Техасская страсть

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Ранним вечером Тэсс подъехала к садовому домику, в котором жил Кутс. Она не удивилась, обнаружив входную дверь открытой. Кутс не любил замков. Квартира оказалась маленькой и неуютной, хотя Кутс, по-видимому, прилагал максимум усилий для того, чтобы поддерживать в ней порядок. Три часа Тэсс чистила и убирала небольшую однокомнатную квартиру. Эти три часа были самым счастливым временем для Тэсс за последние несколько лет. Она сидела в маленькой кухне, пирог был разложен на тарелки, в кофейнике варился кофе, когда вошел Кутс.

— Прежде чем начать завывать, словно баньши. Кутс Букалев, выслушай меня. Я приехала к тебе, поджав хвост. Я была ужасной женой и ужасной матерью. Я признаю это и не вижу необходимости в том, чтобы ты говорил мне об этом. Мне очень жаль. Я поняла это, когда ты ушел из дома. Я не знала, что мне делать, и два дня проревела. Затем я полетела в Нью-Йорк, к Лейси. Я уволила домработницу и выставила «Большие Нефтяные Скважины Букалева» на торги, на послезавтра. Я никогда не говорила тебе, Кутс, но здесь, — Тэсс прижала руку к груди, — я не переставала любить тебя. — В голове Тэсс возникли слова Айви, и она продолжила. — Когда ты боролся с пожаром, я видела Кутса, за которого выходила замуж. Ты — настоящий мужчина, Кутс Букалев. Ну, а теперь что ты намерен делать? Может, попробуешь кусочек пирога?

— Подойди-ка сюда, старая рысь, — проворчал Кутс. — Что это ты с собой сделала? Выглядишь, как в день нашей свадьбы. Я все эти годы твердил, что тебе не нужна та гадость, которую ты лепила на лицо. Давай заключим сделку. Ты наращиваешь немного мяса на своих костях, и мы снова становимся мистером и миссис Букалев. Что скажешь?

— Видишь? — показала Тэсс на пирог. — Половина тебе, половина мне. У тебя есть мороженое?

— Четырех сортов, — гордо ответил Кутс.

— За нашу семью, — сказала Тэсс, поднимая чашку кофе.

Она подождала, когда Кутс выпил кофе, и с удовольствием принялась за пирог и мороженое. Тэсс довольно улыбалась. Из свиного уха шелковый кошелек не сошьешь, но кому нужен шелковый кошелек?

Когда первые порывистые мартовские ветры пронеслись над Техасом, у Амелии Ассанте случился третий сердечный приступ. Слабым, едва слышным голосом она упросила Кэри и врачей не увозить ее в больницу, а позволить остаться дома и умереть в своей постели. Они неохотно согласились; Кэри нанял сиделок, которые круглосуточно дежурили в комнате Амелии. Кэри оставался рядом с женой, изредка отлучаясь принять душ или перекусить.

Третьего марта Амелия впала в бессознательное состояние. Днем раньше, чувствуя себя немного лучше, она взяла с Кэри обещание, что он не станет звонить родственникам, пока она будет спать. Вначале он не хотел обещать ей этого, но затем согласился, потому что Амелия настаивала. Кэри знал, как Амелия боялась того, что родные не успеют к ней вовремя, рассеянные по всему свету. Она сказала, что хочет видеть перед собой лишь его лицо, когда для нее настанет время войти в главные ворота.

Теперь Кэри собирался нарушить обещание. Колмены никогда не простят ему. Им всем нужен этот последний шанс, чтобы высказать свою любовь и отдать долг.

И еще раз Судьба сотворила для Колменов чудо. Или это сделало какое-то Высшее Начало? Кэри не знал. Борнео, Гавайи, Англия, Миннесота, Япония, Нью-Йорк, Вермонт. Он обзвонил всех. Странно, но труднее всего было застать Райли, находившегося здесь же, в Остине.

Кэри молился. О том, чтобы Амелия простила его и чтобы вся семья собралась вовремя.

Шестого марта в воздушном пространстве Техаса появилось необычно много частных самолетов. Один за другим они совершили посадку на аэродром Остина. Последним приземлился реактивный самолет дальнемагистральных перелетов из Японии. Суми и Сойер упали в объятия Коула; он крепко обнял их со слезами на глазах и отвел к поджидавшему «Бронко». В Санбридже к ним присоединились остальные члены семьи.

Путь до Миранды был проделан в полном молчании. Лишь один раз Коул прервал его, извинившись перед прилетевшими раньше за долгое ожидание.

— Я подумал, что нам лучше появиться там всем вместе.

Все устало кивнули.

Увидев Кэри, Билли всхлипнула. Он попытался улыбнуться, но напрасно. Кэри выглядел осунувшимся и растерянным; он похудел фунтов на двадцать.

— Как она? — спросила Билли.

— Она спрашивала о тебе, Билли. Мне кажется, она ждала тебя. Знаете, она запретила мне звонить вам. Заставила пообещать… Вам должны были сообщить… после… Вы понимаете. Потом она начала впадать в беспамятство и звать вас. Я не сдержал слово. Позвонил вам всем.

— Могу я сейчас ее увидеть? — спросила Билли. Кэри кивнул.

Билли взглядом попросила сиделку отойти и подошла к постели. Нет, эта худая, крошечная женщина не может быть Амелией. Сердце Билли защемило от горя.

— Амелия, — позвала она. — Это Билли.

— Я ждала тебя, — голос Амелии был настолько тихим, что Билли с трудом разобрала слова.

— Я прилетела так быстро, как только смогла. Ох, Амелия, я хочу кое-что сделать. Мне нужно это сделать для тебя, — разрыдалась Билли, забыв про обещание не плакать.

Амелия вытянула руку в сторону сиделки.

— Где это?

— Здесь, миссис Ассанте. Хотите, чтобы я…

— Дай мне.

Сквозь слезы Билли не могла различить того, что сделала сиделка. Амелия судорожно сжимала белый конверт. Билли взяла его, и пальцы Амелии разжались. Билли положила конверт в карман, зная, что этого хотела Амелия.

— Здесь семья, Амелия. Они… они хотят… Пожалуйста, разреши им войти.

— Не плачь, Билли, или я тоже заплачу. Я не должна уйти со слезами, струящимися по щекам. Давай простимся, Билли.

— Амелия… Амелия… я не могу… пожалуйста, — Билли, рыдая упала на колени возле края кровати. В ту же секунду рядом с ней очутился Тэд.

— Уведи ее, Тэд, и не позволяй возвращаться. Начинай парад, хорошо?

— Слушаюсь, мэм, — отозвался Тэд, с трудом изобразив улыбку. Он понимал, чего стоили Амелии ее бравые слова. Он слышал ее прерывистое, натужное дыхание, когда наполовину выносил, наполовину вытаскивал Билли из комнаты.

Они зашли, один за другим, чтобы отдать последнюю дань уважения. Кэри был последним.

Сиделка, державшая руку на пульсе Амелии, кивнула. Кэри заключил жену в объятия, рыдания рвались у него из горла. Она так тихо дышала, что он едва слышал это. Он должен был сказать что-то, что Амелия могла бы унести с собой в вечность, что-нибудь значительное. Слова, которые подвели бы итог их совместной жизни. Но все, что он мог сделать, это лишь крепче обнять ее.

— Жди меня, Амелия, — шепнул он, и ему показалось, что она кивнула в ответ.

На лице Амелии отразился такой покой, что Кэри понял, что она покинула его. Он осторожно опустил тело жены на постель. Низко наклонившись, он поцеловал ее глаза, рот, руки.

— Жди меня, Амелия, — прошептал он во второй раз.

Охрипшим голосом Кэри сказал семье, что Амелия ушла с миром. На глазах у всех появились слезы, раздались рыдания. Неожиданно, словно ниоткуда, к Кэри вернулись силы, его голос стал твердым и резким.

— Перестаньте. Именно поэтому Амелия не хотела, чтобы я вам звонил. Она не хотела, чтобы ее оплакивали подобным образом. Я нарушил свое последнее обещание, данное ей, по эгоистическим соображениям, ради всех нас. Пожалуйста, не усугубляйте мою вину. Амелия этого не хотела.

— Что с организацией похорон? — спросил, поколебавшись, Тэд.

Кэри подошел к столу. Взяв бумаги, он передал их Тэду.

— Все здесь.

Когда Тэд вышел, к Кэри подошли Райли и Коул.

— Я попросил Джонкил приготовить все спальни в Санбридже, — спокойно сказал Райли.

— Сегодня мой лень рождения, — шепнула Сойер Коулу. — Пожалуйста, не напоминай никому об этом, хорошо?

— Как хочешь. Думаю, нам лучше уйти. Не знаю, сможет ли кто-нибудь из нас сдержаться… когда ее будут выносить.

Рэнд остался с Кэри, обещав заехать в Санбридж, когда все приготовления будут закончены. Кэри невидящим взглядом наблюдал за тем, как Джулия выводила семью из квартиры.

Вечерние телевизионные новости сообщили о смерти Амелии Колмен Ассанте. Весть об этом появилась на первых полосах утренних выпусков газет. Желающие отдать дань памяти могли сделать это с семи до десяти часов вечера следующего дня. Церковные службы были назначены на восьмое марта. На панихиду не допустили никого, кроме членов семьи.

В церкви и яблоку негде было упасть. Губернатор, вице-губернатор, представители Вашингтона, друзья Тэда, друзья Амелии — половина штата Техас собралась, чтобы почтить память Амелии и отдать последнюю дань уважения.

Семья держалась вместе, не давая горю вырваться наружу.

На холме, за Санбриджем, гроб Амелии установили над свежевырытой могилой. Члены семьи собрались вокруг, священник прочитал выбранный Амелией псалом. Коул стоял дальше всех, в ногах гроба. Дюйм за дюймом он медленно отступал назад, пока не оказался на могиле старого Сэта. Коул глубоко вонзил каблуки в мягкую землю могилы, лицо его окаменело. Никакой торнадо не смог бы теперь сдвинуть его с места. Билли встретилась с ним взглядом. Они поняли.

Колмены уходят, как и приходят, полные скорби и печали. Их стало меньше на одного.

Ровно через месяц после смерти Амелии Коул Таннер проснулся среди ночи, весь в поту. Он лежал на смятых простынях, стараясь понять, что его разбудило. Насколько он помнил, кошмар ему не снился. В квартире не было ни жарко, ни холодно. Где-то, в каком-то месте, случилось что-то плохое. Коул взглянул на часы: три часа утра.

Сон не шел к нему. Коул пошел на кухню чтобы сварить кофе. Сидя за столиком со стеклянной столешницей, он наблюдал за кофеваркой и не мог избавиться от мысли о том, что произошло нечто непоправимое. Мысленно Коул перебрал всю семью.

Не приняв душ, натянув на себя одежду, в которой провел предыдущий день, Коул схватил бумажник, ключи от машины и выбежал из квартиры. Забытый кофе бурлил в кофейнике.

Через двадцать минут машина Коула стояла перед Санбриджем. Коул долго смотрел на дом, пытаясь понять, зачем он сидит здесь в три часа сорок пять минут утра. У него даже не было ключей, он вернул их Райли в Рождество, но в машине по-прежнему оставался ключ от гаража. «Все это ерунда какая-то, Таннер, — пробормотал Коул. — Поезжай домой и ложись спать». Вместо этого он вставил ключ. Дверь гаража скользнула вверх. Коул выключил двигатель и вошел в гараж, фары машины освещали ему путь.

Вначале он проверил паровой котел. Все, казалось, было в порядке. Коул пошел по комнатам, включая и выключая по пути свет. Райли отключил от розеток все приборы. Коул обошел дом во второй раз, чувствуя себя полным дураком.

Вернувшись в кухню, он был убежден, что поступил правильно, передав Райли свою часть Санбриджа.

Коул поежился.

Он присел к старому столу, которому было столько же лет, сколько и дому. Интересно, подумал Коул, сколько раз за этим столом собирались люди? Нет, ни один человек, находясь в здравом уме, не станет сидеть в холодном, пустом доме, который к тому же еще ненавидит, в четыре часа утра. Однако, забавно — Коула не покидало странное ощущение того, что он должен что-то сделать.

Он встал и открыл заднюю дверь. Внутрь ворвался порыв ветра, более теплый, чем воздух в остывшем доме. Коул вздрогнул. Включил фонарь над крыльцом. Двор ожил. Слева стояли две пустые молочные бутылки. Под козырьком висело засохшее птичье гнездо. Ничего.

Через библиотеку Коул прошел в главный холл. Проверил, крепко ли заперта передняя дверь, затем отдернул тяжелые шторы на окне и осмотрел двор и подъездную дорогу. Задергивая шторы, Коул заметил возле ног белый конверт. Он нагнулся и поднял его. Когда Коул рассмотрел, что держал в руке, сердце его на секунду остановилось. Письмо Райли к дедушке — то, которое он собирался написать, когда они спустились с холма. Наверное, Райли оставил письмо на столике, чтобы Джонкил отправила его утром, но что-то смахнуло конверт на пол.

Теперь Коул понял, почему Райли постоянно спрашивал, не получал ли он известий от дедушки.

На следующий день Коул стоял перед дверью дома Хасегавы. Глаза его покраснели, он был не брит и встревожен. Коул нашел семью в саду Дзэн, собравшуюся вместе, с опущенными головами. Он отыскал взглядом Суми. Она, казалось, не удивилась его внезапному появлению.

— Где он? Я не опоздал? — хрипло спросил Коул.

— Он поднялся на вишневый холм. Не следует ходить туда, Коул. Мы должны уважать волю моего отца.

Коул осмотрелся. Члены семьи Хасегавы сидели, опустив глаза, никто из них даже не поднял головы при его появлении. Коул понял, что Суми говорит за всех. Она возмущенно сказала:

— Мы обещали ему, что останемся в саду!

— Ну, а я не давал обещания. У меня есть кое-что для него, и он должен это увидеть. Дай мне пройти, Суми.

Коул побежал изо всех сил. На тропинке остались следы от трости старика. Взобравшись на холм, Коул остановился, тяжело дыша. Что, если он опоздал?

— Мистер Хасегава, это Коул. Я не член вашей семьи и не давал обещания не подниматься к вам. Я принес вам это, — сказал Коул, протянув письмо. Слова сорвались с его губ столь поспешно, что он засомневался, сказал ли он их вслух или всего лишь подумал. — Я знаю, когда Райли написал вам это письмо. Вы поняли меня?

— Каждое слово, Колмен-сан. В письме нет необходимости. Я знаю, что творится в сердце моего внука. Я понял это, когда он обратился ко мне за помощью. Я благодарю вас за тот долгий путь, что вы проделали сюда. Пожалуйста, спуститесь к моей семье. Осушите их слезы и попросите не горевать.

— Нет, — горячо воскликнул Коул.

— Вы отказываете мне?

— Человек не должен умирать в одиночестве.

— Это не мой путь.

— Теперь — ваш. Если бы здесь был Райли, вы позволили бы ему остаться. Я — вместо него. Он послал меня, — солгал Коул.

— Я знал, что вы придете, Колмен-сан. Мне было видение, до того, как я поднялся на холм. Кажется, это случилось вчера. Я слышал звук ваших шагов. Для умирающего у меня отличный слух.

Разговор отнимал у старика силы. Он тяжело дышал, но все равно пытался говорить. Он впал в легкое забытье. Голова старика слегка раскачивалась на тонкой шее.

— Ты чувствуешь запах вишен, Райли?

Коул моргнул.

— Да, дедушка. — Он не обращал на него внимания до этого момента. Коул заметил лишь розовые цветы.

— Ты отнесешь это бесполезное тело к подножию холма, внук?

— Я отнесу твое тело к подножию холма, дедушка, — ответил Коул.

— Покроют ли это бесполезное тело лепестками вишен?

— Если ты этого хочешь, дедушка, — Коул смахнул набежавшие слезы.

— Подойди ближе, Райли. Я не вижу тебя.

Коул шагнул вперед.

— Я здесь, дедушка.

— Я знал, что ты придешь. Я молился об этом.

Коул почувствовал подступившую слабость. Он должен передать Райли последние слова деда, даже если это будет предсмертный бред.

— Мне нужно знать, дедушка, что ты простил меня. Что ты понял, что со мной произошло.

Тихим, дрожащим голосом старик ответил:

— Я простил бы тебе все на свете, внук. Если ты счастлив, то я счастлив тоже. Это ты должен простить старого глупца за то, что он отвернулся от тебя и эгоистично занялся своей болезнью. Скажи, что ты прощаешь меня, чтобы я мог спокойно присоединиться к твоей матери и бабушке.

— Я прощаю тебя, дедушка. Пусть твой дух и дух моей матери и бабушки всегда охраняют меня. — Суми однажды рассказала Коулу, что эту фразу дети говорят умирающим родителям. Слава Богу, он не забыл ее.

Когда старик в последний раз закрыл глаза, Коул подошел к мертвому телу и перенес его под вишневое дерево. Он наклонил большую ветку и встряхнул ее. Нежные розовые цветы грациозно слетели с нее и опустились на старика.

Коул плакал, когда поднял на руки дедушку Райли. Старик весил не больше маленького ребенка.

Коул понял, что солгал Райли: спускаться с холма не легче.

Так тяжело ему не было за всю его жизнь.