Тайна Ольги Чеховой

Лёва

Вызов в Контору, как всегда, был некстати: Лёва как раз завершал оркестровку своей новой, по счету седьмой, симфонии. Но, с другой стороны, вряд ли он означал арест, так сказать, с доставкой на дом. Вызов был срочным, так что отложить посещение Конторы было нельзя. Пришлось закрыть рояль, наспех сложить в ящик нотные листы. Лёва так разнервничался, что даже не заметил, как бульвар начал подготовку к осени, листья еще не опадали, но постепенно заменяли летнюю зелень на сентябрьскую позолоту. На сердце стало легче, когда у входа в Контору он столкнулся с Марией Гариковной, значит, и ее вызвали тоже и на одно с ним время, если она успела примчаться с дачи.

Задача, которую им поставили, оказалась уже частично знакомой, хоть и непростой; им предложили отправиться в недавно освобожденный от немецкой оккупации город Харьков, чтобы найти там наверняка оставленную врагом агентурную сеть.

Вылет был назначен на десять вечера, и Лёва поспешил домой на Пречистенский бульвар, чтобы предупредить Ольгу, которая вскоре должна была уйти в театр. Господи, как же быть? Она, конечно, разволнуется, а ее не принято беспокоить перед спектаклем. И тут он вспомнил, ведь она как-то упомянула, что именно в Харькове была счастлива.

С упоминания этого города он и начал: спешу, мол, туда восстанавливать разрушенную войной музыкальную жизнь.

— О, Харьков! — вспыхнула Ольга. — Центр самой лучшей и самой одухотворенной молодежи, помните Северянина? Мы приехали туда с гастролями из страшной московской разрухи. А там было тепло и светло, и на улицах продавали изумительное ванильное мороженое, зажатое между двумя круглыми вафлями. Какие там были спектакли, какая публика! Какие пирожные в кафе «У Пок а»!

Лёва уехал в Харьков с Ольгиным благословением, но не нашел там ни мороженого в вафлях, ни кафе «У Пока». На первый взгляд, город казался серым и не особо интересным. Но стоило хорошо присмотреться, как открывалось его очарование и хотелось изучать хитросплетение уютных улочек, застроенных красивыми домами. Хотя раны войны бросались в глаза, они все же были не так ужасны, как страшные кратеры на улицах городов, подвергшихся массированным бомбардировкам как своим, так и немецким. Среди развалин как символ чудовищной бессмысленности происходящего выделялось здание Госпрома — прекрасного архитектурного комплекса, воздвигнутого на просторной площади Дзержинского в тридцатых годах.

Так он и написал Ольге, но она его не поняла: в то счастливое время долгих харьковских гастролей МХАТа комплекс Госпрома еще не был построен.

С площади Дзержинского Лёва отправился к Тракторному заводу, где во время оккупации размещалось еврейское гетто. И, выслушав там рассказ добровольного гида, понял, что его жизненный выбор был правильным. Уже не говоря о том, что на нем лежит ответственность за Оленьку.