Тень Миротворца

Глава 19 (Ч. 2)

Явление Ремесленника воспринял вполне благодушно. На этот раз Пашка проявился в том самом виде, в котором я запомнил его в кафе и начал разговор со странного вопроса.

— Ну что, Миротворец. Как тебе эта реальность?

— Странный вопрос. Как бы я к ней не относился, Хранителям должно быть на это насрать. Лишь бы задание выполнил.

— Справедливо. Судя по грубому тону ответа, ты уже перешёл черту. И какие ощущения, Миротворец?

— Да, я убил! И не одного. А ещё стал причиной гибели многих. Но никого я не лишил жизни просто так, ради собственного удовольствия.

— Успокаивай, успокаивай себя, Гавр! Себя не обманешь. Всё равно, рано или поздно возникнет вопрос, сколько нужно смертей, чтобы сохранить жизни твоим родным! — Ремесленник приблизил своё лицо к моему, черты его заострились, в зрачках плясал какой-то безумный огонь.

— Ты охренел, Паша?! Твою мать! Исусик грёбанный! Это что ещё за игра на нервах? Или проверка на вшивость? Не откажусь ли я от задания? Или…погоди… Ты…не Паша!

— Молодец, Гавр, — медленно произнёс псевдоПаша, — как допёр-то?

— Детали. Программа Ремесленника, визуализированная в моих снах, как его личность, ни в одном своём появлении не использовала столь детализированную его копию как в одежде, так и в чертах лица. И ещё…что-то такое в зрачках…

— Что-о-о?! — подался вперёд незнакомец.

— Что-то вроде безумного пламени.

— Интересно… — гость снова отступил назад, — и как ты думаешь, кто я?

— Полагаю, финал миссии приближается. Значит, Хранители должны открыть мне немного больше информации о Демиурге. Следуя элементарной логике…

— Чушь! — воскликнул псевдоРемесленник, — Хранители курируют десяток таких миссий в каждой ключевой реальности, да и встреча с любым из них для тебя фатальна.

— Это почему же? Я договор соблюдаю. Пусть и не нашёл пока Демиурга, но у меня всего лишь первая попытка. Помниться, Елисей сообщал, что предыдущие кандидаты в этой реальности не имели успеха. Интересно, ведь у них, скорее всего, тоже было не по одной попытке.

ПсевдоРемесленник молча уставился на меня, чуть склонив голову вбок, словно стараясь рассмотреть меня повнимательнее.

— Какой примерный исполнитель! Тебя просто крепко ухватили за яйца, Миротворец. Вот ты и снуёшь, как вошь на сковородке. Все твои попытки адаптации к этой реальности отдают жалким дилетантизмом. Если бы не особенности ауры Миротворца, ты до сих пор догонял полк ополченцев и доказывал, что не дезертир. Это какой же степенью наивности или гипертрофированным самомнением нужно обладать, чтобы не удивиться столь малообъяснимому участию в судьбе простого крестьянского паренька не только князя или полковника Генерального штаба, но даже принца царствующего дома?

— А вы неплохо осведомлены, сударь, о подробностях моей одиссеи. Даже внедрённая Пашей программа, и та могла лишь косвенно оценивать нейрофизиологические параметры без связи с реальностью. Из чего я делаю первый очевидный вывод: вы не Хранитель. Вы такой же, как и я, анавр. Только с иным набором способностей. А поскольку Елисей мне кратко охарактеризовал их ещё перед миссией и что примечательно, ни одна из им перечисленных способностей не включала умение залезть в нейротрон, да ещё и использовать при этом программу, созданную Ремесленником, а также столь детально фиксировать мои действия, я делаю второй вывод: вы Смотрящий! Остаётся задать вполне уместный вопрос: что такого случилось, если анавр вашего ранга решил вступить в контакт с Миротворцем, выполняющим миссию Хранителей?

ПсевдоРемесленник молча выслушал меня, внешне никак не реагируя на мой отчаянный блеф. Ведь, хотя я и использовал осенившую меня догадку, придав ей видимость логического заключения, с таким же успехом можно было доказывать, что гость — чёрт из преисподней.

— Интуиция всегда была одной из сильнейших сторон Миротворцев. Но всё же, упаси тебя реальность, Гавр, во всём полагаться на неё. Тем не менее не буду отрицать, ты прав. Я Смотритель. Назовём меня, скажем…Лукреций. Можешь так и обращаться. Твой наставник, Странник Елисей, любит цитировать поговорку «если ты не слуга Хранителей, значит ты о них не ведаешь, иначе — ты слуга слуги Хранителей». Так?

— Что-то такое…Он ещё говорил, что Смотрящие, возможно, равная или более развитая Хранителям цивилизация во Веере Миров.

— Не так это и важно. Отрицать не буду, но и углубляться в этот вопрос не стану. Тебе, как анавру, находящемуся на службе у Хранителей, ещё рано владеть полной информацией.

— Тогда в чём смысл твоего появления, Лукреций?

— Рассказать тебе чуть больше о сути твоей миссии и последствиях как для тебя, так и для реальности, в которой ты сейчас действуешь.

— Чтобы повлиять на мои мотивы, полагаю? Значит, я верно догадываюсь, что продвинулся значительно дальше, чем предыдущие кандидаты?

— На оба вопроса отвечу да.

— Что ж, тогда, предваряя твои откровения, скажу, что всё равно сделаю всё, чтобы спасти свою семью. И это не обсуждается!

— Об этом я и хотел поговорить, Гавр. Хранители через Странника обманули тебя. Вернее, не сказали всей правды. Не существует в Веере Миров простой возможности изменить столь глобальное событие, как авиакатастрофа с сотнями жертв. Даже оперируя энергоресурсами Хранителей. Лишь методично вмешиваясь в ход реальности, причём не менее чем за полвека до ключевой временной точки, используя способности сотен анавров, можно добиться изменения состава пассажиров на борту. Но и только. При этом последствия реакции Закона Сохранения Реальности непредсказуемы. Множественные вмешательства приведут к столь кардинальному изменению существующей реальности, что в итоге породят новую фантомную линию, обречённую на темпоральную аннигиляцию. Мало того, что Хранители на это никогда не пойдут, поскольку подобное может грозить исчезновению их цивилизации, у них просто не хватит на это ресурсов.

— Но как же так? У нас ведь договор? И почему я должен верить тебе, а не Елисею? Ты ведь тоже наверняка преследуешь свой интерес!

— Всё верно, Гавр, всё так. Ты знаешь, какое название дал нам в Древнем Риме один из цезарей. Нам, Смотрящим. Он был Демиургом. Я скажу тебе. Milites Rei. «Рыцари реальности». В другом переводе «Солдаты вещи». Наш главный интерес — это глобальное сохранение Веера Миров и недопущение искусственного изменения реальностей в интересах сверхцивилизаций, возомнивших себя способными на вмешательство. Сложность в том, что все анавры и есть плоть от плоти Закона Сохранения Реальности, суть которой в проявлении разных, порой противоречивых, но также направленных на стабильность Веера Миров силах и способностях. Анавры — особый элемент случайности, выявляющий и локализующий нестабильные элементы взаимодействия Закона и Вселенной. Это, как в живой клетке, постоянно возникают нелетальные мутации, держащие в тонусе защитные силы организма. Жизнь и Смерть в одной упряжке…

— Из всего этого я понял лишь то, что Смотрящие охраняют реальности от вмешательства цивилизаций, которые хотят использовать их в своих интересах. Но что мне с этого? Я слишком малая величина в ваших играх или…войнах, как не называй.

— Попробую объяснить по-другому. Один из писателей твоей материнской реальности как-то заметил: «Если большое королевство хочет завоевать маленькую страну, к этому нет никаких препятствий: страна погибла. Но если и другая великая держава задумает, то же самое, у жертвы появляется шанс на спасение!» Ты теперь не можешь сказать, кто обманывает тебя, мы, Хранители или лгут все. А, значит, ты станешь поступать сообразно новой информации.

— Охренеть! Прийти ко мне незвано, нежданно, зародить вагон сомнений, вбить огромный клин недоверия между мной и моими нанимателями — ну и приёмчики у вас, как я погляжу!

— Не кипятись, Гавр. Просто подумай. Можешь продолжать действовать по своему плану. Я тебе даже немного помог, Миротворец. Павел Ремесленник неплохой, но и ему ещё учиться и учиться. Я провёл необходимые изменения в нейротрон. Теперь ты можешь использовать свой Матрикул, те самые татуировки, для поиска Демиурга, не просто, как индикатор присутствия, но и в качестве локатора: если искомый анавр находится в пределах пятикилометрового радиуса, то ты с лёгкостью определишь вектор направления на объект, стоит лишь направить на него свою руку. Пусть этот жест станет залогом доверия между нами.

Фигура псевдоРемесленника расплылась, явив образ расплывчатого лица Паши. Окружающее нас пространство также несколько потеряло контрастность.

— Привет, Гавр! — как ни в чём не бывало, произнёс бариста.

— Здорово, — буркнул я.

— Чего такой смурной? Судя по нейрогормональному фону, ты здорово раскачался. Даже сверхрежим опробовал. Правда, поторопился делать это дважды за короткий промежуток времени, отсюда и повышенный расход энергоресурса. Ничего, за пару часов восстановишься.

— Безмерно рад. О чём сегодня поговорим? — я решил, что говорить о визите Смотрящего программе дело бесполезное. Был бы Ремесленник во плоти, другое дело.

— Так уже всё, Гавр. Сегодня прощальная встреча. Аура нейротрона зафиксировала стойкую креатуру Демиурга в восьми километрах к юго-востоку от твоего нынешнего местоположения. Ты почти у цели. Осталось сообщить тебе точку эвакуации и имена резидентов, которым ты передашь Демиурга.

— Как? Уже? Я думал, что понадобятся недели поисков…как-то это…

— Слишком просто? Ошибаешься! Тебе ещё предстоит вычислить его личность, подобраться поближе и обеспечить транспортировку без повреждения биологической оболочки. В крайнем случае, если он погибнет, его тело должно быть передано резидентам не позже, чем через тридцать минут после остановки сердца. Это важно, запомни!

— Чего уж не понять, электрическая активность мозговых структур должна ещё сохраняться.

— Вот-вот. Теперь запоминай точку рандеву с Искателем и Странником. Пароли не понадобятся. Странник тебе знаком. Это Елисей Николаевич, который тебя вербовал. Имя Искателя я не знаю, но это несущественно. Ежедневно в полдень в сквере на Площади Варецкого в Варшаве тебя и Демиурга будет ждать Елисей Николаевич. Он гуляет там с собакой до часу пополудни весь апрель, май и июнь.

— Конспираторы, блин! До Варшавы больше трёхсот вёрст и всё по территории противника. А если немцы возьмут город к моему появлению?

Образ Ремесленника завис на несколько секунд.

— По исходным данным исторической линии твоей реальности, до августа 1915 находилась под контролем Русской Императорской армии. Так что всё должно пройти по плану.

— Должно-то, должно, но и контрнаступления со стороны немцев в это время я тоже не помню. Похоже, придётся импровизировать, — последнюю фразу я пробормотал вполголоса.

— Что ты сказал? — лицо Паши стало постепенно бледнеть, — ресурс программы почти истощён. Я хочу сообщить тебе ещё кое-что. Это пригодится в следующих миссиях.

— Не тяни, гугляша!

— Адаптационные навыки нейротрона и приобретённые свойства в новом носителе с каждым перемещением будут проявляться в несколько раз быстрее. При этом истощение ресурсов организма каждого нового, наоборот, замедляться, так как архитектоника нейротрона сложилась окончательно. Это значит, что всё, что ты приобрёл и закрепил в теле своего прадеда, в новой реальности будет перенесено на базовый уровень другого тела за считаные часы. Расплатой будет состояние, очень близкое по своим параметрам к глубокой коме, которое продлиться от двенадцати часов до суток. Всё будет зависеть от возраста и физического состояния следующего носителя. Будь к этому готов.

— Мне бы из этой жопы выбраться, а о будущих я побеспокоюсь по мере поступления проблем.

— Прощай… — пространство вокруг нас залила ослепительная белизна. И всё исчезло.

Проснулся я в полной темноте, с удовлетворением понимая, что полностью восстановил силы. Лицо было почему-то мокрым от слёз. Мда, скомканное прощание получилось. Он хоть и программа, но всё же калька с пашиного нейротрона. А Ремесленник парень неплохой, как, впрочем, и Елисей Николаевич. Видимо, Смотрящий здорово мне запудрил мозги, вот я и расчувствовался.

Дотянувшись до тумбочки и, нащупав огарок свечи со спичками, разжёг маленький трепещущий язычок пламени, накинул заёмную шинель и вышел на воздух, с удовольствием вдыхая полной грудью ароматы весенних предгорий. На улице был глубокий вечер, небо над горизонтом заливал какой-то неестественный фантастически яркий сиреневый закат.

Спохватился, что всё ещё в исподнем, вернулся в палатку и с удовлетворением заметил аккуратно сложенную форму на соседнем топчане. Палатка же была всё ещё пуста. Заработались сестрички милосердные. С удовольствием переоделся, накинул даже свой броник, затянул ремень поверх шинели, разобрал сбрую, проверив наличие обойм в кожаных подсумках.

Карабин, наган…так, непорядок. Почистить бы. Вот ведь пакость, и не стрелял же совсем, а таскать пришлось и в стволы землицы набилось. Мда, херовый пока из меня воин. Так, помесь терминатора с недоХалком. Как же вы себя любите, Гаврила Никитич!

Самолюбование прервал дежурно заурчавший желудок и припозднившаяся мысль о том, что лёг спать я всё-таки голодным. Продержался на волшебном елизаветином эликсире. А организм требовал чего-нибудь посущественнее.

Своих санитаров отыскал там же, куда послал их Вяземский. На госпитальной кухне, точнее, рядышком. Справедливости ради стоит сказать, что бойцы не прохлаждались, а дружно помогали по хозяйству. Кто, распиливая толстые стволы на поленья, а кто и не чурался чистить песком кастрюли и чаны.

— Вечер добрый, славяне.

— О! Гаврила Никитич! Никак оклемались. А мы пару раз приходили, щи и кашу приносили. Да вас разбудить было никак невозможно. Уж больно строги сёстры милосердные.

— Ну вот я и сам притопал. Где моя большая ложка?

Солдаты, рассмеявшись, отправили одного санитара в кухонную палатку, откуда тот через несколько минут вынес мне два ещё тёплых котелка, обёрнутые в тряпицу. Не затягивая, я достал из сухарной сумки свою ложку и приступил к обедоужину, урча от удовольствия и лишь мотая головой на дружеские подначки сослуживцев.

Закат давно миновал и на небе высыпали не по-весеннему яркие и крупные звёзды.

— Ох и крепок ты, Гаврила. Три часа — и вон как огурчик! — к концу моей трапезы появился и князь.

— А чего разлёживаться? Я же не раненый, так, немного устал да проголодался. Уже всё поправил. Чайку соображу сейчас — и всё в ажуре! — настроение и правда было приподнятым. Появившаяся определённость после визита Смотрящего вселила надежду в скорейшее выполнение миссии.

— Чайку милости прошу ко мне. Уж не побрезгуй. Оперировать закончили. Новых раненых пока нет. Твой батальон встал лагерем на том берегу. Подошли ещё два полка 72-й дивизии и мортирный дивизион из Львова. Полагаю, нас завтра перебазируют подальше от позиций. Вечером немцы снова артобстрел проводили, так пару чемоданов саженях в ста от парома положили. Там теперь в воронки воды натекло, страсть, — просветил меня об обстановке коллежский асессор.

— Вашбродь, а не было ли распоряжений, куды нам теперь? — спросил один из моих санитаров.

— Переночевать можете здесь. Там у коновязи навес с сеном. Но утром, чтобы в батальон вернулись. Да и ефрейтор Пронькин с вами поедет, не потеряетесь.

— Будет исполнено, вашбродь! — чуть не хором, но с заметным облегчением ответили штурмовики. Да и правда, кому охота в ночь переться.

Рядом со складской аптечной палаткой высилась груда деревянных ящиков, удобно расставленная так, чтобы прикрывать от ветра. С противоположной стороны был натянут полог.

— Милости прошу к моему шалашу, Гаврила Никитич.

Я улыбнулся, глядя на дымящий трубой самовар, над которым колдовал рыжий Семён.

— Умеете вы устроиться, Иван Ильич, ничего не скажешь.

— Это ты тонко намекаешь, Гаврила, что нам легче живётся, чем вам, фронтовикам? — в голосе князя послышалась лёгкая обида.

— Ни боже мой, ваше Сиятельство, — ещё шире улыбнулся я и развёл руками, — более, чем уверен, что позволить посидеть здесь вы себе можете разве что в ночь. Да и то, не каждую, — я дружески похлопал врача по лечу.

— А ты изменился, Гавр, — князь поблагодарил Семёна, и тот деликатно покинул нас.

— Как ни оттягивал я сей момент, Иван Ильич, а пришлось убивать поспешно и много. Мало приятного в этом.

— Это в той истории с капитаном?

— И в ней тоже. А перед этим была ночная атака кавалерии, — и я рассказал случай про чёрных гусар.

— Страшная, всепожирающая война, — вздохнул Вяземский, — сегодня умерло ещё сорок два раненых: более двух десятков не успели довезти до госпиталя, четверо на операционном столе, остальные в течение дня после довольно успешных операций. Вот такая математика, Гаврила. Полагаю, ночь переживут тоже не все, но, может, Господь и управит.

Князь налил кипятка в заварочный чайник и расставил кружки на перевёрнутом ящике, рядом положил холщовый мешочек с колотым сахаром.

— Раньше вы в отношении раненых всё больше уповали на врачебное мастерство и умение, Иван Ильич. Меньше бога поминали.

— Месяц в этом госпитале и меня изменил, Гаврила. Прав ты был. Никому эта война не нужна. Гробим людей не за…да что там! — врач обречённо махнул рукой, — пей чай, Гаврила. Рад, что ты жив.

— Я тоже, Иван Ильич. Полагаю, сегодняшнее лишь начало. Учитывая число войск, нас завтра ждёт продолжение Марлезонского балета.

— Марлезонского? Почему Марлезонского? Ах, «Балет дроздования» Людовика XIII из 16 актов! Тонко… У тебя неплохое чувство юмора, Гаврила.

— Нет, Иван Ильич, это просто шутка из моего мира. Но поняли вы меня правильно.

— Кстати, у меня для тебя подарок, господин ефрейтор.

— Это с чего бы вдруг, господин коллежский асессор?

— Не вдруг. Капитана спас? Спас. Казачки, что брусиловских стрелков прикрывали, вас по оврагам, да балкам обыскались. Аж до самого парома доехали. А потом и сослуживцы капитана приезжали в госпиталь, убедиться, что жив и здоров. Хорошего человека ты спас, Гаврила. Любят его в полку. Высокой чести и умения офицер.

— Да я как-то не думал об этом. Всё больше старался, чтобы от гиповолемического шока не умер, да рвотой не захлебнулся.

— Вот о чём я и говорю, — Вяземский с загадочным видом пошарил где-то у себя за спиной и протянул мне длинный, чуть больше метра свёрток из мешковины, — прапорщики сапёрной роты рвались лично вручить тебе, Гаврила, да Ольга Евгеньевна грудью встала на защиту твоего сна. Пришлось дать слово князя, что передам благодарность от капитана лично в руки.

Я развернул свёрток, перевязанный для надёжности бечевой. Под светом масляной лампы, подвешенной на шесте рядом с ящиками, тускло блеснула латунь.

— Бебут…златоустовский, знатная сталь! Простое и надёжное оружие. Успели даже гравировку на ножнах сделать! — прищёлкнул языком князь.

Я приблизил к свету чёрные ножны с латунным концом, на котором каллиграфической вязью была выгравирована надпись: