Тайные пороки

Глава 13

— Как хотите, Лев Милеевич, но без рюмки водки мне не обойтись, — решительно заявил своему помощнику следователь Тернов. — В голове мутится, ничего не понимаю. Можно, конечно, бежать дальше, но все-таки лучше поразмыслить.

— И то верно, господин Тернов, — охотно согласился Лапочкин, — не мешало бы пораскинуть мозгами, успокоиться.

— Знаете, есть ли поблизости приличный ресторан? Из небольших?

— Где ж здесь приличный найти? Рядом-то с Тавридой? С одной стороны сада преображенцы, с другой кавалергарды. Ценители румяных щек да статных фигур как мухи на мед слетаются, попробовать, не выгорит ли чего.

Павел Миронович брезгливо поморщился, Лапочкин, уловив недовольство начальника, бойко продолжил:

— Впрочем, здесь за углом, есть один. Народу обычно немного. И главное — тишина, ни тебе оркестров, ни цыган.

— То, что надо, — одобрил следователь, сворачивая за угол.

С мороза полупустой ресторанчик показался сыщикам особенно уютным: небольшая зальца, стены обшиты бархатом, окаймленным резными ореховыми рамами, вдоль одной стены стойка с умопомрачительным количеством закусок и яств. Электрическое освещение, приглушенное матовыми колпаками бра, жаркое тепло протопленной изразцовой печи и, за стенкой, — кухонных плит. Впрочем, никакого чада не замечалось. Из публики — человек пять, все мужчины, приличные, штатские. Двое, рослый мужчина в летах и субтильный юноша, ворковали за столиком в центре зала, еще двое в одиночестве трапезничали по соседству от парочки, бросая томные взоры на вновь пришедших. Статный мужчина, с широко развернутыми плечами и несколько пышным задом, придирчиво изучал верхний ряд стойки, где пузатились бутылки с «крепительным».

Новых гостей приземистый, кругленький хозяин провел к облюбованному ими отдаленному столику в углу — всего столов было с десяток, все застланы белоснежными, туго накрахмаленными скатертями. Обслуга здесь была расторопной, но ненавязчивой, и через пару минут рыбные, колбасные, ветчинные закуски, а к ним и хрустальный графинчик с заветным кристально-прозрачным напитком, стояли перед озябшими гостями.

— Так что же мы имеем? — строго вопросил помощника Тернов, опрокинув в рот рюмку водки и проглотив ломтик копченого сига. — Вся ваша композиция с мышками, кошками и бантиками рушится?

— Все остается на месте, — сказал Лапочкин после короткой паузы, — и даже еще лучше получается.

— Как же это может быть лучше? — удивился Павел Миронович, наблюдая, как раскрасневшийся после рюмочки Лапочкин расправляется с маринованной корюшкой. — Раньше мы полагали, что вся эта катавасия завертелась вокруг настоящей мадемуазель Толмазовой, а теперь получается, вокруг неизвестной мадемуазель.

— Совершенно верно, — подтвердил помощник. — Настоящая мадемуазель Толмазова ничего предосудительного не делает. Ну кликушествует на Гороховой — эка невидаль! Да таких дурочек в столице полно!

— Но почему ее документы оказались у невесты Ардалиона Хрянова?

— И это объяснимо, — самодовольно пояснил Лапочкин. — Толмазова их потеряла. И попали они в руки неизвестной нам самозванки.

— Но тогда получается, что они попали в руки самозванки всего неделю назад? Когда она приехала в столицу?

— Могли и раньше. Да и самозванка могла ниоткуда не приезжать.

— Допустим, — согласился Тернов. — Но тогда где же документы настоящей Толмазовой были ранее? У кого? Или невеста Хрянова использовала фальшивый паспорт?

Глазки-буравчики помрачнели, Лапочкин напряженно думал: сдвинул кустистые брови так, что между ними прорезалась глубокая вертикальная морщина, выпятил губы в трубочку, потом растянул тоненькой нитью. Павел Миронович не выдержал напряжения: рука его невольно потянулась к графинчику, он плеснул «крепительное» себе и помощнику. Оба выпили, и Лапочкин снова заговорил:

— Фальшивый паспорт исключен, Буданова носила его в полицию на регистрацию, там бы обязательно заметили подделку. Нет, уважаемый Павел Мироныч, документы псевдо-Препедигна получила от того, кто имеет прямое отношение к убийству Ардалиона.

— Но тогда он должен был бы появляться в меблированных комнатах, — возразил недоверчиво Тернов, — а кто навещал лже-Препедигну? Сверим еще раз факты. Что нам известно? Естественно, в меблирашки приезжал Ардалион. Вокруг его невесты крутились молокососы-гимназисты, обучали барышню ботанике. Один раз наведался какой-то поручик Бешенцов. В день свадьбы — Тоцкий. Затем, судя по вашему отчету, нанес визит туда и журналист.

— И заметьте, и Бешенцов, и Тоцкий могут носить сапоги, — сказал с какой-то неопределенной интонацией Лапочкин.

— Что же делать? Кого задерживать? Тоцкого легче, мы хоть знаем, где его искать. А мифический Бешенцов? Кто он? Откуда он?

Павел Миронович выказывал недовольство и нетерпение, хмурое чело молодого начальника заставило Лапочкина оторваться от закуски и поспешить с ответом.

— Чтобы прояснить ситуацию, придется еще раз побеседовать с госпожой Будановой и ее сыном. Ведь это Митя Буданов привел самозванку якобы с вокзала. Уверен, мальчишка знает больше, чем сказал маменьке и мне. Не исключено, через него и на Бешенцова выйдем…

— А я бы попробовал выйти на неизвестного с помощью Шалопаева, — выдвинул свой план расследования Тернов. — Все-таки он к даме с презервативом пришел, значит, есть основания думать, что близко с ней знаком. Он может знать и где она скрывается. Шалопаев — неотразимый красавец.

Сидящий к сыщикам спиной за соседним столом брюнет обернулся, лицо его, ухоженное, хотя и несколько оплывшее, показалось обоим знакомым.

— Вы меня не узнаете? — спросил печально мужчина. — Я — Синеоков, Модест Терентьевич. Театральный рецензент журнала «Флирт».

— А, господин Синеоков, конечно, — забормотал смущенно Тернов, досадуя, что, увлекшись разговором, они не заметили нежелательного постороннего, который устроился поблизости от них. — Какими судьбами?

— Услышал имя своего коллеги, прореагировал автоматически, — Синеоков бросил томный взгляд на молодого следователя. — Вы позволите к вам присесть?

— Милости просим, — ответил Тернов. — Мы уже закончили обсуждение нашего дела.

Синеоков тут же перебрался за стол сыщиков, захватив свою рюмку и графинчик. Он уселся рядом со следователем и заговорил:

— Вы упомянули имя Самсона Шалопаева, должен вам сказать, господа, вы на ложном пути. Этот юноша к вашему делу непричастен. Ручаюсь головой.

— Но дело это связано с женщиной, — Лапочкин с намеком акцентировал последнее слово, — вы можете быть и не в курсе.

— Я сегодня Самсона видел, — ответил Синеоков, — он еще очень слаб. Он только из больницы. Рвется работать. Понятно, начинающему журналисту трудно выдерживать конкуренцию с такими мастерами, как я. И, по моему мнению, он еще невинен.

— Вы ошибаетесь, милостивый государь, — прервал рецензента помощник следователя, — ведь он явился к даме на ночь глядя с презервативом в кармане.

— Случайность, — уверенно заявил Синеоков, смущая Тернова непередаваемой игрой подведенных глаз, — скорее всего, это шуточки Фалалея. Кстати, вы знаете о главном?

Павел Миронович обмер. Чья-то нога коснулась его лодыжки. Он не был уверен, от кого идет сигнал: или завозившийся на своем стуле Лапочкин предупреждает об опасности, или новый сосед демонстрирует так свой интерес к собеседнику. И было ли касание вообще, или ему просто почудилось? На всякий случай он слегка отодвинулся от журналиста и спросил осипшим от волнения голосом:

— Что же, на ваш взгляд, главное?

— Главное — то, что сегодня — вторник, и он кончается! — заявил Синеоков, к облегчению Тернова не предпринимая попыток сократить расстояние между собою и им. — А я еще не знаю, о чем буду писать в свежем номере журнала! Потому что день выстроился ужасно неудачно!

— Это касается вас или господина Шалопаева? — уточнил Лапочкин.

— Меня и Фалалея! Самсон ни при чем — Синеоков облизнул губы. — Во-первых, утром меня чуть не избили администраторы блистательной Дузе. Затем я сам чуть не избил своего коллегу.

— Черепанова? — Лапочкин, сдвинув кустистые брови, смотрел на говорящего исподлобья.

— Да не Черепанова, а Сыромясова! — с досадой воскликнул Модест. — Черепанов вообще пропал!

— Как это — пропал? — опешил Тернов.

— Не знаю, — отмахнулся Синеоков, — вышли мы из редакции с Самсоном, да он не захотел со мной развеяться, я вынужден был искать другого напарника. Но тоже — неудачно. Такой миленький мичман попался, так губки его пухленькие двигались трогательно! Но он меня обругал и исчез, а я пришел сюда и вот, всеми покинутый, одинокий и никому не нужный… — Синеоков томно раскинулся на стуле, словно дама, уставшая ждать.

— Погодите, господин Синеоков, — прервал краснобая Лапочкин. — О вас мы все поняли. А куда же исчез Черепанов? И почему вы считаете, что он исчез?

— Думаете, приврал? Ничего подобного! — Модест выпрямился, налил водки в рюмку и выпил. — Представляете! Приходит в редакцию румяная старушка, ищет своего возлюбленного Фалалея! Мы все дар речи потеряли — неужели любовница фалалеевская? Решили уж, что он в геронтологию ударился. Ан нет! Оказалось — матушка! Сын домой ночевать не явился! Она уверена, что с ним стряслась беда!

— Почему же вы в полицию не сообщили? — строго вопросил Тернов.

— А это уж дело госпожи Май. Хотя наши сотрудники и выясняли в полиции, моргах и больницах — не было ли трупа Фалалея?

— Поразительная легкомысленность! — воскликнул Лапочкин. — Коллега исчез, а вы здесь напиваетесь! Не ищете друга!

— Да какой он мне друг? — поднял выразительные брови Синеоков. — Ему Самсон друг. Он, вероятно, и ищет. У него и спрашивайте.

— Спросим-спросим, не сомневайтесь, — пообещал с угрозой Лапочкин.

Сыщики встали.

— А вы разве не идете на сегодняшний вечер вагнерианцев? — спросил Тернов, чтобы как-то смягчить резкость прощания.

— Я не музыкальный рецензент, а театральный! — Чванливо ответил Синеоков. — Хотя, думаю, там сегодня будет настоящий театр!

Эти самые слова — «там сегодня будет настоящий театр» — говорила Павлу Мироновичу с утра Лялечка! Пока он стоял перед зеркалом, расчесывая усы и бородку, она лежала в пышной атласной постели, пила кофе и капризно требовала, чтобы он, следователь Тернов, сегодня сопровождал ее на вечер вагнерианцев! Павел Миронович опасался появляться в публичных местах со своей любовницей — тем более в таких местах, где предполагалось присутствие политических деятелей, а следовательно, и журналистов. Отговорившись занятостью, Тернов оставил Лялечку в недовольстве. Теперь она, вероятно, в предвкушении скандала уже сидит в переполненном зале — любит она такие представления! А в газетах намекали, что некие злоумышленники собираются на этом вечере поквитаться с самим Пуришкевичем!

Воспоминания о Лялечке в соблазнительном неглиже помогли Павлу Мироновичу превозмочь неприятный осадок от встречи с мордастым журналистом, и мысли его приняли вполне деловой характер. Выйдя на улицу, он размышлял о том, отправился ли скандальный депутат на вечер вагнерианцев или рыщет по городу в поисках Милюкова? Или, может быть, уже вместе с секундантами стоит в темном лесу — и целится в прогрессивную голову либерального реформатора?

Но кто же обещал поквитаться с Пуришкевичем? И за что? Впрочем, Пуришкевич для многих как красная тряпка для быка. Удивительно, что его до сих пор не прикончили прямо на трибуне. Назвать интеллигенцию сволочью! А плевок в Милюкова? Неужели соратники Милюкова готовы физически расправиться с Пуришкевичем? Неужели депутаты готовы от словесных баталий перейти к смертоубийственным действиям? Кадеты еще ни слова не сказали в осуждение террора, все мнутся. Неужели к эсеровскому и эсдековскому террору добавится еще и Террор либеральный? А что, если смерть Хрянова действительно связана с политикой? Возможно ли, что милюковские соратники намереваются мстить за Хрянова? И кто? Аграфена Горячкина? Евгений Тоцкий? Неизвестный Бешенцов?

Тернов и Лапочкин рысью неслись по улицам, уже не ощущая холода. Хмель слегка кружил их головы, но зато согревал остальные части тел. Они молча миновали Литейную часть, пересекли всегда сияющий огнями Невский, углубились в Казанскую часть. Народу на темных улицах заметно поубавилось — морозец крепчал, добрый хозяин в сию пору и собаку из дома не выпустит. Немногочисленные прохожие, и то только мужчины, пряча в поднятые воротники самую уязвимую часть лица, спешили в насиженное домашнее тепло. Лев Милеевич чувствовал, что «крепительное» перестает действовать: нос его пощипывало так, что не помогал и воротник. Он не хотел мешать молодому начальнику думать, но и догадаться, куда того гонит беспокойная мысль, пока не мог: то ли в сыскную, на Офицерскую, то ли к месту жительства Хрянова.

— Павел Мироныч, — осторожно подал голос Лапочкин, — если вы не возражаете, наведаюсь-ка я в меблированные комнаты госпожи Будановой.

— Не возражаю, — автоматически ответил Тернов, который уже начинал подумывать о том, чтобы хотя бы встретить свою Лялечку после вечера вагнерианцев — не так сердита будет, милостей своих не лишит, смягчится.

Некоторое время сыщики еще прошли молча.

Когда они поднялись на Чернышев мост, Тернов почувствовал, что Лапочкин схватил его за рукав. Недоуменно оглянувшись, следователь уловил многозначительный кивок своего помощника и посмотрел вправо.

Чуть вдали от моста, на другой стороне Фонтанки под фонарем стояли два собственных экипажа, кучера на козлах дожидались хозяев. А между экипажами и сыщиками расположилась живописная группа — штатский господин в бобрах, военный в зимней шинели и мерлушковой папахе, высокая дама в длинной шубе и высокой меховой шляпе.

Перед троицей на мостовой копошилось что-то темное.

— Кажется, собака, — Тернов прищурился.

— И на цепи, — прошептал Лапочкин, — а цепь-то — видите черную полоску? — к ограде привязана!

— Нашли, что ли, привязанную собаку? Или сами привязали, чтобы оставить? — нерешительно попробовал угадать Тернов.

— Не похоже на собаку, — уже едва различимо прошелестел замерзшими губами Лапочкин.

— А кто? Не медведь же?

Темное пятно зашевелилось и стало окончательно ясно, что это живое мохнатое существо. Двигалось оно как-то колченого. Шерсть его свалялась в клочья, особенно густые и длинные на задней части, что странно волочилась по обледеневшим камням набережной.

Дама подняла голову и увидела мужские фигуры на мосту.

Она тут же склонилась над мохнатым существом и что-то произнесла, но слов разобрать не удалось. Через мгновение сыщикам стало ясно, что существо получило свободу: оно было отвязано от цепи, прикованной к ограде и, видимо, повинуясь команде хозяйки, бросилось к ним.

Тернов опустил руку в карман, но поскольку он был в штатском, то револьвера там не оказалось. Быстрый взгляд на Лапочкина подтвердил, что и тот безоружен по той же причине.

Сыщики с ужасом смотрели на чудовище, по мере того, как оно приближалось, все больше в нем обнаруживалось сходство с человеком на четвереньках. Руки в рукавицах хлопают по мостовой, в локтях полусогнуты, по земле волочится драная доха, опущенное лицо завешано грязными патлами.

— Сумасшедший, — выдохнул Лапочкин, выдвигаясь вперед и заслоняя молодого начальника.

Странный тип добрался до окаменевших сыщиков. Басовито тявкнул. Обежал, переваливаясь, вокруг них, тявкнул еще разок и приподнял левую ногу, как бы собираясь помочиться на брюки помощника следователя.

Однако, не осквернив служителя закона, опустил ногу и зарычал.

— Филька! Ко мне! — издалека позвала дама — и тем же макаром, на четвереньках, безумец быстро поковылял к странной троице. Мужчина в штатском курил сигару, военный стоял неподвижно. Дама шагнула навстречу сумасшедшему.

Тернов и Лапочкин еще не вполне очнулись от дикого инцидента и, как завороженные, наблюдали дальнейшее. Сумасшедший подскочил к даме, затявкал, хватая руками полы ее шубы. Дама правой рукой потрепала разметанные патлы. Сумасшедший извернулся и принялся ловить ртом руку в светлой печатке, дама смеялась. Однако безумный был ловок и достал-таки желанную добычу.

Тут же раздался душераздирающий дамский вопль! Сумасшедший сжался в комок и повалился на бок. Человек с сигарой лениво протянул даме неразличимый для сыщиков предмет — оба, увидев последовавшие движения женской ручки, ахнули: дама хлестала провинившееся создание плеткой!

— Да что же это такое? — выступил из-за спины Лапочкина Тернов. — Пора прекратить это безобразие. Нельзя же так унижать человеческую личность!

— Хорошо, что Коцюбинского здесь нет, — угасшим голосом отозвался Лапочкин, — а то бы призвал к ответу градоначальника. За скверное содержание заведений для умалишенных да за зверства золотой молодежи.

— Идем к ним, — потребовал Тернов. — Сами призовем голубчиков к ответу. Хотя бы в глаза им посмотрим.

Посмотреть в глаза негодяям сыщикам не удалось — когда они направились к странной компании, женщина и ее спутник с сигарой уже садились в экипаж. Сумасшедший, скорчившись, все еще валялся на мостовой.

Проводив глазами отъезжающих, военный медленно повернулся к сыщикам.

— Следователь Казанской части Тернов, — отрекомендовался Павел Миронович, — что здесь происходит, сударь?

Лапочкин, стоя справа от начальника, наблюдал за сумасшедшим. Тот, услышав голоса посторонних, внезапно встал на две ноги и, отряхиваясь на ходу, зашагал ко второму экипажу.

Военный смерил непрошеных соглядатаев оценивающим взглядом. Затем медленно достал из внутреннего кармана шинели документ и протянул Тернову, впрочем, не выпуская его из рук:

— Прошу вас покинуть место проведения специальной операции, не вмешивайтесь в дела военной контрразведки.

Так же медленно незнакомец сунул предписание в карман, развернулся и направился к экипажу, в котором уже угнездился сумасшедший.

Через минуту Тернов и Лапочкин в полнейшем недоумении остались на набережной в одиночестве.

— Вы что-нибудь понимаете, Лев Милеевич? — жалобным голосом спросил Тернов.

— Разумеется, — пожал плечами помощник, — военная контрразведка проводит специальную операцию — и не нашего это ума дело.

— Но неужели в городе так опасно? Неужели для поимки врагов России необходим такой маскарад? И для кого он предназначался?

— Остается только гадать. Пойдемте отсюда подобру-поздорову. Видимо, есть поблизости какие-то личности, для которых разыгрывался этот спектакль. Может быть, бомбометатели. Не сочли бы нас за агентов контрразведки.

— Но мы сами можем скрутить кого угодно, — с обидой ответил Тернов, следуя за своим многомудрым помощником.

— Надо по сторонам посматривать, — посоветовал Лапочкин, втянув голову в плечи, — могут встретиться злоумышленники.

Однако высмотреть сыщикам никого не удалось, разве что дворников при исполнение обязанностей да парочку посиневших от мороза «жриц любви».

— Я не оставлю вас одного, — заявил Лапочкин, — пока мы не придем в безопасное место.

— Благодарю вас, друг мой, но это лишнее, — ответил Тернов, тщательно скрывая признательность, — вам нужно продолжать расследование. Вы же хотели идти в меблирашки Будановой.

— Пойду, вот минуем опасную зону, и отправлюсь, — ответил помощник, не отрывая взгляда от высокой старухи, шествующей на противоположной стороне. Поверх ее зипуна был намотан огромный платок.

— Что же здесь опасного? — на всякий случай возразил Тернов. — Вам эта старуха не нравится? Думаете, социалистка?

— Сейчас ни в чем нельзя быть уверенным, — философски заметил Лапочкин. — А под платком она что-то скрывает.

— Не бомбу же!

— А вот сейчас и узнаем!

Лапочкин бросился наперерез старухе, та встала как вкопанная. Запыхавшийся Лапочкин развел руки. Вид его не предвещал ничего хорошего.

— Куда идешь, голубушка?

— А вам-то какое дело? — нависнув над невысоким Лапочкиным, каланча в зипуне сверкнула узкими глазами.

— Грубить не надо, милая, — зловеще рыкнул Лапочкин. — Не буди во мне зверя. Что за пазухой?

— Лучше бы бомбистов ловили, — съязвила старуха, — а не к бабам вязались.

Подоспевший к помощнику Тернов вспыхнул.

— Будешь артачиться, отправлю в кутузку, — пообещал он.

— Я видел, милочка, как ты выскользнула из дома да по сторонам озиралась, — добавил Лапочкин, — еще издали приметил. Быстро показывай, что несешь? Краденое?

— А если я не хочу? — упрямствовала старуха. — К приличной даме приставать в темное время… Я вам что, проститутка?

— Последний раз предупреждаю, — возвысил голос Тернов.

— Неужели прямо здесь раздевать будете? — оскалилась вредная баба, но платок распахнула сама и вытащила из-за пазухи пакет.

Лапочкин было дернулся, но потом все-гаки с опаской дотронулся до тряпки с неизвестным содержимым и сразу понял, что взрывного устройства или чего-нибудь, что напоминало бы о бомбе или динамите, в пакете нет.

Баба криво ухмыльнулась. Лапочкин развернул тряпку и увидел разорванные куски газет.

— Что это? — Тернов с брезгливой миной поднял двумя пальцами один обрывок и помахал им. — И это все?

Баба распахнула и зипун, потрясла полы.

— Зачем же ты в такой поздний час с рваными газетами разгуливаешь? — злобно спросил Лапочкин, ткнув сверток бабе.

— А мусор выношу. — Она вновь запахнулась. — Чего еще?

— Мусор — за пазухой? — не отступал Лапочкин от старухи, из-за которой так обмишурился перед начальником. — И куда же ты его выносишь? Почему не в помойное ведро? Почему не в мусорную кучу на заднем дворе? А мчишься с ним по порядочной улице?

— За мусор в дворовой куче денег никто не платит. — Высокая старуха смело двинулась прямо на маленького Лапочкина. — Не мешайте, я опаздываю.

— Куда же ты опаздываешь, злыдня? — Лапочкин, подогреваемый ухмылкой начальника, упорствовал. — И кто это тебе за такую рвань платить будет?

— Если желаете, идем со мной, — баба скорчила игриво-недвусмысленную мину, — чтобы не околеть здесь с холоду. Иду я в теплое местечко — в аптеку.

— А что — в аптеке по ночам мусор покупают? — еще более разозлился Лапочкин.

— Да шутит она, — вступил Тернов, — или не в своем уме.

— Напрасно вы мне не верите. — Старуха обернулась к Тернову. — Я не шучу. Принесу эти газетки, а обещал заплатить брат аптекарши. Если, конечно, вернулся с вечера этих… как их… вегетаринцев, виагриан…

— Вагнерианцев? — подсказал Тернов.

— Вот-вот, как вы сказали, барин, — с досадой махнула рукой баба.

— А как фамилия покупателя мусора? — отступил в сторону Лапочкин.

Баба уже обогнула его, но обернулась и крикнула:

— Его фамилия — Лиркин!