Тайные пороки

Глава 2

Сразу же по получении телефонного сообщения судебный следователь Павел Миронович Тернов самолично выехал на место зловещего происшествия. Полиция известила судебные органы о страшной находке рано утром, когда еще не разбежались по разным адресам специалисты, поэтому вместе со следователем отправились не только агенты, но и врач, и дактилоскопист, и помощник следователя Лев Милеевич Лапочкин. Лапочкина, изворотливого, опытного дознавателя, виртуоза сыска, молодой следователь Казанской части, недавно вступивший на путь самостоятельной работы, особенно ценил — за ненавязчивые подсказки. Впрочем, Павел Миронович догадывался, что мягкость и кротость приберегал этот мастер перевоплощений для общения с начальством, а уж какие личины напяливал скуластый человечек с глазками-буравчиками под кустистыми бровями для выведывания нужных ему сведений от вольных или невольных свидетелей всех сословий, одному Богу ведомо.

Павел Миронович с некоторым неудовольствием покинул казенный экипаж. Из-за оттепели на мостовой и тротуарах дворники не успевали убирать жидкую грязь, и франтоватый следователь не без оснований тревожился, что его обуви будет нанесен неизбежный урон, не спасут и галоши. И все-таки манкировать своими обязанностями он не желал.

Место происшествия — двор и проходные арки — с утра оцепили городовые, дабы сохранить следы, оставленные преступником. Но меры не помогли: снега с вечера не выпадало, поэтому и двор, и окрестные улочки были испещрены многочисленными несвежими следами прохожих и жителей близлежащих домишек.

Любопытствующие из простолюдинов, да и из приличной публики, кучками жались поодаль от суровых стражей порядка. Высоченные городовые, в зимних шинелях, в башлыках, при шашках и револьверах в кобурах выглядели грозно. Пробираясь между зеваками, Павел Миронович краем уха улавливал обрывки фраз. Из них следовало, что толком никто ничего не знал, а полагали, что либо опять нашли бомбу в подвале, либо в прачечной затаились преступники и сейчас их начнут со стрельбой брать, либо злоумышленники вырезали целую семью, а трупы несчастных бросили в ларь с мусором. Самые дерзкие из зевак подбирались к городовым вплотную, вставали на цыпочки, силясь узреть из-за спин служивых ужасающие подробности преступления. Однако видели они только пристава да околоточного, подпиравших с боков тучную бабу в ватном пальто и в платке.

Павла Мироновича и его эскорт пропустили сразу же. Когда следователь приблизился к живописной группе, то заметил, что подпухшее, серое лицо бабы, испещренное прожилками кровеносных сосудов, заплакано.

— Вот она, господин следователь, и дала нам знать о злодействе, — пробасил пристав. — Дунька, жена кузнеца Пурыгина, он у Сименса работает. А Дуня прачкой у жильцов некоторых подрабатывает. Детишек нарожали, вот теперь и мыкаются.

— Что ж, Авдотья, рассказывай, как было дело, — велел Тернов, окидывая взором двор и длинное приземистое здание с толстыми мутными стеклами в центре двора. Дверь прачечной была приоткрыта. — А что, в понедельник с утра прачечная уже открыта была?

— Да не, с утра-то на дверях замок висел, ваше сияство, — ответила гнусаво Дуня Пурыгина. — Я-то его и отомкнула. Взошла да сразу у входа положила, как мы завсегда ложим. А уж на свет Божий от страстей бросилась, тут уж и двери, и замки из головы вон.

— Ясное дело, испугалась баба, — добродушно оправдал прачку пристав.

Тернов изучал свидетельницу: не баба, а бабища, сложения атлетического, сама способна пришибить любого мужчину натруженным кулачищем.

— А что тебе показалось подозрительным? — спросил он Авдотью.

Та вытаращила белесые глазища на смазливого барина с пшеничными усиками и аккуратной бородкой, сглотнула и перекрестилась.

— Батюшки, а труп-то!

— А ты его сразу увидела?

— А как взошла, он на полу-то возле лохани и распластался, болезный, а рядом — шайка с бельишком опрокинута.

— А дальше? Неужели не подошла поближе?

Дуня опустила глаза.

— Чего греха таить, подошла. Думала, може пьяный какой забрел да и заснул. Спервоначалу труп-то не признала. А увидала лицо мертвое да кровушку на лбу, выскочила без памяти. Выскочила и визжу! Тут народ-то и сбежался.

— Все так и было, ваше высокоблагородие, — подтвердил околоточный. — Сжальтесь над глупой, отпустите домой. Она смирная, а детишки дома одни оставлены, не сотворили бы чего.

— Ладно, отпускаю под твою ответственность, — вздохнул Тернов и направился к двери прачечной, возле которой топтался его помощник.

Лев Милеевич Лапочкин уже посетил место трагедии и теперь цепким взглядом шнырял по двору. При приближении начальника он вытянулся в струнку.

— Прошу вас, Павел Мироныч, осторожненько, скользко там, — приговаривал он, открывая дверь и следуя за начальником в прачечную, где возились дактилоскопист и врач.

Тернов очутился в низком полутемном помещении, освещенном керосиновыми фонарями, и поморщился от окутавшей его холодной сырости. У одной стены — чугунный водогрейный котел с крышкой, вдоль другой, в ряд, разместились долбленые из дерева лохани на ножках. Все они были пусты, и деревянные затычки лежали около плотно закрученных латунных краников. Лишь в одной лохани, возле которой стоял врач, в мутной воде плавали какие-то тряпки.

— Смерть наступила от удара тупым тяжелым предметом по затылку, — констатировал вполголоса эскулап.

— Каким предметом? — спросил Тернов, наклоняясь над трупом странно одетого мужчины.

На вид покойному можно было дать лет сорок. Лежал он на спине, поверх поношенного домашнего костюма надет миткалевый халат, застегнутый на все пуговицы, одна, нижняя, правда, оторвалась. Вокруг талии замоталась какая-то тряпка, более всего похожая на сбившийся передник. Ноги слегка раскинуты, башмаки стоптанные, одна штанина задралась, открыв белую полоску теплых кальсон. Левая лежит на какой-то мокрой ветоши, у правой — шайка. Лицо узкое. Волосы неопределенного цвета, пожалуй, русые с проседью, такие же бородка и усы, прямой нос, тонкий, длинный. Ровные дуги бровей, большие глазные яблоки под голубоватыми веками. И самое неприятное — странное кровавое пятно на лбу мертвеца.

— Орудие убийства не обнаружено, — сказал врач, сочтя, что следователь уже успел ознакомиться с трупом. — Предмет, скорее всего, металлический. Кожные покровы рассечены и черепная кость раздроблена.

— А что это у покойника на лбу? — не веря своим глазам, не удержался от вопроса Тернов.

Стоявший поодаль пристав брезгливо поморщился и шагнул к распростертому телу.

— Буква «А» нарисована, — охотно пояснил врач, убирая в саквояж инструменты, мелкие флакончики и ватные тампончики. — Кровью. Видимо, дело рук убийцы.

— То есть получается, — высунулся из-за спины Тернова Лапочкин, — убийца проник за жертвой в прачечную, нанес сзади удар в затылок, несчастный рухнул замертво, завалился на спину, так как вперед упасть помешала лохань, и преступник его же кровью начертал на его лбу букву?

— Получается так, — пожал плечами врач.

— Поразительное хладнокровие, — нахмурился Тернов. — Выйдя из прачечной, даже дверь запер.

— Защелкнул замок, — кивнул Лапочкин.

— А ключ от него забрал?

— Получается так. Ключа не нашли. Видимо, уверен был, что никто не придет, и не торопился скрыться с места преступления, — сделал вывод помощник следователя.

— Полагаю, в момент убийства из крана текла вода, и жертва не слышала шагов, — высказал свои соображения врач, — убийца смыл кровь с пальца и даже завернул кран.

— Верно! — воскликнул Лапочкин. — А то бы тут такой потоп был! Надо взять с вентиля отпечатки пальцев.

— Уже взяли, — отозвался дактилоскопист. — И с дверных ручек. Хотя шансы получить полноценные оттиски невелики, успели все захватать.

— В котором часу наступила смерть? — спросил Тернов.

— Приблизительно тридцать шесть часов назад, — ответил врач. — Ваш дознаватель уже занес в протокол.

Тернов обернулся к Лапочкину.

— Так точно, господин следователь, — заторопился помощник, — в протоколе такая запись есть. Изволите взглянуть?

— Изволю поинтересоваться: что, смерть наступила не сегодня?

— В субботу вечером, ближе к полуночи или сразу после нее, — отрапортовал Лапочкин, — так по моим расчетам получается.

— Так почему же труп так долго валялся здесь? — рассердился Тернов.

— Не долго, ваше высокоблагородие, а только одно воскресенье — и то только потому, что православные люди по воскресеньям прачечными не пользуются, — виновато пояснил околоточный.

— Ладно, — смилостивился Тернов. — Дознание на месте завершено, труп отправить в покойницкую. Личность покойника установлена?

— Так точно, ваше высокоблагородие! — отрапортовал околоточный. — Жилец дома, что справа, за каретными сараями, стоит. Проживал в съемной квартире на третьем этаже, в квартире номер шесть. Учитель латинского языка на ветеринарных курсах — Ардалион Ардалионович Хрянов. Одинок, холост, ни в чем предосудительном не замечен. Собирался жениться. Домовладелец ждет вас.

— Тогда идем на квартиру покойника, — приказал Тернов, повернулся на деревянном настиле и двинулся к выходу, но тут же замер. — А это что?

Его свита проследила направление начальственного перста. В углу, у распахнутой двери стояла чугунная кочерга. Обыкновенная, если не считать маленькой странности: на ее верхней овальной петле был не без кокетства повязан красный бант, правда, заметно сникший.

Лапочкин дернулся было бежать за Авдотьей, чтобы выяснить, откуда здесь кочерга, но не побежал, а заметил озадаченно:

— В самом деле, возле котла есть кочерга без бантика. Откуда в неположенном месте взялась другая? Да еще с бантиком? Неужели здесь побывали социалисты?

Тернов надел мерлушковую шапку — возможно ли, что покойный был связан с антиправительственными кружками? Не ликвидировали ли его товарищи по борьбе за какую-нибудь провинность? За растрату, например, или предательство? Но стали ли бы они с кочергой возиться? Пальнули бы из револьвера или бомбу бросили — так вернее.

— Удушили же Гапона эсеры, — как бы угадывая тайные мысли следователя, прошипел ему на ухо пристав.

— Кочергу изъять как вещественное доказательство, — с досадой распорядился Павел Миронович, и Лапочкин бросился в угол за странной железякой.

— А вот тут кое-что имеется, — произнес довольный помощник.

Осторожный осмотр грязевого следа дал основания заключить, что он вполне мог принадлежать убийце: сапоги — а не башмаки, размер большой, вероятно, мужской, в отдалении от порога, не затоптан.

Оставив дактилоскописта возиться над следом, Тернов покинул неприятный сумрак прачечной. На улице он поманил пальцем одного из агентов и приказал ему стоять у дверей и никого не пускать. Другим велел обойти все окрестные квартиры и проверить в каждой наличие кочерег.

Затем в сопровождении пристава, околоточного и своих сослуживцев отправился к месту проживания убитого латиниста. Скучные домишки здесь стояли наособицу, но невдалеке друг от друга, к торцам лепились дровяные сараюхи, грубо сколоченные лари. Дворик зарос льдом и снегом, кое-где посыпанным песочком. Повсюду валялся неприбранный мусор.

— Как же такое антисанитарное безобразие развели? — пробурчал на ходу Тернов.

— Убирать никто не хочет, — повинился околоточный, — есть дворник, из отставных солдат, да больше пьет, чем метлой машет. Домовладельцы-то все маломощные, прижимистые… Не всегда и квартиры в порядке содержат, не то что дворы. Штрафанем, ваше высокоблагородие, так забегают.

— Раньше штрафовать надо было, — рявкнул пристав.

Тернов со свитой вступил в парадную и тут же поднес руку в белой перчатке к носу. Невыносимое зловоние наполняло лестницу.

— Потерпите немного, ваше высокоблагородие, потерпите, скоро дойдем, — бормотал околоточный, боком поднимаясь по лестнице и не отрывая взгляда от ступеней. Перед последним пролетом он остановился. — Вот и пришли.

Тернов не поверил своим глазам. На межэтажной площадке, застеленной половичком, стояла кадка с ветвистым деревцем. Деревце посверкивало множеством глянцевых листьев. От площадки к третьему этажу вели чистейшие ступени. Они завершались у двери, возле которой так же лежал аккуратный половичок. Дверь была полуоткрыта, и возле нее стояли трое — лысый узколицый мужчина в шинели без погон, повязанная темным платком молодица нелюбезного вида и городовой.

— Позвольте представиться, — переступил с ноги на ногу лысый, — капитан в отставке Заморин, Виктор Иваныч. Домовладелец несчастный. А это — жилица из квартиры напротив, костюмерша из театра.

— Аграфена Силовна Горячкина, — процедила сквозь зубы жилица.

Тернов хмуро проследовал в квартиру покойного. Это была скромная, но очень аккуратная квартира — кухонька, столовая да спаленка — вот и все апартаменты. Спаленку загромождали широченная кровать, зеркальный шкаф, комод, едва втиснутые два венских стула. В правом углу темнела икона Казанской Божьей Матери в окладе. Столовая, служившая также гостиной и кабинетом, была чуть просторней — круглый стол, над ним абажур с бахромой. Диван, письменный стол, книжный шкаф, этажерка… Квартира выстуженная, печь, видно, не топили с субботы.

В столовой Тернов уселся на выдвинутый Лапочкиным стул и велел помощнику разобраться с бумагами на письменном столе. Сам же, взяв у него кочергу с бантиком, перехваченную в середине носовым платком Лапочкина, дабы не стереть отпечатков, если таковые имеются, бросил взгляд на стылую печку. Возле нее стояла кочерга чуть поменьше размером — и без бантика.

— Итак, Виктор Иваныч, приступим, — обратился следователь к домовладельцу. — Что вы можете сообщить по существу?

— По существу? — Домовладелец наморщил лоб. — Покойный Ардалион Ардалионыч квартировал у меня лет пять. Жилец аккуратный во всех отношениях. Сами можете видеть. Плату вносил исправно. Чистоту соблюдал неукоснительно, хоть это многим и не нравилось. Образ жизни имел скромный. Служил на ветеринарных курсах. Латынь преподавал. Собирался жениться. Вон и кровать новую купил. Невесту его звали как-то мудрено.

— Препедигна ее звали, — встряла соседка.

— Да, вот именно, — подтвердил Заморин. — А фамилию невесты не спрашивал. Да и зачем она, все равно бы в супружестве стала Хрянова. Верно, сиротой была.

— Почему вы так думаете?

— Покойный не раз мне говаривал, что давно бы женился, но не может найти свой идеал: красивую порядочную девушку без родственников. «Хочу жениться на женщине, а не на ее семье», — говорил. А если жениться решил, значит нашел.

— Когда венчание назначено? Где?

— Венчание сегодня должно было состояться, — ответил Заморин. — В Александринской церкви.

— И что, никто не видел покойного с субботы?

Присутствующие молчали.

— Как же так? — Возмущение и недоумение слышались в голосе следователя. — Жених накануне свадьбы не показывается, а вы и ухом не ведете?

— А чего им вести? — Пожала плечами Аграфена. — Господин Хрянов всегда жил по одному и тому же распорядку. Зануда был и сквалыга, не приведи Господи. Оттого и сироту искал беззащитную, чтобы измываться над ней.

— Как вы о мертвых выражаетесь, сударыня?

— Так я ж не над гробом, а по совести, — хмыкнула чванливая жердина, — да и все подтвердят. По субботам всегда самолично в прачечную отправлялся. Сам стирал, чтоб денег на прачку не тратить.

— Эксцентричный субъект, — встрял пораженный пристав.

— А по воскресеньям никогда его дома и не бывало, — злорадно сообщила костюмерша.

— Но ведь вчерашнее воскресенье — особенное, — перебил ее Тернов, — надо было свадебный стол готовить, а тут шаром покати.

— Насчет стола жених заранее побеспокоился, — вступил Заморин. — Здесь тесновато, хоть гостей и не много названо. Чайная в соседнем переулке под гулянье отведена, а хозяин чайной в шаферах. Должен сейчас в церкви быть. И я бы там был, но вон как все обернулось. Не думал, что найденный покойник мой жилец.

— Вот так номер! — Тернов обернулся к Лапочкину, тот выдвинул ящики стола и перебирал бумаги.

— И невеста без места там же, в церкви, — злорадно добавила желчная соседка.

— А вы, уважаемая, зачем злословите? — укорил ее следователь. — Вы испытывали неприязнь к покойному?

— Ничего я к нему не испытывала, — фыркнула мегера, — но житья не давал Мало того, что сам все хлоркой промывал, так и меня еще заставил через день лестницу перед площадкой мыть. Да половик вытряхивать. Но уж его раку карюю поливать я отказалась. Все люди как люди, живут без претензий, а он как автомат какой…

— Помешан был, прости меня Господи, на чистоте и порядке, — виновато потупился домовладелец, — будто и не русский совсем.

— А про какую раку вы глаголили, сударыня? — Тернов барабанил пальцами по скатерти.

— Аграфена Силовна так растение называет, — пояснил домовладелец, — дерево в кадке. Араукария называется.

— Ненавижу чертово дерево, — вспыхнула Аграфена, — из-за него надо мной все бабы окрестные смеются. Теперь, слава Богу, выбросить можно.

— А вот на это следствие разрешения вам не давало, — охладил пыл Аграфены Тернов. — И вообще, чужая собственность неприкосновенна.

— Черт с ней, — мотнула головой соседка покойного, — сама сдохнет. А поливать все равно не буду.

— А теперь, уважаемые, назовите тех, с кем покойный общался. Кто к нему приходил, — велел следователь.

— Так, почитай, никто и не приходил, — протянул Заморин, — правильно я говорю, Аграфена Силовна? Ветеринар вроде с курсов пару раз заглядывал да хозяин чайной в Пасху захаживал… Иногда студенты, если уроки давал… А так… Нет, никого более не помню.

— Да никто с таким занудой и знаться не хотел, — передернула плечами Аграфена.

— А что вы так нервничаете, сударыня? — возвысил голос Тернов. — Если вы знали, что покойный по субботам в прачечную ходил, не вы ли его кочергой и приложили? Кстати, надо бы посмотреть и вашу квартиру — боюсь, кочерги там мы не найдем.

— Найдете, — оборвала его Аграфена, — на своем месте. И я не так дурно воспитана, чтобы бантики к кочергам привязывать. У нас на театре люди со вкусом служат, не то что здешняя босота.

Весь вид костюмерши говорил о том, что вины за собой она не чувствует.

Следователь Тернов в растерянности молчал. Он не знал, о чем еще спрашивать присутствующих.

— Лев Милеевич! Господин Лапочкин! — недовольно обернулся Тернов и увидел, что его помощник перебирает кипу журналов. — Чем это вы занимаетесь?

Лапочкин густо покраснел, опустил журналы на стол, где уже лежали какие-то бумаги и тетради, и хрипло сказал:

— Господин Тернов, имею срочное конфиденциальное сообщение.

Присутствующие побледнели.

Тернов встал и обратился к околоточному:

— Господина Заморина и эту, Аграфену, препроводить в следственную камеру для снятия показаний в протокол. Шаферов покойного тоже доставить туда же. Если объявится невеста — выяснить место ее проживания. Ступайте. Ждите меня внизу.

Через минуту квартирка Хрянова опустела, последним удалился пристав, заметно оскорбленный недопущением к конфиденциальным тайнам следствия. Лапочкин резво подбежал к дверям, выглянул на лестницу и, убедившись, что никто не подслушивает, вернулся в столовую.

— Ну что там у вас? — тщательно скрывая любопытство, пробурчал Тернов.

— Смотрите сами, — прошептал помощник, взяв с письменного стола пачку журналов и протягивая ее начальнику. Начальник с первого взгляда узнал популярное в народе издание госпожи Май. Оказывается, покойничек-то почитывал эротический журнальчик «Флирт»! Целую кипу собрал!

— Господи! — Возвел очи к потолку Тернов. — И из-за этого весь сыр-бор?

— Для сыр-бора, Павел Мироныч, есть целых две причины. Первая — журнальчики-то были запрятаны под другими бумагами в самом нижнем ящике стола. А вторая причина — вот.

Жестом фокусника он вытащил из кипы журналов конверт.

— И что там? Любовные охи?

— Хуже, Павел Мироныч, хуже!

— Конспиративная переписка?

— Еще хуже! На конверте — штамп канцелярии Государственной Думы! Поэтому и просил всех удалиться. Да и квартиру опечатать не мешало бы.

Рассуждая таким образом, Лев Лапочкин вынул из конверта осьмушку бумаги и протянул начальнику.

Тернов прочитал первую строку: «Досточтимый Ардалион Ардалионович!»

Затем взглянул на конец письма:

«Благодарю вас за бесценную идею. О встрече дам знать. Ваш Милюков».