Глава 16 (Ч. 1)

Единственно хорошее, что породила война, — в товарищество!

Э. Ремарк.

Твою ж мать, Гавр! Ну как так-то? Блин, истинно говорю вам, инициатива наказуема. Я же надеялся в стрельбе потренироваться без пытливых глаз Крона. Хотя полученные пять минут назад новенькие карабин Мосина и воронёный наган несказанно грели мне душу, внутри всё же зрело беспокойство. Ибо видел я это оружие раньше лишь на картинках. Эх, мне бы Макарова или Калашникова. Я бы стрельнул, да и неплохо стрельнул. Тряхнул стариной, так сказать. А тут… И чего вылез, дилетант?

Панические мысли крутились в моей бедовой голове по кругу. Стараясь не отставать от идущих впереди фельдфебеля и штабс-капитана, я тащил на плечах порученные мне оружейником два патронных ящика, которые под уважительным взглядом Мефодия Фомича решительно узурпировал.

Мне решительно нужно было набирать очки у этого рассудительного фельдфебеля. Похоже, дядька он правильный и в помощи никогда не откажет. Тем более, для общего дела.

Но что же со стрельбой делать?

Хотя чего это я? Откуда у крестьянского сына, пусть и проживающего с отставным военным, может быть мосинка? Максимум охотничья берданка с расстрелянным стволом. А тот однозарядный карамультук для меня тут вряд ли отыщется. Значит, я могу, ничуть не стесняясь, попросить показать мне, как и что делать с творением незабвенного генерал-майора.

Но судьба-затейница распорядилась по-своему. Едва мы свернули от ровных рядов палаток в сторону стрельбище и стали приближаться к навесам, под которыми были сколочены столы для разборки и ухода за оружием, как в глаза мне бросилась знакомая группа солдат в папахах, которую мне довелось наблюдать совсем недавно. У не те ли это сибиряки, о которых упоминал штабс-капитан.

Унтер, что курил немного в сторонке от своих солдат, при нашем приближении встрепенулся и рысью двинулся навстречу. За пять шагов до сближения он перешёл на строевой шаг и вскинул руку к папахе. На его обожжённом лице не дрогнула ни одна чёрточка.

— Господин штабс-капитан, особая группа стрелков 21-го сибирского полка, откомандированная в Самарский штурмовой батальон для занятий по стрельбе, готова! Старший унтер-офицер Ложкин!

— Вольно, Ложкин! — махнул рукой в перчатке Крон, — с фельдфебелем Арченко вы уже знакомы. А этот новобранец — рядовой Пронькин, Гаврила, кстати, тоже сибиряк. Он вам поможет с подготовкой, вот и патронов принёс. Лишние руки всегда пригодятся.

— Так точно, вашбродь! — снова козырнул Ложкин, — Пронькин, за мной! — и развернувшись, также рысью побежал к своим. Я решил не отставать и стал его нагонять, да не подумал и едва не снёс его, когда он резко остановился под навесом.

— Эх ты ж, тетеря! Не дрова несёшь! — послышалось со всех сторон. Стрелки дотягивали свои самокрутки, туша их в ладонях. Меня тут же накрыла волна запахов чеснока, махорки, сырого шинельного сукна и ядрёного пота.

— Здравия желаю, братцы! — улыбнулся я, аккуратно кладя ящики на один из грубых столов.

— И тебе не хворать. Ты чё малой, побарагозить решил маленько? — один из стрелков выступил вперёд и переставил верхний патронный ящик рядом с нижним, — ого, да ты бравенький солдатушко-то. Ишь, сам два ящика припёр. Да ещё бегом! Эдак пупок развяжется.

— Ничё, ничё, дядько. Я ещё и тебя с этим ящиком подыму! — подмигнул я стрелку.

— Откель будешь, паря? — унтер положил мне руку на плечо, заглядывая в лицо.

— Томская губерния, село Михайловское. Из переселенцев мы, с Волги.

— А-а-а, сусед, значить. И то хорошо. Ладноть, вожгаться некогда. Давай, малой, клади сюда свою винтовку, — унтер указал на отдельно стоящую грубую деревянную пирамиду с пропиленными ячеями для винтовок, — Гринько! — Ложкин подозвал того самого стрелка, что снимал ящик, — растолкуй мальцу, что с патронами делать. Да шибче разберите первую сотню. Надо штабсу товар лицом казать.

— Есть! — кивнул Гринько и махнул мне рукой на один из ящиков, — хватай, паря, пойдём вон туды, — он указал на расстеленный на снегу брезент, поверх которого была постелена шинель. Достав из-за голенища широкий охотничий нож, солдат ловко, без лишней суеты, поддел крышку ящика, под которой располагались две герметичные оцинкованные металлических коробки. Одну из них Гринько вскрыл так же легко: на расстеленную шинель легли завёрнутые в вощёную бумагу патроны. Разорвав одну из пачек, солдат взял один из патронов, демонстративно потрогав подушечкой большого пальца остроконечную пулю и показал её Ложкину, — господин унтер-офицер! — Охтинские, как и просили.

— Любо, Гринько, приступайте!

И мы начали «работать». Точнее, больше работал Гринько, поясняя по ходу дела свои действия. Каждый патрон придирчиво осматривался на предмет дефектов, помятостей, смещения капсюля. А также протирался масляной ветошью.

Дело было нехитрым, поэтому я внёс по ходу собственные коррективы. Благодаря высокой чувствительности мышечных проприорецепторов из-за физиологической модификации, вызванной влиянием нейротрона, я, помимо нарастающей физической силы стал замечать, что могу определять вес предметов с точностью до десятых долей грамма. В самом начале мне нужен был какой-нибудь эталон, что без труда удалось осуществить в аптеке лазарета. Тамошне весы идеально подходили для этого.

Заучивая по ночам немецкие слова, я часто бездумно играл с гирьками. Это хорошо помогало сосредотачиваться. Неожиданным результатом чего и стала подобная весовая способность. Теперь же я, протирая патроны, старался складывать в отдельную кучку те, что почти не отличались весом. Понятно, что в пределах одного знака после запятой. Разнообразя скучное занятие, я не забывал поглядывать на штабс-капитана и унтера стрелков, которые выйдя из-под навеса что-то неспешно обсуждали в сторонке, поминутно указывая в сторону расставленных на стрельбище мишеней.

— Ты чё, паря, ворон считаешь? — дёрнул меня за рукав шинели Гринько, — по кучкам зачем-то разложил патроны. Велено же было только не траченные выбирать.

— Так я и выбирал, только вот эти ещё и весом от основных отобранных отличаются. Поменьше будут. Меня дядька перед охотой учил такие откладывать. Да и вообще, мы сами навеску пороха в патроны завсегда делали. Так надёжней.

— И что, справный охотник дядька твой?

— Был справный. Не чета мне. Из берданки двумя выстрелами секача клал.

— Хм. Любо. А чего «был»?

— Так помер. Замёрз в тайге после Рождества.

— Звиняй, паря. Царствие Небесное, — покачал головой Гринько.

— Так, сотни три насобирали. С лихом. Давай, вот сюды ссыпем, — он подставил небольшой мешок с подвёрнутыми краями, — пошли, будем обоймы набивать.

На набивание ушло ещё четверть часа. На этот раз помогали уже все стрелки.

— Пронькин, ко мне! — фельдфебель заметил, что я маюсь, оказавшись без дела, — бери свой карабин, две обоймы и дуй вон к тому окопу. Пристреливать из него будем. Там и позиция, и тисочки нужные с накладками установлены. Старший унтер-офицер Ложкин! — командир стрелков обернулся на вызов начальника цейхгауза, — выделите рядовому Пронькину кого-нибудь из своих стрелков для помощи в пристрелке. Пусть разъяснит что, да как, а потом присоединится к вам.

— Есть, господин фельдфебель! — Ложкин смерил меня взглядом с ног до головы, пробормотав: «Экий медведюшко ты, Гаврила. И вроде роста не великого. Гринько не подойдёт, помельче будет. Надо твоей комплекции и веса. Анисим! Анисим!!! Ядрить тя за ногу! Помоги молодому пристреляться.»

От группы стрелков отделился мужчина лет тридцати, действительно сравнившийся со мной ростом и шириной плеч.

— Чей карабин-то у тебя паря? — спросил он угрюмо.

— Э-э-э, как это «чей»? Мой, системы Мосина.

— Ясное дело, что Мосина. Ствол завода какого. Новый же. Надоть знать, с чем вошкаться придётся.

— А-а-а… — меня выручил фельдфебель: «Сестрорецкий ствол, братишка. Не сумлевайся. Хорошей выделки. Сам проверял.»

— Ну-ну, — покивал головой Анисим, — топай за мной, земляк.

И мы приступили к пристрелке. Если бы меня предупредили, что Анисим вынет у меня всю душу своими придирками, я бы трижды подумал, идти ли с ним или плюнуть и попросить пристрелять оружие без меня. Но в итоге часа через полтора, когда я вполне уяснил на практике что такое «горячая» и «холодная» пристрелка, определение средней точки попадания и другие премудрости этого процесса при наличии открытого прицела, бинокля, кустарных тисочков, чем был оборудован окоп. Ну и, естественно, мишенями на сто, двести и четыреста метров.

Я терпеливо исполнял всё, что требовал от меня Анисим. Даже чистку ствола, которую за полтора часа мне пришлось проводить шесть раз. После пристрелки стреляли мы, в основном из окопа, с упором на мешок с песком и из положения лёжа. Причём, Анисим, молча понаблюдав, как я стреляю, порекомендовал изготовку «по-эстонски», то есть с правой ногой, согнутой в колене.

В процессе стрельбы мой наставник почти не пользовался словами. Я лишь слышал одобрительное хмыканье и неудовлетворённое сопение, да изредка необидные шлепки заскорузлой ладонью по моему затылку, локтям, пинки по ногам и разок по заднице. Но всё это пользы для, а не глумления над новичком ради.

Мы расстреляли более сотни патронов. Шаровары мои и куртка под шинелью были уже мокры от постоянного напряжения и досады на себя. Но я не сдавался. Не радовало даже то, что моё зрение позволяло резко приближать необходимую точку попадания пули, даже если она находилась на четырёхстах метрах. Полагаю, если бы мы стреляли на большую дистанцию, то и там мне несомненно удалось рассмотреть все детали попадания. Поразительно, но даже при промахах я замечал, куда ударяла пуля. Не то чтобы время замедлялось, но малейшие детали: фонтанчик песка, отлетевший камень, треснувшая веточка, — всегда попадали в поле зрения. Независимо от расстояния. Достаточно было всего лишь сосредоточиться. Я даже пару раз позволил себе с учётом увиденного откорректировать последующие выстрелы. Что привело к успешному попаданию в нужную часть мишени, отозвавшееся со стороны моего наставника одобрительным похлопыванием по плечу.

Лишь однажды Анисим не сдержался и обматерил меня вполголоса. Это случилось, когда я заикнулся с вопросом, почему мы не стреляем на восемьсот и тысячу метров.

— Эх, паря, паря, не стоит лезть в попы, едва начав петь в церковном хоре. У тя чё? Карабин? Во-о-т! Кар-а-б-ин! — по буквам произнёс стрелок, — ты штурмовик, тетеря! Тебе на войне не в окопе большей частью сидеть придётся, да не в штыковую ходить. Твои дистанции сто, двести да четыреста. А ты хочешь и рыбку съесть, и на ёлку влезть. Так, штаны порвёшь, Гаврила. Научись пока в неподвижную мишень на этих дистанциях попадать хотя бы в половине случаев.

— Но вы же, дядько Анисим, ведь научились! — сорвалось у меня от досады.

— Знаешь, что, племянничек. Я те так скажу. Душа в винтовку вселяется лишь тогда, когда её берёт в руки стрелок, и именно от него в первую очередь зависит результат стрельбы.

— Так чего же мы целых полтора часа делали? — резонно спросил я.

— А ты и не понял, Гаврила. Вроде и не дурак. Стрелка из тебя, охотничка томского доморощенного лепить начали! — улыбнулся неожиданно широко Анисим. Так, наверное, мог бы улыбаться чугунный утюг или деревянная колода.

— Ну и как, чего-нибудь получилось? — чувствуя, что краснею, поинтересовался я.

— Поживём — увидим, паря. Ладно, хорош лясы точить. Пойдём, поглядишь, как настоящие стрелки исполняют цели.

Мы выбрались из окопа, предварительно уложив в ящик для сохранности от влаги бинокль, тиски, подстилки и мешочки с песком.

Отряд сибиряков под командованием фельдфебеля к нашему приходу уже начал стрельбу. Вооружённые мосинками с примкнутыми штыками, солдаты выполняли поражение мишеней в положении с колена. Со стороны казалось будто все они заняты неспешным размеренным делом, настолько все их движения были неторопливы, похожи одно на другое. Стреляли не по команде, вразнобой.

К нашему возвращению судя по лежащим на вещмешках отстрелянным обоймам сибиряки успели выпустить по два десятка пуль.

Фельдфебель, старший унтер-офицер и штабс-капитан стояли к нам спинами. Подходя, я услышал обрывок их беседы.

— А как вам такое, Мефодий Фомич?! — горячился Крон, — дело ещё в русско-японскую было, стрелки 2-го Дагестанского конного полка столкнулись в Китае на Долинском перевале с превосходящими силами японцев. Охотничья команда тогда, будучи пешими, перебила почти всех японских офицеров в наступающих колоннах. Тогда охотники стреляли из-за укрытий парами. Примечательно, что один прицеливался в верхнюю часть тела, а второй — в среднюю. Стреляющие одновременно нажимали на спусковой крючок, и всякий раз одна из выпущенных пуль достигала цели! А? Каково? И без всех этих оптических прицелов, заметьте. Имея лишь штатные винтовки!

— Часть правды в этом есть, ваше благородие. Слышал я и о том, как метким огнём в агусте 1914-го наши лейб-пехотинцы полностью уничтожили 2-ую австро-венгерскую кавалерийскую дивизию. Справедливости ради следует сказать, что там и пулемёты были. Но снайперские прицелы значительно облегчают стрельбу. Все эти «герцы», «райхерты» и прочие изобретения, что в нашей армии буквально наперечёт, у немцев выпускаются тысячами. Сам же я, будучи не первый год в оружейном деле, и увидел-то их только на трофейных «манлихерах» и «маузерах».

— Ваша правда, господин фельдфебель, — сиплый голос Ложкина звенел от напряжения, — нас же к вам особым приказом из 3-го Сибирского полка откомандировали. Не далее как месяц тому назад, в феврале, на Млавском направлении у Прасныша попали мы в переделку. Бои шли горячие. Тогда от снайперского огня много наших полегло. В том числе и офицеров. Ну, его высокоблагородие господин полковник Добржанский Владимир Александрович и порешили отобрать, значит, лучших стрелков из таёжников. Набрался целый взвод охотников. Мы тогда неделю с передовых позиций гансов били. По подсчётам не меньше роты солдат и офицеров к архангелам отправили, прости Господи. Да только присмирел германец тогда, ой, присмирел. Напужали мы тогда ихних снайперов. Позиции ставили всё больше вот эдак, — мы, наконец, подошли с Анисимом вплотную, и я успел заметить, как унтер-офицер рисует на земле шомполом линию окопов и позиции снайперов, примерно под углом 30–40 градусов, — это ещё с охотничьих ухваток привычка: бить пушного зверя в висок. Вот и мы их, значица, фланговым огнём.

— Изрядно! — воскликнул штабс-капитан, — не слыхал ранее про такое. Ну что, поглядим чего твои стрелки исполнили? Мефодий Фомич, мишени все новые поставили, как я просил?

— Обижаете, Август Карлович!

— Извините, волнуюсь… — все замерли, боясь произнести хоть слово, пока штабс-капитан обозревал в бинокль результаты задания, выданного сибирякам.

Пауза затянулась.

— Позвольте, старший унтер-офицер Ложкин, не знаю, как вас по имени-отчеству…

— Иван Кузьмич, ваше благородие.

— Иван Кузьмич. Это впечатляет. Нет, правда. Мне на многих соревнованиях по стрельбе приходилось бывать. И в Ораниенбауме так же. Но ваши стрелки… Можно, конечно, подойти поближе и посчитать пробоины в досках. Полагаю, это лишнее. Они кладут все пули в двухвершковый круг мишени! И это на четырёхстах метрах, с открытым прицелом. Признайтесь, вам чёрт ворожит, Иван Кузьмич?!

— Не так чтобы чёрт, ваше благородие, но…гхм, без духа-хозяина тайги никак, — замялся старший унтер-офицер.

— Да хоть бы и чёрт, Иван Кузьмич! Раз там, — он поднял указательный палец, — мою просьбу услышали и удовлетворили, значит, поняли её важность. Вы становитесь особой охотничьей командой стрелков в составе моего батальона и подчиняетесь непосредственно мне и начальнику штаба. Сегодня же напишу представление вам на фельдфебеля, господин старший унтер-офицер! А стрелкам вечером разрешаю отпраздновать сие событие, для чего из батальонной кассы будет выделено на стол двадцать рублей. И это только аванс нашей будущей совместной службы на благо отечества!

— Радыстаратьсявашбродь! — уже выстроившиеся в шеренгу стрелки дружно рявкнули в ответ на слова штабс-капитана. Эхо прокатилось по ложбине, вспугивая ворон, рассевшихся на балках навеса.

— Молодцы! Орлы! Значит так, Мефодий Фомич, с сего дня выдавать стрелкам команды патронов сколько потребно для поддержания способности к точному бою. Я по этому поводу особую бумагу напишу. Пусть командиры рот подадут списки тех солдат из личного состава, кто способен к меткой стрельбе. Будем натаскивать на германца. Чую, снайперы их нашим штурмовикам много крови попортить смогут. А у нас супротив их хитрой морды и своя кочерга с подвывертом найдётся! А? Пронькин, как считаешь?

— Так точно, господин штабс-капитан!

— То-то… кстати, — он развернулся к Анисиму, — как Гаврила отстрелялся, не уронил честь земляка?

— Задатки есть, ваше благородие. Учить надо, — кратко резюмировал мой инструктор. Уф, слава богу, не опозорил перед штабсом.

— Отлично. Значит, рядовой Пронькин, будешь приходить и тренироваться вместе со стрелками. Я твоему командиру скажу. Да, жди сегодня вечером меня и начштаба на свой инструктаж. Поглядим, чему ты наших санитаров учить собрался.

— Есть! — только и смог сказать я. По крайней мере, хотя бы будет возможность узнать судьбу записок Вяземского, что я отдал больше недели назад Крону для передачи по команде. Да и коктейлю Молотова пора появиться на свет. Всё, что я мог своими кустарными усилиями, уже сделал. Дальше пусть у Крона голова болит.

— Перед ужином зайди Пронькин за первой партией ремней на жгуты в батальонную швальню. Я сейчас попрошу, пусть десятка три сделают тебе для занятий, — шепнул мне начальник цейгауза, уходя вместе с командиром батальона.

— Спа… — хотел я поблагодарить фельдфебеля, — но тот уже не слышал. Сбоку подошёл унтер Ложкин и Анисим с Гринько.

— Ну чё, Анисим, набарагозил чего Гаврила, али есть с чем кашу варить? — унтер и стрелки, окружившие меня, улыбались.

— Есть, Кузьмич. Прицел держит ровно, словно скала. Дыхание не сбивает. Никакого мандража. Хоть вместо тисков для винтовки приспосабливай. Востёр, хорошо цель видит. Доводит правильно, не рыскает. Чуйка у его есть. Развивать надоть. Целится обоими глазами, не жмурится, не моргает при выстреле. Вобчем, надо помочь земляку. Авось чего и выйдет.

— Да? — с совершенно иным интересом глянул на меня унтер, — что ж, тогда и вправду приходи к нам на стрельбы. Не пусто время проведёшь. Ну что, а теперь не худо бы и животы набить? — унтер обратил внимание моё и стрелков на кстати раздававшийся сигнал горна.

* * *

Столоваться стрелков определили вместе с сапёрами и связистами. Прибился и я к их весёлой компании. Нравилась мне их спокойная простота с безобидными шутками-прибаутками. Поражён я был и той внимательностью, с которой, оказывается, вёл меня Анисим. Я всё считал, что он, возясь со мной, от скуки помирает, да злится. А он, жучара, оказывается, разбирал меня по винтику, как стрелка. Я и не знал, что, целясь, не прищуриваю один глаз. Видимо, способность моего зрения требует бинокулярности. Интересно, а насколько моё ночное видение может стать подспорьем в стрельбе. На дальность эту способность я ещё не проверял.

Ох, мне, чем дальше в лес, тем больше я вешаю на себя второстепенных задач. Скоро из-за увлечённости боевыми качествами об основной цели забуду. Кстати, удивительно, что никто из сибирских стрелков, ни оружейник, ни сам штабс-капитан не являлись анаврами. При этом, я абсолютно уверен, были людьми неординарными.

Мокрый снег с дождём, разгулявшийся к обеду, загнал нас с котелками в палатку связистов. Туда же затащили и ящики, чтобы было на чём сидеть. Устройство палатки почти не отличалось от карантинной. Разве что все койки были заняты. Такой же примитивный очаг, немедленно растопленный сибиряками, начал вскоре согревать палаточное пространство. Сырые шинели для удобства решено было снять на просушку.

Котелки, наполненные пшённой кашей, щедро сдобренной свиными шкварками, издавали умопомрачительный аромат. Вкус сероватого хлеба, выданный каждому солдату изрядным куском, вызывал обильное слюноотделение уже после первого укуса.

В сумраке палатки, едва-едва разгоняемом светом масляной лампы, было уютно. Сибиряки, обойдясь короткой молитвой, дружно перекрестились и заработали ложками. Я поставил два свободных котелка с водой на металлический лист очага, оказавшийся слегка погнутой заслонкой от русской печи с одной обломанной ручкой.

Следовало закреплять зародившуюся солдатскую дружбу с сибиряками. По такому случаю моя тяга к сладкому оказалась как нельзя кстати. Под одобрительные взгляды стрелков я достал из-за пазухи припасённый кулёк с чайной заваркой, сахар и изрядный свёрток медовой пастилы, закупленной ещё в Уфе.

Чай пили чинно, из железных кружек, сберегая каждый глоток, каждую частицу сладости и тепла. Котелки с заваренным чаем уютно устроили на ящике, прикрыв мешковиной. За пологом палатки не утихал ветер, загнавший батальон по норам. В свете фонаря лица стрелков казались угрюмыми, тени на скулах и под глазами делали старше этих, в общем-то, довольно молодых мужчин. Заскорузлые пальцы ловкие и умелых рук стрелков шутя крошили большие куски рафинада.

Взгляд мой скользнул по гимнастёркам стрелков. Почти у каждого были какие-нибудь награды. И если Георгиевские медали и кресты, которых у моего инструктора оказалось целых два, были мне знакомы, то здесь я впервые увидел у некоторых солдат странные знаки: перекрещённые винтовки с лавровым венком и подвешенный снизу то ли медальон, то ли брелок с надписью: «За отличную стрельбу».

— Не будешь филонить, паря, и тебе столько навешают! — хохотнул Гринько, заметив мой интерес и шевелящиеся губы. У этого стрелка таких знака было два: один под другим.

— Постараюсь, — ответил я, за что удостоился одобрительного гогота сибиряков.

Загрузка...