Тень Миротворца

Глава 23

Сознание возвращалось медленно, в основном благодаря массе разнообразных и неприятных физических ощущений. Казалось, болит каждая мышца, каждый сустав и даже каждый орган в моём теле. Осознав, что вокруг ночь, я поначалу запаниковал, но потом сообразил, что пролежал без сознания весь световой день.

Слух ко мне давно вернулся, но никакой канонады или других звуков ближнего или отдалённого боя не было. Дно оврага, где я пришёл в себя, претерпело множество изменений рельефа: вырванные с корнем кусты, камни, отвалы земли.

Похоже, взрыв склада снарядов тяжёлой артиллерии явился гораздо более значительным, ожидаемому эффекту. Моему отряду удалось устроить настоящий конец света в отдельно взятой локации. Ну что ж, похоже, мне снова повезло выжить. Это уже третий раз за сутки. Надо бы поэкономнее с лимитом удачи.

Интересно, солдатам из моего отделения удалось уйти достаточно далеко? Фора-то у них была немного больше…

Итак, место действия то же. И для начала, неплохо бы узнать который теперь час. Своими часами я так и не обзавёлся. А вещь нужная.

Ночное зрение, как обычно, работало исправно и мне удалось провести ревизию имеющегося имущества. Остатки изорванной грязной тряпки, в которую превратилась гимнастёрка, выданная каптенармусом, буквально сползли с меня, словно истлевший саван. Английская разгрузка, с честью выдержала испытание, впрочем, как и трофейный рюкзак, несмотря на то, что во многих местах он был побит пулями и осколками.

Чтобы немного прийти в себя, я начал набивать патронные сумки, но вскоре поймал себя на мысли, что занимаюсь бесполезной работой. Расщеплённый пулей приклад карабина красноречиво говорил сам за себя. Увы, я так и не применил навыков, которым меня обучили сибирские стрелки.

Зато револьвер оказался в целости и сохранности, да и сотня патронов к нему, которая благополучно перекочевала в патронные сумки на замену карабинным. Я с недоумением вынул из сумки единственную почему-то оставшуюся гранату. Ладно, пригодится.

Холодное оружие также пережило все приключения без потерь. Даже бебут, так и проболтавшийся в ножнах за спиной бесполезной ношей. За что и был поощрён переездом на поясной ремень. Обе лопатки сгинули ещё там, в немецких окопах. Одну я то ли потерял, то ли у меня её просто выбили из руки. А у второй треснул черенок от особо жёсткого удара.

Основание бронежилета на ощупь напоминало драную тряпку, хотя пластины, судя по всему, были целы и даже находились на своих местах. Эх, какие всё-таки золотые руки у Семёна! Не знаю, удастся ли ещё свидеться и отблагодарить.

Пока возился с амуницией, на востоке забрезжил рассвет. Вот и решение вопроса о времени. Значит, около семи часов. Теперь следует решить, куда мне выдвигаться?

По военной логике — к своим. То есть, на восток. Наши уж точно после такого не должны были отступить, но на всякий случай я лучше обозников каких-нибудь найду или тыловую службу, чтобы справиться, где мой батальон.

Стоп! Отставить! Гавр, очнись! Хватит играть в солдатиков!

Всё, что мог и не мог, ты для этой реальности сделал. Пора и честь знать! Предварительная цель достигнута, осталось определить направление, что приведёт меня к Демиургу.

Я глубоко вдохнул и выдохнул, успокаивая бешеный ритм сердца. А ведь ты прикипел, Гавр, к этому миру. Признайся…

Левый рукав был уже закатан. Кожу над зеленеющей татуировкой матрикула слегка покалывало. Не нужно быть гением, чтобы понять: направление теперь немного изменилось. Не запад, а северо-запад. И ещё, свечение едва заметно пульсировало, причём с медленно удлиняющимися интервалами.

А что это может значить? Не бином Ньютона. Объект удаляется на северо-запад от условной линии фронта. И скоро радиус обнаружения будет преодолён. Так чего стою? Бего-о-ом!

Уже на ходу, внимательно осматривая окрестности (не хватало нарваться и огрести люлей как от отступающих немцев, так и от наступающих русских). Вид у меня, скажем так, далеко не презентабельный и мало узнаваемый. Порванное обмундирование. Вон, даже от правого погона одни нитки болтаются. Да и сама форма приобрела неопределённый грязно-бурый цвет. Ни шлема Адриана, ни пилотки. Красавец!

Такое себе чудо-юдо в замызганных сапогах с кинжалом-переростком у пояса и сумасшедше горящими глазами, с исцарапанным лицом, несущееся со скоростью разъярённого носорога по пересечённой местности. Да ещё что-то жующее на ходу.

Несмотря на мою новоприобретённую стойкость к внешним условиям, контузия, сутки в отключке и общая перегрузка серьёзно давали о себе знать. Утром температура воздуха заметно упала. Всё же не май месяц, да и горы близко.

Поэтому глаза непроизвольно шарили вокруг в поисках какого-нибудь жилья. Авось удастся прикупить одежонки. Опять же, если я в немецком тылу, то светить формой русского гренадера, мягко говоря, не комильфо.

Татуировка давно перестала мерцать и увеличила интенсивность свечения, что не могло не радовать. Значит, объект не только не перестал удаляться, а я его нагоняю. Ну теперь-то рандеву неизбежно, Демиург!

Удовлетворённый желудок перестал урчать и успокоился, его настойчивости на смену пришли назойливые мысли, показавшиеся сначала неуместными, но при ближайшем рассмотрении — вполне своевременными.

Ну, хорошо, догоню я Демиурга. Будь он хоть немец, австриец, поляк, да хоть Папа Римский! Хотя нет, понтифика нам не надо, это уже перебор. С Хранителей станется… Тьфу ты, блин, да и неоткуда ему здесь взяться.

Идём дальше. Сразу встанет проблема, как его малыми усилиями склонить к путешествию в Варшаву, до которой отсюда, на минуточку, чуть меньше трёхсот вёрст! В первую очередь на ум приходит простой вариант: оглушить, связать и отправляться в Варшаву на явку уже с довеском. Неплохо, прагматично и без затей. А, значит, выполнимо. Бессознательную тушку всегда можно замаскировать под больного или пьяного. Принимается за рабочую версию.

Желательно было бы, конечно, полюбовно, убеждением. Но как вы это себе представляете?

Являюсь я такой весь красивый перед Демиургом (кто это, дяденька или тётенька до сих пор неясно). Так, мол, и так. Я посланец Хранителей, тебе уготована великая миссия менять миры, пойдём со мной в стольный град Варшаву. Там мы тебя и… Бред сивой кобылы! В лучшем случае покрутит пальцем у виска или пошлёт на хрен. А буду проявлять энтузиазм, пойдёт на конфликт и пристрелит ещё, чего доброго. Так что, вариант с оглушением нравится мне больше, как самый реальный. А уж дотащить его до точки рандеву я смогу и на своём горбу. Вон, даже стихами начал думать. С Карбышевым же получилось? Почему с Демиургом не должно?

С принятием ключевого решения моя душенька заметно взбодрилась и повеселела, только вот в округе всё как вымерло: ни души, хоть голым носись. Разве что, следуя вектором Демиурга, я встал на какой-то обходной путь? Наконец, я выбежал с пересечёнки на довольно широкую грунтовку.

Через час движения по ней мне стало понятно, что Демиург, скорее всего, также следует по этому пути, только опережая меня на несколько километров. Для пущей безопасности решил двигаться по правому краю грунтовки, отступив шагов на двадцать в сторону. Дабы не подставляться и памятуя о золотом правиле, впитанном с военными романами детства и советскими фильмами о войне, говорящее, что самыми опасными пунктами при передвижении в тылу врага являются дороги, форсирование рек и населённые пункты.

А подтверждение того, что я за линией фронта и всё больше углубляюсь в тыл, я получил буквально через час.

Вдоль дороги всё чаще встречались не только густые кустарники, но и перелески. Благодаря им, я мог довольно незаметно передвигаться, не теряя темпа. Изменённый организм давно выстроил оптимальный ритм передвижения, и я не боялся истощения: неприкосновенный собственный запас я проинспектировал ещё перед возвращением в батальон. Сала, сахара и хлеба с луком мне при таком ритме вполне хватит дней на пять.

А что? Солнечно, холодно, безветренно — мечта марафонца. Я даже перестал мёрзнуть. Видимо, притерпелся. Вдруг слева со стороны дороги послышался непонятный звук: то ли шелест, то ли едва слышимый железный лязг. Для машины довольно тихо, может, мотоцикл? А где же тогда звук двигателя?

Ответ я увидел через несколько секунд. Самокатчики! Военные велосипедисты в фельдграу лихо накручивали педали. Блин, да их тут целый взвод! Во дают!

Я предусмотрительно плюхнулся за ближайшим кустом. Как ни мило выглядели эти парни на высоких сёдлах, приникшие к изогнутым рулям, за их плечами висели вполне себе реальные манлихеры, из которых при желании они смогут наделать во мне с полудюжину дырок, даже если это новобранцы. Просто так, по закону вероятности.

Ну, что и требовалось доказать — я в тылу врага. И похоже, догоняю кого-то из вот таких же служивых. Или всё-таки беженцев? Предпочтительнее второе. Иначе придётся снова наглухо вырубать сослуживцев Демиурга. Погоня мне совсем не нужна.

Дальнейшее передвижение было несколько раз затруднено встречей с большими и малыми воинскими подразделениями кайзера. Но подобное ни разу не стало неожиданностью. Благо, все войсковые части, передвигались пешком исключительно мне навстречу.

Все туда, а я — оттуда. Более чем приемлемо! Как не хотелось ускориться, приходилось заставлять себя терпеливо пережидать их проход, лёжа на пузе и прячась за деревьями или кустами. При этом, в голову лезла всякая ерунда, вроде детской считалочки: «Торопыжка был голодный. Проглотил утюг холодный!»

Наконец, когда день уже стал клониться к вечеру, я почти настиг хвост довольно большой колонны солдат. По предварительным прикидкам, около батальона пехотинцев. Эти, значит, тоже «оттуда». Интересно, для чего? Передислокация войск с юго-западного фронта на западный? Пешком? Не похоже на немцев. Это больше для нас характерно вращать планету сапогами. Да и фиг с ними! Равномерное свечение татуировки подогревало азарт: я почти добрался до объекта! В левое предплечье даже вернулось ощущение жжения, граничащее с болью, ярко напомнившее первое пробуждение матрикула.

По обе стороны дороги стали появляться хозяйственные строения. Вдали замаячили дома с черепичными крышами.

Проклятье! Город. Если эти встанут на постой в городе, пиши пропало. Там найти и взять демиурга будет во сто крат сложнее, чем в поле. Незнакомый город… А немцы чаще всего комфортом не пренебрегают. Да и население, скорее всего, будет более лояльно к бошам, чем к русскому диверсанту или, вернее сказать, к бандиту с большой дороги, на которого я внешне смахиваю гораздо больше.

Делать нечего, пришлось оббегать город полями и огородами, держась подальше от жилья, отыскать на выезде прошлогодний стог и залечь в нём, дав себе установку проснуться с рассветом.

Расчёт оправдался и на следующий день я сопровождал немецкий батальон уже после ночёвки в городе. Изменения в обстановке начались после полудня, когда батальон на развилке свернул в сторону вполне презентабельного шоссе, уходящего уже строго на запад, вглубь территории противника.

Э, ребятки, так не пойдёт. Эдак я всю Польшу за вами пробегу, а ведь мне потом придётся ещё и возвращаться. По моим прикидкам, за вчерашний день мне удалось приблизиться к Варшаве ещё километров на пятьдесят. И отдаляться от вектора основного пути я решительно не желал.

Рано или поздно терпение моё должно было быть вознаграждено, что в итоге и произошло. На полуденный лагерь батальон встал у опушки большого лесного массива, рассредоточившись на довольно большой территории. Выставив посты, на мой взгляд, довольно скромные. Ну а чего им боятся? В глубоком-то тылу?

Наличие густого лесного массива значительно облегчало мою задачу. Тихо передвигаясь уже в настоящей зелёнке и радуясь, что толстый слой хвойных иголок замечательно скрывает каждый мой шаг, я внимательно следил за активностью татуировки матрикула.

Я так долго преследовал Демиурга и уже свыкся с малейшими изменениями его сигнальной системы, усиленной чаяниями Смотрящего, что едва не пропустил момента, когда жжение усилилось многократно, распространившись в плечевой сустав и сбежав вдоль позвоночника к копчику. Тело пронзила судорога такой силы, что я буквально свалился у подножия одной из елей. Едва не заорав от боли и до крови прикусив нижнюю губу, я постарался зафиксировать направление, на котором матрикул дал столь сильный сигнал.

Уже подползая к опушке, я определил искомую группу солдат, чувствуя, как кричит и бьётся в экстазе мой необычный радар. Эти пятеро мужчин в возрасте примерно от двадцати до тридцати лет, почти все с непременными усами а-ля-кайзер, видимо, не просто расположились на полуденный отдых, как их батальон. Ребятки явно решили что-то отпраздновать. Причём с разрешения старшего по званию, ибо во время действа немецкий унтер-офицер с лошадиным лицом не пропускал ни одного тоста. Правда, выпили солдаты всего по пять стопариков, благодаря острому зрению я смог различить это без всяких биноклей.

Зная приверженность немцев к орднунгу, смею предположить, что разрешено было по пять стопариков, вот и выпили ровно столько. Не нужно быть гением, чтобы сложить два и два. Скорее всего, чествуют во-он того невысого сухощавого шатена, лет на пять старше меня местного, с бледным треугольным лицом и бледно-голубыми, немного навыкате, глазами. Его сослуживцы то и дело похлопывали его по плечу, старательно заглядывая ему в лицо.

Столь подробный портрет именинника не зря отпечатался у меня в памяти. При осторожном направлении на него левой руки моё тело пробила секундная дрожь. Демиург? Вот это у@бище? Очевидно, да… Ну, а чего я хотел? Шварценеггера? Лунгрена?

Зато усы у него были самые чёрные и густые из всех окружавших его солдат. Не так лихо подкручены, как у унтера, но вполне. Именинник или награждённый? Он довольно страстно поблагодарил сослуживцев, что выразилось в его ответной речи, для которой он даже привстал, прижимая левую руку к груди. Говорил он целых пять минут, буквально вещая, видать, развезло парня от пяти стопок.

Чего это они вечера не дождались? Интересно… Одно из двух: либо будет не до выпивки, либо не будет подходящего момента.

Ну и наплевать! Я не собираюсь долго его обхаживать. Судя по лесному массиву за моей спиной, он довольно большой. И есть шанс уйти непойманным. Сейчас не сороковые и егерей с собаками в батальоне нет. Поорут, поорут, да и спишут на дезертирство или диких зверей. Про партизан здесь ещё и слыхом не слыхивали. 1812 давно забылся, а 1941 ещё не наступил.

Решено, позиция у меня идеальная. Когда, как не теперь? Сейчас эти гансы с фрицами пожрут. Выпить они уже выпили, а после вкусного обеда по закону Архимеда, что? Правильно. «Тело, впёртое в воду, выпирает на свободу, силой выпертой воды, тела, впёртого туды…» Как-то так: поссать и по… в общем, перед дорожкой ребятки должны по нужде сходить. Тут-то я его прищучу. Лишь бы до ветру толпой не ломанулись!

Ага! Есть контакт. Спустя всего полчаса, искомый шатен и тот самый унтер с лошадиным лицом устремились в лес, немного левее моей позиции. Даже куртки не надели колбасники. Совсем расслабились, корявые. Но зато в фуражках! По двое, значит? Плохо то, что мой объект первым попёрся. Значит, остальные его долго ждать не будут, но минут пятнадцать у меня есть. Мне хватит.

Унтер, зараза, здоровый. Почти под два метра детинушка. Придётся валить наглухо, мне с ним в игры «а ну-ка отними» играть некогда. Не повезло тебе, немец. Хотя откуда я знаю? Может, ему на роду написано через месяц-другой от британской химической атаки сдохнуть или от казацкой пики. Всё, некогда рассусоливать, Гавр! Гавр, ты не к этому несколько месяцев готовился.

— Залихватская у тебя струя, Гюнтер! Шпаришь, как из брандспойта! — я тенью появился из-за спины двух немцев, забредших в заросли шагов на десять и остановившихся у небольшой ели с вполне определёнными намерениями. Часть их разговора я и застал, осторожно заходя со стороны лагеря.

— Как кормят, так и ссыться, гефрайтер! Ты бы видел мою струю в Мюнхене до войны. Особенно после похода в Хофбройхаус! — не совсем точно, но примерно похоже перевёл я слова унтера.

Пора было начинать. Верзила удачно встал справа, поэтому мой удар кулаком в основание черепа сбил его, словно кеглю. Только челюсти лязгнули. Я не сдерживался, поэтому по опыту знал: доработки не потребуется. Шатен ещё только поворачивался, как самодельная дубинка из туго замотанного в остатки гимнастёрки килограмма песка угодила ему точнёхонько по темечку. И бескозырка не помогла. Голубые глаза Демиурга закатились, и он кулём осел прямо в расстёгнутых штанах.

— Зато поссать успел. Штаны сухими останутся, — буркнул я.

Я подхватил немца на плечо (а ничего так, вроде чуть больше полцентнера, сойдёт!) и рванул вглубь леса, мазнув напоследок по телу унтера. Мда, живые с настолько вывернутой шеей не лежат. Похоже, я ему позвоночник сломал.

Окрылённый удачей, я летел, перепрыгивая валежник и путая след, словно заяц. Уже через четверть часа лес поредел, сменившись перелесками, затем, я снова углубился в древесные дебри. Так продолжалось почти час, хотя в дороге я и останавливался на пять минут: связать руки и ноги объекту и сотворить нехитрый кляп, оставив Демиургу свободным нос и убедившись, что у того нет насморка. Не хватало ещё задушить объект в финале миссии. Вот это было бы фиаско, так фиаско.

Ревизия карманов гефрайтера ничего не дала. Даже папирос и спичек не носил Демиург. Надо же, везёт мне на ефрейторов. Тогда с Карбышевым пришлось одного ухайдакать, теперь вот ещё с одним ношусь, пополнив личный счёт унтер-офицером кайзера. Те, что в окопах во время прорыва не в счёт: там всё второпях, кому как и куда попадёт. А с этими практически глаза в глаза. Эх, Гаврюша, убивцем ты стал. Почти заплечных дел мастером. И ведь даже рука не дрогнула. Докатился… Теперь ещё пытками заставить Демиурга выполнять приказ — и полный набор.

Ладно, рефлексировать потом будем, коли доберёмся до финиша. А пока надо кумекать, как до Варшавы добираться.

Тут мои размышления были вновь прерваны изменением обстановки: на этот раз опушка леса закончилась дорогой. Сперва я даже похолодел, заподозрив, что дал кругаля по лесу, но это был совсем другой просёлок, упиравшийся в небольшое селение, даже хутор, состоящий всего из трёх-четырёх домов, над которыми вился жирный чёрный дым, шедший отнюдь не из печных труб.

Мда, вряд ли так выглядят уютные дома сельчан. Пасторальной картинкой и не пахнет. Не говоря уж о мычании коров и звуках, что издаёт другая домашняя живность. Похоже, тут кто-то здорово порезвился. В силу информированности я был давно лишён идеалистических представлений о правилах как текущей войны, так и всех предыдущих и последующих войн разом. И мне было глубоко плевать, кто тут побывал: бандиты, мародёры или даже регулярные войска. Но хутор выглядит ещё довольно целым, а вдруг в нём найдётся гражданская одежда? Камуфляж мне сейчас с Демиургом пришёлся бы кстати. Нам ещё обратно линию фронта переходить. Всё же Варшава до недавних пор находилась на территории, контролируемой русской армией.

Поэтому, устроив немца поудобнее на сеновале в ближайшем сарае и привязав его для надёжности найденными здесь же вожжами к опорному столбу, я, приготовив револьвер, занялся инспекцией хутора.

Трагедия произошла здесь не позже, чем прошлой ночью. Кровь на трупах уже успела свернуться. Но тела ещё не стали пахнуть. Холодно, задеревенели совсем. Слава богу, детских среди них не было. Может, успели спрятать, а может, и пожалели. По крайней мере, ни одной живой души в домах не осталось, ни в горницах, ни в погребах. Надо же, даже собак постреляли, злодеи…

Хутор был еврейским: чуть больше десятка женщин и мужчин. Двое пожилых, остальные не старше тридцати-сорока лет. Убили всех быстро, даже женщин не насиловали. Из огнестрельного. Ни одной рубленой раны. Спешили, видимо, искали что-то. Может, деньги, золото, украшения? Взяли, судя по всему, кое-какую утварь.

Сундуки с одеждой и бельём выпотрошены, но большинство тряпок так и осталось лежать в комнатах. Я задумчиво приподнял чёрную широкополую шляпу, немного потёртую и засалившуюся от длительного использования, но вполне приличную.

— Пожалуй, других вариантов нет, да и размер, а также длина сюртука идеально подошли, чтобы спрятать оружие.

Чтобы отобрать два подходящих комплекта традиционной одежды, у меня ушло всего четверть часа. Обыск первых же мужских трупов неожиданно подарил мне комплект документов на двух родственников, возможно, братьев. Менделя и Залмана Гершей. Надо же, паспортные книжки выданы в Варшаве! Что это, если не провидение?

Правда, возраст у обоих за тридцать. И бородаты изрядно при жизни были. Ну да ничего: моя четырёхдневная небритость, запылённость сюртука и штанов, старая шляпа — за беженца сойду. А с немцем что-то надо делать.

Тяжело вздохнув, я расстался со своим броником. Ну никак не налезал на него сюртук. Выполнил ты свою функцию, дружище. Покойся с миром…на печке. Глядишь, достанется какому-нибудь сталкеру знатный хабар.

Судя по переместившемуся телу, гефрайтер уже давно пришёл в сознание и сейчас попросту валял Ваньку.

— Можете не притворяться, гефрайтер! Убивать вас я не буду. Слушайте внимательно!

Немец открыл глаза и, выпучив их, что-то промычал.

Я освободил его от кляпа.

— Ты нарушаешь конвенцию обращения с пленными, русский! — ого! Да мы с гонором. Так, некогда мне убеждать этого парня. Но попробовать стоит. Для очистки совести. Миротворец я или кот нассал?

— Ты прав, гефрайтер. Я русский. Но тебе я не враг. И ты не военнопленный. Я уполномочен очень серьёзными людьми переправить тебя в Варшаву для серьёзной и важной работы. К твоей же выгоде. Сейчас нет времени объяснять, будет желание, расскажу потом. Ну, ты будешь сопротивляться? Скажу честно, если даже дёрнешься, придётся везти тебя в бессознательном состоянии. А это, поверь, не очень приятно. В первую очередь, для твоего здоровья. Ну?

Ответная реакция пленника ошарашила меня.

— Эта работа, господин э-э-э…важна для Германии? — он задал его с таким серьёзным лицом, будто это вопрос жизни и смерти.

А что? Идея! Почему бы и нет? Пусть так и думает. Не до сложностей.

— Так и есть, солдат. Для будущего всей Германии! — кому какое дело, ведь я почти не соврал. Вопрос лишь в размерах этого самого «почти».

— Тогда…я, наверное, согласен! — такое впечатление, что я сейчас отведу его на эшафот. По дороге он, естественно, потерял свою бескозырку, а редкие тонкие волосы Демиурга слиплись от пота, придавая ему довольно жалкий вид.

— Тогда тебе следует переодеться, мы идём в тыл к русским, — я кинул на солому ворох отобранных сюртуков и штанов, положил рядом две чёрные шляпы, — бельё и ботинки можешь оставить свои.

Тут демиург удивил меня во второй раз. Он почти минуту смотрел на принесённые мной одеяния, будто это клубок гремучих змей, и вдруг с визгом отпрянул.

— Ни за что! Я не одену еврейскую одежду! — потом он просто разразился потоком ругательств, половину из которых я вовсе не понял. Затем понёс и вовсе какую-то ересь, из которой я, понимая с пятого на десятое, понял лишь то, что евреи убили его мать и не давали никакой жизни, что они повсюду и, мол, туда им и дорога!

На Демиурга было жалко смотреть. Похоже, стресс здорово подкосил этого парня, да ещё мой удар по голове… Жидковат гефрайтер оказался.

Я молча достал из принесённого мешка бутыль с самогоном, наряду с другими вещами, к моему изумлению, уцелевшую при погроме или забытую нападавшими, и указал гефрайтеру на неё, затем на самодельную дубину с песком.

— Выбирай, герр, что тебе больше по вкусу? Удар по голове или добрая толика шнапса. Кстати, вроде у тебя сегодня праздник?

— День рождения.

— С чем и поздравляю! — для порядка я сделал паузу, — полагаю, я правильно расценил твоё молчание? — произнёс я, наливая в кружку мутноватой жидкости, — надеюсь, ты истинный немец, а то из закуски у меня только шпик.

Пришлось потратить ещё полчаса часа на накачивание гефрайтера самогоном. На старые дрожжи легло просто идеально.

Четыре кружки — это почти литр. Литр, пахнущего почему-то свёклой, пойла. И клиент готов. Ещё полчаса ушли на переодевание хихикающей тушки, сбривание кайзеровских усов. Без которых немец показался мне даже немного симпатичным, учитывая умиротворённое лицо вусмерть пьяного гефрайтера. Да и еврейский парнишка вышел из него на загляденье. Уж не в этом ли причина его агрессии? Колода тасуется причудливо, как говаривал классик. И еврейской крови в этом немце может быть намного больше, чем он этого хотел. А я, благодаря этому эпизоду, узнал для себя новое эффективное средство, для купирования приступов антисемитизма. Свекольный самогон.

Ну да мне пофигу. Руки я этому кадру всё же оставил связанными, длинные рукава сюртука прикрыли их идеально.

На этот раз нести Демиурга пришлось словно барышню после венчания: не дай бог, вырвет дрища, ещё захлебнётся. Так что, увидел бы кто-нибудь нас в ближайшие часы, картинка вышла бы на загляденье. Один еврей в шляпе несёт на руках другого, а тот, в свою очередь, храпит, как биндюжник и периодически выдаёт бессвязные фразы на немецком.

Весна 1915 в разгаре, Царство Польское…Трава — по пояс, а мы — на лыжах!

Времени хватало с лихвой, чтобы выработать какую никакую легенду. Везу брата лечиться от алкоголизма в Варшаву к знакомому доктору. По дороге ограбили, отобрали коня, телегу. Вот и шлёпаем пешком. А он, шлемазл, всё норовит надраться. Вот и сейчас не усмотрел… Короче, помогите, люди добрые.

Конечно, возникает много «но». Например, я не знаю, действует ли в Польше, как и во всей Российской империи правило черты осёдлости. Что-то такое вроде бы припоминаю. Мол, за просто так правоверному еврею ни в Москву, ни в Санкт-Петербург не приехать. А как с Варшавой? Засела в памяти и другая информация, о том, что в Польше даже в думу тогда выбирали евреев, а в Варшаве на то время было чуть ли не тридцать процентов населения еврейской национальности. Видимо, придётся всё же за неимением лучшего, пока пофорсить в сюртуке и шляпе.

А то, что я могу говорить лишь по-русски да по-немецки, так тут такого добра, мне кажется, должно быть навалом.

Вот, еврей, не говорящий по-польски, — это несколько выбивается из общей картины. Но немецкий-то знаю! Опаснее всех сейчас для нас встретить настоящих евреев. Из идишь я знаю только «азох унд вей», «шлимазеле» и «тохес». Даже не смешно. И в произношении, естественно, не уверен, чтоб я так жил. Ну да не будем о плохом.

За первые двое суток затяжного марш-броска я с Демиургом почти не знал трудностей. Разве что ухаживать приходилось, словно за младенцем. Искусственный запой гефрайтера был для него, что ни говори, синекурой. Знай себе дрыхни да заправляйся на привалах. Но следует отдать должное, гефрайтеру, задницу он подтирал себе сам, правда, при этом его нужно было придерживать, чтобы он не свалился в собственное дерьмо.

Неустойчивость в позе Ромберга, впрочем, как и в остальных позах, — вот пока и все проблемы, которые приходилось решать. Больше волновало меня быстро убывающее «горючее», так как до последнего момента населённые пункты мы старались обходить стороной.

Но видимо когда-нибудь это должно было случиться. И в последнюю кружку я не пожадничал и выплеснул стограммовый пузырёк со спиртом из индивидуального запаса. Была ещё, конечно, одна задумка. На самый крайний случай. Но, полагаю, до этого дойти не должно. Ещё один неприкосновенный запас я всё же выпросил у Вяземского. Десять грамм морфия в порошке, который сейчас покоился на дне одной из сухарных сумок, болтавшихся под сюртуком. Рюкзак с остатками обмундирования вместе с бебутом я спрятал на чердаке одного из домов на еврейском хуторе. Так и не пригодился подарок будущего генерала, а вот демаскировать меня он мог изрядно: еврей с наганом — это ещё куда ни шло, а вот еврей с полуметровым клинком — это ни с чем не сравнимо.

К концу вторых суток я всё же рискнул постучать в крайнюю избу одного из селений на нашем пути, попросив, как ни банально, напиться. Ничего оригинальнее для завязки разговора я не придумал.

Открыла дверь довольно бойкая старуха, которая, увидев мой сюртук, сразу нахмурилась. Но уже через пять минут мы с ней всё же смогли поговорить на чудовищной смеси русских, немецких и даже украинских слов с моей стороны и польских — с её. А когда я протянул ей за помощь пять рублей ассигнацией, то и вовсе произошло чудо коммуникации: бабка, споро накинув платок, заставила отвести себя к мирно спавшему у забора немцу. Кстати, в процессе краткого общения выяснилось, что Демиурга зовут Алоис.

Причитая и, кажется, даже поругивая меня за подобное отношение к порочному родственнику, она предложила уложить пьяного братца в хлеву на сеновале, а сама, одарив меня крынкой холоднющего молока и краюхой домашнего хлеба, с горем пополам объяснила, что приведёт своего брата, который нам поможет.

Мне это не особо понравилось. Но энтузиазм селянки логично объясняли пять рублей. Немалая сумма для сельского жителя. Поскольку не стоит исключать возможность желания у людей в таком глухом месте пограбить незнакомцев с деньгами, тем более, иноверцев, я оставался настороже, заняв позицию с наганом у щели в стене сарая.

Тем не менее я ждал возвращения бабки с искренней надеждой. Ну не со взводом же она немцев притащится? А семи патронов в моём револьвере для местных доморощенных разбойничков должно хватить с запасом. Да и без него в сапогах и за поясом у меня таилась парочка сюрпризов.

Через полчаса я убедился в беспочвенности собственной паранойи. Братом селянки оказался ещё довольно крепкий мужчина пятидесяти лет, довольно хорошо изъяснявшийся по-немецки. Он с невозмутимой рожей выслушал мой короткий рассказ и, помолчав не больше минуты, не задав ни единого дополнительного вопроса, заключил:

— Пятьдесят рублей.

— Чего, «пятьдесят рублей»? — не сразу понял я.

— Я отвезу вас с братом в Варшаву за пятьдесят рублей.

— Вот те раз! А как же линия фронта?

— Мы поплывём рекой. Здесь в пяти верстах излучина Вислы. У меня есть лодка, — начал, словно ребёнку, объяснять мне поляк, тщательно выговаривая немецкие слова, — по течению в предместьях Варшавы будем послезавтра завтра к утру. А линию фронта вы с братом давно миновали, говорят он ещё за Сандомиром, это почти в двадцати верстах к юго-востоку отсюда.

Чудны дела твои, Господи… Перейти линию фронта и не заметить этого? Наверно, это возможно лишь для двух псевдоевреев, один из которых несёт всю дорогу на руках другого. При этом вдребезги пьяного. Только такой дебильный план мог сработать. Бинго!

Я постарался скрыть радость от услышанного: ну не должен истинный еврей без торга соглашаться на сделку.

— Только я дам сейчас лишь половину, остальное в Варшаве. По прибытии. И у меня есть только русские ассигнации.

— Согласен, — кивнул с равнодушной рожей поляк, — пойду запрягу рыжего мерина. Гржина! Собери нам в дорогу еды, а ты, пан Герш, первую половину денег сестре отдай. А я пошёл, — и поляк вышел в воротную калитку.

Похоже, я начинаю любить поляков. Всё чётко, по делу, без лишних антимоний.

Сборы были недолги, честно говоря, я всё ещё не верил в сложившиеся обстоятельства. Всё ещё ожидая какого-нибудь подвоха. Даже когда мы в сумерках забрались в довольно большую лодку, предварительно устроив на носу посапывающего Алоиса, я всё ещё ожидал от пана Казимежа какой-то подставы. И она всё же произошла, но не та, которую я ожидал.

В полночь он растолкал меня, претворяющегося спящим, и поставил перед фактом, что до рассвета я должен буду править на вёслах, а он будет спать. И, словно так и было оговорено, завернулся в свою рыбацкую накидку, а через минуту уже храпел.

Вот такой сервис по-польски. За пятьдесят рублей, между прочим. Я же, мысленно посмеявшись над своими страхами, сел на банку и с удовольствием стал грести. После двухсуточного бега по пересечённой местности ночь и тихие воды Вислы показались мне курортом. Тем более что грести по течению было сплошным удовольствием. Знай держись середины реки…

Более спокойных дней у меня не было с тех самых пор, как я впервые очнулся на станции Незлобино. Чёрное небо над головой и звёзды, отражающиеся в речной поверхности. Мечта философа.

В пригород Варшавы мы прибыли ещё до рассвета. Прощание с нашим лодочником вышло скупым и довольно будничным. Казимеж принял причитающуюся ему вторую половину суммы, дважды пересчитал купюры.

— Жегнайче, пановье, — он махнул нам рукой и отвязав лодку, и стал медленно разворачиваться вёслами.

— Спасибо, Казимеж! — я помахал в ответ и наткнулся на колючий взгляд поляка.

— Прими совет, русский, — лодочник заговорил со мной по-немецки, продолжая править веслом, — не притворяйтесь больше евреями. Из тебя иудей, как из чёрта ксёндз. А брат уж больно чисто говорит на немецком. Ловите извозчика и отправляйтесь в гостиницу, что подешевле. И носа оттуда не суйте! — произнося эти слова, Казимеж, наконец, сел на банку, вынул из-за пояса обрез и, положив его перед собой, взялся за вёсла.

Обстоятельный дядечка.

— Мы где? — вполне членораздельно спросил Алоис, очнувшийся в тот момент, когда я вынес его по каменной лестнице, что вела с причала на городскую улицу. Вокруг было абсолютно пустынно и наша странная парочка не могла привлечь ничьего внимания.

— В Варшаве, доблестный потомок нибелунгов, в Варшаве! Сейчас отвезу тебя в гостиницу, примешь ванну, выпьешь чашечку кофе и жизнь заиграет новыми красками.

— Кофе? — на измученном лице гефрайтера появилось подобие жалкой улыбки, — кофе — это волшебно…

— Ну а я о чём?