Тайные пороки

Глава 4

Следователь Тернов сидел в своем кабинете и пролистывал журналы «Флирт». Некоторые ему встречались и прежде. А вот номер, посвященный возрождению человека в падшей женщине, он как-то пропустил. Взгляд его скользил по фотографиям соблазнительных красавиц, по виньеткам и замысловатым рамочкам объявлений… Рассматривая аппетитные округлости, умело подчеркнутыми легкими туниками, игривые улыбки и томные глаза лженевинных созданий, Павел Миронович размышлял, стоит ли наведаться к редакторше журнала — обворожительной госпоже Май? Ведь это она размещала в своем журнале брачное объявление покойного Хрянова’ Но что она могла сказать по поводу убийства латиниста? И круг общения покойного она не знает, и злосчастную прачечную, разумеется, не посещала… А уж о кочерге с бантиком и речи идти не могло — Павел Миронович готов был на спор положить голову на плаху: нет и отродясь не было никогда у госпожи Май такой кочерги! Ольга Леонардовна, разумеется, может убить запросто любого — и не только словом! Но ни в коем случае не кочергой!

Молодой следователь ждал своего помощника Льва Лапочкина — тот отправился в церковь в надежде застать там обманутую в ожиданиях невесту, и если уже поздно, то мчаться по единственно известному адресу — в чайную, где был сервирован стол для гулянья. Должен же был хозяин чайной, шафер, вернуться в заведение! Ему теперь надо спасать свадебный стол да думать о поминальном!

Павел Миронович откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Необходимо было разместить все сведения по ранжиру.

Итак, поздним вечером в субботу кто-то следом за Ардалионом Хряновым вошел в прачечную. Этот кто-то нес в руке кочергу, да еще с бантиком. Хладнокровный преступник нанес смертельный удар жертве, начертал кровью на лбу мертвого букву «А», сполоснул руки, завернул кран. Затем аккуратно поставил в угол ненужную кочергу и вышел. При этом не забыл запереть на замок дверь прачечной.

Имеет ли алый бантик какой-либо символический смысл? И какой смысл у буквы «А»? А если бантик смысла не имел?

В надежде найти стержневую зацепку Павел Миронович перебирал все детали преступления, все известные на нынешний момент обстоятельства.

По мнению врача, удар нанес мужчина. Что ж, жестокость и хладнокровие часто сочетаются в русском человеке с сентиментальностью, убийца мог украсить кочергу бантиком и сам. Другая версия — кочерга схвачена у какой-нибудь кокетливой дамочки. В приступе ревности. Прямо с бантиком.

Если владелец кочерги или владелица, его пассия, проживали поблизости, то о кочерге с дурацким украшением знали бы многие: соседи, дворник, который приносит дрова, домовладелец, прислуга. Однако никто из опрошенных такой кочерги не видел. Во всех близлежащих домах, специально прочесанных агентами, в наличии обнаружены обычные железяки.

Однако и нести по городу такую приметную кочергу опасно — остановят, потребуют объяснений.

Самый простой вариант выглядел самым фантастическим. Кочергу изготовил на заводе кузнец Пурыгин и после смены разделался с Ардалионом. Знал ведь поди, что по субботам латинист самолично кальсоны стирает! А алый атласный бантик в семье с кучей детей — не проблема. Вряд ли там таким бантикам счет ведут. А вот мог ли кузнец Пурыгин изобличить Ардалиона в прелюбодеянии со своей женой Авдотьей? Ни о чем подобном жильцы не говорили, даже намеком!

Несмотря на уверения врача, Павел Миронович не исключал, что убить могла и женщина. Авдотья, например, за то, что отказывался от ее прачечных услуг, отбирал кусок хлеба. Или соседа стукнула кочергой злобная костюмерша Горячкина. За что? Хотя бы за проклятую араукарию! Или за то, что пренебрегал ее жилистыми прелестями, не оказывал мегере знаки внимания! А может, соседи по лестничной площадке сожительствовали? Люди одинокие, домовладелец всего не углядит, хотя любовную связь между своими жильцами и отрицает. Могла же Аграфена взревновать, что сосед женится. И кто теперь докажет, что у нее в доме была всегда одна кочерга? Могло быть и две. Театральные люди с мозговым вывихом часто встречаются! Что им стоит бантик к кочерге привязать, да еще дать кочерге имя! С них станет!

Павел Миронович задумался: а не провести ли инвентаризацию городских кочерег? Каждой присвоить номер! Если уж их используют как орудие убийства, то по номерочку быстро бы хозяина нашли!

Теперь — о кровавой буковке «А». Что она означает? Имя убитого — Ардалион? Новомодную революционную организацию — анархистов? А может, буква — инициал имени убийцы? С костюмершей Аграфеной сходится, а с Козьмой Пурыгиным — нет, хотя жена его Авдотья.

Размышляя о преступном деянии, Тернов гнал из сознания самую неприятную мысль — о Милюкове. Как ни крути, а убиенный состоял в переписке со скандальным политиком! А что? Милюков недавно вернулся из турне по Америке! До сих пор ведутся споры, продал или не продал Милюков Америке Дальний Восток, что из государственных тайн умудрился разболтать на лекциях за границей. И хотя стенограмма лекции Милюкова еще не пришла из Америки, Пуришкевич заявил, что таким, как Милюков, нельзя присутствовать на комиссиях, где обсуждаются вопросы, связанные с государственной тайной. Кричал, что плюнет на Милюкова, и теперь все гадают, состоится между ними дуэль или нет. Так может, буковка «А» и означает — клеймо Америки? И след ведет в Государственную Думу?

У Павла Мироновича вспотели ладони, но углубиться в размышления о высших властях он не успел, так как на столе зазвонил телефон. Сняв трубку, Тернов услышал милый капризный голосок:

— Павлуша! Голубчик! Ты не забыл своего пупсика? Я только что от модистки. Представляешь — она утверждает, что в нынешнем сезоне в Париже будут носить сиреневое! Ты слышишь меня? Непременно приезжай быстрее, а то умру со скуки! И пока ты не скажешь мне, что шляпочка, которую я купила, мне к лицу, я буду так несчастна, так несчастна!

— Погоди, душа моя. — Тернов, наливаясь пунцовой краской, косился на дверь, в проеме которой мялся неизвестный посетитель, подталкиваемый Лапочкиным. — Буду непременно.

— Ты целуешь своего пупсика? Целуешь? — не унималась капризная подружка следователя. — Ну скажи мне: я тебя целую! Целую губки! Ты чувствуешь, я складываю их бантиком! Ну же!

Тернов, слушая телефонную воркотню и всматриваясь в мрачных мужчин на пороге, почему-то представил себе проклятый бантик на кочерге.

— Всегда к вашим услугам, — пробормотал он и опустил трубку на рычаг.

Настроение его еще более ухудшилось — теперь вечером предстоит объяснение с норовистой красоткой, придется просить прощения. К этой неприятной мысли примешивалось сознание тайного греха. «И как я мог так низко пасть? Как мог? — вопрошал мысленно свою совесть молодой следователь. — Снять пошлое гнездышко, завести пошлую содержанку из плохих актрис? Об этом ли я мечтал в юности? Куда исчезли мои либеральные идеалы?»

— Господин Тернов, — выступил вперед Лапочкин. — Шафер Иустин Немытаев, хозяин чайной, доставлен по вашему распоряжению.

— Садитесь, — Тернов, переживая внезапное осознание своего, незамеченного им самим, падения в моральную бездну, сдержанно кивнул.

— Иустин Петрович принес ценные сведения, — подсказал Лапочкин, пристраиваясь за столиком у стены на месте отсутствующего по случаю инфлюэнцы письмоводителя. Лапочкин даже взял лист бумаги и приготовился писать протокол.

Доставленный — приземистый, плотный человек — неуверенно присел на краешек стула у начальственного стола. Толстые, короткие пальцы беспокойно теребили снятую шапку. На лысине, окруженной венчиком черных волос, поблескивали капельки пота. Красноватое, лоснящееся лицо снизу было окаймлено широкой черной бородой, короткий нос картошечкой, темные глаза. «Какой-то колобок с бахромою, а не лицо», — мрачно подумал Павел Миронович и начал допрос:

— Что вы можете сказать, господин Немытаев, по поводу случая с Ардалионом Хряновым?

Господин Немытаев достал из кармана сложенный вчетверо носовой платок и старательно промокнул лысину.

— Да что уж тут скажешь. Убытки потерпел. Свадебное угощение до поминок не сохранится. Да Бог с ним, чего уж об убытках печаловаться. — Колобок перекрестился, поднес платок к носу, осторожненько высморкался. — Тут человек погиб страшной смертью. Да еще накануне венчания А считал себя счастливейшим из смертных. Невеста-то его — сущий ангел. И красавица необыкновенная.

— Как зовут невесту?

— Препедигна Ильинична Толмазова. Проживает в меблированных комнатах Будановой, на Звенигородской. Самолично отвез красавицу из церкви — всю в слезах — домой.

— А второй, второй шафер был?

— Был, приезжал в церковь, да только потом уехал. Вроде бы искать жениха. Разбушевался он. Боялся я, прибьет товарища. Да напрасно он и ехал. Разве Ардалион Ардалионыч мог проспать венчание? Ужас-то какой! И откуда звери такие берутся?

— Иустин Петрович шафером быть согласился у покойного, потому что неплохо его знал. Не только по молве народной, — пояснил Лев Лапочкин, — а и лично. По воскресеньям тот вечером в чайную захаживал. Накануне венчания, правда, не было, да его и не ждали.

Лапочкин прекратил строчить протокол, подмигнул, встал из-за стола и бочком выскользнул из кабинета.

— Покойный один приходил? — оживился Тернов.

— Один, — подтвердил Иустин. — Иногда с господином Замориным, иногда с околоточным или с ветеринаром Тоцким, он-то и позван вторым шафером.

— А были ли у него недоброжелатели?

Иустин выпучил глазки и заелозил на стуле.

— Откуда? Он был человек смирный, хотя и скучноватый.

— Хорошо, Иустин Петрович, а как покойный относился к политике? Интересовался?

— А как же! Очень даже интересовался!

— Сочувствовал социалистам?

— Упаси Боже! — воскликнул несостоявшийся шафер. — Очень хвалил суд за обвинение Стесселя в сдаче Порт-Артура. Говорил, что и других генералов надо бы расстрелять. А если немного выпивал — как же без этого, под чаек хорошо идет! — любил рассуждать о будущем России, о преобразованиях всяких. Говорил, мелкими поправками русский народ не переделаешь. Нужно исхитриться саму основу его изменить, корни ковырнуть. По правде, я мало его понимал, но одну его присказку помню: мол, сколько зла русскому народу принесла одна буква «ер», столько все татаро-монголы не принесли. Вот ведь и скучноватый человек, а тоже душа живая, с рюмочкой и пошутить мог.

— Чушь какая-то, — глянул растерянно на возникшего в дверях Лапочкина следователь.

— Истинная чушь, ваше высокоблагородие, — поспешил согласиться помощник, — бред, пьяный понос.

— Возможно, я что-то и перепутал, — смутился Немытаев, — только господин Хрянов состоял даже членом какого-то Союза либеральных ветеринаров. Господин Тоцкий говорил, у него проверьте.

— Что-то я не знаю такого Союза, — Тернов с сомнением покачал головой. — А ветеринарам-то на кой черт либерализм?

Немытаев быстро перекрестился.

— А как покойный относился к деятельности Государственной Думы?

— Критиковал, — Иустин вздохнул, — всеми был недоволен. То не тем господа депутаты занимаются. То мыслят мелко. Один раз даже сходил на заседание, собственными ушами послушал. Рассказывал, как два депутата изобличали друг друга в разной грязи.

— Может, и с самим Милюковым встречался? — шутливо, небрежным тоном, поинтересовался Тернов.

— Не. Не слыхал. Зачем ему Милюков? Тот все шумит да по заграницам порхает. Не до России ему. — Иустин понизил голос и сообщил: — В одной газете даже писали, будто он русские секреты американцам продал!

— Да что вы шепчете! — рассмеялся Тернов. — Об этом многие газеты писали, это не тайна.

Тернов уже собирался сказать Немытаеву о письме от Милюкова, найденном в квартире покойного, но тут увидел Лапочкина: тот, стоя за спиной посетителя, округлил глаза и приложил палец к губам.

— А что вы думаете об орудии убийства? О кочерге с бантиком? — подал голос Лапочкин.

— Кабы такая кочерга где по близости водилась, непременно бы знал, — открестился Немытаев, — народ у нас ушлый, глазастый, языки чесать любит… Не, эта кочерга откуда-то принесена, не наша.

Тернов глубоко вдохнул, уставился на начищенные сапожищи ценного свидетеля.

— Место для убийства такое неудачное, невыгодное, — сказал он обиженно, — исключает версию грабежа. Да и нападение социалистов маловероятно — они предпочитают среди бела дня бомбы метать да постреливать.

— Уж не знаю, как вам помочь, ваше высокоблагородие, — поник Иустин, — бесполезный я человек, как жена моя всегда говорит. Христа ради, отпустите меня, толку все одно нет. А жена меня со свету сживет: долго прохлаждался, выручку теряем…

— Неужели вы боитесь своей половины?

— Как не бояться-то? — едва ли не заскулил Иустин. — Какой год уж муку адскую терплю. Клиенты думают, она у меня аки агнец Божий тиха и скромна, а она казни чудовищные мне изобретает! Стыдно сказать! И ведь никак ее не уличить, проклятую!

— Как же вы терпите такую жизнь? — нахмурился Тернов.

— Да привык уж, привык, на все Божья воля, — залепетал мужичина, — тяжело, конечно, но бить нещадно приходится. После экзекуции дня два шелковая да любящая. А потом — опять за свое, злыдня.

— Похоже, ей нравится, когда ее лупят, — хмыкнул Лапочкин, — я таких баб много видел.

— Но это психическое отклонение! — возмутился Тернов. — А вы, вы, милостивый государь Иустин Петрович, хоть бы учиться бабу свою отправили, в воскресную школу, что ли, поумнела бы. И вы бы от своей привычки к рукоприкладству избавились. А то, знаете ли, нехорошо получается: такой видный и достойный человек, а так низко пали.

— Нам выше никак нельзя, — понурился Иустин, — посмешищем окрестным станешь. Да и я битую жену еще больше жалею.

Тернов досадливо махнул рукой и встал. Поднялся и посетитель.

— Я могу идти?

— Ступайте, голубчик, ступайте, — Тернов потерял интерес к свидетелю, — если что интересное вспомните, увидите или услышите, не сочтите за труд оповестить.

— Всенепременно, ваше высокоблагородие, не извольте сомневаться. — Пятясь задом к дверям, Иустин мелко дергался склоненным корпусом вниз, в голосе его звучало ликование.

Когда дверь за посетителем закрылась, следователь исподлобья взглянул на Лапочкина.

— Что скажете, Лев Милеевич?

Лапочкин потер ладони и тихонько засмеялся:

— Очень интересное дельце вырисовывается, ваше высокоблагородие. Чую, прославимся, если поймаем преступника.

— Как же его вычислить, преступника-то?

— Только через невесточку покойного, только через невесточку. Я, как услышал, что она в меблирашках обитает, сразу шуганул, к канцелярскому телефону. Позвонил в адресный стол, кто такая, спрашиваю? Мне отвечают — дочь помещика из Саратовской губернии. Девица достойная. А потом и в меблирашки.

— Не хочу я к ней сейчас ехать, — занервничал Тернов, — она небось в истерике лежит, а я женских слез не выношу.

— Не извольте беспокоиться, — поспешил утешить начальника Лапочкин, — девица ныне отсутствует дома.

— Как отсутствует? — удивился следователь. — Куда же она девалась? Ее же этот Иустин прямо по адресу доставил!

— Ну так то с час назад, а может, и более, — мягко подчеркнул Лапочкин. — Так мадемуазель Толмазова изволила переодеться и отправилась на выставку гигиенических средств в сопровождении двух отроков.

— Что за черт? — Глаза Тернова полезли на лоб. — А отроки-то откуда взялись?

— Видимо, и на венчании неудачном были, а потом из жалости девушку решили сопроводить. Да вы не подумайте ничего плохого, может, родня, ее земляки, видимо, еще до приезда списались.

— И все-таки, Милеич, как хочешь, но что-то здесь не то! — воскликнул Тернов. — У меня в голове не укладывается! Как в таких обстоятельствах можно ехать с мальчишками — пусть и земляками — развлекаться?

— Вы, дорогой Павел Мироныч, не принимаете во внимание один простой факт: девица-то еще ничего не знает о смерти своего Ардалиона! Считает, что жених передумал. Эка невидаль! Да в Петербурге еще миллион женихов!

— Да, — поник Тернов, — если девица Толмазова хороша собой, как говорят, то, может, и Ардалиона занудного с радостью не дождалась. Не о таком мечтала в своей глуши! Но все-таки сразу да с двумя молокососами — на выставку?

Лапочкин тяжело вздохнул:

— Эх, Павел Мироныч, не знаете вы женской души! Вот моя покойная супружница — царствие ей небесное — тоже всегда от плохого настроения излечивалась шатанием по магазинам. Ходит час, другой, мелочь какую-нибудь купит, а вернется в настроениях!

В сознании следователя мелькнула мысль, что и его Лялечка, если огорчилась, то, вероятно, опять к модистке отправилась… И вечером уже будет в хорошем настроении. Молодой следователь забыл о своих морально-нравственных терзаниях и теперь с большей снисходительностью думал о своей пламенной страсти. Чертовка Лялечка была так эротична, так магнетична! В ее ласках есть и огонь, и здоровый животный напор! Нет, решительно невозможно отказаться от встреч с черноглазой красавицей! Когда она лежала на атласном покрывале — в черном шелковом хитоне, с обнаженными полными руками и круглыми икрами, грациозно выгнув спину и опершись головой на ладонь — не было ли в ней чего-то от пантеры? Павел Миронович великолепно помнил, что именно в такие моменты его охватывала непобедимая дрожь. Будто он ожидал нападения хищника, готового разорвать его на части!

— Что же делать-то? — вынырнул из своих мыслей следователь.

— Вам, Павел Мироныч, сегодня уже пора отдохнуть и подумать. А я сбегаю еще и в меблированные комнаты, повынюхиваю что-нибудь да на красотку погляжу. Может, ниточка какая-нибудь и появится?

Тернов с благодарностью взглянул на помощника — старый служака отводил глаза, будто что-то скрывал.

— Так и поступим. — Тернов расстегнул верхнюю пуговицу мундира. — Только ответьте мне на последний вопрос, Лев Милеевич! Когда на столе покойника вы перебирали бумаги, фотографии этой Препедигны там не видели?

— Никак нет, господин Тернов!

— А ведь если покойный нашел невесту через «Флирт», у него должна быть ее фотография! Таково условие публикации брачного объявления!

— Фотографии не было. — Лапочкин явно расстроился, но ненадолго, неожиданная идея сверкнула у него в мозгу. — Может, он ее у сердца носил? При осмотре тела, в темноте, могли и упустить. И она теперь вместе с мертвецом в покойницкой?

— Позвонить туда, — Тернов выразительно поглядел на телефонный аппарат.

Лапочкин взялся за трубку, но прежде, чем ее поднять, тихо спросил у начальника:

— Вы, Павел Мироныч, думаете, убийца охотился за фотографией красавицы? Полагаете, что негодяй завладел трофеем? Похитил его у трупа Ардалиона?