Оленька

Ада Книппер была старшей сестрой Оленьки, и та ее побаивалась. Ада могла ни с того ни с сего рассердиться и больно наступить Оленьке на ногу или незаметно ущипнуть за попку. Главное, Оленька никак не могла предвидеть, когда на Аду накатит приступ мстительной злости. И только через несколько лет, когда она повзрослела настолько, чтобы узнавать себя в зеркале, поняла, что сестра ей просто завидовала.

Вспышки злости Ады всегда случались, когда к родителям девочек приходили гости, которые сразу начинали восхищаться красотой Оленьки. Ада тоже была красивой, но только тогда, когда младшей сестры не было рядом. И Оленька стала прятаться, как только видела в окно подъезжающие к дому коляски гостей. Это было нетрудно — дом был большим и просторным. Кроме столовой и спален для каждого члена семьи предназначались библиотека, биллиардная и гостиная с мягкими креслами и роскошным роялем, на котором Лулу и Костя, мама и папа девочек, в четыре руки играли классические фортепианные дуэты и целовались в перерывах.

Оленька была сообразительной, но и Ада тоже не лыком шита. Она разработала хитроумный план, который должен был помочь ей навсегда избавиться от красавицы-сестры. Все началось с того, что у них саду завелся шакал. Сад был большой и ухоженный с видом на прекрасный город Тифлис. Был он огорожен высоким каменным забором, увенчанным решеткой из литого чугуна, и трудно было понять, как шакал за этот забор проник. Разве что протиснулся между колесами коляски с очередными гостями хлебосольного семейства Книпперов. Но как бы он туда ни попал, расположился как хозяин — едва на сад спускалась ночь, шакал начинал завывать высоким детским голоском. Он плакал, пел и хохотал, и никакими силами не удавалось заставить его замолчать. Поймать его тоже не удавалось.

Только Аде как-то посчастливилось столкнуться с шакалом лицом к лицу, если его морду можно назвать лицом. Она уже считалась такой взрослой, что ей разрешалось гулять по саду без сопровождения няни или гувернантки. Ада прокралась на солнечную полянку, скрытую от посторонних взоров кустами шиповника и ежевики, чтобы бесконтрольно съесть тайно вытащенный из буфета пряник — мама очень строго следила за тем, чтобы дочь-сластена не ела слишком много калорийного. И тут навстречу ей из-за кустов выскочил шакал. Хоть Ада никогда не видела шакала, она сразу поняла, что это он. Шакал, очевидно, тоже что-то понял: он уставился на пряник прозрачными зелеными глазами. Ада швырнула ему лакомство, приказала: «Жди меня здесь», — и помчалась в дом.

Неясно, слышал ли ее шакал, с такой страстью он набросился на пряник, но, когда Ада вернулась в сопровождении Оленьки, он все еще наслаждался его остатками. По воспоминаниям Ады, звереныш был маленький, а пряник большой, тульский. Увидев шакала, Оленька пришла в восторг:

— Он настоящий?

— Конечно, настоящий! Как бы он иначе мог пряник съесть? Хочешь его погладить?

Оленьке только того и надо было — погладить настоящего шакала. Они в детской каждый вечер говорили о нем перед сном, обсуждали, почему он иногда смеется, а иногда плачет. Девочка протянула к нему пухлые ручки с перламутровыми ноготками:

— Здравствуй, шакал!

Но тот быстро сообразил, что в пухлых Оленькиных ручках нет пряника — он не прощаясь нырнул в кусты и был таков. Трудно описать, как разочаровалась девочка, когда поняла, что шакал ею пренебрег. А уж как разочарована была Ада, даже представить трудно — она почему-то надеялась, что зверь заберет с собой Оленьку и Ада останется самой красивой девочкой в родительском доме. И даже в дальнейшей жизни — Ада уже настолько повзрослела, что могла вообразить себе свою дальнейшую жизнь.

Какой видела свою дальнейшую жизнь Оленька, знала только сама Оленька — она от рождения была так хороша, что любящие родители не требовали от нее ни сообразительности, ни успехов в учебе. А она, несмотря на красоту, выросла не только умной, интеллигентной, образованной, но и твердо знающей, чего хочет. Когда ей исполнилось семнадцать лет, родители уступили ее настояниям и отправили в Москву, к тете, знаменитой актрисе Ольге Чеховой, по рождению тоже Книппер.

Сам великий Станиславский приметил Ольгу Леонардовну Книппер в 1897 году, когда набирал актеров для своей экспериментальной художественной студии. Он, правда, тогда еще не был великим, да и художественная студия еще не стала знаменитым Московским художественным театром, но ей предрекали большое будущее. Звездный час театра Станиславского и Немировича-Данченко пробил, когда в его репертуар было решено включить пьесы начинающего драматурга Антона Чехова — тоже еще не признанного великим, но уже подающего большие надежды, которые он быстро оправдал. За короткий период плодотворного сотрудничества с Чеховым МХТ[1] поставил все его лучшие пьесы и украсил свой занавес несмываемой эмблемой — парящей чайкой, в честь первого чеховского спектакля «Чайка».

Загрузка...