Теперь или никогда!

Глава девятнадцатая, в которой события всё нарастают

Забрезжило раннее утро. Утро, которое было чревато многими неожиданностями.

По городу рыскали гитлеровские солдаты, хватали каждого мало-мальски подозрительного человека и тащили в гестапо.

Бургомистр Пятаков собрал своих сотрудников и отдал приказ развесить повсюду объявления о награде в тысячу марок и наделе хозяйства за нужные сведения каждому, кто принесет их.

А в фотографию «Восторг» почти вбежал капитан Хесслер.

— Убиты цу Майнерт и фон Ратенау. В немецком ресторане. Мы сидели все вместе, в отдельном кабинете, — быстро проговорил он. — Теперь мне опасно здесь оставаться.

Петр Петрович выслушал его молча. Он понял: очередной налет партизан оказался удачным.

— Вам надо уходить, — сказал Хесслер. — Как можно скорее.

— Хорошо, — сказал Петр Петрович. — А как быть с Джоем?

— Возьмем с собой. Едем к вам!

Они вышли на улицу. У дверей фотографии ждала серая машина «Оппель-капитан».

За рулем сидел Роберт, шофер военного коменданта. Тот самый, что провожал Катю Воронцову.

Хесслер и Петр Петрович сели в машину и через пять минут уже были возле дома старого фотографа.

Хесслер подозвал Джоя.

Пес мгновенно подбежал к нему.

— У вас есть поводок? — спросил Хесслер Петра Петровича.

— Джою поводок не нужен, — с гордостью ответил старик. — Он слушается каждого моего слова…

Внезапно он вспомнил: в фотографии остался его архив. Все те карточки, которые он снимал за долгие годы работы. Их нельзя оставлять немцам. Ни в коем случае нельзя!

— Я не могу ехать, — сказал он, — отправляйтесь без меня.

— А что такое?

— Я забыл свой архив.

Хесслер сообразил сразу:

— Пусть Роберт поедет за ним и возьмет его.

— Роберт? Но он же ничего не найдет…

И тут Петр Петрович вспомнил о Мите. Мальчик давно уже стал его первым и надежным помощником.

— Может быть, сделаем так: пусть Роберт заедет к Воронцовой, — начал он, — отдаст ключи Мите и скажет ему, чтобы Митя спрятал карточки…

— А где же будем мы?

— Мы останемся в машине. Это даже удобно. Я скажу Роберту, что беру машину и вернусь через два часа.

Кругом на улицах разъезжали грузовики с немецкими солдатами. На углах улиц стояли патрули.

— Вы видите, — сказал Хесслер, — это все потому, что убиты те двое… — Он поправил свой парабеллум, висевший на боку. — Пока еще я вне подозрений. На эти несколько часов…

Джой лежал на полу машины, уткнув морду в лапы.

Роберт развернулся, круто затормозил у дома Воронцовой.

Хесслер огляделся по сторонам. Два немецких солдата шагали по улице.

Завидев машину, подошли ближе, заглянули в окно.

Хесслер спросил, цедя слова сквозь зубы:

— В чем дело?

Солдаты отдали ему честь.

— Яволь, герр офицер. Это ваша машина? — спросил один из них.

— В чем дело? — нетерпеливо повторил Хесслер. Небрежным жестом выхватил из нагрудного кармана свой документ, сунул его в окно.

Солдат бегло взглянул, взял под козырек:

— Все в порядке, герр офицер.

— Проходите, — приказал Хесслер.

Солдаты прошли дальше.

— Возьми ключи, отдай их Мите, — обратился Хесслер к Роберту.

— Я пойду с ним, — предложил Петр Петрович.

— Вам не надо.

— Он не поймет, что надо сделать.

Хесслер с минуту задумался.

— Разве? Тогда вот что: вызови Митю на улицу.

Роберт вышел из машины.

Хесслер взглянул на часы:

— Ого! Уже половина девятого. Успеть бы проскочить за город…

Не прошло и двух минут, как на улицу выбежал Митя. За ним вышел Роберт.

— Петр Петрович, что с вами? — спросил Митя, с испугом глядя на офицера в немецкой форме.

— Все в порядке, мой мальчик…

Петр Петрович смотрел на взволнованное мальчишеское лицо, обращенное к нему, на русые, коротко стриженные волосы, на выгоревшие, словно колоски, брови.

Уколола тревожная мысль:

«Может быть, видимся в последний раз?»

Он постарался отогнать от себя эту мысль. Даже мысленно выругал себя: вечно что-нибудь такое придумает. Ну кому нужен этот мальчик? Кто может в чем-либо заподозрить его?

И все-таки нет, все-таки неспокойно было на душе у Петра Петровича. До того неспокойно…

— Возьми ключи, — сказал он, стараясь говорить невозмутимым тоном. — Иди в фотографию, там мои карточки, мой архив… Помнишь, в зеленом шкафу?

— Знаю, — сказал Митя.

— Возьми их все, все до единой и спрячь где-нибудь, положи в железную коробку из-под монпансье, она тоже стоит в шкафу, и все спрячь подальше. Понял?

— Когда надо идти? — спросил Митя.

— Не сегодня. Сегодня весь город прочесывают.

— Почему?

— Убит военный комендант.

— Убит?! — Митя даже подпрыгнул от радости.

— Пойдешь туда завтра, рано утром, как только рассветет. Если тебя кто спросит обо мне, скажи, что я болен, лежу дома и сегодня на работу не выйду.

— Хорошо, — коротко сказал Митя. — Я все это положу в коробку и свой дневник тоже.

— И еще вот что, — сказал Хесслер. — Передай маме — пусть уходит…

— Куда? — удивленно спросил мальчик.

— Куда хочет… В лес, вообще уйдет из города вместе с тобой.

Митя ни о чем не спросил. Молча кивнул головой.

— Понял? — спросил Петр Петрович. — Надо уходить из города… и как можно скорее.

— Понял, — ответил Митя.

— Береги себя, — тихо сказал Петр Петрович. — Береги себя и маму…

Машина медленно тронулась. Петр Петрович обернулся. Мальчик все еще стоял на том же самом месте, где он оставил его, смотрел вслед машине.

И снова, как и раньше, неведомо откуда взявшаяся мысль больно уколола старика: не в последний ли раз видит он мальчика?

Машина мчалась по шоссе. Хесслер посмотрел на Петра Петровича:

— Надеюсь, проскочим…

Тот ответил:

— Я тоже так думаю…

Между тем часа за два до описываемых событий, когда еще ночь стояла на дворе, Катя и Соня сидели в Катиной комнате и тихо переговаривались друг с другом.

Обеим не спалось.

И чтобы хоть в какой-то степени успокоить себя, они предпочли поговорить по душам друг с другом, пока не наступило время идти на работу.

Они вспоминали о том, как жили до войны. Довоенная жизнь казалась каждой теперь недосягаемым раем. Словно бы вдруг, в один миг забылось все то, что было трудным, омрачавшим быт, печальным, и осталось одно лишь светлое, праздничное…

Катя вспоминала о том, как они по воскресеньям все трое — она, муж и сын — ездили в Петергоф, Петродворец, Царское Село…

Соня слушала Катю с восторгом, который даже не пыталась скрыть.

Прозрачные глаза ее потемнели.

— Если бы хоть один денек пожить в большом городе, — мечтательно произнесла она, — хоть одним глазком увидеть Ленинград!.. Возьмешь меня с собой в Ленинград, когда все это кончится?

— Возьму, — горячо ответила Катя. — Только скорее бы все это кончилось!

Соня зашептала ей в самое ухо:

— Вчера я нашла возле ресторана листовку; маленькая такая, на ней чернила лиловые…

— Что там написно? Помнишь?

— Еще бы!.. Красная Армия близко, Красная Армия скоро освободит всех советских людей!.. Здорово?

— Конечно. И это все?

— Нет, там еще было… — Соня наморщила лоб, вспоминая. — Там было еще написано о том, чтобы мы, советские, продолжали истреблять фашистов, мстить за нашу кровь, за все наше горе…

Соня оборвала себя.

В комнату вбежал Митя.

— Убит военный комендант, — одним духом выпалил он.

Катя всплеснула руками.

— Убит? Что-то теперь со всеми нами будет?!

Соня победоносно взглянула на нее:

— Видишь? Они не спят! — Слово «они» она выразительно подчеркнула. — Стало быть, эта самая листовка неспроста!

— Наверно… — согласилась Катя. Пристально посмотрела на сына: — Куда ты бегал? Кто к тебе приходил?

— Никто.

— Неправда, я же слышала, ты открыл дверь, выбежал куда-то…

— А-а, — протянул Митя, — это Роберт приходил.

— Роберт? Зачем?

— Как зачем? Сказал, что его хозяин убит.

— Почему же он не зашел сюда?

Митя пожал плечами.

— А это ты его сама спроси. Он очень торопился, наверно…

Соня взглянула на часы-ходики:

— Катюша, поторапливайся, пора…

— Пожалуй, — согласилась Катя.

Соня вышла к себе, собраться. Катя осталась вдвоем с сыном.

— Нам надо уходить, — торопливо зашептал Митя. — Сейчас я говорил с Петром Петровичем…

— Куда уходить? — взволнованно спросила Катя.

— В лес.

— Он так и сказал?

— Да, так и сказал. С ним был почему-то немецкий офицер, и они куда-то ехали…

Катя хотела было что-то сказать, но в это время Соня вошла в комнату.

— Пошли?

— Да-да, пошли… — Катя кивнула Мите: — Значит, ты все понял?

— Все, все, — весело ответил мальчик.

Всю дорогу до ресторана Катя была хмурой, неразговорчивой. Соня приставала к ней:

— Что с тобой, Катюша? Или случилось что?

— Нет, ничего.

— А все-таки? — не отставала Соня.

— Ну, если хочешь, ничего хорошего. Раненые исчезли, коменданта убили, как бы за нас не взялись!

Соня рассмеялась:

— Еще чего придумала! Мы-то с тобой при чем?

Конечно, в какой-то степени Катя нарушила свое обещание молчать, никому не говорить ни слова.

Она поделилась с Соней о том, что надо помочь раненым в развалинах «замка». Но ведь Соня свой человек, самая ее близкая подруга в этом городе…

Она бегло взглянула на Соню. Сонино лицо казалось серьезным, сосредоточенным. Губы плотно сжаты. Должно быть, думает о том же, о чем думает и она, Катя.

Она взяла Соню под руку.

— Ты уж меня прости, я тебя втянула в это самое дело…

Соня удивленно посмотрела на нее:

— Ты о чем? Да что ты! Я же ничего не боюсь… — Приблизила губы к самому уху Кати. — Будь сама поосторожней и Мите скажи, а за меня не бойся. Не пропаду!

Жесткая и сильная рука ее сжимала Катины пальцы. И это пожатие казалось Кате таким надежным и верным, что у нее стало немного светлее на душе.