Карантинную палатку для инструктажа санитаров и фельдшера Федько я выбрал неспроста. Свободного места здесь было значительно больше, да и полученные в швальне ремённые жгуты и парочку безосновных носилок, что смастерили уже по-нашему с Семёном образцу, тащить, честно говоря, в расположение санитарного отряда штурмового батальона, где не только весь вечер, но и ночь постоянно шныряло бесконечное количество народу, не очень хотелось.
Несмотря на мои сомнения не только санитары отряда, но и сам Федько с живым интересом выслушали мои предложения. В основном рассматриваемые вопросы касались тем сортировки, транспортировки раненых, оценки их состояния. Для многих совершенным откровением стали приёмы первой помощи и сердечно-лёгочной реанимации в том виде, в котором я их преподносил. Да ещё и основные точки отсчёта в оценке состояния раненого. И если аудитория сестёр милосердия была более сдержанной в восприятии по причине, скорее всего, более высокой образованности в медицине, то у солдат сразу возникли сотни вопросов, на которые я, как мог, старался дать пояснения. Подобная заинтересованность невольно увлекла и меня самого. Сомневающимся я демонстрировал все действия поэтапно, показывая на добровольцах и требуя немедленного повторения от солдат, что те с явным удовольствием и делали.
И если, на первый взгляд, задача по обогащению личного состава санитарного отделения оптимальной информацией казалась не особенно трудной, на практике всё оказалось стократ сложнее. Спасал серьёзный подход, природная смётка и упрямство этих, в большинстве своём, крестьян в недавнем своём прошлом. К сожалению, я не успел добраться до батальонной кузни и лишь теоретически описал преимущества проволочных шин в иммобилизации конечностей в полевых условиях, на что Федько мне резонно возразил, мол, что больно мудрёно будет. Для первичной транспортировки хватит обломка доски или ветки.
Рассудил нас, как ни странно, начштаба, резонно заметив, что подходящей деревяшки может и не быть рядом, а лёгкая проволочная шина, которая может компактно переноситься санитаром, всегда выручит на такой случай. Под огнём противника особенно не порыскаешь. А сделать такую из проволоки не слишком сложно, даже используя склёпку или пайку металла.
Подверглись конструктивной критике и безосновные носилки. Мне справедливо было указано, что хоть в узостях да неудобностях окопов они имеют некоторое преимущество, всё же, скажем, при травмах позвоночника или когда требуется более жёсткая фиксация положения тела и конечностей, стандартные носилки имеют преимущество. Опять же, смена носильщиков на длительной дистанции бегом осуществляется ловчее и удобнее, если носилки имеют основу.
Сюрпризом стало единодушное решение устраивать ежедневные тренировки на полигоне с траншейным профилем, где санитары будут перетаскивать солдат батальона, используя и те и другие носилки в самых разных ситуациях. Особенно когда волочить раненого придётся только одному санитару. Контроль за тренировками радостно согласился взять на себя Федько.
По ходу дела стало заметно, что унтер немного оттаял в отношении меня, поняв, видимо, что я не претендую на его лидерство в отряде. Этот прохиндей быстро смекнул, оценив особое отношение ко мне штабс-капитана, что я ему не конкурент, а, скорее всего, птица иного полёта.
А, может, он решил попросту не связываться с таким кадром, так как во время тренировки я ненавязчиво продемонстрировал ему, как спокойно поднимаю и переношу на несколько десятков шагов в каждой руке по рослому санитару, запелёнатому в безосновные носилки, даже не запыхавшись, словно два саквояжа на перроне вокзала.
Практически без моего дополнительного участия весь личный состав санитарного отряда поучаствовал в бурном обсуждении нововведений. Лишь на вопрос о полевом использовании морфия не получил однозначного ответа. Наркотическая зависимость в этом времени пусть и не приобрела катастрофических масштабов, но всё же не была чем-то уж совсем неизвестным. И вверять решение о применении подобного препарата в руки простого санитара просто так никто не соглашался.
Август Карлович пообещал обсудить этот вопрос с чиновниками санитарной и эвакуационной части войск. Вид при этом штабс-капитан и его заместитель имели довольно сконфуженный и унылый. Похоже, нам особо надеяться в этом вопросе было не на что. А жаль, неплохая была идея.
Значительно радовали очень дельные предложения санитаров по доработкам кровоостанавливающих жгутов. Материал ремней был далёк по своим свойствам от резины, но минимальные дополнения, состоящие всего лишь из металлического штыря десяти сантиметров, для чего был использован обычный гвоздь, и пары карабинов, превратили его во вполне функциональную конструкцию. Причём очень просто ремонтируемую и устойчивую к повреждениям, что особо ценится в полевых условиях. Затруднения были лишь с указанием времени наложения жгута на соответствующем куске картона (предусмотрели даже эту мелочь), ибо ни у кого из санитаров не то что часов с собой не имелось, но и грамотностью похвастать мало кто из них мог. Сошлись на отметках палочками четвертей часа. Да, довольно приблизительно, но лучше уж санитар раньше ослабит жгут на некоторое время, чем вызовет омертвение конечности.
Вся эта возня заняла больше трёх часов. Лишь провожая командира с его заместителем мне удалось, улучив момент, поинтересоваться о судьбе записей коллежского асессора, на что штабс-капитан твёрдо заверил, что вопросом занимается известный мне полковник Генерального штаба.
На обсуждение моего коктейля «а-ля-Молотов» ни времени, ни сил уже не оставалось. Пришлось отложить до завтра. И так начальство после моих предложений ушло озабоченное донельзя. Ведь я не постеснялся присовокупить к сегодняшней демонстрации и коротенький список, включив туда и перевязочные пакеты, и, чего уж стесняться, примерный запас морфия, минимальный набор хирургических инструментов (мало ли где батальон застрянет) и прочих так необходимых военно-санитарном деле мелочей.
На список меня сподвиг короткий расспрос унтера Федько по поводу реального обеспечения санитарного отделения. Который, в свою очередь, чрезвычайно удивил меня достаточным наличием лишь обмундирования, оружия, боеприпасов и даже трёх двуколок с ездовыми, чтобы возить раненых и санитарный скарб. А вот самого скарба-то было до слёз мало: пара тюков бинтов, чистая ветошь, пара носилок и…всё. Сложилось такое впечатление, что средства, потраченные на штурмовой батальон, внезапно закончились на медицинском обеспечении.
Переход о яви ко сну был практически мгновенным.
— Ого! Давненько тебя не было!
Инструктаж с санитарами, затянувшийся далеко за полночь и нелёгкая беседа со штабс-капитаном и поручиком Зеленским, исполняющим обязанности начальника штаба батальона, истощили мои последние запасы душевных и физических сил и я, поплотнее завернувшись в свою шинель и старое солдатское одеяло, любезно презентованное мне Акимычем, решил, наконец первый раз выспаться в расположении батальона. До побудки оставался целый вагон времени — три с половиной часа.
И явление нейропрограммы в образе Ремесленника Паши не заставило себя долго ждать.
— Есть повод поговорить, и пора тебя уже проинструктировать по поводу эвакуации Демиурга, — выражение лица ремесленника было крайне озабоченным.
— Заинтриговал.
— Чтобы было понятно, я, как контролирующий конур твоего нейротрона, пока не выполню до конца свою функцию обязан постоянно мониторить процесс не только адаптации, но и взаимовлияния твоей наведённой личности на все системы организма носителя в целом. Я уже сообщал тебе в прошлый раз об успешности, а по некоторым параметрам и уникальности изменений в физиологии и даже анатомии тела Пронькина Гаврилы Никитича. Да и ты сам имел возможность убедиться в этом неоднократно.
— Да, но к чему ты клонишь?
— Не спеши, Гавр. Работа твоего нейротрона — это как постоянно играющий орган с миллионами гармоник, на котором исполняется сложнейшее бесконечное музыкальное произведение. Даже когда ты спишь, он продолжает настраивать и перенастраивать организм носителя под текущие нужды. Меня беспокоит тот факт, что этот процесс должен был завершиться ещё десять дней назад, а он не только не прекратился, но и медленно наращивает потенциал. Я ещё не разобрался, но и времени у меня и, чего уж там скрывать, нужных ресурсов для этого нет.
— Это опасно? — забеспокоился я.
— На сегодняшнем уровне нет. Но я полагаю, что причина состоит в том, что у твоего носителя есть небольшое число рецессивных генов анавра, которые активировались в присутствии нейротрона и потенцируют изменения во времени. Своеобразный родовой триггер. Если так пойдёт дальше, ты, конечно, приобретёшь ещё немало новых навыков, но и структура организма твоего носителя начнёт катастрофически ускоренно изнашиваться. Это можно сравнить с центральной нервной системой человека, подсевшего на тяжёлые наркотики.
— И что это значит для меня? Точнее, для моей миссии?
— Время, Гавр. Его у тебя на поиски Демиурга гораздо меньше.
— Полгода?
— Около двух-трёх месяцев. Точнее скажу в последнюю нашу встречу. Но это будет уже непосредственно в радиусе пребывания Демиурга.
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…
— Не расстраивайся раньше времени, Гавр. Я постараюсь затормозить ряд векторов, не столь актуальных для твоего развития. У тебя достигнут предел физической силы, ловкости, скорости реакции. Сбалансирована моторика, весовое и координационное восприятия. Ночное зрение и феноменальная фокусная аккомодация сделали тебя чрезвычайно зорким. На очереди слух, обоняние и проприорецепция.
— Не существенны. В свете новой перспективы ими можно пренебречь, оставив на обычном уровне.
— Отлично. Кстати, ты молодец, вняв моим советам по тренировкам с предметами и лингвистической памятью. Это позволило оптимизировать некоторые векторы развития. Я не говорил тебе в прошлый раз, но некоторые признаки преобладания разрушения биологических структур носителя над их синтезом стали наблюдаться уже тогда. Мне придётся в буквальном смысле отсекать векторы полезных изменений, уже начавшие реструктуризацию.
— Чем это мне грозит?
— Ничем. Ты ещё не обрёл этих свойств и не успел их ощутить, поэтому и ничего не заметишь. Все твои новоприобретённые на сегодняшний день функциональные и анатомические изменения останутся с твоим носителем до самой смерти, которая, к сожалению, и даже при моих стараниях наступит максимум через полгода.
— Печально, я надеялся оставить предку в наследство все преимущества.
— Ничего не получится. Носитель изначально расходный материал. Нейротрон — структура энергетическая, а не физическая. С гибелью оболочки всего за микросекунду будет осуществлён автоматический перенос в исходного физического носителя. Этот механизм запрограммирован мной без возможности изменения. Так что тебе придётся поднажать, Миротворец.
— Я бы хотел ещё кое-что обговорить, — решил я озадачить Ремесленника.
— Слушаю.
— Раз уж ты займёшься грубой подгонкой или как ты выразился торможением векторов развития изменений, нельзя ли будет это сделать в угоду одному из необходимых мне преимуществ? Это важно для выживания носителя.
— Мне кажется, я знаю о чём ты говоришь. Владение огнестрельным оружием. Твоя просьба прогнозировалась. И ты готов заплатить за это парой лишних недель жизни носителя? — Ремесленник пристально посмотрел на меня так, что возникло ощущение будто кто-то грубо копошиться в моей черепной коробке пальцами.
— Согласись, обидно будет, попав на фронт, потерять лишний шанс выжить и выполнить задание Хранителей. Тем более что часть навыка уже имеет место. Быстрая фокусировка и детализация прицельных точек. Я мало сведущ в физиологии успешного стрелка, но мне кажется, что здесь бы помогла жёсткая фиксация оружия во время выстрела, скоординированная работа мышц, положения тела и дополнительное усиление скорости реакции? Возможно, ещё, что-то…
— Не пытайся фантазировать, Гавр. Всё гораздо сложнее. Я тебя услышал. Раз ты так хочешь…
— Да, хочу. И есть время отработать это на практике. У меня чувство, что события начинают ускоряться. Вот и ты, Ремесленник, с недобрыми новостями явился.
— Уж какие есть, — Павел завис, словно на стоп-кадре. Похоже, его нейропрограмма перестала заморачиваться антуражем и деталями общения. Вон, даже его тело смотрится с размытыми контурами, оставляя различимым лишь лицо. — Есть ещё один вопрос, ради которого я решил тебя сегодня потревожить, — Павел, наконец, отмер.
— Давай уж, чего уж там.
— Скажи, Гавр. Ты когда-нибудь убивал живое существо? Знаю, что человека нет. А животное.
— Ну, было дело. Курицам головы рубил. Родители в девяностые кур держали в хозяйстве, тушёнку готовили. Это помогало продержаться. А что?
— Понятно. Дело такое: вот ты последние недели положил в основном на то, чтобы стать воином, как бы это пафосно ни звучало. Силовые и тренировки на выносливость, метание всякого острого железа в цель, сейчас вон серьёзно вознамерился поднять навык стрельбы. А о самом очевидном и не озаботился. Пусть ты в теле своего предка, который, кстати, на самом деле обычный парень, охотник, но не убийца! Как ты собираешься осуществлять самые очевидные действия на войне? Убивать людей. Это ведь даже не компьютерная игра с полным погружением, где можно максимально абстрагироваться от реальности. Это и есть реальность. И втыкать штык в живот бегущему на тебя с ружьём солдату, и горло резать часовому и гранату в блиндаж или окоп закидывать, зная, что часть умрёт сразу, а, возможно, будут и те, кто станет запихивать в живот вываливающиеся внутренности или тщетно пытаться остановить хлещущую из культи кровь.
— Судя по твоему красочному описанию, Паша, у меня проблема?
— Возможно, и нет. Целиться издалека в наступающего противника и жать на спусковой крючок, не видя конечного результата — это ведь не про тебя, Гавр. Ты всегда будешь видеть результат.
— Ты полагаешь, что от подобного я могу впасть в ступор и пасть лёгкой добычей врага, так и не выполнив порученную миссию.
— Скажем так, опасаюсь непредвиденных осложнений первого опыта убийцы. И хотя мне известна особенность отношения к этой психологической грани у твоих современников, всё же реальность такова, что большинство людей, реально сталкивающихся с собственноручным убийством на войне (я сейчас не говорю о профессионалах, которых готовят к этому факту достаточное время, я о зелёных новобранцах, которым, как ни крути, но ты отчасти также являешься), хотелось бы помочь тебе адаптироваться и к данным испытаниям.
— Это как же? Будешь во сне тренировать мою реакцию на убийство?
— Нет. Это слабо поможет. Ты всё равно будешь осознавать, что это происходит во сне и должного эффекта преодоления психологического барьера не достигнуть. А подавлять вербальные коды…такое себе, суррогат, в общем.
— И что предлагаешь? Я ведь понимаю, если ты об этом заговорил, значит, есть решение.
— Мда… я хотел рассказать тебе об одной казус-программе, которая адаптирована параллельно с твоим нейротроном в носителя. Её понадобилось бы использовать на финальной стадии миссии. Например, когда нужно будет вывести найденного Демиурга из опасной зоны.
— «Спасательный парашют»?
— Не совсем верная аналогия, но довольно близко. Эта программа позволяет активировать стресс-режим на несколько часов, в котором в несколько раз увеличиваются способности к выносливости, перенесению травм и повреждений, скорости реакции, способности обходиться без пищи и воды и многое другое. Естественно, за несколько часов сжигается огромный ресурс организма.
— Так чем мне подобная фишка поможет? Она же, по сути, одноразовая. Мне же не берсерка включать нужно, а максимально адаптироваться к нарушению нравственного табу. Хотя я и считаю твои опасения преувеличенными.
— Не говори «гоп», Гавр… Казус-программу можно активировать ключевым словом, причём, необязательно произносить его вслух. Я лишь изменю кодировку, чтобы для полной активации требовалось два слова. А одно включит программу на четверть часа. Мощный выброс необходимых медиаторов нервной системы позволит преодолеть психологический барьер первого боевого столкновения. К тому же я не навязываю тебе этот сценарий, всё лишь в твоей воле. Но согласись, хорошо иметь подобный запасной вариант?
— Хм. Возможно. Ладно, согласен.
— Ну?
— Чего «ну»?
— Ключевое слово и словосочетание называй, Гавр!
Я призадумался. Обычные слова не подойдут. В горячке произнесёшь — и трындец котёнку! А если… Я хитро улыбнулся.
— Короткая активация: «Юстас». Длинная: «Юстас — Алексу».
— Дошутишься, — улыбнулся Пашка и растворился в дымке сонной неги.