Тайна Ольги Чеховой

Оленька

С тех пор как Оленька перевезла Бабу Лулу в Глинеке, она редко обедала в кафе студии УФА — приятней было подскочить на машине на дачу, а не портить желудок не лучшей в мире ресторанной едой. Переезд матери в загородный дом был делом непростым, и Оленьке не удалось бы ее на это уговорить, если бы не регулярные бомбежки английской авиации, которые так пугали Лулу.

Однако в тот роковой день, двадцатого июня — Оленька навсегда запомнила этот день как роковой — она разглядела у себя на висках несколько седых волос, которые нужно было срочно закрасить. Не то чтобы они бросались в глаза, но Ольга хорошо знала коварные свойства кинокамер, всегда запечатлевавших самое неприятное. Поэтому она вызвала парикмахершу и в ожидании ее отправилась в кафе — перекусить перед съемкой.

Все столики были заняты молодыми людьми и девушками в старинных германских костюмах, статистами очередного боевика из эпохи Фридриха Великого. И только в углу у окна одиноко сидела ее давняя приятельница, Камилла Хорн, с которой она в прошлом году снималась в фильме «Красные орхидеи». Подхватив у стойки поднос с сосисками и кофе, Оленька направилась к ней. Надкусив сосиску, она поморщилась: из какого мяса та сделана, да и из мяса ли? И только тут заметила, что Камилла бессмысленно ковыряет вилкой нетронутый омлет: из чего, интересно, он состряпан, из яичного порошка или из яиц? А глаза Камиллы, такие прелестные, раскосые, нет, не прелестные, а обворожительные в прошлом, а сейчас красные и опухшие от слез, глядели в пространство, ничего не видя.

— Что случилось, Камилла? Кого-то убили?

— Еще не убили, но очень скоро убьют! И многих! Я вижу горы трупов!

— Что случилось? Каких трупов?

— Мой Вилли получил приказ — и с танковой бригадой ранним утром срочно отправился к советской границе.

— Ну и что? У нас же пакт о ненападении! Я сама была на приеме, когда нарком Молотов приезжал в Берлин!

— Неважно, что пакт! Вилли сказал, что завтра начнется большая война. Совершенно секретно!

Она прильнула плечом к Оленьке, и та почувствовала винный перегар. Только тут она увидела притаившийся за вазочкой с цветами пустой бокал — что там было? Вроде бы вино, но по запаху — что-то покрепче.

— Я знаю, что больше никогда не увижу Вилли! — прорыдала Камилла. — А ведь мы собирались пожениться. Только ждали окончательного решения о его разводе. А теперь все, конец!

— Чего ты ревешь, еще беду накличешь. Ведь война идет уже скоро год, и почти нет никаких потерь.

— А эта война будет совсем другая. Страшная война!

— Хватит причитать, ты что — ясновидящая?

— Да! Я видела сон — по карте Европы текла кровь, пока ее полностью не залила. Проснулась и вижу — Вилли собирает вещмешок и говорит: «Прощай!» Поцеловал меня и выбежал за дверь, только крикнул: «Помни! Совершенно секретно!»

Оленька наспех проглотила сомнительные сосиски и поспешила в гримерную закрашивать седину, хотя внутри она вся дрожала. Слова Камиллы напомнили ей страшное пророчество Лёвы: «Я думаю, будет война Германии с Россией! И тогда русские немцы из неявных врагов станут явными».

А вдруг и вправду, завтра-послезавтра начнется война Германии с Россией? И никто с русской стороны этого не подозревает! Она должна предупредить! Но как? Сочинить донесение и передать его Курту она все равно сегодня не сможет — у нее через час важная съемка, которая закончится близко к полуночи, а ее записывающее устройство спрятано в Глинеке. Как быть? И Оленька решилась на отчаянный шаг, чего раньше себе никогда не позволяла. Она зашла в незапертый кабинет управляющего, которого только что видела за обеденным столом в кафе, и позвонила Курту. Тот ответил после первого же гудка, и она поспешила ему сказать, что у нее в Глинеке внезапно протекает газовая труба и просит его приехать к ней после съемок, потому что мама трубу перекрыла, но долго обходиться без нее не сможет.

Курт сразу понял, что речь идет о чем-то срочном, и немедленно согласился приехать, добавив, что как только он оценит размер бедствия, с утра пораньше пришлет в Глине-ке команду слесарей.

Домой она мчалась, пренебрегая правилами уличного движения, и вздохнула с облегчением, увидев машину Курта. Она пересказала ему сбивчивый рассказ Камиллы, делая упор на срочную отправку танковой бригады к границам СССР. К счастью, Курт принял ее слова всерьез и пообещал немедленно предупредить руководство. Правда, он не был уверен, что его выслушают с одобрением, но это уже было не ее, Оленьки, дело, ей важно было доложить об опасности неожиданного нападения.

Ранним утром ее разбудил рокот парковавшейся неподалеку большой машины. Просыпаться ни свет ни заря было не в ее привычках, особенно после вечерних съемок, поэтому она нехотя выбралась из постели и подошла к окну. Осторожно отодвинув штору, выглянула в щелку и замерла от страха — из подъехавшей к вилле черной машины вышли двое в форме и направились ко входу в ее дом. На сегодняшний день в Германии исчислялось несколько родов войск и полиции, и каждый был одет в особую униформу — только запомнить, какая какому ведомству принадлежит, Оленька так и не научилась.

При виде приближающихся к ее дверям мужчин она лихорадочно перебирала в уме, где и как могла засветиться. Вероятней всего, ошибкой был вчерашний неосмотрительный звонок из кабинета администратора студии. Но как они могли угадать, что это была Оленька? Она уверена, что не называла ни имени, ни адреса. Эти мысли лихорадочно проносились в ее голове, а незваные гости уже звонили в дверь. И пока горничная не спеша шла им открывать, затрезвонил телефон в Оленькиной спальне.

— Хелло, — сказал голос Курта, — я уже выслал к вам газовых слесарей, на всякий случай.

— Газовые слесаря, мать вашу за ногу! — неожиданно для себя выругалась Оленька по-русски. И приказала вежливо их выпроводить.

Первые два дня Оленька делала то, чего не делала до этого никогда: слушала новости, и ранним утром двадцать второго июня диктор объявил то, чего она так боялась: война с Советским Союзом началась!