После судьбоносного разговора с Лёвой ей нужно было немного осмотреться и понять, что к чему. Слишком много проблем обрушилось на нее одновременно, и не получалось сразу найти решение хотя бы одной. Больше всего ее потрясло странное исчезновение Полины Карловны, особенно испугала ее нотка тревоги в совете Лёвы скрывать ее хорошие отношения со впавшей в немилость хозяйкой агентства по сдаче квартир. Подумала так и сама содрогнулась: это называется впасть в немилость? Исчезла, и неизвестно, жива ли еще — это просто немилость? И Курт Вернер, который ее сменил, — он какой-то скользкий, вызывающий сомнение, или это она мнительная? Но как не быть мнительной, когда от него зависит ее судьба — он может сдать ее и нашим, и вашим. А что, собственно, в нем не так? Красивый, любезный, но… Что «но»? А то, что он пахнет страхом. Оленька не могла бы определить, что такое запах страха, но была уверена, что Курт Вернер боится. Боится чего? Того, что его отзовут и он исчезнет, как Полина Карловна? Думать об этом не хотелось. Оставалось решить, передавать ли через него донесения. А вдруг он их будет отправлять не этим, а тем?
Но выхода нет, Лёва хорошо объяснил, что на связь с Конторой она обречена навечно, а в случае измены пощады не будет. Так что пора наладить с Куртом отношения, хватит его избегать, ни к чему рисковать. И Оленька, перешагнув через собственное нежелание, подняла трубку и набрала номер агентства по сдаче жилья. Курт ответил на первый же звонок, словно сидел в ожидании его с трубкой в руке. Выслушав ее жалобу на прорванную в ванной трубу — это был их условный код, — он обещал срочно прислать к ней сантехника и договорился о встрече на первый же вечер, когда у нее не будет спектакля. К разговору с Куртом она готовилась, как начинающая актриса к беседе со знаменитым режиссером. Она не просто продумала все свои требования и их обоснование, но записала и даже пронумеровала на картонной карточке.
Они встретились в кафе «У Феликса» — на этом настоял Курт, утверждая, что там их наверняка не подслушают. Оленька ясно и кратко объявила, что больше не будет подавать донесения каждые три месяца. «Это бессмысленно, — сказала она, — иногда абсолютно не о чем сообщить, а иногда гораздо раньше появляется интересная информация, как, например, сейчас». И она помахала у Курта перед носом кассетой, «потому что наконец проникла в самое сердце осиного гнезда, и сам Геббельс регулярно напрашивался к ней в гости».
Курт отнесся к ее словам серьезно и пообещал как можно скорее уладить просьбу с начальством. И, получив кассету, поспешил поскорее откланяться.