— Так вы пойдете к мадемуазель Дымшиц или нет? — напор Лиркина уже переходил всякие границы. Он заступил дорогу собеседнику и едва ли не хватал за лацканы его пальто. — Девушка дает превосходные уроки. А какая красавица! Высокая грудь, тонкий стан и гибкая, как лоза. На ее уроках вы получите даже больше, чем можно ожидать.
— Леонид Леонидович, я бы с удовольствием, — отбивался Самсон, настроение которого испортилось после разговора со следователем Терновым и его помощником. — Но у меня полно дел. Вот и Фалалея где-то надо искать — следователь, сами слышали, хочет жаловаться госпоже Май. А я еще и к своему материалу не приступал. Вы-то свой подготовили? Сегодня — уже среда.
— Мой почти готов, — самодовольно объявил Лиркин. — Еще немного доберу материальна. Мне бы Фалалея найти!
— А зачем он вам?
— Нужен, нужен этот быстроногий и хитроумный грек, — загадочно изрек Лиркин. — Впрочем, уверен, явится он, не позже завтрашнего дня явится. Не переживайте. А где бы мне сейчас отыскать господина Мурина? Вы не знаете, к какому венерологу он отправился?
— Нет, не знаю.
Самсон действительно не имел понятия, каких венерологов обхаживает репортер «Флирта», однако не собирался говорить о том, что сам намеревается встретиться с Мурычем в гимнастическом зале. По средам Мурыч всегда туда наведывался — но что там делать Лиркину?
— Зато я догадываюсь, к какому, — зловещая ухмылка исказила лицо музыкального обозревателя. — К господину Самоварову. Пойдете туда со мной?
— Извините, Леонид Леонидович, но, к сожалению, у меня срочное дело. Кстати, если вы так хорошо знакомы с миром медицины, то скажите, не встречалось ли вам имя Жозефины де Пейрак? Доктора медицины из Дамаска?
Лиркин с подозрением глянул снизу вверх на стажера.
— Из Дамаска? Тоже по венерической части?
— Не знаю, хотел бы познакомиться с этой женщиной, только слышал о ней.
— А я ничего о такой даме не слышал, — злобно сказал Лиркин, повернулся и зашагал прочь.
Продолжил свой путь и Самсон. Он хоть и знал адрес господина Тоцкого, к которому его послала госпожа Май, но плохо представлял себе, где это. Конечно, извозчик довезет куда угодно, но что если господин Тоцкий сейчас на кладбище? Ведь именно сегодня погребение несчастного Ардалиона Хрянова, да и поминки.
Стажер размышлял, что же ему делать дальше? Куда идти? С чего начинать? Увидев кухмистерскую, он зашел туда и наскоро поел блинов со снетками.
Когда он вновь оказался на улице, солнце уже спускалось к горизонту, унося с собой обманчивое тепло, игривых зайчиков с витрин и окон, праздничное сверкание снежных покровов. Сизо-розовый сумрак густел с каждой минутой, окутывая стволы деревьев, афишные тумбы, встречных прохожих. Из подворотен, из узких переулков наползал мрак, вселяющий в душу тревогу. Самсон брел по городу, уже почти решившись идти в чайную Немытаева, чтобы встретиться с Тоцким хотя бы на поминках. Но тут рядом с ним затормозили сани, и он услышал знакомый девичий голосок:
— Самсон Васильевич! Скорее сюда!
Стажер журнала «Флирт» обернулся и увидел румяное личико Марии Жуковской.
— Скорее! — Девушка привстала и размахивала беличьей муфтой. — Скорее, вас мне сам Бог послал!
Подчиняясь требовательному призыву, посланец Всевышнего вскочил в сани. Мария Васильевна приказала извозчику гнать что есть мочи.
На крутых поворотах юный седок заваливался на бок, дыхание его сбивалось, он не мог выговорить ни слова.
— Самсон Васильевич, — жарко задышала ему в ухо Мария, — я вас случайно увидела. За вами слежка. Вы знаете — почему?
Преследуемый отрицательно помотал головой.
— Попробуем оторваться, возможно шпик уже мчится за нами. А вы его обманете. Вот в этом смысле — и меня вам послал господь Бог.
Самсон признательно кивнул. Он ничего не понимал, но чувство одиночества напрочь исчезло, да и каких-либо решений ему самому принимать уже не надо.
— Вы вчера меня бросили, — заявила, лукаво улыбаясь, Мария, — а ведь первый скандал последним не был. Хозяин вскоре уехал, а моя бывшая сокурсница вновь принялась буянить. Схватила бумаги депутата, стала рвать, запихивать себе за лиф. Что-то в печь побросала. Погубила важный документ. Дамы вызвали медицинскую карету. И мою подругу увезли в дом скорби. Вот теперь еду туда, навестить бедняжку. А вы будете меня сопровождать.
— Что-то мне не хочется, Мария Васильевна, — смущенно признался Самсон, по горло сытый встречами с сумасшедшими. — Путь, наверное, неблизкий.
— Вот это-то и хорошо для вас, — убежденно заявила девушка, — шпик отстанет, а если и не отстанет, то мы выскользнем незаметно для него из дома скорби — допустим, в медицинской карете.
— Не представляю, кто за мной может следить? И зачем? Я ничего предосудительного не делал.
— От меня можете не таиться. Я все понимаю, и никого не осуждаю. Вы, вероятно, попали в дурную компанию, где вас пленили социалистическими идеями.
— Да нет же, ничего подобного, — сопротивлялся Самсон, — я вообще две недели валялся в лазарете. И сейчас еще не вполне пришел в себя. И к умалишенным не хочу. Вы-то как не боитесь?
— Боюсь, — призналась Мария, — вот потому и прошу вас меня сопровождать. Неужели вам не интересно? Нет, правда же, вы бывали в таких заведениях?
— По счастью, нет, — обреченно ответил несчастный. — Но посещение не займет много времени?
— Конечно не займет.
Мария Васильевна улыбнулась, и ее улыбка решила все. Самсон понял, что если сейчас откажется сопровождать барышню, то их отношения завершатся, едва начавшись. А ведь мадемуазель Жуковская — единственная нормальная девушка, которая встретилась ему в столице.
Сани куда-то неслись: сначала в полумгле, потом зажглись фонари. Но подопечный госпожи Май не всматривался в неизвестные для него улицы, потому что Мария Васильевна рассказывала о своих подругах-бестужевках, о преподавателях, о детишках, которым сама дает уроки. Рассказы ее были добрыми, и недавний провинциал впервые осознал, что в столице Российской империи проживает и некоторое количество нормальных людей, но счастье общения с ними было дано не ему! Даже о литературных вечерах, о концертах и спектаклях Мария Васильевна говорила возвышенно, совсем не так, как он привык слышать в редакции «Флирта».
Сани остановились у высоких железных ворот, от которых тянулся каменный забор с острыми металлическими прутьями по верху. Самсон соскочил с санок первым и подал руку Марии Васильевне. Девушка спорхнула на утоптанную площадку перед воротами и сразу же направилась к калитке. Самсон поспешил за ней. Они постучали, и дворник впустил их на территорию больницы. Уже совсем стемнело, но горевший у входа одинокий фонарь, да светящиеся окна двухэтажных строений рассеивали мрак, выхватывали из мглы черные деревья, часовенку, закрытую дверь церкви. По тропинке, между голубых сугробов, молодые люди добрались до приемного покоя.
В комнате со стенами, окрашенными зеленой масляной краской, их встретил дюжий санитар.
— Мы к мадемуазель Мендель, — ласково сказала барышня Жуковская, — ее вчера доставили в ваше заведение. Привезла ей теплые носки и кофту. Меня зовут Мария Васильевна Жуковская.
Санитар внимательно осмотрел парочку и спросил:
— Острых и режущих предметов с собой не имеется?
— Разумеется, ничего опасного я не принесла, — заверила девушка и сделала знак спутнику.
— Вам, барышня, направо. А молодой человек останется здесь, — распорядился санитар. — На женскую половину мужчинам вход воспрещен.
— Но я боюсь, — попыталась объясниться Мария.
— За дверью дежурный фельдшер, он вас проведет в палату, — ответил санитар, — прошу вас.
Мария Жуковская смирилась, сделала «страшные» глаза отверженному и покорно последовала за мрачным санитаром.
Дверь за девушкой закрылась, санитар вернулся за свой стол, и в приемном покое повисла тишина. Самсон сидел в кресле, привинченном к полу, смотрел на хмурого санитара, и настроение его ухудшалось. Сколько же придется ему ждать Марию в таком неприятном обществе? Опыт общения со служилым людом он имел маленький, тем не менее, наученный Фалалеем, решил проверить карманы. Заходил он сегодня лишь в кухмистерскую, инкогнито. И ему было интересно: распознали ли в нем журналиста, сунули ли в карман купюрку?
Самсон залез в карман и вынул оттуда свою же мелочь да свою же собственную визитку. От нечего делать он начал так и сяк визитку вертеть и рассматривать. Затем в мозгу его явилась неожиданная мысль — а не прибавится ли любезности у санитара, если тот узнает, что имеет дело с журналистом популярнейшего издания?
— Хорошо у вас здесь, — сказал громко Самсон, обводя взглядом унылые стены и потолок. — Чисто и тихо. Как вы выдерживаете конкуренцию?
— Нет у нас никакой конкуренции, — озадаченно хмыкнул санитар.
— А неплохо было бы рассказать о вашем заведении в печати, разрекламировать, так сказать, ваши услуги, — продолжил, смелея, Самсон. — Есть в вашем заведении пациенты, которые потеряли рассудок на почве любовной страсти?
— Сколько угодно. — Санитар встал. — А вы из какой газеты?
— Я из эротического журнала «Флирт», — горделиво сообщил стажер и тоже встал. — Самое народное издание. И реклама у нас недорогая.
Санитар шагнул к журналисту и протянул руку. Самсон вручил визитку охотно. Санитар внимательно рассмотрел картонный прямоугольник.
— Вы очень кстати пожаловали, господин Шалопаев, — заявил санитар. — Надо было сразу представиться. Пройдемте к главному.
Он запер входную дверь и, поддерживая Самсона под локоток, повел его налево по пустынному коридору. Остановился перед застекленной дверью, постучал в выкрашенное белой краской стекло. И не дожидаясь ответа, открыл дверь.
— Господин доктор! Сам Бог пришел к нам на помощь.
Из-за ширмы выскочил кругленький лысый мужчина под пятьдесят, в цивильной одежде, и двинулся на Самсона.
— Кто таков?
— Сотрудник журнала «Флирт», Шалопаев, Самсон Васильевич, — отрекомендовал гостя санитар. — Все журналисты — одна шайка, и этот сможет опознать самозванца.
Толстячок задрал голову, пытливо заглянул в глаза молодому человеку и тут же, оттолкнув его от двери, ловко сунул ключ в замочную скважину.
— Идем, — скомандовал он. — Главное — неожиданность.
Работники дома скорби подхватили Самсона под руки и повлекли его по коридору, мимо железной двери, куда-то по лестнице, на второй этаж. Хмурый громила со сросшимися бровями, карауливший массивную дверь, вскочил при появлении троицы и по знаку толстяка откинул доску, освобождая проход в очередной коридор.
Если еще минуту назад недовольный бесцеремонным обращением со своей персоной юноша и подумывал о сопротивлении, то при виде бритых наголо мужчин в линялых халатах, он враз ослабел. Собрание теней, не имеющих возраста… Кто-то бродил, шаркая ногами в спадающих тапочках, кто-то, сидя на полу, раскачивался и пел, кто-то тихо и невнятно бормотал… Никто не обратил внимания на стремительное вторжение трех чужаков.
Долго созерцать безумцев в коридоре Самсону не пришлось — дверь справа от него распахнулась, и его втолкнули в просторную, заставленную кроватями, палату. Палату тоже наполняли безумцы. Лица мужчин в линялых халатах говорили о задавленной агрессии. В воздухе висел специфический смрад. Очумелый стажер «Флирта» попятился, но санитар и доктор подпирали его сзади. В сознании юноши забрезжила умиротворяющая мысль, что его, по крайней мере, не оставили наедине с этими звероподобными существами. Змеиный шепот у уха вывел его из столбняка.
— Ну-с, знакомые есть?
На дальней койке справа, у зарешеченного и наполовину закрашенного белой краской окна, скорчились двое мужчин, тоже обритых наголо. Лицо одного из них было изуродовано огромным синяком, скрывающим глаз. Второй мужчина, обхватив ладонями локти, дрожал мелкой дрожью.
— Кажется, вон тот, — Самсон нерешительно оглянулся. — Но отсюда плохо видно.
— Подойдите, — подтолкнул его доктор, — этот свеженький, спятил на почве любви. Едва успокоили ледяным душем. Теперь смирный.
Самсон шагнул к койке у окна, обернулся и убедился, что директор рядом. Сумасшедшие, включая и тех двух, смотрели на гостей как звери из засады.
— А второй? — шепнул толстяк.
Самсон перевел взгляд на пациента с синяком. И тут пациент ему подмигнул здоровым глазом, оскалился и вдруг одним махом вскочил на койку, а оттуда перелетел на тумбочку.
Самсон отшатнулся.
— Безобразие! — завопил сумасшедший. — Я требую отправить в отставку градоначальника! Он платит бандитам, чтобы те удушали свободную печать, травили либеральных журналистов! Он наладил фабрику по изготовлению фальшивых документов! Он подбрасывает представителям прогрессивной печати бутылки с коньяком! Он усыпляет нашу мысль инъекциями морфия! Долой градоначальника! Ему не сломить волю Коцюбинского!
— Вам известен этот человек? — зашипел в ухо Самсону главный над безумцами.
Самсон испуганно кивнул. Он действительно узнал вопящего идиота.
— Спасите российскую журналистику! Спасите Россию! — надрывался безумец. — Остановите градоначальника, иначе Россия погибнет! Требую отделения Петербурга от России! Требую установления в независимом Петербурге республики! Петербург должен стать самостоятельным государством — без императора и градоначальника! Новому государству — парламент по английскому образцу!
— Вообще-то речи этого пациента говорят однозначно о его личности, — все так же шепотом сказал главный специалист дома скорби.
— Да, да, — залепетал Самсон, — личность известная.
— Так это действительно господин Коцюбинский? — спросил побледневший санитар.
Стажер боялся, что он сам сойдет с ума. Псих, топтавший длинными тощими ногами тумбочку, очень походил на известного ему человека, но тот только в состоянии полного безумия мог произносить речи, которым сейчас внимала вся палата. Кроме того, самого Коцюбинского Самсон никогда не видел, лишь слышал в пересказе основные идеи этой мифической личности.
— Господин Шалопаев, — сказал извиняющимся тоном санитар, глядя при этом в глаза доктора, — в нашей практике тоже случаются ошибки. Никто от них не застрахован.
— Кто ж знал, что такая птица к нам залетит? — пожал плечами толстячок, обращая радушнейшую улыбку к горлопану. — Господин Шалопаев, вы могли бы в конфиденциальном порядке помочь нам разрешить эту неприятную ситуацию? Мы вам заплатим. За хлопоты. Господин Коцюбинский вам поверит: с нашей стороны была допущена досадная ошибочка, но никакого злого умысла. Абсолютно никакого. То есть мы не действовали по указке градоначальника.
— Попробую, если удастся, — кивнул Самсон.
Он не спускал глаз с неистового оратора, тот спрыгнул с трибуны, обнял своего дрожащего товарища и продолжил витийствовать:
— Вам не убить либеральную мысль России, нас много! Даже здесь у меня есть единомышленники!
Эскулап оставил Самсона и смело двинулся к обнявшейся парочке сумасшедших. У изножья койки толстячок уважительно поклонился и, играя бархатными обертонами, внятно выговорил:
— Господин Коцюбинский! Приносим вам тысячу извинений за медицинскую ошибку. Но как вы видите, ваши коллеги не оставили вас в беде. Вот этот господин засвидетельствовал вашу личность, таким образом, подтвердив истинность ваших слов о фальшивых документах. Мы знаем, что либеральная пресса подвергается провокациям, и, уверяю вас, мы проведем свое расследование. Но это уже наша забота. Прошу вас, смилуйтесь над нами, грешными — вы свободны. Ваш коллега будет вас сопровождать. Так я говорю, уважаемый Самсон Васильевич?
Не ожидавший подобного поворота событий, тот сглотнул и кивнул.
— А, так вы поняли, что убить самого Коцюбинского вам не удастся? — злорадно сказал оратор, вставая и потирая ладони.
— Понял, господин Коцюбинский, — кротко согласился врач, — но мы и не собирались этого делать. Мы — вне политики.
— Ладно, — развязно заявил горлопан. — Я вас прощу. Но только при одном условии. Если вы отпустите со мной и этого страдальца, — он указал на съежившегося на койке мужчину, тот все еще дрожал, в глазах его стояли слезы.
Руководитель заведения задумался. Но ненадолго.
— Ну что ж, — сказал он смиренно, — если вы как честный человек дадите мне слово, что ваш протеже не будет буянить в общественных местах.
— Обещаю, — сумасшедший бузотер подмигнул здоровым глазом окаменевшему Самсону. — И этот инцидент умрет в могиле нашего соглашения.
Доктор закивал, искоса поглядывая на ошибку медицинской науки, — повеселевший оратор дергал за рукав своего единомышленника, чтобы тот скорее вставал.
— Ведите нас в гардеробную, — требовательно велел ревнитель республики, — и быстрее. Вещи, надеюсь, в сохранности?
— Все, все в сохранности, — лебезя, толстячок следовал к выходу за парочкой в линялых халатах и опорках, — и документики фальшивые тоже…
— Оставьте их себе, — гордо ответил краснобай, — я не собираюсь ими злоупотреблять и трепать ваше доброе имя.
— Вот и хорошо, вот и чудненько, — приговаривал толстяк, лавируя между тенями в коридоре и делая знаки санитару. — Я сам вас сопровожу, верну ваши вещи самолично, из уважения и почтения. А санитар наш с вашим коллегой сейчас пойдут и подготовят лучшую нашу карету, чтобы доставить вас куда изволите.
Громила со сросшимися бровями по условному сигналу отпер дверь, и тут пути разошлись: доктор и его получившие свободу пациенты двинулись вниз, по лестнице, ведущей к приемному покою, санитар ухватил стажера за локоть и повлек куда-то влево, вправо, а затем вниз по темной узкой лестнице, выходившей к каретному сараю.
Пока одни служители запрягали лошадей, другие обмахивали карету метелками, протирали тряпочками стекла и кожаные сиденья, застилали очищенное сиденье бархатным ковриком. Потом в подготовленную по высшему разряду карету усадили Самсона, и извозчик подогнал экипаж к высоким железным воротам, ведущим на волю.
На крыльце приемного покоя появились двое мужчин, в которых с трудом узнавались пациенты дома скорби, — может быть, потому, что бритые их головы скрывали меховые шапки, а измученные лица — поднятые воротники пальто. Следом за ними выскочил и директор. Улыбаясь и низко кланяясь, он провожал своих пациентов.
Безумцы залезли в медицинскую карету. Дверца за ними захлопнулась, кучер сел на козлы, карета дернулась и выехала за пределы царства умалишенных.
Самсон забился в угол, сжался в комок. Фонарь внутри кареты давал возможность хотя бы следить за спутниками. Те сначала хмуро взирали на юношу, потом принялись дико хохотать и хлопать своего спасителя по плечам. Увернуться от их набирающих силу ударов в замкнутом каретном пространстве не было возможности.
— Ну что, брат, узнаешь спасенного Коцюбинского? — сквозь смех спросил враг градоначальника.
— Узнаю, — улыбнулся через силу Самсон, — узнал сразу. Но не знал, что мне делать.
— Ты молодчина! Ты настоящий друг! — завопил его визави и бросился к Самсону в объятия. — Ты, наверное, думал, что я сошел с ума?
Самсон облегченно рассмеялся, сжимая в объятиях спутника.
— Я просто не понял, как ты попал в дом скорби.
— Попасть-то туда дело нехитрое, — подмигнул стажеру нашедшийся друг, — вон и Тоцкий угодил. Тоцкого узнал?
— Теперь узнаю, — кивнул Самсон. — А я без тебя, Фалалей, совсем потерялся… Думал, господин Тоцкий на кладбище или на поминках… Ардалиона Хрянова.
Смех стих. В полумраке кареты юноша увидел блестящие дорожки на щеках Тоцкого.
— Почему вы плачете, господин Тоцкий? — спросил Самсон.
— Он оплакивает мадемуазель Толмазову, — пояснил Фалалей.
— А разве она погибла?
— Погибла, — Фалалей вздохнул, — потому что разврат — это смерть.