Утром первой просыпается Стрелка. Она подходит к хозяину и облизывает ему щёки. Лёшка открывает глаза, непонимающе всматривается в вершины сосен и, припомнив всё, вскакивает на ноги.
Вскоре Великие Братья усаживаются кружком у весело шипящего костра. Все уже умылись и теперь ждут, когда вскипит чай.
Иван Косой — ему сегодня дежурить — замечает потемневшее от копоти цинковое ведёрко и начинает свирепо оттирать тряпкой ого бока. Копоть въелась в металл и никак не отходит. Что ты скажешь! Митрич советует:
— Полевой хвощ знаешь? Сорви ёлочку хвоща, потри травой ведёрко.
Через несколько минут Иван Косой торжественно показывает всем чистое ведёрко.
— Это потому, что в хвоще — кремнёвая кислота, — замечает Митрич.
Сашок давно посматривает то на учителя, то на садок с голубями. Наконец, он не выдерживает и говорит:
— Голубей бы послать, Кузьма Митрич… Как вы думаете?
— В самом деле! — спохватывается старик. — Забыл я об этом совсем, ребятки! Ну-ка, Сашок, пиши записку.
Под диктовку всего Племени Сашок составляет письмо. В нём сказано, что всё идёт хорошо и все живы-здоровы.
Сашок прячет записку в крошечную клеёнчатую сумочку, надевает её на шею Воронка и бросает птицу в воздух.
Наскоро попив чаю, Племя отправляется в путь.
В полдень внезапно за, горой появляется река. Она толчками гонит вперёд свои серые, мутные воды, широко покачивая на дальних волнах утиные косячки.
— Вот мы и до реки Уфы добрались, — говорит Митрич, снимая мешок.
Мальчишки сейчас же норовят выкупаться, но учитель качает головой: нельзя сразу после дороги, да и не время ещё купаться — холодно.
— Вы лучше загадку разгадайте, — отвлекает ребят Митрич. — Вот: сколько метров до того берега будет?
— Сто двадцать!
— Девяносто!
— Сто тридцать!
— Э-э, нет! — не соглашается Митрич. — Мне точно надо. Кто может?
Точно никто из Великих Братьев не может. Тогда Митрич говорит:
— Много способов нашёл человек, чтоб узнать ширину реки, не измерив её. Хотите — самый простой покажу? Надвиньте-ка фуражки на глаза. Встаньте у берега. Так. Посмотрите на противоположный. Надо, чтоб козырёк прикрыл тот берег. Готово? Повернитесь теперь чуть-чуть, только голов не опускайте. И поднимать не надо. Заметьте место на этом берегу, чтоб козырьком прикрывалось. Какое это место? Верно, возле обгорелого пенька. Теперь сочтём, сколько до пенька шагов.
Все, считая шаги, идут к примеченному месту.
— Сто тридцать шесть шагов! — дружно кричат мальчишки.
— Это и есть ширина реки, — говорит Митрич. — Если на метры, — около ста будет. Каждый наш шаг — шестьдесят-семьдесят сантиметров, примерно.
— Чудеса, да и только! — восхищается Мишка Губкин.
Старику почему-то не нравится похвала вяловатого и, вроде бы, нелюбознательного Мишки. Но он ничем не выдаёт своего чувства.
— У бывалого человека — всегда чудеса в запасе, — говорит учитель. — Хочешь — узнаю высоту вон той большущей осины?
— Хочу, — соглашается Мишка, польщённый вниманием. — А как на дерево залезете?
— Я не полезу, — говорит Митрич и достаёт из своего мешка охотничий нож. — Сруби-ка мне палку побольше.
Взяв срезанную палку, Митрич просит у Сашка складной метр и вымеряет её. Заметив сто сантиметров, старик обрезает конец и взглядывает на небо. Солнце горит на юго-востоке. Тень от осины подходит наискосок, почти к самому берегу.
Митрич отвесно ставит палку и просит Губкина смерить метром тень от неё.
— Ровно два метра! — сообщает Мишка.
— А теперь — от осины.
Губкин почти ползком вымеривает длинную тень, несколько раз возвращается обратно и под конец говорит:
— Восемнадцать метров, Кузьма Митрич.
— Ну, вот, — щурится старик. — В нашей палке метр длины, а тень её — два метра. Выходит, тень вдвое больше палки. Значит, и тень осины вдвое больше дерева. А в ней — восемнадцать метров. Какого же роста осина?
— Девять метров! — весело кричит Лёшка.
— Хорошо-прекрасно! — важно говорит Губкин. — А ещё как-нибудь можно узнать высоту, Митрич?
— Можно. Только лужица требуется.
— Лужица?!
— Вот она тут, совсем недалеко! — сообщает Сашок. — Идите все сюда.
Старик внимательно осматривает блестящую лужицу, в которой отражаются деревья и плывущие по небу облака.
— Сейчас мы и смеряем дерево. Какое хотите?
— Ту же осину, — предлагает Сашок. — Это без оплошки будет.
— Ну, что ж, давайте.
Митрич становится так, что лужа — между ним и осиной. Потом делает мелкие шажки вправо, влево, назад — и замирает.
— Вот, нашёл я такое место, — говорит он мальчишкам, — из которого видна отражённая в водице верхушка осины. Теперь так. Дерево выше меня? Выше. На сколько же? А на столько, на сколько расстояние от лужи до него больше, чем от лужи до меня. Смеряй, Миша.
Выходит, что в Митриче сто шестьдесят пять сантиметров, до лужи от него — метр, а от лужи до осины — пять с половиной.
— Остальное — нетрудно, — говорит Митрич. — От лужи до осины — в пять с половиной раз больше, чем от лужи до меня. Значит и дерево выше меня в пять с половиной раз. Помножим-ка сто шестьдесят пять сантиметров на пять с половиной. Сколько же это получится? Давайте на бумажке прикинем…
Все склоняются над листком.
— Девять метров с небольшим, — высчитывает Митрич.
— Сошлось ведь! — восклицает Сашок.
Мишка Губкин вдруг начинает хмуриться.
— Что такое? — спрашивает старик.
— А если рядом лужи нет или день тёмный? Тогда как?
— И тогда можно… Только об этом в другой раз.
Но Мишка уже разошёлся, ему хочется всё узнать сразу.
— Ладно, — соглашается Митрич. — Если солнца нет и лужи нет, сруби шест в свой рост. Воткни палку так, чтоб лёжа видеть и верх палки и макушку осины. Потом встань и от того места, где голова была, смеряй расстояние до комля осины. Это и есть высота дерева.
Мишка осматривает товарищей и спрашивает:
— Всем понятно?
Солнце уже высоко плавает в небе. Митрич хоронится под дерево, расстилает плащ-палатку и советует ребятам отдохнуть. Но те и слышать не хотят об отдыхе.
— Вольному — воля, — соглашается Митрич, — вы побегайте, а я вздремну маленько.
Великие Братья с торжественными воплями рассыпаются по берегу. Они находят стороны света, высчитывают высоту разных деревьев, ищут латук.
Лёшка кидает фуражку в воду и командует Стрелке. Собака кубарем слетает в волну, хватает фуражку и, выскочив на берег, со всех ног мчится к мальчишкам. Морда у неё весело оскалена, и кажется, что Стрелка беззвучно смеётся: «Пустяковое дело, хозяин. Я и потяжелее могу». Наконец, все устают и один за другим ложатся рядом с Митричем. Только Стрелка остается бодрствовать — нечистокровная сибирская лайка, сторож Великого Племени.
Первым поднимается Лёшка. Он вытягивает из мешка топор и идёт рубить сушняк для костра.
От стука Лёшкиного топора просыпается всё Племя. На этот раз — обед из гречки.
— Как бы у нас размазни не получилось, — беспокоится Лёшка, ссыпая в кипяток крупу. — С гречей это бывает.
— Не получится, — успокаивает Митрич. — Я зерно ещё дома пожарил.
— Очень вы намного вперёд думаете, — хвалит старика Лёшка.
Наконец, каша готова. Все вооружаются ложками.
Сашок старательно вылизывает ложку и думает про себя, что мать никогда в жизни не варила ещё такую чудо-кашу.
Пообедав и немного отдохнув, мальчишки одевают походные мешки. Митрич торопит: надо засветло дойти к ущелью и разбить лагерь для ночёвки.
— А мы обратно другой дорогой пойдём? — любопытствует Сашок.
— Можно и другой, только старой — лучше. Быстрее.
Великие Братья уже втянулись в походное житьё, да и мешки стали намного легче, — восемь вёрст до ущелья Племя проходит в два часа.
Выбрав место под защитой скалы, друзья быстро разбивают лагерь, кормят собаку и голубя и бегут за топливом.
Через полчаса на привале уже потрескивает костёр.
Подходит время ужина, и тут Митрич внезапно замечает, что у костра нет Мишки Губкина. Старик, волнуясь, расспрашивает ребят. Оказывается Мишка ушёл со всеми за хворостом и вот — не вернулся.
Все начинают громко кричать, свистеть, но из леса никто не появляется.
— Ну-ка, выстрели, Алексей, — просит Митрич.
Гремит один выстрел, другой, и потом на горы по-прежнему ложится тяжёлая тишина. Мишка как сквозь землю провалился.
— Вот что, ребятки, — тихо говорит старик, — вы ложитесь к огоньку и спите. А я поищу.
Мальчишки поднимают шум: они тоже хотят искать своего товарища, этого дурня Мишку Губкина.
Митрич сдвигает брови и, не повышая голоса, говорит:
— Я приказываю ложиться и спать. Понятно?
Великие Братья с удивлением смотрят на Митрича: выходит — железными могут быть слова у этого смирного и тихого человека. Митрич зовёт Стрелку и даёт ей понюхать Мишкин заплечный мешок.
— Ищи, Стрелка! Ищи, милая!
Собака несколько секунд крутится на месте и, повизгивая, бросается в темноту. За ней исчезает и Митрич.
Утром, открыв глаза, Сашок видит: рядом с Митричем безмятежно похрапывает Мишка Губкин. На радостях Сашок обнимает его и кричит: — Ура!
Все просыпаются.
Нашумевшись, мальчишки начинают ругать клюющего носом Мишку.
— Растяпа ты, растяпа! — гневается Сашок. — Учит тебя Митрич всему нужному, а ты, как маленький, теряешься. И кричали тебе и стреляли. Не слышал что ли?
— Слышал, — уныло признаётся Губкин. — Шёл-шёл к вам и всё равно сбился.
— Да ведь ночью костёр за шесть, а то и за восемь километров видно, — говорит Лёшка, — не за двадцать же вёрст ты убежал?
— За восемь, — передразнивает Мишка. — Это на ровном месте, тогда видно. А вы-то — в ущелье.
— Как же ты затерялся всё же? — интересуется Ванька.
— Не знаю. Набрал хвороста, пошёл обратно и не пришёл…
— Придёт он… — беззлобно говорит Косой. — Захотели от кошки лепёшки.
— Это с каждым может случиться, — приходит на выручку Митрич. — Считайте, у всех людей левый шаг короче правого. Человеку кажется — прямо идёт, а померяй — влево клонится. Иной взрослый охотник и тот кружит по ночам. Ну, ничего. Ошибся, что ушибся: вперёд наука.
Внезапно ребята замечают высоко в небе радугу. Яснее других видны в ней красные цвета.
— Хороший будет денёчек! — уверяет Иван Косой.
Но Митрич не разделяет радости мальчишек и озабоченно всматривается в небо, прислушивается к звукам. Заря, он заметил, была багрово-красной, солнце вылезло из притемнённых рваных облаков, совсем не слышно было жаворонков. Мухи вон какие-то сонные, муравьев почти не видно — хоронятся в своих домишках.
Нет, не к добру это!
Старик становится спиной к ветру и смотрит налево. Много лет назад заметил Митрич: пусть даже густые облака теснятся в небе справа от ветра, не сменят они погоду, не принесут худа. Только слева наплывает ненастье.
И верно — слева, вдали, тянется сейчас, растёт небольшая чёрная тучка.
— Вот что, — говорит старик, — давайте-ка быстрее собираться в путь. К дождю дело, к ливню.
Быстро увязав свой мешок, Митрич говорит Сашку:
— Пиши деду, чтоб ждал нас в полдень.
— Не прилетит твой Чубатый, — сомневается Мишка. — Отсюда до деревни под двадцать вёрст будет.
— На языке мозоли не натри! — обиженно бормочет Сашок.
В полдень, в пяти верстах от Сказа, Митрич разрешает сделать привал. Все сильно устали, без отдыха не обойтись, а торопиться надо. Надо!
Небо над головой белесоватое, мутное, низкое. Где-то по соседству из болотца вылезли лягушки, квакают во всё горло. С запада, северо-запада и юго-запада быстро движутся облака, густеют, нависают над головой. Ясно слышны дальние звуки, воробьи купаются в пыли, будто им теперь, перед дождём, не страшно перемазаться с ног до головы.
Повершится сегодня день дождём! Не иначе!
— Быстрее в путь! — после короткого отдыха приказывает Митрич. — Быстрее, промокнем до нитки!
Сашок бросает в сторону голубиный садок — легче идти. Лёшка спускает Стрелку с самодельного поводка, и она без голоса, низко опустив нос, бежит вперёд.
До Сказа остаётся не больше километра, когда ветер внезапно умолкает, птицы немеют и в воздухе начинает сильно парить.
— Быстрее! — торопит Митрич.
Вот и деревня. Ещё немного — и никакая гроза уже не будет страшна.
Но в это время где-то вблизи раскалывается небо, воздух трясут громовые раскаты, и на землю рушатся потоки воды.
— Вон — дедушка! — громко кричит Сашок и бежит к крайней избе.
У околицы стоит дедушка Терентий. В каждой руке у него по голубю, он прижал их к груди; дождь хлещет по белым волосам и бороде старика, а он, как бы не замечая дождя, всматривается в подходящих мальчишек.
Сашку понятно: дедушка не только вышел встречать их, он принёс и голубей, чтоб видно было: не заплутались, не сбились в воздухе внуковы пернатые почтальоны.
Дедушка, выпустив голубей, прижимает к себе мокрое лицо внука.
— Дай-ка я уж и тебя поцелую, Кузьма, — тихо говорит дедушка Терентий, подходя к Митричу.
И они неловко обнимаются, старые люди, немало повидавшие на земле.