебя не хватало! Но я ведь и без тебя справилась.

— Главное — помни: не позволяй себе им увлечься.

— Хорошо, пока мы на балконе, расскажи, что произошло в Берлине. Гитлера арестовали?

— О господи, ты ничего не знаешь? Гитлер покончил с собой, и Ева тоже. И Геббельс с Магдой, вместе со всеми детьми!

— Ты хочешь сказать, что они убили своих детей?

— Да, всех шестерых. Отравили.

— Не могу поверить — я ведь иногда бывала у них и знаю, нет, знала, всех этих детей. Я помню, как каждого из них зовут.

— Звали.

— Это же дети! Зачем нужно было их убивать?

В проеме балконной двери показалась головка Тани.

— Дорогие, вам пора отсюда уходить — я слышу на лестнице шаги!

Оленька и Лёва поспешили вернуться в однокомнатную квартирку и, как оказалось, вовремя, чтобы успеть сесть к столу с остатками завтрака и встретить улыбкой вошедшего Абакумова.

— О, Лев, ты такая ранняя пташка! — вскликнул начальник СМЕРШа. Стало ясно, что он не пришел в восторг, увидев своего сотрудника, пусть и брата кинозвезды, в комнате Оленьки.

— Вы же знаете, как я волновался из-за сестрички. И вот, благодаря вам наконец-то убедился, что она жива-здорова. Спасибо.

Таким образом были установлены условия соглашения: Абакумов понял, что Лёва знает о его интересе к Оленьке, и хоть тот был как бы мелкой пешкой, но в силу своих достижений как в разведке, так и в музыке стал пешкой проходной, то есть вхожей к самому Лаврентию Берии. И поэтому с Оленькой следовало вести себя осторожно. Впрочем, можно ведь без насилия, можно и обаянием взять, а уж в нем Виктор Семенович не сомневался.

Как только Лёва распрощался и ушел, Абакумов объявил, что сегодняшний день для Оленьки выходной: пусть займется чисткой перышек и наведением красоты, потому что вечером он приглашает ее в ресторан.

— Меня в ресторан? Но я ведь под арестом!

— Вы под арестом, и ваш охранник я.

— Не охранник, а тюремщик, или я не права?

— Не цепляйтесь к словам, Ольга Константиновна. Лучше подумайте, что вам нужно для чистки перышек — маникюр, педикюр, парикмахер?

Оленька решила не раздражать высокого начальника, от которого зависела ее судьба, и согласилась, а раз согласилась, так уже на все: на маникюр, педикюр, на парикмахера и вдобавок на костюмера, который объяснил бы ей, какие наряды носят советские женщины, когда идут в ресторан со своим тюремщиком.

— Не хочу выглядеть там чучелом.

Приехавшая вскоре костюмерша предложила Оленьке несколько нарядов на выбор. Оленька остановилась на элегантном кремовом костюме от Шанель в сочетании с черной кружевной блузкой, выгодно открывавшей знаменитые Оленькины ключицы. Костюм отлично подходил к хорошо знакомой роли баронессы. К семи вечера она была в полной боевой готовности. Таня прямо задохнулась, увидев преображенную Оленьку:

— Надо же, в ресторан с самим Абакумовым!

— Подумаешь, с Абакумовым! — отмахнулась Оленька. — С кем только я не ходила в ресторан, даже с самим Муссолини!

Ресторан был неплохой, особенно для Оленьки, которая последний год прожила в разоренном Берлине. Зал небольшой, скромно убранный, скатерти белые, хорошо накрахмаленные, как и салфетки, тарелки с вензелем саксонской фарфоровой фирмы, столовое серебро из настоящего серебра. А главное — блюда были очень изысканными, словно не было самой страшной войны в истории человечества. Где-то за кулисами негромко звучала классическая музыка — то ли Моцарт, то ли Бах. Когда они вошли в зал, музыка не перестала играть, но все же было ощущение, что все присутствующие перестали жевать, пить и разговаривать и молча уставились на них.

Очень быстро принесли закуску и вино — вино было отличное, грузинское. Во время еды Абакумов приступил к допросу, его очень занимал вопрос об отношениях между Гитлером и отрекшимся от престола бывшим королем Великобритании, герцогом Дэвидом Виндзором. Говорят, немцы хотели его похитить, даже с применением силы. Оленька напомнила ему, что в своих донесениях она подробно описала все, что знала, или Виктор Семенович их не читал?

— Конечно, читал, даже можно сказать — изучал. Но чего-то мне там не хватает. Есть какой-то пробел, даже не пробел, а прореха.

— Чего же вам не хватает?

— А вот освещения роли немецкого агента Шелленберга мне не хватает. Говорят, он больше двух недель там ошивался, всех слуг в доме Виндзоров заменил на своих эсэсовцев, с десятком влиятельных персон ужинал с целью получить их помощь в похищении. И что в результате? Виндзоры уплыли на Багамы, что, по их словам, было страшней смерти, а агент Шелленберг улетел обратно в Берлин. Как ни в чем не бывало. Так скажите, зачем прилетал?

Оленька задумчиво катала по тарелке идеально круглую печеную картофелину. Война уже закончилась, и все начальство Шелленберга уже отправилось кто за решетку, кто на тот свет. И ни от кого не надо хранить секреты. Тем более что чужим секретом можно откупиться от настойчивых ухаживаний начальника СМЕРШа. И Оленька решилась:

— Вообще-то я с Шелленбергом была знакома. Не близко, но мы относились друг к другу с симпатией — он помог мне уберечь от нацистов Белую дачу моего покойного дяди в Ялте. Мы ехали из «Волчьего логова», ехали долго, это был нелегкий день, и мы оба очень устали. И разговорились. Тогда-то он мне и рассказал, как Риббентроп приказал ему лететь в Португалию, чтобы похитить герцога Виндзора, а чтобы он не отказался, заручился согласием фюрера. Виндзор тогда скрывался в Португалии от Черчилля, который хотел обвинить его в измене за симпатии к нацистам. Риббентроп потребовал, чтобы Шелленберг попытался уговорить Виндзора добровольно уехать с ним в Германию, а если тот не захочет — силой вынудить его на побег. И Шелленберг полетел в Португалию, хотя сразу решил, что он этот приказ выполнять не станет. И постепенно подвел к тому, что Виндзор отправился губернаторствовать на Багамы, а Риббентроп принял оправдания Шелленберга. Особенно счастлив был Гейдрих, когда понял, что Шелленберг не только обвел Риббентропа вокруг пальца, но и подставил его, ловко обрушив на старика гнев фюрера за провал операции.

Абакумов пришел в восторг от рассказа Оленьки:

— Вы просто настоящий психолог, Ольга Константиновна! Вы понимали, кто кого в этом змеином гнезде ненавидит! Скажите, а как Шелленберг относился к Гейдриху? А еще лучше — как Гейдрих относился к Шелленбергу? Подумайте, прежде чем мне отвечать, а я пока закажу чай с пирожными. Что вы предпочитаете, наполеон или эклеры?

Осмелевшая Оленька сказала, что предпочитает и то и другое — она уже пару лет сидела на голодной диете.

— Как они относились друг к другу, я не знаю — с Гейдрихом я даже не была знакома, а видела его иногда издалека на приемах.

— А Шелленберг вам ничего о нем не говорил?

«Стоп, — подсказало Оленьке чутье, — не оступись, идешь по кромке льда».

— Вы что? Это ведь был его босс! И очень опасный босс — такая шла о нем молва!

— Но вы же сами писали о шашнях Шелленберга с женой босса!

— Я передавала только сплетни! И вообще, отчего у вас такой интерес к Шелленбергу? Он был чиновником третьего разряда!

— И потому вы с ним были в дружеских отношениях?

— Дружеские отношения сильно преувеличены. Но я относилась к нему с симпатией — именно потому, что он был не их породы! И никак не пойму, почему вы на нем зациклились.

— Я сейчас открою вам государственную тайну: потому что он умудрился сбежать! Не покончил с собой и не был арестован, а исчез как в воду канул.

— Да ну? Молодец! Но ведь, наверно, не он один?

— Увы, не он один. Но мы почти всех нашли, кроме тех, кого приголубили американцы.

Оленька вспомнила танкистов, которые убежали от «Иванов» к «Джонам», оставив в ее гараже пятьдесят канистр с бензином, и поверила начальнику СМЕРШа.

— А он и от бабушки ушел, и от дедушки ушел?

— Мы его все равно найдем — всегда отыщутся доброхоты нам помочь.

«Только не я!» — чуть не выкрикнула Оленька, но вовремя сдержалась, вспомнив предупреждение Лёвы. Тем более что ее пока ни о чем не просили. Но на всякий случай предпочла прервать скользкий разговор обычной женской хитростью — объявила, что ей надо выйти в туалет, попудриться. Абакумов попытался ее остановить, — мол, носик у нее очаровательный и пудрить его необязательно. Но она посмотрела на него многозначительно: мне лучше знать, в чем я нуждаюсь, и он сдался. Только опять спросил, что заказать ей к чаю — наполеон или эклер. Она опять сказала «и то и другое» и удалилась своей самой красивой походкой, все время памятуя, что спутник смотрит ей в спину.

Туалет, хоть и в роскошном советском ресторане, был самым обыкновенным, с нарезанной газеткой вместо туалетной бумаги. Зато на одном газетном квадратике Оленька прочла, что через неделю во МХАТе состоится торжественное пятисотое представление пьесы А. Чехова «Вишневый сад» с Ольгой Чеховой в роли Раневской. Оленька захватила с собой этот, так удачно обнаруженный листик, но держала его в тайне, пока чай не был выпит и пирожные не съедены.

Похвалив пирожные, Оленька предъявила свой газетный квадратик и произнесла тихо и вкрадчиво:

— Виктор Семенович, я не видела свою любимую тетю двадцать лет. Я не прошу о встрече с ней, но позвольте мне анонимно пойти на этот спектакль — это моя единственная просьба.

Хорошо тренированное лицо Виктора Семеновича не то чтобы дрогнуло, но как-то незаметно изменилось, — если бы можно было сказать о лице, что оно мигнуло и тут же вернулось в обычное состояние.

— Я подумаю, — сказал он кратко.

Оленька не настаивала. Тем временем посетители ресторана начали потихоньку расходиться.

— А не закончить ли нам столь приятный вечер у меня дома? — спросил хозяин. — Там я смогу угостить вас тем, что в советских ресторанах не подают.

«Вот оно!» — ужаснулась Оленька, но собрала все силы, сосредоточилась и вошла в роль баронессы:

— Милый Виктор Семенович, мы с вами взрослые люди и отлично понимаем, что вы мне предлагаете. Я отвечу вам со всей прямотой: вы мне симпатичны, и в другой ситуации я бы согласилась. Но в роли вашей заключенной я не могу принять предложение своего тюремщика. Иначе мне пришлось бы до рассвета покончить с собой. Вот когда вы отпустите меня в Берлин, я с радостью приглашу вас к себе. Надеюсь, вы не откажетесь?

Абакумов обиделся. Он не поехал провожать Оленьку в служебный дом на улице Герцена, а любезно посадил ее в машину и приказал водителю доставить ее к месту назначения в целости и сохранности.

— А я пройдусь пешком, — объяснил он свое поведение, — мне тут недалеко.

— Про спектакль не забудьте подумать! — осмелилась крикнуть Оленька на прощанье. Абакумов не ответил. До того, как машина завернула за угол, Оленька обернулась и посмотрела ему вслед — он шел, слегка сгорбившись, спина у него была обиженная. А что бы случилось, если бы Лёва ее не предупредил?

Больше Абакумов не приходил ее допрашивать. Приходили другие — тихие, вежливые, безликие — и почему-то сосредоточились на Геринге, с которым Оленька была знакома меньше, чем с остальными лидерами нацистов. Если не считать дружбы с Эммой, но Эмма о муже почти никогда не рассказывала, держала язык за зубами. Об ее отношениях с мужем приходилось только догадываться, но похоже было, что она была довольна положением первой леди государства, в котором оказалась на то время, пока Адольф не решился жениться на Еве Браун. Но сейчас, после полного крушения нацизма, трудно было понять интерес следователей к бывшему министру безопасности несуществующего государства, тем более что он уже был арестован. Однако неожиданно после нескольких дней таких несфокусированных допросов Оленьку осенило: «Следователи нащупывают пути к огромной незаконно собранной сокровищнице произведений искусства, умело спрятанной Герингом в заранее заготовленных хранилищах».