Тайная сторона Игры

1

Рождество в МУСе не праздновали. Пережиток. Да и настроение не радостное. Парадный блеск, да в брюхе треск.

Сашка огляделся в зеркале. Обмундирование новое, из Кремля. Ботинки, правда, старые, зато по ноге. Обмотки-то новые, суконные. Богатырка-буденновка по зимнему времени греет слабо, зато сразу видно — не буржуй, не служащий какой-нибудь, не рабочий даже, а настоящий боец революции. А ремень! А кобура! А маузер! Хоть и вправду на парад!

В животе несознательно заурчало, но перезатягивать ремень Сашка не стал.

Поурчит и перестанет.

Паёк последнее время полегчал. Мы не на фронте, говорит товарищ Оболикшто. Всё лучшее — для фронта. Включая паёк. Ну, а нам здесь, в городе, жаловаться грех. Крыша над головой, тепло, служба опять же.

Чекистам лучше, конечно. У чекистов паёк побольше, мешочники за ними, реквизиции. Подошел к поезду, потряс мешочников. Еду, золото и теплую одежду конфисковал, а потом, согласно приказа, треть от конфискованного (Сашка научился произносить это заковыристое слово легко и без запинки, вот она, привычка) законно доставалась чекистам. А там кто следить будет, треть, две трети, три… Революционная совесть разве.

МУСовцам же мешочников трогать не велели. Мешочники — дело политическое, чекистское, а мусовцы должны бандитов ловить. Сытое брюхо к уголовщине глухо, а живот подведёт, сам на след нападёт.

Орехин в эту ночь дежурил по МУСу. К дежурству он подготовился основательно — ещё раз почистил и смазал маузер, запасся дровами, на буржуйке стоял полный чайник кипятку, всегда можно горячего хлебнуть. Кроме того, было ещё четверть фунта ржаных сухарей, два кусочка сахару и три таблетки сахарину. Сахарин он вместе с кипятком употребит, сухари же Орехин есть не собирался, а собирался наутро отдать письмоводительнице Клаве. Клава носила разные бумаги по разным местам, много уставала, и у неё был десятилетний братик. Четверть фунта сухарей да ещё сахар ей бы очень пригодились. Только возьмет ли? Клава — девушка гордая.

Чайник на буржуйку он поставил так, чтобы не кипел. Нехорошо, если кипит — воздух сырым делается. А от сырости всякие болезни. Чахотка, цинга, инфлюэнция, даже болотная лихоманка, от которой страдает товарищ Оболикшто. Ну, там неизвестно, кто от кого больше страдает: товарищ Оболикшто выпьет назло лихоманке порошку горького и шерстит бандитскую сволочь с особой революционной страстью. Говорят, она от комаров бывает, лихоманка. Но не о нашенских, а от южных. Уж его-то, Сашку, как только комары не жрали. Бывало, мальцом по грибы в лес пойдёшь, или по малину, вернёшься пухлым от комарья, а всё ничего. Попухнет, почешется, да и пройдет, никакой лихоманки.

Помимо Сашки в здании МУСа рождественскую ночь встречали истопник и сторож. Оба инвалиды, оба старики, сторожу Михеичу, поди, сорок стукнуло, да и истопник Аверьяныч не намного моложе. Держали их для порядку, какой из Михеича сторож, если он глуховат, слеповат и трусоват? Такой же, как из Аверьяныча истопник. То есть истопник он неизвестно какой: дров было мало, всяк топил самому себе в соответствии с возможностями и склонностями: хочешь, до полудня выжги все дрова, а потом сиди в стынущей комнате, а хочешь — наоборот. Имелись любители третьего варианта, которые умудрялись весь день поддерживать буржуйку в полуживом состоянии, но то требовало искусства особого. В общем, никто Аверьянычу ничего топить не доверял. Разве котят. Остались котята, слепые, а кошка, мусовская Мурка, пропала. Верно, крысы сожрали. Или ещё кто. Вот котят и поручили Аверьянычу.

Оно, конечно, нужно бы на лесозаготовку поехать, но бывшие буржуи больно уж ослабели. Лишённые пайков, как они и жили? Ну, а Михеича да Аверьянычем ради пайка и пристроил в МУС кто-то из вождей третьей руки, по записке, или как говорит тёзка Аз, по блату. Пайки у обслуги (а сторож с истопником проходили как раз по этому разряду) был вполовину меньше Орехинского, но всё ж лучше, чем из дырявых подметок щи варить. А бебешки варят. Если дрова, конечно, сыщут. Вот и получается, что обессилили все до крайности. Неделю назад пробовали отправить бебешек по дровишки, построили во дворе, товарищ Оболикшто вышел, посмотрел и велел по домам распустить. Будет, говорит, приказ всех их уморить, тогда и повезём. А без приказа не моги. Они ж в лесу полягут без пользы, а дров ни сажени не соберут.

Ну, совсем-то их домой не отпустили. Забор пусть разберут, раз уж пришли. Был на заднем дворике заборчик, название одно, а всё ж деревянный. Он, Орехин, в сторону смотрел, когда бебешки щепочки да обломочки под пальтишки прятали. Пусть.

А парадную ограду разбирать нельзя. Чугунная, с орнаментами да завитушками, пользы от неё в смысле тепла никакой.

И Аверьяныч, и Михеич давно спали в закуточке. Закуточек маленький, потому нагревается быстро. А спали потому, что во сне есть меньше хочешь, а если и не меньше, так все равно во сне. К тому же Лютов им оставил немного зазеркалки, которую оба-два тут же и выпили для согрева изнутри.

Орехин же от ханжи стал отвыкать. Радости на муравьиный грош, а потом полдня голова дурная. И болит вдобавок. Сыщику голова ясная нужна, чтобы в любой момент могла разобраться в хитростях и кознях бандитов, воров и прочего охвостья царского режима.

Орехин поколдовал над буржуйкой. Он один из немногих мог заставить буржуйку давать тепло почти из ничего. Да почему один из немногих? Других-то нет, получается — просто один.

Убедившись, что буржуйка задачу уяснила, он сел за стол и раскрыл книжку.

Последнее время Орехин пристрастился к чтению, причем любил читать вслух, чтобы и слова слышать, и языку ловкость дать. Но вслух читать не всегда удобно. А на дежурстве — в самый раз.

Книгу он нашел подходящую. Про сыщика царского времени. Режима прежнего, конечно, теперь нет, но всякие бандиты с царских времен остались. Вот книжка и научит, как с ними бороться старыми методами. А он эти методы осуществит применительно к революционной обстановке, и получится хорошо. Сам тезка Аз удивится.

Книжка оказалась интересной, за уши не оттащишь. Правда, уже через полчаса Орехин засомневался в ее полезности. Речь шла все больше о богачах, которых экс-про-при-иру-ет хитрый и ловкий мошенник по кличке Пиковый Валет. А этого Валета ловят и никак не могут поймать проницательный сыщик из мелких служащих и его товарищ, японский пролетарий. Лучше бы они тоже экс-про-при-иро-вали богачей, приближая мировую революцию.

Но читалось увлекательно, и только бой напольных часов из кабинета товарища Оболикшто раздавался так часто, что Орехин подумал: уж не сломались ли. И дровишки в буржуйке горели что-то слишком быстро.

Собственных часов у Орехина не было: отбирать у буржуев революционная совесть не позволяла. Можно, правда, на толкучке выменять за еду, так и едой Сашка был небогат. Разве начальство наградит? А что, очень может быть.

И года часы сделали очередной «бомммм», он прошёл в кабинет товарища Оболикшто.

Двери в кабинет, конечно, заперты, но у него, как у дежурного, был ключ. Он, если бы захотел, вообще мог остаться в кабинете товарища Оболикшто, да что мог — прямо-таки должен был, потому что в кабинете телефон — это раз, журнал регистрации сообщений — это два, и кожаный диван, большой и мягкий — это три (Орехин нарочно стал подражать сыщику из книжки, стараясь навести в мыслях железный порядок). Но были и минусы: кабинет товарища Оболикшто был большим, потому запросто не нагреешь — это другой раз, всё согретое в своем кабинете согретым завтра и останется, и завтра ему и тезке Азу доведется работать в тепле — это другое два, и, наконец, слух у Сашки отличный, и телефон он услышит обязательно, это другое три. Дежурный дежурным, но полагалась к дежурному еще и оперативная группа. Вдруг где преступление случится, туда группу и направлять.

Но не было дежурной группы. Не из-за Рождества, МУС, как известно, рождество не празднует. Просто почти весь состав послали кого под Тулу, кого под Воронеж — на продразверстку. Остались либо немочные, либо самые-самые умелые, готовые работать за троих, а понадобится — и за пятерых. Вот как он, например. И потому если что и сообщат по телефону, дежурному остается только записать в книгу, а работать будут завтра. В крайнем случае можно послать Михеича и Аверьяныча за сотрудниками, только Москва большая, а ходоки что Аверьяныч, что Михеич — так, рогатая кавалерия…

Только он вернулся к себе и сел за стол, как телефон и зазвонил. Вот оно, сыщицкое предчувствие!

Сашка пробежал коридором, забежал в кабинет, снял трубку:

— Оперуполномоченный московского уголовного сыска Александр Орехин слушает, — сказал он. Фразу эту он составил заранее и репетировал не раз. Пусть знают — в МУСе работают люди лучшей революционной выучки, а не старорежимные держиморды.

— Александр Александрович? Слава Богу, удалось вас поймать. А то телефонируем в Кремль — отвечают, что вы ушли домой, телефонируем домой — отвечают, вы ушли погулять. На всякий только случай решил позвонить в МУС — и надо же, повезло, — голос в трубке был властным и вежливым одновременно. Железная рука в бархатной рукавице

— Вы… Вы, наверное, имеете в виду следователя по особо важным делам Александра Александровича Арехина. А я — его тёзка, Орехин.

— А… Тёзка… Хорошо, тезка, если вдруг Александр Александрович Арехин придет в МУС, передайте ему, пусть срочно позвонит Гранитову. Запишите — Гранитову, — продиктовала трубка, затем справилась — Вы, надеюсь, грамотны?

— Так точно — вырвалось у Орехина.

— Тогда я спокоен. Не знаете, где ещё стоит поискать вашего тезку?

— Я… — тут Сашка увидел, что тёзка Аз стоит у раскрытой двери и молча протянул тому руку с трубкой.

Арехин подошел к аппарату, взял трубку:

— Следователь Арехин у телефона.