Теперь или никогда!

Глава двадцать пятая, последняя, в которой каждый из друзей решает, что надо делать, по-своему, но оба в конце концов приходят к общему решению

— Я придумал, — сказал Егор. — Это будет здорово!

Алеша посмотрел на него и приготовился слушать.

— Ты наверняка согласишься со мной.

— Что же это такое?

— Вот что: мы приведем Петра Петровича к нам на сбор.

— А он пойдет?

— Пойдет. А если не пойдет, мы его уговорим, попросим Виталия Валерьевича, и он тоже вместе с нами уговорит его…

Помолчали немного. Потом Егор начал снова:

— Володя мне недавно письмо прислал. Пишет, чтобы я не думал о писательстве, а старался бы получше учиться.

— А ты что ему написал?

— Ничего, — отрезал Егор. — Он забыл, что когда сам учился в школе — мама мне рассказывала, — на всех уроках только и делал, что рисовал в тетрадке, его даже из класса как-то выгнали, а он говорит: хочу быть художником! Сам про себя забыл, а меня учит…

— Все они такие, взрослые, — глубокомысленно заметил Алеша.

— Наверно, все… — Егор откашлялся и сказал решительно: — Я хочу писать. Первым делом буду писать летопись города. Помнишь, такую же, какую писал сын Петра Петровича.

— Помню, конечно. Только почему ты один? По-моему, все ребята должны писать. Весь наш класс, — твердо произнес Алеша.

— Как же это получится? Все будут записывать в одну и ту же тетрадь? — недоуменно спросил Егор.

— Нет, не так. Мы будем раз в неделю собираться, вспоминать о каких-нибудь выдающихся событиях в нашей школе или в нашем городе. Все вместе обсудим, а потом кто-то будет писать, кто-то один, у кого хороший почерк.

— И потом пройдут годы, мы уже будем совсем старые, и новые ребята будут читать нашу летопись и узнают, как мы жили, и что было в нашем городе, и что случилось в нашей школе, — мечтательно проговорил Егор.

Ему представилось то далекое, невозможно далекое время, когда они с Алешей станут такими же старыми, как, например, Петр Петрович. И вот пионеры зовут их в школу на сбор, и они приходят и раскрывают толстую, общую тетрадь и читают то, что записано в ней. И все ребята слушают их вот так же, как они слушали рассказы Петра Петровича…

— Это хорошо, — согласился он. — Пусть будет так, как ты предлагаешь. Будем сообща писать летопись. Но я все равно, что бы ни говорил Володя, буду писать свою повесть.

— Помню, читал ты мне начало этой повести. Какой-то дяденька в меховой шапке подошел к почтовому ящику, сказал: «Теперь или никогда!», лизнул марку, опустил письмо… Видишь, я все помню, все как есть!

— Ничего этого не будет, — оборвал Егор Алешу.

Алеша засмеялся:

— Ни теперь, ни никогда?

— Я буду писать совсем новую повесть, — серьезно проговорил Егор, — о Мите Воронцове. Я даже знаю примерно, как она будет начинаться…

«Однажды мой пес Кузя выкопал в земле круглую коробку. В этой коробке было много разных фотографий. И на самом верху лежала фотография мальчика, которого звали Митя Воронцов…»

— Она лежала как раз не на самом верху, а наоборот — внизу, — сказал Алеша, любивший во всем точность. — А ты напишешь, что наша школа носит имя Мити Воронцова? — спросил он.

— А как же!

— Тогда напиши обо всех: и о Петре Петровиче, и о Васе, и о капитане Хесслере…

Егор посмотрел на Алешу, глаза его блестели.

— Конечно, я обо всех напишу, — тихо, внушительно проговорил он.

— А я знаешь что еще придумал? — сказал Алеша торжествующе. — Не догадываешься?

— Нет.

— Там, где замок наш, ну где развалины, там же такой сад, что хоть сейчас самый замечательный парк можно разбить. И цветы посадить, если хочешь, и фонтан выстроить… Как думаешь?

— Ну и что? — спросил Егор.

— Как что! И назвать этот парк именем Мити Воронцова.

Егор даже руками развел.

— А ты молодец, — медленно произнес он. — Смотри-ка, мне и в голову не пришло…

— Только надо так сделать, чтобы горсовет согласился, — сказал Алеша.

— Это мы Петра Петровича попросим, он с ними, горсоветскими, поговорит…

— И Васю попросим, когда приедет, — добавил Алеша.

— Обязательно, — ответил Егор.