Теперь или никогда!

Глава четвертая, в которой героем дня становится Кузя

Володя, старший брат Егора, учился в Москве, в художественном институте. Недавно он прислал письмо, в котором написал о том, что собирается на каникулы приехать домой.

Папа и мама Егора и сам Егор ждали Володю со дня на день, а он все не ехал. Мама испекла любимый Володин пирог — песочный, с вареньем и с корицей; пирог стоял на столе, прикрытый марлей. Егор ходил мимо, вздыхал; скорей бы приехал старший брат, тогда и за пирог можно будет приняться…

Телеграмма от Володи пришла под вечер.

«Приеду сегодня», — коротко сообщал Володя.

С самого утра шел дождь, небо было затянуто тучами. Дождь стучал по крыше, бил в стекла, и Егор незаметно для себя уснул, хотя и обещал сам себе не спать, обязательно дождаться брата.

Когда он проснулся, в столовой уже горел свет, звенела посуда, слышались громкие веселые голоса. Егор мигом оделся и бросился в столовую.

Володя сидел за столом и уже занес было руку, чтобы отрезать кусок пирога. Увидел Егора, опустил руку. Широко улыбнулся.

— Проснулся наконец-то!

Володя казался неузнаваемым.

Егор смотрел на него и дивился. Кажется, встреть его на улице — не узнал бы!

Был Володя раньше худеньким, невысоким, с очень розовыми щеками. Когда учился в школе, его дразнили девчонкой. Володя искренне обижался:

«Я же не виноват, что у меня такие щеки…»

А теперь за столом сидел плечистый дядя, с бородатым лицом и смеющимися глазами.

Встал из-за стола — ростом чуть ли не под потолок.

— Ну, братишка, рассказывай, как поживаешь.

— Хорошо, — ответил Егор, уже не глядя на брата.

Только сейчас он заметил сидящего возле Володи узкоплечего, темноволосого парня. У парня было смуглое маленькое лицо, которое казалось еще меньше от больших очков в толстой оправе.

— Это мой товарищ Костя Семечкин, — сказал Володя. — Знакомься, Егор.

Егор сказал:

— Здравствуйте…

Костя наклонил голову и ответил:

— Здравствуй. Давай на «ты». Идет?

— Идет, — ответил Егор.

Дождь стучал в стекла все сильнее, тоскливо завывал ветер, а здесь, в комнате, было тепло, уютно; над чашками вился душистый пар, пахло пирогом и вареньем, и мама, улыбаясь, глядела на Володю, глаз с него не спускала. И папа тоже то и дело поглядывал на него и посасывал давно погасшую сигарету.

— У нас с Костей было полным-полно приключений, — рассказывал Володя. — От Москвы мы ехали пароходом. Слезли в Чувихино, чтобы пересесть на катер, а на пристани, глядим, какой-то лодочник сидит и радостно так нам сообщает: «Переменили расписание, теперь жди катер только утром».

Что делать? А тут дождь надвигается, и холод собачий. Хорошо, Костя посоветовал: «Давай, говорит, попросим лодочника, чтобы довез нас». Мы попросили, а он ни в какую. Странный такой мужик. Только мы от него отвалились — раз не желает, чего ж тут поделаешь? — а он вдруг совершенно неожиданно: «Ладно, ребята, поехали…»

— Зато и вымокли же мы! — добавил Костя.

Потом Володя принес из коридора свернутые в трубку холсты:

— Мои последние работы…

Он развернул сперва один холст; Егор увидел совершенно пустынное поле, тяжелые облака клубились в небе, а в конце поля одиноко гнулось книзу дуплистое дерево с ветвями, опушенными редкой листвой.

— Это я на Байкале был, вместе с Костей, — сказал Володя. — Костя меня устроил рабочим в их экспедицию, там я здорово поработал, привез много этюдов.

Он развернул другой холст.

— Это я писал в Москве.

На холсте был нарисован дом: двухэтажный, розового цвета, с красной крышей. Окна маленькие, неяркие. Над окнами резные наличники. Ни дать ни взять игрушечный домик.

— Таких домов в Москве становится все меньше, — пояснил Володя. — Это я как-то бродил в Замоскворечье, увидел этот особнячок, даже остановился. Нет, думаю, такую красоту, нельзя не написать. Просто невозможно!

По правде говоря, Егору больше понравилась картина, которую Володя привез с Байкала. Но он не желал обидеть брата, потому и хвалил обе картины: и ту, что нравилась ему, и розовый московский домик.

— Отдохни-ка немного от своей мазни, — сказала мама.

Володя покачал головой.

— И не подумаю. Буду ходить на этюды, у нас здесь такие виды, так и просятся на холст!

Егор сказал смущенно:

— Нарисуй меня.

— Почему же нет? Постараемся…

— А вы… а ты тоже художник? — спросил Егор Костю.

— Нет, я геолог.

— У него интересная работа, — сказал Володя. — Каждый год он ездит в экспедиции, в тайгу, в тундру…

— Вы что же, окончили университет или институт? — вежливо поинтересовался папа.

— Нет, я на третьем курсе института.

Володя обернулся к Егору:

— Ну, а ты-то как поживаешь?

— Я же сказал же тебе, что хорошо… — Егор подумал немного и добавил: — Я повесть пишу.

Володя подергал себя за бороду.

— Вот как?

— Я давно, — ответил Егор. — Я все время что-нибудь сочиняю.

— Это хорошо, — серьезно заметил Костя.

Егор хотел было рассказать, о чем он пишет, что это за повесть и о чем хочет еще писать, и еще ему хотелось узнать от Володи, почему это он говорит «я писал», а не «я рисовал», и еще — зачем это он отрастил себе такую бороду, ведь без бороды удобнее, с нею просто-напросто жарко, но тут мама решительно заявила:

— Давайте-ка, друзья, ложитесь спать, не теряйте зря времени!

Володя с Костей отправились в светелку под чердаком, и Егору, которому спать совсем не хотелось, тоже пришлось идти к себе в комнату.

Лежа уже в постели, Егор вспомнил, что так и не успел попробовать пирог. За разговорами совершенно забыл…

После дождливой ночи утро выдалось теплым и ясным. В голубом, хорошо промытом дождем небе — ни облачка. Светило большое солнце, пели птицы.

Егор проснулся, выбежал во двор, увидел: Володя и Костя, стоя друг против друга, занимались утренней зарядкой. Размахивали руками, гнулись до самой земли, поднимали ноги, а потом стали бегать по двору, и за ними бежал Кузя, громко, восторженно лая.

Потом Володя стал медленно ходить, глубоко дыша и плавно раскидывая руки, и Кузя тоже перестал бегать.

— Сейчас позавтракаем и пойдем к замку, — сказал Володя.

— И Костя тоже? — спросил Егор.

— И Костя, и, если хочешь, ты с Кузей.

— Конечно, хочу! — воскликнул Егор. — Пойдешь с нами, Кузя?

Кузя оглушительно громко залаял.

— Еще бы не пойдет, — сказал Костя.

Развалины «замка» находились на самой окраине города. Вернее сказать, это был никакой не замок, а просто обломки большой, некогда благоустроенной и богатой помещичьей усадьбы.

Но окрестные жители с чьей-то легкой руки окрестили усадьбу замком, и так оно и осталось на все времена.

Вокруг развалин разросся огромный запущенный сад. Вековые липы возвышались рядом с дуплистыми, уже много лет не плодоносившими яблонями. В траве прыгали лягушки, и гомон стоял в воздухе, несмолкаемый гомон от множества птиц.

Егор шагал впереди, держа в руках холст, свернутый в трубку.

Володя нес мольберт, Костя — ящик с красками. Только Кузя не нес ничего, бежал впереди, время от времени оглядываясь назад.

Володя остановился:

— Смотрите, какие различные оттенки зеленого, от темного, чуть не аспидного, до совсем светлого, изумрудного…

Егор огляделся. Вдали темнели деревья леса, они казались и в самом деле почти черными в горячем, радостном блеске летнего солнца; трава была густо-зеленой, а листва деревьев в саду отличалась тем блестящим, свежим цветом, который обычно зовут салатовым.

Костя снял очки, протер их платком и надел снова. Глаза его взволнованно блестели.

— Что за красотища здесь!

— Еще бы, — с гордостью произнес Володя, словно именно он, своими руками создал всю эту красоту. — Потому и писать здесь есть что: куда ни глянь, один пейзаж лучше другого!

— Почему ты говоришь «писать», а не «рисовать»? — спросил Егор. — Ведь ты же не пишешь, а рисуешь.

Володя пояснил:

— Если работаешь маслом, масляными красками, то говорят «пишешь», если карандашом, сепией, — то «рисуешь». Понял?

— А ты чем будешь рисовать… писать?

— Я — маслом. Так что буду писать.

Нельзя сказать, чтобы Егор понял решительно все, что сказал Володя, однако предпочел молча кивнуть. Пишет так пишет, не все ли равно?

Кругом белели покрытые зеленым лишаем обломки мрамора.

— Это была когда-то, должно быть, веранда, — сказал Володя.

— Давай приземлимся здесь, — предложил Костя.

— Давай.

Володя долго ходил задумавшись, то подносил кулак к глазам и смотрел сквозь него, словно в бинокль, то, закинув голову, вглядывался в небо, как бы пытаясь разглядеть там что-то, видное лишь ему.

Наконец раскрыл мольберт, положил возле себя ящик с красками.

Костя лег на траву, заложив руки за голову, и Егор лег возле него.

Где-то высоко над их головами слышались птичьи голоса да время от времени пролетал легкий ветер, и тогда листья шумели, словно озеро в непогоду, и вновь затихали надолго…

Егор, сощурив глаза, смотрел на Володю. Володя, казалось, забыл обо всем, прилежно нанося на холст всё новые мазки. Порой он отходил на несколько шагов назад, издали глядя на холст. Лицо его было сосредоточенным. Он поймал взгляд Егора, подмигнул ему.

— Скучаешь?

— Нет.

— Умному человеку не бывает скучно, — сказал Костя.

Егор обрадовался. Стало быть, этот Костя, по всему видать, очень умный и его, Егора, тоже считает умным.

Егор приподнялся с земли:

— Я никогда не скучаю, потому что у меня всегда есть дело…

— Какое же дело? — спросил Костя.

— Я или пишу стихи, или повесть, или читаю, или хожу на речку…

Он искоса глянул на Володю, но Володя уже не слушал его, снова стоял возле своей картины, осторожно водя по ней кистью.

Егору очень хотелось поговорить с Костей о том, интересно ли быть геологом, нравится ли ему ездить в экспедиции? Все-таки, должно быть, здорово интересно ходить с рюкзаком по лесам и горам, встречать разных людей, говорить с ними и потом вдруг отыскать какой-то неведомый источник. А вода в этом источнике самая что ни на есть хорошая, может вылечить любую болезнь. И вот на этом самом месте строят курорт, и люди приезжают изо всех городов, и все они очень благодарны геологу, который открыл источник.

Если бы он, Егор, не решил стать писателем, он бы наверняка стал геологом.

Так думал Егор и незаметно для себя задремал.

Когда он проснулся, то увидел: над ним стоит Володя и длинной травинкой щекочет его нос.

— Ну и соня же ты! — сказал Володя.

Егор быстро вскочил на ноги.

— Что, уже кончил рисовать, то есть писать?

— Еще нет…

Возле его картины стоял Костя.

— Как тебе? — спросил Володя.

— Неплохо.

Егор подошел к картине. Прямо на него глядели темно-зеленые липы. На земле белели обломки мрамора. Вдали, на фоне голубого, озаренного солнцем неба, виднелись зубчатые вершины деревьев.

Все было совершенно так, как и в самом деле, — и липы, и земля, густо поросшая травой, и белые куски мрамора, и темневший вдали лес.

— Мне еще работы на неделю, — сказал Володя.

Егор удивился:

— Неужели еще не все сделал?

— Нет, конечно. Надо многое доделать.

Егор отошел на несколько шагов назад. Чем дальше он отходил, тем все гуще, все рельефнее становились краски, тем глубже казалось небо на картине.

— Красиво, — сказал Егор.

— Подожди, вот закончу все как следует, тогда будешь хвалить, — заметил Володя.

Костя задумчиво произнес:

— Соловьев баснями не кормят. Как полагаешь, Егор?

Володя взял свой рюкзак:

— Что ж, приступим…

Все было изумительно вкусно: и помидоры, и малосольные огурцы, и розовые кубики сала, и крутые яйца.

Больше всех был, пожалуй, доволен Кузя. На его долю досталось и сало, и яйца, и даже огурцы, которые он хрупал с видимым удовольствием.

— Первый раз вижу такого пса, — с удивлением сказал Костя. — Как с огурцами расправляется!

— Это что, — горделиво произнес Егор, — он и служить умеет, и лапу подает, и через палочку умеет прыгать.

— Покажи, — сказал Володя.

Этого только и ждал Егор.

— Кузя, ко мне!

И Кузя показал, на что он способен. Он ходил на задних лапах, подавал сперва одну лапу, потом другую, прыгал через палочку, которую Егор поднимал с каждым разом все выше, а при слове «лежать» падал на землю и замирал, косясь на Егора большим черным глазом.

Оба, и Володя и Костя, были в восторге от Кузи. Оба в один голос хвалили его на радость Егору, а Кузя, словно все понимал, весело махал хвостом и все время норовил лизнуть Егора в нос.

— Ладно, — снисходительно промолвил Егор. — Гуляй дальше. Разрешаю!

Кузя, разумеется, все понял, подпрыгнул несколько раз и скрылся в саду.

— Хорош пес, — сказал Володя.

— Отличный, — похвалил Костя. — Какая это порода?

— Не знаю, — ответил Егор. — По-моему, спаниель.

— Ну нет, милый мой, у спаниеля длинные уши, а у твоего короткие и потом, шерсть совсем другая…

— Какая же?

— У спаниеля ровная, длинная, а у твоего густая и кудрявая.

— Кузя у нас помесь, — сказал Володя.

В это время Кузя, как бы почуяв, что говорят о нем, снова подбежал к ним и стал яростно рыть землю передними лапами.

— Это помесь жесткошерстного фокстерьера и обыкновенной дворняжки, — уверенно сказал Костя. — Точно. Видите, как он роет землю? Все жесткошерстные фокстерьеры — землеройки.

Егор с гордостью взглянул на Кузю. Вот он какой, землеройка, только разве он помесь с дворняжкой? Не может быть! Он породистый, очень даже породистый, недаром все понимает, решительно все, что ему ни скажи!

— У нас в экспедиции был хороший пес, — сказал Костя, — Гавриком звали. Помню, приехали мы на Байкал и в лесу неожиданно нашли щеночка. Вот такого, чуть побольше моей ладони. Взяли с собой. Через два месяца он таким вырос, ростом с теленка.

— Какая порода? — спросил Егор.

— Тоже, должно быть, помесь. Ребята считали, что помесь сенбернара с кавказской овчаркой. Умный был пес, просто как человек. Мы его с собой даже в вертолет брали.

— А вы и на вертолете летали?

— Да, и не один раз. Там, на Байкале, есть такие непроходимые места, туда только на вертолете можно добраться.

— Интересное у тебя дело, Костя, — сказал Володя. — Сколько всего повидаешь!

— Что верно, то верно.

— А где теперь Гаврик? — спросил Егор.

— Мы его в поселке оставили; там живет один старик охотник, он его к себе взял.

— А вы его опять увидите?

— Да, и скоро. Через две недели снова отправляемся на Байкал, там и свидимся.

Кузя между тем уже рыл землю в другом месте, неподалеку от них. Время от времени он оглядывался на Егора. Выглядел он препотешно: вся морда, даже уши, даже грудка были черными от земли.

Внезапно он остановился, как бы вглядываясь во что-то глубоко залегшее в земле, а потом снова, с еще большим рвением начал рыть землю. Комья земли так и летели из-под его лап.

— Что это с тобой, Кузя? — спросил Егор. — Чем это ты занят?

Он подошел к Кузе. Пес снизу вверх посмотрел на него, как бы приглашая полюбоваться. Егор нагнулся.

В довольно глубокой яме, вырытой Кузей, лежал какой-то темный, непонятный предмет.

Егор взял его в руки. Это оказалась большая круглая железная коробка, обернутая сверху старой, вконец истлевшей тряпкой.

Егор обернулся к Володе и Косте и закричал не помня себя:

— Эй, идите скорей! Кузя клад нашел!

Костя и Володя подошли к нему.

— Что это?

Володя взял тряпку, тщательно вытер коробку.

— А теперь откроем, поглядим, что там такое…

Заржавевшая от времени крышка долго не желала открыться, но в конце концов поддалась.

В коробке лежала завернутая в старую клеенку кипа фотографий и под нею пожелтевшая от времени толстая тетрадь.

Едва лишь Володя взял тетрадь, как она буквально рассыпалась в его руке; осталась лишь ветхая обложка, на которой было едва заметное слово: «Дневник».

Зато фотографии сохранились хорошо, ни одна не испортилась.

Все трое склонились над ними, разглядывая незнакомые лица мужчин, женщин, военных.

— Что это? — вдруг спросил Егор.

Прямо на него смотрела карточка офицера, одетого в гитлеровскую форму. Высокая, с длинной тульей фуражка бросала тень на холеное, еще молодое лицо офицера. На груди его виднелись ордена, а в самой середине знаменитый Железный крест, которым, как известно, фашистские захватчики награждали особо отличившихся гитлеровцев.

— Странно, — пробормотал Костя. — В самом деле, что бы это все могло значить?

— А это что? — спросил Володя, указывая на фотографию мальчика, примерно ровесника Егора. У мальчика были удивительно умные, ясные глаза, на правой щеке ямочка.

Егор вгляделся. Лицо мальчика показалось ему знакомым, словно где-то, когда-то он встречался с ним. Но сколько он ни вглядывался, все-таки не мог узнать, кто же этот самый мальчик.

— Интересно, кому это и зачем понадобилось закопать все это хозяйство? — задумчиво спросил Володя.

— Да, правда, кому? — повторил Егор.

Костя сказал уверенно:

— Чего вы удивляетесь? Ведь город был в оккупации, может, кто-то взял и закопал это в землю, чтобы немцы не могли отыскать.

— Может, и так, — согласился Володя. — Если бы знать, — произнес он задумчиво, — кто мог закопать эти фотографии? Кто снят на них?

Костя кивнул.

— Да, все получилось прямо как в детективном романе. Неизвестная находка, карточки, старая тетрадь. Слышишь, писатель? — Он повернулся к Егору. — Чем не тема для романа, правда?

— Правда, — сказал Егор.