Торговцы мечтами

1

Джонни взял письмо и с отвращением начал его читать. Он терпеть не мог читать такие письма.

Очередное сокращение зарплаты, на этот раз на десять процентов по всей компании. Третье по счету с 1932 года. Джонни сердито нажал кнопку вызова секретарши.

Джейн Андерсен молча остановилась перед его столом.

— Размножь и разошли в пятницу, — велел Эдж, протягивая письмо.

Она молча взяла письмо и вышла. Джонни повернулся на стуле и посмотрел в окно. Неужели Петер надеется, что такое письмо может чем-нибудь помочь?

Замораживание и тем более сокращение зарплаты никогда не было и не будет выходом из создавшегося положения. В пятницу, когда копии этого распоряжения лягут на столы всех сотрудников «Магнума», их лица вытянутся и станут более тревожными. Они начнут тихо обсуждать это решение между собой или вообще будут молчать. Каждый примется лихорадочно искать выход. Роптать в открытую отважатся очень и очень немногие — слишком большая безработица в стране. Они лишь с упреком будут смотреть на него при встрече. За все сокращения зарплаты, по их мнению, ответственность несут Петер и он, Джонни Эдж. Может, они и правы.

Сотрудники «Магнума» даже не догадывались, что Эдж и Кесслер уже три с половиной года не получают зарплаты, что Петер вложил почти три миллиона своих денег, чтобы киностудия не прогорела, то есть вложил почти все свои деньги.

И все же, несмотря на все это, возможно, они будут правы. Естественно, Эдж и Кесслер действовали не только из альтруистических побуждений, они не забывали и о себе. Несколько киностудий уже объявили о банкротстве, и Петер поклялся, что никогда не сделает этого.

«Кого им еще винить, если не нас с Петером?» — подумал Джонни. Конечно, ошибки, из-за которых «Магнум» оказался на пороге краха, совершили Петер и Джонни. Сам Джонни тоже внес свою лепту.

Пусть Кесслер не сразу принял звуковое кино, ну и что? Он сам допустил грубую ошибку в выборе способа звукозаписи. Джонни вспомнил, как настаивал на использовании дисков вместо пленки. Посмотрите на фонограф, говорил Эдж, он еще раз доказывает, что звук нужно записывать на диски. Но все оказалось наоборот.

Диски было трудно транспортировать, они оказались хрупкими, и, что самое главное, их было трудно совместить точно по времени с фильмом. Когда «Магнуму» пришлось переходить с дисков на пленку, замена оборудования обошлась еще в миллион.

С тех пор он держался подальше от производства. Петер здорово рассердился, но Джонни понимал, что у него были причины злиться. На его месте он бы разозлился еще сильнее. Петер заплатил за ошибку Джонни, и теперь он, а не Эдж, отвечал за производство.

Были и еще ошибки, но какой прок вспоминать их? Они только лишний раз доказали, что Петер и Джонни обычные люди, которым тоже свойственно ошибаться. Однако хуже всего дело обстояло с главной продукцией «Магнума» — с картинами.

На хорошие картины не могли повлиять никакие ошибки, но картины выходили плохими. Все оказалось просто. Петер так до конца и не разобрался, как использовать звук.

Он снял одну хорошую картину еще в тридцать первом, картину о войне. Она оказалась хорошей, потому что Кесслер вложил в нее все свои силы. Она явилась возвратом долга за ту давнюю картину о зверствах немцев во время мировой войны. После этого он уже пять лет не мог снять ничего стоящего.

Джонни казалось, что всему виной навязчивая мысль Петера о религиозной войне в кинобизнесе, об опасности, грозящей евреям. Джонни, естественно, не мог отвергать эту версию на все сто процентов. Съемки кино являлись очень творческим процессом, и ни один художник не мог выкладываться на всю катушку, если находился в состоянии напряжения.

Джонни закурил и вспомнил, как начиналось кино. Тогда оно являлось сравнительно простым делом, состоящим из производства картин и их продажи. Сейчас все сильно изменилось.

Сегодня продюсер должен одновременно являться и финансистом, и экономистом, и политиком, и артистом. Он должен разбираться в бухгалтерских ведомостях так же хорошо, как в сценариях, разбираться в рынке, как в литературе. Он должен предвидеть моду на полгода-год вперед, потому что съемки зачастую занимали примерно столько времени.

Джонни повернулся к маленькому бюсту Петера Кесслера, стоящему на столе, и взял его. Может, ошибка Петера и заключалась в том, что он хотел одновременно быть и финансистом, и экономистом, и политиком, и художником, и всеми остальными. Он так и не научился перекладывать ряд обязанностей на плечи других. Он никому не доверял и пытался все сделать сам, причем действовал теми же самыми методами, что и четверть века назад.

Чтобы выжить в современном кино, необходимо обладать гибкостью, подумал Джонни. Петер привык руководить всем делом сам, а привычки, складывающиеся десятилетиями, ломать очень и очень трудно.

Эдж поставил статуэтку на стол. Множество фактов убеждало его в правоте. Например, отказ Петера сотрудничать с «Борден Пикчерс» после самоубийства Вилли. Кесслер упрямо твердил, что он не намерен работать с антисемитами, которые убили его друга.

Разрыв с «Борден Пикчерс» не только лишил «Магнум» многочисленных кинотеатров «Бордена», но и крупных привилегий в сбыте своей продукции. Не следовало забывать и то, что раньше они нередко обменивались режиссерами, актерами, операторами на взаимовыгодных условиях.

Дела стабильно ухудшались, но, если Петер Кесслер и раскаивался в поспешном отказе от сотрудничества с «Борден Пикчерс», он не показывал этого. И наконец его последний шаг, назначение Марка директором студии в Голливуде на время поездки Петера в Европу, оказался очень плохим и недальновидным.

Марк Кесслер вернулся из Европы в тридцать втором, и по замыслу Петера должен был облегчить работу отца. Но Марк считал, что на него возложена лишь одна обязанность — не дать зачахнуть ночным клубам Голливуда. Кесслера-младшего очень любили репортеры, потому что он всегда давал обильную пищу для статей. Для этого требовалось только подойти к его столу и послушать, что он говорит. Марк с удовольствием рассказывал, что, по его мнению, необходимо изменить в Голливуде. Джонни не стал бы возражать против его болтовни, если бы он хоть изредка подкреплял свои слова делом, но работы Марк боялся сильнее огня.

Это продолжалось до тех пор, пока Петер не решил отправиться в Европу. До этой поездки все, включая Джонни Эджа, думали, что в отсутствие Кесслера руководство студией перейдет к Бобу Гордону, что являлось бы вполне логичным решением. Гордон знал кино, прошел путь самого низа до верха, и Джонни втайне думал, что дела «Магнума» пойдут лучше, если Петер назначит директором студии Боба.

Решение Кесслера прозвучало для Эджа, как гром среди ясного неба. Он спросил у Петера, почему он не оставил старшим Гордона, на что Петер сердито ответил, что не доверяет Гордону. Боб, по его мнению, слишком дружил с антисемитами в «Борден Пикчерс», а на своего сына он мог положиться в самых деликатных делах. К тому же Петер считал Марка умным парнем. Разве газеты не писали о его уме? Разве они не цитировали его критические замечания о кино? Ему просто необходим шанс показать себя, и Кесслер постарается предоставить ему этот шанс.

Джонни устал. Он начал задумчиво массировать разболевшуюся ногу. К чему это все приведет, тревожно думал он. За четверть века кино сильно изменилось и продолжало меняться каждый день. Они должны меняться вместе с ним. Требовалась редкая комбинация опыта и умения адаптироваться. Он знал, что никто в «Магнуме» не обладал этими качествами. Петер обладал опытом, но не обладал гибкостью. Марк обладал гибкостью, причем в чрезмерных количествах, но не имел опыта. Оставался сам Эдж, но он не мог ничего сделать. Все управление взял в свои руки Петер. А если бы у него появился шанс, спрашивал себя Джонни, сделал бы он то, что нужно? Это была грязная работа, и после ее окончания от него могли отвернуться последние друзья. Пришлось бы пропустить через мясорубку всех без исключения сотрудников «Магнума».

Джонни машинально пожал плечами. Почему он думал об этом? Пусть у Петера болит голова, а не у него. Кесслер четко определил круг обязанностей Джонни и ясно дал понять, что не потерпит вмешательства в дела студии. За последние четыре года он ни разу не советовался с Эджем.

Джонни тяжело вздохнул. И все же он не сомневался, что Петер по-прежнему хорошо относился к нему и высоко ценил. Тогда что же произошло между ними? Неужели Петер внезапно вкусил власти и ему понравился ее вкус? Или он боялся старости и того, что Джонни отберет компанию у Марка?

Эдж не знал причины неожиданного охлаждения между ними, но сердце ныло. В памяти еще были живы старые добрые времена, когда они вместе боролись за общую цель. Жизнь тогда была лучше. Кроме бизнеса беспокоиться было не о чем — тогда они не боялись доверять друг другу.

Джонни покачал головой и взял трубку.

— Лучше разошли письмо завтра, Джейни, — попросил он и положил трубку.

Петер велел разослать уведомление о сокращении зарплаты немедленно, а до пятницы оставалось целых три дня, и Кесслеру может не понравиться задержка.

2

Марк разлил по стаканам шампанское. Мягко освещенная комната уже казалась ему розовой, и он удивленно озирался по сторонам. Господи, она даже стала прекраснее, чем раньше, он еще не видел женщины прекраснее. Неудивительно, что Джонни не сумел удержать ее. Эдж слишком хлипкий мужик для такой бабы! А встретились они сейчас довольно смешно.

Марк сидел с друзьями в «Трокамбо». Он решил отправиться в бар и поболтать с другом, которого заметил там, но вставая, зацепил плечом проходившую мимо женщину и подхватил ее под руку, чтобы она не упала.

— Простите, эти чертовы столики стоят так тесно! — извинился Марк Кесслер и только тогда узнал ее.

— Ничего страшного, — улыбнулась Далси Уоррен. — Ничего не произошло.

Марк тоже улыбнулся. Белокурые волосы Далси сверкали в голубоватом свете ночного клуба. Она и не догадывалась, как ошиблась, когда сказала это. Конечно, с ней ничего не произошло, а вот с ним…

— Очень романтичная встреча, мисс Уоррен, — произнес Марк.

— Голливуд — маленький город, Марк.

На лице Кесслера мелькнуло удовольствие от того, что она помнит его имя. Он уже забыл о знакомом в баре, с которым хотел поговорить. Вместо этого Марк убедил Далси присесть за их столик и выпить.

Это случилось ровно шесть недель назад, сразу после отъезда отца в Нью-Йорк. Петер рассчитывал расшевелить отдел торговли.

Марк с улыбкой вспомнил, как Джонни спорил с отцом о его назначении директором студии. Джонни Эдж считал, что у него нет опыта, что это место должен занять Гордон, но старик настоял на своем. Ой не доверяет Гордону, холодно сказал отец. Узнав о стычке, Боб сразу бросился в кусты, и Джонни, который остался один, пришлось уступить.

На прошлой неделе отец уехал в Европу, сделав в Нью-Йорке все, что мог. Внутренний кинорынок находился в плачевном состоянии, и Петер считал, что в Европе больше шансов увеличить производство. Иностранные отделения «Магнума» всегда считались одними из лучших в кинобизнесе.

После встречи в ночном клубе Марк несколько раз звонил Далси Уоррен, и однажды они встретились. Далси все больше и больше очаровывала его.

В Париже много лет назад он разделил женщин на две категории — на тех, кто предпочитает плотские утехи, и тех, кому больше по душе духовная жизнь. Марк давно решил, что идеалистки не для него. Неосязаемому он предпочитал материальное, а Далси Уоррен оказалась вполне реальной женщиной.

Сейчас он впервые попал к ней домой. Далси приятно его удивила днем, когда, сославшись на усталость, отказалась ехать ужинать и пригласила Марка на пару коктейлей.

К этому времени пара коктейлей превратилась в две бутылки шампанского. Она встретила Кесслера в черном вельветовом платье с красным шелковым поясом. Прекрасное лицо с золотистым загаром обрамляли белокурые волосы. В улыбке сверкнули ровные белые зубы.

Марк ошибочно подумал, что улыбка предназначена ему. Она улыбнулась, будто удивленная, что он пришел. Далси испытывала огромное удовольствие от того, что Марк был сыном человека, который выгнал ее, использовав в качестве предлога нарушение этики. Тогда она побоялась поднимать шум, опасаясь, что все выплывет на поверхность, но пообещала себе отомстить сполна.

Она посмотрела на Кесслера. Глаза Марка немного остекленели, и он сейчас разговаривал слегка заплетающимся голосом. Может, рассчитаться с сыночком? Она слушала рассказ Марка о «Магнуме». Последние несколько лет оказались трудными для компании, а сейчас Петер отправился в Европу за деньгами и оставил Марка во главе студии.

Марк попытался убедить отца разрешить ему воплотить в жизнь хотя бы некоторые из его замыслов, но Петер наотрез отказался. Сейчас они непрактичны и слишком дороги, ответил отец. Петер велел продолжать снимать уже начатые картины, и Марку нехотя пришлось подчиниться.

Под действием шампанского Кесслер-младший начал рассказывать о своих планах и о том, как старик запретил ему снять собственную картину. Марк знал, что его идеи прогрессивнее нынешних, но сделать ничего не мог. Он даже поведал Далси о сюжете одной из задуманных картин.

Далси Уоррен слушала это хныканье и с трудом сдерживалась от смеха. Идеи Марка оказались не только слишком дорогими и непрактичными, но и откровенно глупыми. Далси немедленно поняла, что Марк Кесслер знает о съемках фильмов столько же, сколько и о полетах на луну. Она задумчиво посмотрела на него. Может, это и есть тот шанс, которого она так долго ждала?

Она медленно улыбнулась ему, и ее глаза расширились.

— Марк, это же замечательный замысел! — с уважением воскликнула она. — Как жаль, что твой отец не понимает этого. — Она кокетливо пожала плечами и наклонила головку набок. — Но в Голливуде это в порядке вещей. Голливуд не обладает твоей утонченностью. Помнишь, что-то там о пророке в своем отечестве?

— Вот именно, — с трудом пробормотал он. — Они страшные консерваторы и боятся всего нового. — Он уныло посмотрел на стакан.

Далси наклонилась к Марку и подняла его лицо. При этом ее платье слегка распахнулось.

— Может, все-таки можно как-нибудь снять твою картину? — поддержала она его.

— Как? — Кесслер не мог оторвать взгляд от ее груди. — Денег едва хватит на уже начатые фильмы.

— Но ты же можешь что-нибудь придумать. — Она легко провела ладонью по его щеке. — Я слышала о таком же случае на другой киностудии. Там тоже директор студии хотел снять одну картину, но ему не разрешали. Однако он все равно снял ее, а все расходы записал на картину, которую его заставляли делать. Когда картину сняли и она произвела необычайный фурор, все стали считать его гением.

— Думаешь, я тоже могу это сделать? — Он вопросительно уставился на Далси Уоррен.

— Не знаю, — осторожно ответила она. — Просто пришло в голову. В конце концов ты ведь отвечаешь за студию в отсутствии отца.

Марк выпрямился с задумчивым лицом, потянулся к новой бутылке и неловко наполнил стакан. Осушив его, он посмотрел на актрису и, запинаясь, ответил:

— Может, я и смогу сделать это.

— Конечно, сможешь, Марк, — мягко ответила Далси, откидываясь на подушки дивана. — Ты очень умный мальчик и найдешь способ.

Марк нагнулся к Далси, которая позволила ему поцеловать себя. Но когда он провел руками по ее телу, она неожиданно задержала их.

— Как ты собираешься это сделать, Марк?

— Что сделать? — Он глупо уставился на нее.

— Сделать картину, чтобы никто ничего не знал. — Далси встряхнула белокурой головой. Она с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

— Я не сказал, что собираюсь ее снимать, — медленно покачал он головой. На лице Кесслера появилось хитрое выражение. — Я только сказал, что подумаю.

Кесслер выпил шампанского.

— А мне показалось, что ты уже решил, — надулась Далси. — Не думала, что ты испугаешься.

Он, пошатываясь, встал, гордо поднял голову и пьяно переспросил:

— Кто боится? Я никого не боюсь.

— Значит, ты им покажешь? — улыбнулась Далси.

Он слегка покачнулся и неуверенно пробормотал:

— Конечно, хотелось бы. Но все станет немедленно ясно из отчета, который мы обязаны посылать в Нью-Йорк.

— Всегда можно придумать, что название поменялось. Никто до самого конца съемок ни о чем не догадается, — предложила Далси Уоррен.

Он задумчиво замер, затем широко улыбнулся.

— Эй, Далси! — воскликнул он. — Отличная идея!

— Конечно, отличная! — Далси Уоррен прижалась к Марку и поцеловала.

Он обнял ее и поцеловал в шею. Далси позволила ему целовать себя до тех пор, пока не почувствовала, что он возбудился и его поцелуи стали более требовательными. Затем она освободилась от его объятий.

— Марк, не делай этого! — резко проговорила актриса.

— Почему? — обиженно спросил он, изумленно глядя на нее. — Мне казалось, я тебе нравлюсь.

— Нравишься, дорогой, — нежно ответила мисс Уоррен, легко целуя его в губы и ослепительно улыбаясь, — но у меня завтра тяжелый день, а ты сам знаешь, что эти проклятые камеры замечают каждую морщинку.

Кесслер попытался удержать ее, но она мягко повела его к двери, и он послушно поплелся за ней. У двери Далси опять поцеловала Марка.

Его крик отозвался прекрасной музыкой в ее ушах.

— Далси, я так сильно хочу тебя, что мне больно! — В его глазах пылала дикая пьяная страсть.

Хозяйка открыла дверь и легко подтолкнула его.

— Знаю, дорогой, — нежно произнесла она, с обещанием глядя на Марка. — Может, потом как-нибудь.

Далси закрыла за Кесслером дверь и, улыбаясь, рассеянно поправила платье. Она не спеша закурила. Глядя на закрытую дверь, Далси Уоррен продолжала улыбаться. Существует много способов…

3

Петер Кесслер сидел на стуле и разглядывал собеседника. Петер слегка переменил положение ног. Эти англичане совсем не знают, что такое комфорт. Если зад не испытывает неудобств, то его хозяин и работает, и соображает лучше. Кесслер быстро огляделся по сторонам. В кабинете было темно, неуютно, короче, как и должно быть в кабинете начальника отдела торговли английского филиала.

Петер опять перевел взгляд на Филиппа К. Данвера. Месяц назад он даже не знал о его существовании, но по прибытии в Лондон все время встречал его имя в документах и отчетах.

Филипп К. Данвер, один из богатейших людей Европы, решил заняться кино. Почему эта мысль пришла ему в голову, никто не знал. Родился Данвер в Швейцарии, перед мировой войной он заканчивал образование в Англии. Война застала Данвера в Оксфорде, и он сразу записался в армию Его Величества. Его отец, глава всемирно известной текстильной фирмы «Данвер Текстил Компани», противился этому шагу с типичной тупоголовой швейцарской упрямостью, но, как выяснилось, напрасно. В конце войны отец умер, и Филипп, уже капитаном, вернулся на родину, чтобы возглавить компанию. Он спокойно занимался текстилем почти двадцать лет, но вот месяц назад в прессе промелькнуло сообщение о покупке Данвером контрольного пакета акций нескольких киносетей на континенте, а чуть позже Данвер приобрел «Мартин Компани», крупнейшую киносеть на Британских островах. Эта новость вызвала переполох в мире кино. Несмотря на многочисленные слухи о мотивах покупок, сам виновник переполоха хранил молчание. Это был высокий мужчина с темными большими глазами, крупным носом и волевым подбородком. Его речь и манеры поведения казались более английскими, чем у большинства англичан.

Петер немедленно послал Чарли Розенберга, директора лондонского отделения «Магнума», к Данверу. Он хотел договориться с ним, чтобы «Мартин» крутил фильмы «Магнума». На долю Англии приходилась почти половина всех американских фильмов, так что четыреста кинотеатров на островах, которые бы крутили фильмы «Магнума», значительно облегчили бы финансовое положение «Магнум Пикчерс».

Мистер Данвер вежливо встретил Розенберга, но разговаривал очень осторожно. Он объяснил, что является еще новичком в мире кино и не собирается заключать соглашения ни с одной американской киностудией до тех пор, пока не убедится в ее полной надежности.

Розенберг указал, что «Магнум Пикчерс» образовалась еще в 1910 году и таким образом является одной из старейших киностудий в мире.

Мистер Данвер заверил, что хорошо знает положение «Магнума», так как его бухгалтеры уже изучили наиболее крупные американские студии. Он также выразил желание заключить с «Магнумом» взаимовыгодное соглашение, но хотел бы обсудить условиях самим президентом компании.

На вопрос мистера Розенберга мистер Данвер ответил, что разработал соглашение, которое окажется выгодным и для прокатчика, и для производителя.

Чарли Розенберг тогда упомянул, что в данный момент в Лондоне находится президент «Магнум Пикчерс» мистер Петер Кесслер, который будет рад возможности встретиться. Они договорились о встрече в лондонском офисе «Магнума», но ее пришлось отложить на две недели из-за неожиданной болезни мистера Данвера, который очень не вовремя простудился. Петеру пришлось задержаться в Лондоне до его выздоровления. И вот сейчас, наконец, они встретились.

— Я должен признаться, что с самой войны меня очень интересовала ваша компания, мистер Кесслер. Тогда я служил офицером в армии Его Величества и с особой благодарностью вспоминаю ваши фильмы, которые присылали в армию бесплатно.

Петер медленно улыбнулся. Бесплатная передача картин в армии союзников оказалась одной из его самых лучших идей. Он правильно рассчитал, что этот шаг послужит развитию у солдат любви к кино.

— Я делал это с большим удовольствием, мистер Данвер.

Филипп Данвер улыбнулся, показывая крупные зубы.

— Поэтому я и предложил мистеру Розенбергу, когда он пришел ко мне, организовать встречу между нами. Мне хотелось честно и откровенно поговорить с вами.

Кесслер взглянул на Чарли Розенберга, который немедленно извинился и вышел. Затем Петер вопросительно повернулся к мистеру Данверу.

Филипп К. Данвер удобно развалился в кресле.

— Насколько я понимаю, мистер Кесслер, и пожалуйста поправьте меня, если я ошибаюсь, вы — единственный среди крупных продюсеров — абсолютный хозяин своей компании.

— В общем вы правы, мистер Данвер. Я владею девяноста процентами капитала «Магнума». Остальные десять процентов принадлежат мистеру Эджу, с которым мы вместе основывали фирму и который сейчас является исполнительным вице-президентом компании.

— Понятно, — кивнул Данвер и продолжил после небольшой паузы: — Думаю, мистер Розенберг довел до вас мое мнение в отношении показа ваших фильмов в кинотеатрах «Мартина»?

— В общих чертах, — уклончиво ответил Петер Кесслер. — Я буду очень вам признателен, если вы объясните лично.

Данвер наклонился вперед.

— Видите ли, мистер Кесслер, — бесстрастным голосом начал объяснять он. — В общем я всего лишь обычный текстильный магнат. И в этом качестве я разработал ряд правил, которые верой и правдой служили мне в прошлом и которым я всегда стараюсь следовать. Одно из этих правил касается продажи товаров. По собственному опыту я знаю, что товар можно продать выгоднее, если в его производстве заинтересован и торговец. По-моему, это правило можно распространить и на кино. Например, кинотеатры «Мартина» были бы заинтересованы принести «Магнуму» большую прибыль, если бы имели интерес в самих картинах и видели бы, что выгоды от проката получат обе стороны.

Петер пристально смотрел на собеседника. Попросту говоря, Данвер предлагал следующее: «Ты берешь меня в долю, а я постараюсь, чтобы у тебя не было хлопот с прокатом».

— Я так понял, мистер Данвер, — мягко сказал Кесслер, — что вы хотели бы приобрести акции «Магнум Пикчерс».

— Что-то в этом роде, — медленно улыбаясь, признался швейцарец.

Петер задумчиво погладил щеку.

— И сколько бы вы хотели, мистер Данвер?

— Хм, — откашлялся Филипп К. Данвер, оценивающе глядя на Кесслера. — Ну скажем, около двадцати пяти процентов.

— По какой цене?

Мистер Данвер огляделся по сторонам.

— За пятьсот тысяч фунтов, — ответил он после не большой паузы.

Петер в уме перевел фунты в доллары, и у него вышло примерно два с половиной миллиона долларов. Они помогли бы решить множество проблем. Интересно, подумал Кесслер, как Данвер дошел до такой цифры?

— Почему именно столько, мистер Данвер?

Их взгляды встретились, и Филипп К. Данвер не отвел взгляд в сторону.

— Я разработал правило — никогда не сотрудничать с кем-нибудь, если плохо осведомлен о его делах, мистер Кесслер. Перед покупкой «Мартина» мои бухгалтеры тщательнейшим образом обследовали его. Затем я понял, что без сотрудничества с какой-нибудь крупной американской киностудией не обойтись. Меня лично больше всех заинтересовала ваша компания. Видите ли, сэр, состояние моей семьи было создано в постоянной борьбе. Так что мои симпатии к «Магнум Пикчерс» вполне естественны.

На Петера слова Данвера произвели большое впечатление. Ему льстило, что кто-то понял и одобрил его жизненные принципы. Кесслер медленно улыбнулся и расслабился.

— Большое спасибо за добрые слова, мистер Данвер, — скромно поблагодарил он.

— Не за что, сэр, — протестующе поднял руку Данвер. — Какое бы решение вы ни приняли, вы будете пользоваться моим неизменным уважением.

— Я серьезнейшим образом изучу ваше предложение, мистер Данвер, — довольно кивнул Петер. — Но я хотел бы заранее знать одну важную вещь.

— Какую, мистер Кесслер?

— Может, вы не в курсе, но последние несколько лет оказались для «Магнума» довольно тяжелыми. С двадцать девятого года мы в общей сложности потеряли десять миллионов долларов.

— Я знаю это, мистер Кесслер, — задумчиво кивнул Филипп Данвер, — и ценю вашу откровенность. Однако я считаю, что часть этих убытков была неизбежна из-за наших отношений с другими студиями, я имею в виду ту самую борьбу, о которой я говорил. У меня есть план, в результате которого «Магнум» получил бы значительную материальную поддержку.

Петер удивленно поднял брови. Он уже составил высокое мнение о своем собеседнике. Разговор убедил его, что мистер Данвер очень солидный бизнесмен.

— Что за план?

Данвер положил ногу на ногу.

— Моя идея довольно проста. Я покупаю у вас двадцать процентов акций. Затем мы распускаем теперешний «Магнум» и организуем новый со следующим распределением капитала — шестьдесят пять процентов вам, двадцать пять — мне и десять — мистеру Эджу. Для того, чтобы добиться поддержки зрителей и других компаний, я бы предложил вам выбросить двадцать процентов акций на рынок. У вас останется сорок пять процентов капитала, что позволит сохранить контроль. — Данвер замолчал в ожидании реакции Петера. Увидев интерес, он продолжил: — Продажа этих акций даст приблизительно четыреста тысяч фунтов, что вместе с моим полумиллионом составит девятьсот тысяч или примерно четыре с половиной миллиона долларов. От соглашения с «Мартином» вы получите еще четыреста тысяч фунтов, причем, если захотите, в виде аванса. Таким образом у «Магнума» образуется примерно четырехмиллионный рабочий капитал, который гарантирует вам осуществление производственной программы. Возможно также, что после объявления соглашения с «Мартином», кредитное положение «Магнума» значительно улучшится.

Петер Кесслер молчал. Если бы он получил такое предложение от кого-нибудь с Уолл-стрит, он бы немедленно его отверг. Но мистер Данвер не с Уолл-стрит. Он текстильный магнат. Его семья сделала состояние так же, как и он, сражаясь с более крупными компаниями и конкурентами. К тому же он находился в Лондоне, довольно далеко от Уолл-стрит. Да и предложение Данвера казалось очень привлекательным. С его помощью можно вернуть свои деньги и поставить на ноги «Магнум».

Кесслер встал, вышел из-за стола и остановился перед креслом, в котором сидел Филипп К. Данвер. Петер серьезно посмотрел на него сверху вниз.

— Естественно, мне необходимо обсудить ваше предложение с мистером Эджем, моим помощником, перед тем, как дать ответ, но я не собираюсь скрывать, что оно меня очень заинтересовало, мистер Данвер.

Данвер тоже встал.

— Конечно, мистер Кесслер. — Швейцарец протянул руку, и Петер твердо пожал ее. — Очень приятно было познакомиться.

— Мне тоже, — ответил Петер.

— Послушайте, мистер Кесслер, — улыбнулся Филипп К. Данвер. — У меня есть маленькое поместье в Шотландии, и если у вас нет планов на уик-энд, я бы с удовольствием пригласил вас на охоту.

— С удовольствием, — тепло отозвался Кесслер.

— Мой шофер заедет за вами в пятницу после обеда. Сообщите удобное для вас время в мой офис.

— Большое спасибо, мистер Данвер.

— Называйте меня Филиппом, — искренне попросил Данвер, опять протягивая руку. — К чему эти формальности? Мы прекрасно понимаем друг друга.

— Вы правы, Филипп, — широко улыбнулся Петер, пожимая протянутую руку.

— До свидания, Петер, — попрощался Филипп Данвер и вышел.

Кесслер вернулся к столу и сел. В кабинет вошел Чарли Розенберг, который взволнованно посмотрел на Петера.

— Ну Петер, как дела?

Кесслер озадаченно посмотрел на англичанина.

— Что это за охота в уик-энд? Я даже не знаю, с какого конца стреляют из ружья!

4

Джонни Эдж удивленно изучал отчет о работе голливудской студии «Магнума». Что это, черт возьми, за «Объединенные, мы выстоим»? Он озадаченно почесал затылок и попытался вспомнить, говорил ли о ней Петер перед отъездом, но не смог ничего вспомнить.

Он нажал кнопку вызова секретарши, в кабинет вошла Джейн.

— Да, Джонни?

— Не помнишь, Петер говорил что-нибудь о картине под названием «Объединенные, мы выстоим»?

— Ты имеешь в виду картину в последнем отчете?

— Ага.

— Нет, — ответила Джейн, — ничего не помню. Я хотела у тебя спросить.

— Хоть убей не знаю, — наконец ответил Джонни и опять посмотрел на отчет. — Странно, — задумчиво произнес он. — За шесть дней съемок она уже съела сто штук, и до сих пор нет окончательной сметы. — Он вновь посмотрел на Джейн Андерсен. — Позвони Марку, Джейни, ладно?

Она кивнула и вышла. Через несколько минут зазвонил телефон.

— Да, Джейн? — сказал Эдж, снимая трубку.

— Из Лондона сейчас позвонит Петер. Звонить мне Марку или подождать?

— Подожди, — ответил Джонни. — Я сам спрошу Петера.

Он положил трубку. Интересно, что хочет Кесслер? Наверное, случилось что-то важное, если Петер раскошелился в такие трудные времена на звонок через океан. Телефон зазвонил опять, и Джонни снял трубку.

— Это Петер, Джонни.

— О’кей, соединяй.

— Привет, Джонни, — раздался издалека голос Петера Кесслера.

— Петер, как ты там? Что-нибудь стряслось?

— Кажется, наши неприятности закончились, — взволнованно сообщил Кесслер.

Волнение Петера передалось Джонни Эджу.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Помнишь Данвера? Ну о нем сейчас пишут все газеты.

— Ты имеешь в виду швейцарского текстильного короля?

— Его, — быстро ответил Петер. — Я только что разговаривал с ним, и он сделал очень интересное предложение.

— Какое? — осторожно поинтересовался Джонни.

— Я послал к нему Чарли Розенберга, чтобы договориться о показе наших фильмов в его кинотеатрах. Он сделал мне встречное предложение. Данвер готов отдать нам почти все прокатное время за двадцать пять процентов акций «Магнума».

— Подожди-ка, — прервал его Эдж. — Я думал, ты не хочешь продавать акции.

— Я и сейчас так думаю, но с этим парнем все в порядке. Он предложил два с половиной миллиона баков и еще два миллиона за прокат.

— Не понимаю. У него должно быть что-то на уме.

— Ничего, абсолютно ничего! — прокричал в ответ Петер. — У него принцип, по которому торговец должен торговать лучше, если будет как-то связан с производством. По-моему, довольно разумно. — Кесслер откашлялся. — Что скажешь, Джонни?

— Не знаю, что и сказать, — осторожно ответил Эдж после небольшой паузы. — Я еще не понял, что к чему, но деньги, конечно, хорошие.

— Деньги еще не все! — с энтузиазмом добавил Петер. — У него есть идея, которая принесет нам еще два миллиона и улучшит кредит. Говорю тебе, Джонни, этот Данвер умный мужик. По-моему, он знает, о чем говорит.

— Ну что же, ты в Лондоне, Петер, — медленно сказал Джонни. — Ты знаешь, что для нас лучше.

— Ты не будешь возражать, если я соглашусь продать ему акции?

Джонни Эдж заколебался. Ему не нравилось это, но возражать было нечем. В конце концов компанией владел Кесслер, и он мог делать с ней все, что хотел. Сейчас у Петера, похоже, закончились свои деньги, и это предложение могло вернуть хоть часть их.

— Я не возражаю, — медленно ответил Джонни. — Только Петер… будь, пожалуйста, осторожнее.

— Естественно, — радостно согласился Кесслер. — Я буду осторожен.

Джонни вспомнил отчет Марка.

— Знаешь что-нибудь о картине «Объединенные, мы выстоим?» — поинтересовался он.

— Нет, в первый раз слышу. А что?

— Она появилась в отчете за последнюю неделю.

— Так вот о чем ты беспокоишься? — рассмеялся Петер. — Наверное, Марк просто поменял название какой-нибудь картины.

— Но… — запротестовал Джонни Эдж.

— Я оставил Марку распоряжения по всей программе. Он просто поменял название, вот и все. Надо же предоставить ему хоть маленькую свободу действий.

Джонни начал злиться. Ему стоило немалых усилий продолжать говорить нормальным тоном. Каждый раз, когда разговор заходил о съемках, Петер затыкал ему рот.

— Новое название — уловка, — холодно возразил Эдж. — У нас нет ни одной мало-мальски подходящей картины.

— Откуда ты знаешь? — воинственно спросил Кесслер. — Студией руководит Марк, а не ты. Он лучше знает, что у нас есть, а чего нет. — Петер никак не мог забыть о возражениях Джонни по поводу назначения Марка директором студии.

Джонни Эдж сразу уловил этот тон. Он значил, что сейчас с Петером бесполезно спорить, и Эдж решил отложить на время это дело. Джонни не хотел расстраивать Петера в момент переговоров с Данвером. Ему казалось, что этот Филипп Данвер очень хитрый малый и что Петеру потребуется вся сообразительность.

— Ладно, — неохотно ответил он. — Когда возвращаешься?

Время еще терпит, подумал Эдж.

— Не знаю. Если мы договоримся с Данвером, наверное, еще пару месяцев помотаюсь по нашим европейским филиалам и посмотрю, как у них дела. Я уже больше двух лет там не был.

— Отличная идея. Может, ты их немного расшевелишь.

— Попробую.

— Хочешь что-нибудь передать своим? — поинтересовался Джонни.

— Нет, спасибо. Я уже заказал Эстер сразу после нашего разговора.

— О’кей. Тогда не буду тебя больше задерживать. Пока, — попрощался Эдж.

— До свидания, Джонни.

Джонни Эдж положил трубку и задумчиво посмотрел на нее. Он надеялся на благоразумие Петера. Часы показывали одиннадцать. Значит, в Лондоне пять часов дня, а в Калифорнии — восемь утра. Звонок Петера застанет семью Кесслеров за завтраком.

Дорис читала газету и пила апельсиновый сок. Когда в столовую спустился Марк, она посмотрела на брата.

Под вспухшими глазами виднелись черные круги. Марк улыбнулся.

— Доброе утро, сестренка, — поздоровался он сонным голосом.

— Доброе утро, Марк. — Она продолжала смотреть на него. — Когда лег спать?

— А что? — Он быстро посмотрел на сестру.

— Просто спросила, — пожала плечами Дорис. — Я сидела до трех утра и так и не дождалась твоего возвращения.

Марк начал злиться.

— Я больше не ребенок, — угрюмо проворчал он. — Напрасно ты следишь за мной.

— Я работала, а не следила за тобой. — Дорис положила газету. — Что с тобой происходит в последнее время? Весь прошлый месяц ты был вечно чем-то недоволен и ворчал как медведь.

— Наверное, переутомился, — примирительно улыбнулся Марк.

— Попробуй ложиться пораньше, — посоветовала Дорис, вновь беря газету. — Не повредит.

Марк не ответил. Он взял стакан с соком и поднес к губам. Услышав смех сестры, он посмотрел на нее.

— Что смешного?

— Заметка Мэриан Эндрю. — И Дорис начала читать вслух: — «Известный сын известного отца этого города будет грубо возвращен к реальности, когда папа вернется из деловой поездки. Говорят, что сыночек бегает за актрисой, которую его отец выгнал со студии по обвинению в нарушении этики». — Дорис опять рассмеялась. — Интересно, кто это?

Марк смотрел на стол. Он начал краснеть и оставалось лишь надеяться, что сестра ничего не заметит. Черт бы побрал эту журналистку! Как она могла вынюхать? Они с Далси вели себя очень осторожно и не показывались вместе. Когда зазвонил телефон, Марк обрадовался.

— Сиди. Я сама возьму, — сказала Дорис и подошла к телефону. — Алло?.. Быстро позови маму, — взволнованно сказала она. — Это папа из Лондона.

Марк глупо смотрел перед собой. Вот черт! Неужели старик уже узнал о картине? Нет, не может быть, он не мог видеть ни одного отчета. Марк бросился на кухню.

Как обычно, Эстер находилась у плиты и жарила яичницу, а рядом стояла кухарка и наблюдала за ней.

— Мама, быстрее! Там папа звонит.

Эстер бросила сковородку и, вытерев о фартук руки, поспешила за сыном.

— Все в порядке, — сказала Дорис телефонистке, увидев спешащую мать. — Соединяйте. Она подошла. — Дорис протянула трубку и стала рядом, взволнованно следя за матерью.

— Папа! — закричала Эстер. Ее руки дрожали так сильно, что она едва могла удержать трубку. — Как ты себя чувствуешь? С тобой все в порядке?

Они слабо слышали голос Петера.

После нескольких секунд молчания Эстер опять закричала:

— Я в порядке, папа. Дорис и Марк тоже! — Она с гордостью посмотрела на детей. — Да, папа. Марк очень много работает. Почти каждую ночь поздно возвращается домой. Вчера вообще вернулся в четыре…

5

— Джонни! — закричала Дорис Кесслер. — Я здесь!

Он заметил ее, широко улыбнулся. За Эджем следовал носильщик с чемоданом. Дорис бросилась к нему навстречу.

— О Джонни, я так рада, что ты приехал!

Он, улыбаясь, посмотрел на нее.

— Я тоже рад, что приехал, милая. Но к чему вся эта таинственность?

Ее глаза неожиданно затуманились.

— Все из-за Марка, — быстро ответила она. — Джонни, с ним что-то происходит.

Лицо Эджа помрачнело. Он взял Дорис за руку, и они направились к машине. Когда уселись, Джонни поинтересовался:

— В чем дело?

Дорис включила мотор, и они влились в поток машин.

— Джонни, на студии происходит что-то неладное. Картина, над которой он работает, совсем не то, что все думают.

— Я не понимаю тебя, Дорис.

— На прошлой неделе мама получила от папы письмо. У нее под рукой не оказалось очков, и она попросила меня прочитать. В письме мне бросилась в глаза одна фраза. Папа надеется, что дела поправятся, когда Марк закончит снимать намеченные шесть фильмов. — Она затормозила перед светофором и посмотрела на Джонни.

— Все правильно, — кивнул он. — Мы надеемся поправить дела с помощью этих шести картин.

— Все равно что-то не так, — быстро заметила Дорис. — На следующий день мама послала меня за чем-то в папин кабинет на студию, и его секретарша, мисс Хартман, сказала, что все очень волнуются из-за «Объединенные, мы выстоим», и вся другая работа на студии практически замерла.

— Ты спросила, что она имеет в виду?

— Спросила. Она ответила, что ничего подобного «Магнум» еще не снимал. Еще она сообщила, что она стоит больше двух миллионов долларов.

— Два миллиона долларов! — воскликнул Джонни. — Ну и дура! Да все шесть картин, вместе взятые, не потянут на два миллиона.

— Я подумала то же самое, хотя и не знаю цифр, — согласилась Дорис Кесслер. — Я знала о деньгах, которым папа получил от Данвера, но не могла поверить, что он вложит все их в одну картину.

— Марка не спрашивала? — Джонни явно встревожился.

— Спросила в тот же вечер за ужином. Он разозлился и велел не совать нос не в свои дела. Сказал, что папа оставил его во главе студии, а не меня, и что пришло время всем показать, как надо работать. — Она краешком глаза посмотрела на Эджа, который сидел очень тихо. — Я спросила у него, правду ли сказала мисс Хартман о двух миллионах?

— И что он?..

— Сначала не ответил, лишь сердито посмотрел на меня. Затем ответил очень противным голосом: «Ну и что, если правду? Что ты сделаешь? Побежишь рассказывать Джонни?» Я объяснила, что не шпионю, а просто полюбопытствовала из-за папиного письма. «Папа, наверное, имел в виду что-то другое, — попытался пошутить Марк, затем очень обворожительно улыбнулся, а ты знаешь, каким обворожительным он может быть, когда захочет. — Не ломай головку, сестренка. Твой брат знает, что делает. К тому же, папа на все дал добро». Я больше не стала об этом говорить, но позже в тот вечер подумала и решила позвонить тебе. Естественно, я не хотела говорить об этом по телефону. Я не сомневалась, что ты приедешь. Тебя Марк не посмеет водить за нос.

Эдж нахмурился. Если то, что сказала Дорис, правда, они здорово влипли. По условиям соглашения с данверовским «Мартином» «Магнум» обязан поставить в кинотеатры «Мартина» через полтора месяца шесть картин. В добавление ко всему этому на первом заседании нового совета директоров в Нью-Йорке всего две недели назад Джонни Эдж радостно сообщил, что все шесть картин снимаются и что их своевременный выпуск значит для компании очень много.

Директорам не понравятся эти новости. Неужели Марк забыл, что сейчас он обязан сначала получить разрешение совета директоров, прежде чем совершить любой шаг? Правление уже одобрило программу на шесть картин, и представитель Данвера, Ронсен, вовсе не дурак. Он уже имеет опыт работы с «Борден Пикчерс» и ведет себя как-то странно. Джонни не мог понять, в чем дело, но ему казалось, что Ронсен ждет от них ошибок. Он напоминал Джонни ястреба, описывающего круги в небе и высматривающего добычу.

Джонни молчал так долго, что Дорис озабоченно посмотрела на него.

— О чем ты думаешь, Джонни?

Когда он посмотрел на нее, в его глазах мелькнул гнев.

— По-моему, следует заехать к мальчику на студию и самим посмотреть, что там происходит, — угрюмо ответил он.

Что-то в его голосе напугало Дорис, и она крепче сжала руль.

— Джонни, если он сделал это, будут неприятности?

Эдж невесело рассмеялся.

— Милая, если он на самом деле угрохал два миллиона в одну картину, мы влипли по самые уши!

Марк взглянул на часы. Начало третьего.

— Пора возвращаться на студию, Далси, — сказал он. — Уже поздно.

— А мне тут скучать до самого вечера? — надулась Далси Уоррен.

— Надо заканчивать эту картину, бэби. Ты же не хочешь, чтобы я запоздал с ней?

— Нет, не хочу, но…

— Но что?

— Я столько о ней слышала, что хотела бы сама взглянуть на съемки, — она с любовью посмотрела на Кесслера.

— Ты же знаешь, что нельзя, — удивленно ответил он.

Далси подняла брови и воинственно спросила:

— Почему? Ты боишься взять меня на студию?

— Не боюсь, — неубедительно рассмеялся Марк Кесслер. — Просто я думал, что тебе будет это неприятно.

— Ничего страшного. К тому же я сама хочу взглянуть, — умоляюще проговорила Далси.

— Нет! — отрезал Кесслер. — Нечего тебе там делать! Начнутся разговоры, а их и так сейчас предостаточно.

— Ты боишься! — обвинила его Далси Уоррен.

— Нет. Мне пора. — Марк встал и направился к двери.

— Марк! — окликнула она его у самой двери.

Он остановился и вопросительно оглянулся.

— Если ты не возьмешь меня на студию, больше можешь не звонить, — спокойным голосом сообщила Далси.

Она едва удержалась от улыбки — так поспешно он отскочил от двери, бросился к ней и попытался обнять.

— Далси, ты же знаешь, я не могу взять тебя.

Она освободилась от его объятий.

— Я ничего не знаю, — ответила актриса, — кроме того, что ты не хочешь взять меня.

Он протянул к ней руки.

— Но Далси!.. — взмолился Кесслер.

Она отвернулась и холодно произнесла:

— Все в порядке, Марк, я понимаю. Ты просто не хочешь, чтобы нас видели вместе.

— Нет, Далси. Разве я не просил тебя выйти за меня замуж?

Она молча закурила. Марк робко наблюдал за ее равнодушным лицом.

— Хорошо, Далси, — наконец сдался он. — Пошли!

Ее лицо вспыхнуло от радости.

Марк видел удивление на лицах сотрудников, когда помогал мисс Уоррен выйти из машины. Он слышал за спиной удивленный шепот. «Пусть говорят», — сердито подумал он и тем не менее обрадовался, когда они добрались до его кабинета. Кесслер закрыл дверь и посмотрел на Далси Уоррен.

— Ну, сейчас ты довольна? — Она еще не видела его таким сердитым.

На лице Далси виднелось выражение удовлетворения. Петер сказал, что ноги ее больше здесь не будет, и посмотрите, кто привел ее! Она подошла к Марку и легко поцеловала в щеку.

— Да, дорогой, — довольно ответила Далси.

Он с восхищением смотрел на актрису. Смелости ей не занимать! Немногие отважились бы пойти туда, где их не хотят видеть, и не обращать внимания на враждебные взгляды. Марк улыбнулся, обнял мисс Уоррен и поцеловал.

— В тебе есть что-то ненормальное, бэби, и мне это по душе. Мне нравятся такие женщины!

Он смотрел, как она не спеша идет к двери. Далси шла, как пантера, медленно и легко. Ее великолепное тело говорило громче слов.

— Позвонишь вечером? — хрипловато спросила она, не оглядываясь.

Он открыл рот, чтобы ответить, но в этот миг дверь внезапно распахнулась. На пороге показались Джонни и Дорис. Они вошли в кабинет и остановились.

Далси посмотрела на Джонни и Дорис, затем на Марка и медленно улыбнулась. Она не спеша прошла мимо и легко похлопала Эджа по щеке.

— Не хочу мешать вам, дорогой, — хрипло сказала Далси Уоррен. — Я все равно уже собралась уходить.

6

В траве трещали сверчки, луна ярко сверкала на глади бассейна, рядом с которым сидели Дорис и Джонни. Они долго молчали, каждый думал о своем.

— Джонни, что ты собираешься делать?

Он медленно покачал головой. Джонни не знал, что будет делать, не знал, что сможет сделать. Все оказалось значительно хуже, чем он предполагал. Более полутора миллионов из двух, предназначенных для съемок шести картин, пошли на «Объединенные, мы выстоим».

— Ты же не скажешь папе? — спросила Дорис. — Это… — Она многозначительно замолчала.

Джонни посмотрел на Дорис, на ее напряженное и встревоженное лицо.

— Я не хочу говорить ему, — негромко ответил Эдж, — но боюсь, придется. У нас мало наличных денег, и их не хватит на съемки запланированных картин.

— Но Джонни! — импульсивно вскричала Дорис. — У него не выдержит сердце, он так верит в Марка.

Эдж горько улыбнулся. В этом-то и беда. Если бы Петер не упрямился и оставил старшим Гордона, они бы не влипли так. Внезапно ему надоело исправлять чужие ошибки. Он откинулся на спинку стула и устало закрыл глаза. Может, он и устал, но оставался долг. Петер не раз выручал его и в делах, и в личном плане. Нет, он не мог сейчас бросить друга в беде. Они столько лет прожили вместе!

— Знаю, — согласился Эдж, отвернувшись. — Почему, по-твоему, я сижу здесь и пытаюсь найти выход?

Дорис Кесслер придвинулась ближе и взяла его за руку.

— Ты же знаешь, как мне нравишься, — прошептала она.

Джонни посмотрел на нее. Ее лицо было спокойным и немного умиротворенным, теплые глаза доверчиво смотрели на него. Он обнял ее за плечи.

— Не пойму только почему, — слегка удивленно проговорил Эдж.

— В тебе есть сила, Джонни, — задумчиво объяснила Дорис, — в которую можно верить. Люди знают, что могут тебе доверять и впитывать твою силу.

Эдж опять отвернулся и посмотрел в темноту. Он не хотел, чтобы Дорис увидела неожиданно появившееся в глазах сомнение. Он хотел убедить ее, что она права, но не мог. Джонни сам боялся многого.

Например, когда сегодня увидел в кабинете у Марка Далси, потому что не знал, что сказать. И еще он испугался, когда она погладила его по щеке. По его коже словно пробежало пламя. Он еще не забыл длинные ночи и страстный шепот. Даже сейчас Эдж чувствовал прикосновение ее пальцев. Неужели он никогда не забудет этого?

— Жаль, что ты не права, — горько сказал он.

Дорис повернула к себе лицо Джонни. В ее глубоких глазах светилось понимание.

— Я знаю, что права, Джонни.

Они опять замолчали. Дорис знала, что Джонни думает о встрече с Далси Уоррен. Когда она подумала о Далси, у нее заныло сердце. Это была боль не за себя, а за его страдания, за мучительные воспоминания. Удастся ли ей когда-нибудь заставить его забыть прошлое? Дорис только знала, что любит его. Ее рука пробралась в его ладонь и, теплая и мягкая, замерла там. Она должна была попытаться как бы слепить разрушенное так же, как склеивают разбитую вазу. Сначала задача может показаться трудной, но терпение и время залечат все раны.

— Может, я смог бы где-нибудь занять деньги, чтобы окончить эти картины, — задумчиво предложил Джонни. — Тогда Петер не узнает.

— Где ты достанешь столько денег? — Неожиданно ее глаза радостно загорелись. — О Джонни, если бы ты только смог!

— Я мог бы продать свои акции.

— Джонни, ты шутишь? — испуганно воскликнули Дорис. — Ты всю жизнь работал, добывал их…

— Ну и что? — попытался улыбнуться Эдж. — Когда положение наладится, я могу выкупить их назад. Это, по-моему, единственный выход.

— Но если ты не сумеешь выкупить их? Тогда ты потеряешь все!

Внутри что-то говорило ему, что он никогда не выкупит их обратно. Как только он отдаст их, это будет означать конец. Джонни медленно улыбнулся. Бешено заколотилось сердце, слова сами слетели с губ:

— Ты выйдешь замуж за бедняка, милая?

Дорис удивленно посмотрела на него. На мгновение она замерла, затем в глазах заблестели слезы. Она обняла его за шею и поцеловала.

— О Джонни! — рассмеялась и одновременно расплакалась она. — Я в любом случае выйду за тебя замуж! Я люблю тебя, дорогой!

Джонни Эдж крепко прижал Дорис и закрыл глаза. Для чего еще жить мужчине, как не для того, чтобы слышать такие слова?

Марк сидел в своей комнате и нервно смотрел на телефон. Часы показывали полтретьего ночи. В открытое окно задувал теплый ветерок и шуршал шторами. Марк подошел к окну и тихо закрыл его. У бассейна неясно виднелись фигуры Джонни и Дорис.

«Черт бы их побрал!» — гневно подумал Кесслер.

Марк выключил свет. Он не хотел, чтобы они знали, что он не спит. Сел около телефона и опять закурил. Почему его никак не соединят? Сейчас в Париже одиннадцать утра, и старик должен находиться в офисе.

Внезапно зазвонил телефон. У Марка быстро забилось сердце, и он торопливо снял трубку. В ночной тишине звонок прогремел, как пожарная сирена. Марку оставалось лишь надеяться, что звонок никто не услышал.

— Алло?

— Мистер Марк Кесслер? — слегка в нос спросила телефонистка.

— Да.

— Я дозвонилась до Парижа, — равнодушно сообщила она. — Говорите, пожалуйста.

— Алло, папа?

— Марк, что случилось? — раздался взволнованный голос Петера. — С мамой все в порядке?

— В порядке. Мы все здоровы, — быстро ответил Марк.

— Как ты меня напугал! — облегченно вздохнул Петер.

Марк положил сигарету в пепельницу, стоящую рядом с телефоном, и начал постепенно успокаиваться.

— Извини, что напугал тебя, па, — медленно проговорил он. — Я хотел поговорить о делах.

— Ну говори, — настороженно отозвался Петер. — Но поторопись. Не забывай, что минута разговора стоит двадцать долларов.

Его глаза засветились в темноте, в голосе послышались хитрые нотки, которые отец не уловил.

— Я звоню из-за Джонни, па.

— Джонни? — озадаченно переспросил Петер. — Что случилось?

— Он пришел сегодня на студию и закатил скандал. По-моему, он что-то задумал.

— Джонни что-нибудь говорил?

— Ничего конкретного. Ему, видите ли, не нравится, как снимаются картины, и он настаивал на том, чтобы мы закончили снимать «Объединенные, мы выстоим» в первую очередь, — сообщил Марк.

— Не расстраивайся, Марк, — рассмеялся Петер. — Пора привыкать. Нью-Йорк всегда указывает, что нам делать. Просто не обращай на них внимания.

— Но Джонни настаивает, — повторил Марк.

— Ты спросил почему?

— Спросил, но он уклонился от ответа. Ничего не понимаю. В последнее время он ведет себя как-то странно.

— Может, у него есть причины, — после небольшой паузы заметил Кесслер-старший. — Джонни умный малый.

— Тогда почему он ничего не говорит мне?

— Джонни иногда упрямится. Не беспокойся. Занимайся съемками и перестань об этом думать. Я поговорю с ним, когда вернусь, — успокоил сына Петер.

— Не знаю, — упорствовал Марк. — Он ведет себя очень странно. Я сегодня случайно услышал его разговор по телефону с Бобом Гордоном. Он рассмеялся и сказал: «Кто знает, что произойдет. Может, мы еще поработаем вместе, причем раньше, чем ты думаешь».

— Ничего не понимаю, — удивленно проговорил Петер.

— Я тоже, — поддержал его Марк, — но этот разговор и то, как он ведет себя в последнее время, заставили меня позвонить тебе.

Марк замолчал, потом решил: врать — так врать.

— Не забывай, с чем мы боремся, па, — многозначительно заметил он. — Когда с них сходит позолота, становится ясно, что они нас ненавидят. Они все одинаковые.

— Джонни не такой, — не совсем уверенно ответил Петер Кесслер.

Марк улыбнулся, уловив в голосе отца сомнение.

— Я и не говорю, что он такой, па, но лучше быть осторожнее.

— Правильно, Марк, — медленно согласился Петер. — Мы должны быть осторожными.

— Я поэтому тебе и позвонил, — сказал Марк. — Хотел узнать, что ты думаешь по этому поводу.

— Продолжай спокойно работать. Поговорим, когда я вернусь.

— Хорошо, па, — почтительно ответил Кесслер-младший и неожиданно изменил тему разговора: — Как ты себя чувствуешь?

— Отлично, — ответил Петер, но голос говорил обратное. Марк знал, что у отца из головы сейчас не выходят его слова о Джонни.

— Хорошо, па. Береги себя.

— Ладно, — рассеянно ответил Петер.

— До свидания, па. — Услышав ответ отца, он положил трубку. Затем вновь закурил и с минуту неподвижно просидел на стуле. Встав, подошел к окну.

Дорис и Джонни, держась за руки, шли по тропинке к дому. Марк улыбнулся. Он позаботится о Джонни. Улыбка исчезла. И о Дорис.

7

Витторио Гидо, крупный мужчина, медленно поднялся и, не улыбаясь, протянул руку.

— Привет, Джонни, — поздоровался он, пытаясь говорить дружелюбно, что лишь подчеркнуло недостаток теплоты в его голосе.

— Как дела, Вик? — спросил Джонни Эдж, пожимая протянутую руку.

— Хорошо.

— Как Ал?

Витторио посмотрел на Эджа. «Зачем приперся этот Эдж?» — неприязненно подумал он? Гидо знал, что это не визит вежливости — они не настолько любили друг друга.

— У Ала все в порядке, если не забывать о его возрасте, — напыщенно ответил итальянец. — Док советует ему не уезжать с ранчо. — Гидо подтолкнул к Эджу ящик с сигарами. Когда Джонни покачал головой, он достал себе одну и закурил, не сводя взгляда с Эджа. — Присаживайся, Джонни.

Эдж остался стоять. Он знал, что не нравится Гидо. В присутствии Ала Сантоса в воздухе ощущалась какая-то теплота, которая сейчас отсутствовала. Наконец Джонни медленно сел.

Витторио выпустил несколько небольших клубов дыма и улыбнулся.

— Что-то задумал, Джонни?

Не успели слова слететь с его губ, как он пожалел о них. Гидо хотел, чтобы Эдж сам рассказал о цели своего прихода, но любопытство пересилило.

— Мне нужны деньги, Вик, — с неохотой ответил Джонни. Он тоже не хотел рассказывать, но выхода не видел.

Витторио откинулся на спинку стула и полузакрыл глаза, изучая Джонни Эджа. За полузакрытыми ресницами виднелось едва скрываемое презрение. Эти киношники все одинаковые — не знают, что делать с деньгами. Нельзя сказать, что они мало зарабатывали, но независимо от того, сколько они имели, рано или поздно они все равно приходили к нему.

— Сколько?

Джонни пристально смотрел на банкира. Он знал, о чем думает Гидо.

— Миллион долларов.

Вик не ответил. Он думал, надув губы. Все верно, Эдж такой же, как и все, что бы о нем ни говорил Сантос. Наконец Гидо посмотрел на гостя.

— Для чего тебе нужны деньги?

Джонни заерзал на стуле. Разговор с Виком, как он и ожидал, оказался нелегким.

— Я хочу выкупить половину прав на «Объединенные, мы выстоим».

Глаза Витторио Гидо оставались полузакрытыми. Он уже слышал об этой картине. Голливуд называл ее капризом и глупостью Марка Кесслера. Ходили слухи, что она обойдется дороже двух миллионов долларов. Внезапно Гидо захотелось узнать, зачем Эджу понадобились права на эту ерунду? К тому же, как подсказал его бухгалтерский опыт, «Магнум» сейчас не в состоянии потянуть такую картину. Его доходы слишком уж сократились.

— Ты же знаешь наше отношение к подобным предложениям, Джонни, — бесстрастно произнес Вик. — «Магнум» уже должен нам два миллиона, и мы не можем давать дополнительные деньги на картины.

«Вздор! — гневно подумал Джонни. — Вик мог делать все, что захочет. Он просто не хочет давать деньги».

— Могу я каким-нибудь другим путем получить их? — спокойно спросил Эдж.

Витторио взглянул на Джонни с новым интересом. В «Магнуме» должно происходить что-то серьезное, если Джонни пытается так настойчиво раздобыть деньги.

— Ты можешь предложить что-нибудь под залог? — осторожно поинтересовался он.

Джонни заколебался. Он не хотел делать этого, но не видел другого выхода.

— Что скажешь насчет десяти процентов моих акций?

У Гидо учащенно забился пульс. Эти люди очень редко расстаются с капиталом. Они будут предлагать, что угодно — звезд, режиссеров, контракты. Некоторые из них в случае необходимости готовы даже заложить жен, но они никогда не тронут свои акции, дающие им контроль над компаниями. Джонни Эдж должен находиться в ужасном положении, если готов пойти на такой решительный шаг. По нынешним рыночным ценам доля Джонни Эджа в «Магнум Пикчерс» стоила миллион долларов. Десять процентов акций «Магнума» хороший залог.

— Я не могу дать тебе долгосрочный кредит, Джонни, — осторожно ответил Витторио Гидо. — Рынок слишком неустойчив. Но я готов дать тебе три четверти стоимости твоих акций сроком на три месяца.

Семьсот пятьдесят тысяч долларов лучше, чем ничего. К тому же, если все пойдет нормально, через три месяца он сможет выкупить акции обратно.

— Хорошо, Вик, — согласился Эдж. — Когда я смогу получить деньги?

— Как только привезешь акции, — улыбнулся Гидо.

Джонни встал и посмотрел на банкира.

— Я привезу акции завтра.

— Хорошо, — кивнул Гидо. Он тоже встал и протянул руку. — Значит, решено.

— Спасибо, Вик, — равнодушно поблагодарил его Джонни, пожимая протянутую руку.

— Всегда рад помочь, — улыбнулся Вик.

Джонни быстро посмотрел на невозмутимое лицо банкира.

— Пока, Вик. — Он повернулся и направился к двери.

— Пока, Джонни, — попрощался Гидо. На его лицо мелькнула довольная улыбка. Он быстро посмотрел на стол и нахмурился. Необходимо срочно выяснить, что происходит в «Магнуме».

Гидо подошел к окну, выходящему в главный зал банка. Эдж пробирался через толпу к выходу. Он скрылся из вида, и Гидо перешел к другому окну, выходящему на улицу.

Джонни садился в двухместный автомобиль с опущенным верхом. В нем находилась темноволосая женщина. Когда она повернулась к Эджу, Вик мельком увидел ее лицо. Это была Дорис Кесслер. Они влились в поток машин и свернули за угол.

Витторио Гидо вернулся к столу и тяжело сел. Его губы опять раздвинулись в улыбке. Может, Сантос изменит свое мнение об Эдже, когда он ему обо всем расскажет.

Марк сидел за столом. Он злился на Джонни, злился на Дорис. Они сказали, что хотят только помочь ему. Вздор! Они просто хотели подчинить его себе. Однако внутренний голос твердил, что они правы. Он слишком далеко зашел с этой картиной.

Может, и далеко, но когда закончатся съемки, все позеленеют от зависти. Тогда они увидят, кто был прав. Марк посмотрел на Джонни.

— Да, Джонни, — сказал он, стыдясь в душе радости. — Я понимаю.

Эдж холодно смотрел на Кесслера-младшего.

— Ты уж постарайся, — многозначительно попросил он. — Я это делаю не только из-за тебя. Я боюсь за сердце твоего отца, когда он узнает, что случилось. А теперь давай подумаем, что мы ему расскажем, когда он вернется.

Марк не ответил, продолжая угрюмо смотреть на Джонни.

— Скажем, что картина мне так понравилась, что я выкупил половину прав на нее. Доходы тоже будем делить пополам. — Он вопросительно посмотрел на Дорис. — Ну как?

— Пойдет, — кивнула она.

Марк Кесслер посмотрел на Эджа, едва сдерживая улыбку. Чертов балбес сам лезет в ловушку. С помощью этой истории Марк без труда убедит отца, что все неприятности возникли из-за Джонни.

8

За окном пошел снег, и город быстро укрылся белым покрывалом. Джонни отвернулся от окна.

— Не пойму, почему мы до сих пор не получили телеграмму от Данвера? — обеспокоенно спросил Петер Кесслер.

— До начала заседания правления осталось совсем мало времени, — заявил Джонни, глядя на часы.

— Хотелось бы получить ответ до начала, — сказал Петер, качая головой. — Не пойму, почему он до сих пор не перевел нам аванс, как обещал?

Джонни пристально посмотрел на Кесслера. Пару месяцев назад сделка с Данвером казалась очень выгодной, но после подписания договора у них были одни неприятности. Марк нарушил график съемок, и вместо шести картин они успели снять только две, да и о тех нельзя было ничего сказать хорошего. «Объединенные, мы выстоим», уже съевшая более двух миллионов долларов, по-прежнему торчала занозой и обещала съесть еще несколько сот тысяч до окончания съемок.

Дополнением ко всему этому явилось постоянное уменьшение банковского счета «Магнума». Деньги Данвера, которые Петер почти полностью внес в компанию, испарились так же, как и деньги Джонни. Сейчас Кесслер послал Данверу телеграмму с настоятельной просьбой перевести аванс за показ фильмов. Прошло более четырех месяцев, а обещанных денег до сих пор не было.

Эдж опять посмотрел на часы, затем перевел взгляд на Петера.

— Наверное, мы уже не успеем получить телеграмму до заседания. Можно начинать.

— Скажи Джейни, чтобы она немедленно сообщила, когда принесут телеграмму, — попросил Петер Кесслер, снимая с вешалки пальто и шляпу.

Петер взволнованно мерял шагами свой кабинет. За окном уже стемнело. Часы, стоящие на столе, показывали десять минут восьмого. После завершения заседания правления Кесслер бушевал почти два часа.

Он повернулся к Джонни Эджу. Неожиданно у Петера мелькнула мысль, и он закричал:

— Почему ты дал шанс этим чертовым дуракам, Джонни?

— Я? — Джонни изумленно открыл глаза, не веря своим ушам. — Какой шанс я им дал? Ты сам пошел на сделку с Данвером.

— Сделка, проделка! — воскликнул Петер. — Если бы ты не совал свой нос в дела студии, мы бы уже сняли все шесть картин! — Кесслер подошел к окну и выглянул на улицу. — Но нет, — горько бросил он через плечо, — тебе необходимо быть гением, всезнайкой! Марк рассказал мне, как ты заставлял его снимать одну «Объединенные, мы выстоим». — Он повернулся к Эджу, и в его глазах появился укор. — Почему ты это сделал, Джонни? Из-за денег, которые вложил в нее? Неужели это достаточная причина, чтобы рисковать делами всего «Магнума»?

Джонни не ответил. Он только сильно побледнел и схватился за стол. Его взгляд буравил Кесслера.

Петер отвернулся к окну, и его плечи внезапно поникли.

— Почему ты это сделал, Джонни? — дрожащим голосом повторил он. — Но больше всего меня обидело не это. — Петер подошел к Джонни и заглянул в лицо. Неожиданно в глазах президента компании заблестели слезы. — Все это время я искал деньги, а они были у тебя, но не для меня, а для этой картины! Если бы у меня были деньги, Джонни, и ты попросил их, я бы тебе их дал.

9

Всем, за исключением их самих, холодность в отношениях между Петером Кесслером и Джонни Эджем стала очевидной. Они же гордились тем, что скрывали разлад от посторонних глаз. Джейн Андерсен тоже знала о ссоре и очень тревожилась. Она боялась не за себя, ей не нравилось, что два ее старых босса ведут себя по отношению друг к другу как чужие люди.

На ее столе зазвонил телефон.

— Джейн, — сказал Петер. — Скажи Джонни, что я хочу его видеть.

Она положила трубку и почувствовала тревогу. Обычно Петер сам звонил Джонни или заходил к нему. Их кабинеты располагались по соседству. Она нажала кнопку внутренней связи.

— Да, Джейн? — Эдж мгновенно снял трубку.

— Петер хочет тебя видеть, Джонни.

— Хорошо, я зайду к нему, — раздался усталый вздох после секундной паузы.

— Джонни. — Она не дала ему положить трубку.

— Да, Джейн?

— Что между вами происходит? Поссорились?

Джонни натянуто рассмеялся и холодно ответил. Ответ предупредил Джейн Андерсен не совать нос не в свои дела.

— Что за глупости! — Он положил трубку.

Джейн медленно положила трубку. Что бы ни говорил Джонни, ей это явно не нравилось.

Эдж устало вернулся к себе. И когда только Петер перестанет твердить одно и то же? Джонни уже давно надоело выслушивать, что «Магнум» очутился в тяжелом положении из-за него. Он не мог ничего ответить, потому что обещал Дорис молчать.

Зазвонил телефон. Джонни подошел к столу и снял трубку.

— Да, Джейн?

— Тебя хочет видеть мистер Ронсен, — сообщила секретарша.

Этого тут еще не хватало, подумал Эдж.

— Пусть войдет, — сказал он и положил трубку.

В кабинет вошел Ларри Ронсен с тонкой улыбкой на губах.

— Я хотел поговорить с вами, мистер Эдж, до отъезда на побережье, — сказал он, протягивая руку.

Они обменялись рукопожатием, и Джонни удивила сила, скрывающаяся в полных пальцах толстяка.

— Я рад, что вы зашли, мистер Ронсен, — ответил он и показал на стул. — Присаживайтесь.

Ронсен сел на стул и посмотрел на Эджа.

— Наверное, вы удивлены моему приходу, мистер Эдж?

— Немного.

Ронсен наклонился вперед. За толстыми стеклами очков в черепашьей оправе плясали веселые огоньки.

— Интересно, вы ничего не хотите мне рассказать?

— О чем это? — осторожно спросил Джонни.

— О студии, — слегка улыбнулся Ларри Ронсен. — Вы же знаете, я завтра уезжаю.

Джонни Эдж улыбнулся в ответ. Ну что же, в эту игру можно поиграть и вдвоем.

— Боюсь, мне нечего вам рассказать, мистер Ронсен, — подчеркнуто вежливо сообщил Эдж. На его лице появилось бесстрастное выражение. — Я бы только хотел вас заверить, что студия находится в надежных руках. Что касается ее деятельности, то за нее отвечает Марк Кесслер, а не я, и мне кажется, он знает, что делает.

Ронсен продолжал улыбаться, но несколько секунд он просидел тихо. Затем словно очнулся ото сна.

— Может, тогда ошибки прячутся не на студии, а где-то в другом месте.

— Что вы хотите этим сказать, мистер Ронсен? — прямо спросил Джонни.

— Ларри, — улыбаясь, предложил Ронсен.

— Ларри, — согласился Эдж. — Но вы не ответили на мой вопрос.

Ронсен смотрел на Джонни Эджа, который знал о «Магнум Пикчерс» больше всех на свете, за исключением, может, одного Кесслера. Если его переманить на свою сторону, он мог бы оказаться очень полезным.

— Может, вина лежит на мистере Кесслере, — ответил Ларри, не сводя глаз с Эджа.

Но лицо Джонни оставалось бесстрастным.

— Почему вы так думаете, Ларри?

Ронсен устроился поудобнее.

— Он стареет. Если не ошибаюсь, Кесслеру уже за шестьдесят, и он превращается в настоящего старика. Так ведь?

— Но это же смешно, Ларри, — рассмеялся Джонни. — Вы не знаете его так, как я. Хорошо, согласен, он далеко не юнец, но Петер до сих пор обладает огромной работоспособностью и сообразительнее многих молодых.

— Сообразительнее вас, например? — ловко вставил Ларри Ронсен.

— Он президент, — медленно улыбнулся Эдж, — и компания принадлежит ему.

Ронсен хотел исправить последнее замечание Джонни, но сдержался.

— Вам не кажется, что вы могли бы стать по крайней мере не худшим президентом, Джонни?

— Сомневаюсь, — холодно ответил Эдж.

— Бросьте, Джонни, — рассмеялся Ларри. — К чему излишняя скромность?

«Что ему нужно, черт возьми?» — думал Эдж Конечно, этот банкир пришел не затем, чтобы хвалить его.

— Мой ответ вызван не скромностью, Ларри. Я работаю с Петером Кесслером почти тридцать лет и не знаю в кинобизнесе лучшего президента.

— Браво! — негромко воскликнул Ронсен, тихо аплодируя. — Такая преданность только заслуживает похвалы.

— Заслуживает похвалы человек, который вызвал ее, — быстро ответил Джонни. — Преданность — самое дорогое в жизни, ее не купишь ни за какие деньги!

Ронсен не согласился и с этой мыслью, но опять решил не спорить. Он молча изучал Джонни Эджа. Джонни твердо встретил взгляд Ронсена. Если Ларри хотел играть в загадки, пусть играет. Эдж продолжал молчать.

Ларри Ронсен опять наклонился вперед, и в его голосе зазвучали жадные нотки.

— То, что я сейчас скажу, должно остаться между нами, Джонни.

— Как хотите, — равнодушно отозвался Эдж.

— Группа людей хотела бы купить акции мистера Кесслера, — после небольшой паузы сообщил Ронсен.

Джонни удивленно поднял брови. Вот значит, в чем дело. Как он сразу не догадался?

— Кто они?

— Я не имею права открывать их имена, Джонни, — ответил Ларри, глядя прямо в глаза Эджа. — Они довели до моего сведения, что ваша кандидатура на пост президента «Магнума» явилась бы тогда самой реальной.

Джонни улыбнулся. Неужели Ронсен думает, что его так легко купить?

— Я очень польщен их щедростью, но решение продавать акции или нет остается за мистером Кесслером, не так ли?

— Вы могли бы помочь убедить мистера Кесслера.

Джонни Эдж откинулся на спинку стула. Хорошо, что эти ребята не знали, какие сейчас были отношения между ним и Петером.

— Я бы даже не стал пытаться влиять на мистера Кесслера в таком вопросе. У него свои мысли по данному делу.

— Но это ведь смешно — мы живем не в начале века, — опять рассмеялся Ларри Ронсен.

— Тем не менее мистер Кесслер имеет собственные соображения, подкрепленные довольно убедительными доводами. Я не хочу выступать судьей в вопросе, который меня не касается.

— Что вы тогда предлагаете, Джонни? — вопросительно посмотрел на него Ларри.

Джонни подумал, что Ронсен, наверное, идиот, если ждет от него каких-то обещаний или предложений.

— Я предлагаю вам открыто поговорить об этом с мистером Кесслером, Ларри. Он единственный человек, который сумеет ответить на ваш вопрос.

— Эти люди готовы предложить мистеру Кесслеру хорошие деньги, учитывая нынешнее положение «Магнума», — пояснил Ронсен.

Джонни встал, давая понять, что беседа закончена.

— Решать мистеру Кесслеру, Ларри.

Ронсен медленно поднялся. Ему очень не понравилось, как Джонни закончил разговор, но банкир продолжал говорить дружелюбным тоном:

— Наверное, я действительно поговорю с ним по возвращении с побережья. Может, он тогда прислушается к фактам.

Джонни посмотрел на Ларри Ронсена. Он услышал нотки уверенности в голосе Ронсена. Это был голос человека, привыкшего к власти и знающего, что она у него есть.

— Кто, кроме вас и Данвера, стоит за этим, Ларри? — неожиданно спросил Эдж.

Ронсен резко поднял голову и улыбнулся.

— Сейчас я не могу этого сказать, Джонни. Кажется, я уже говорил об этом.

— Конечно, не Флойд или Рандольф, — принялся размышлять вслух Эдж. — Обычные пешки. — Он взглянул на лицо собеседника, которое ему ничего не сказало. — Вполне может быть Джерард Пауэлл из «Борден Пикчерс». На него очень похоже.

Выражение лица Ронсена убедило Джонни в правоте. Он мысленно улыбнулся, вышел из-за стола и протянул руку.

— Я больше не буду мучить вас догадками, Ларри, — сказал он, пожимая руку Ронсена. — Рад, что вы заглянули. Мне давно хотелось получше узнать вас.

— Мне тоже, Джонни, — улыбнулся Ларри.

Джонни проводил гостя до коридора.

— Приятной поездки, Ларри, — попрощался он.

Он не заметил Петера Кесслера, который стоял в дверях своего кабинета и изумленно наблюдал за Эджем и Ронсеном. Петер тихо закрыл дверь и вернулся к столу. Что делал Джонни с этим скользким типом? Да еще разговаривал, как с другом?

Петер сцепил руки за спиной. Он мягко раскачивался на носках и напряженно думал. Не хотелось верить, но, может, Марк прав? В последнее время Джонни действительно ведет себя странно.

10

Далси Уоррен рассеянно слушала Марка. Он уже начал надоедать ей. Пожалуй, пришло время дать ему отставку. Больше Далси ничего не могла взять от него.

Она никак не могла успокоиться с тех пор, как ее бросил Уоррен, и меняла мужчин, как перчатки. Далси безуспешно старалась найти второго Крейга. Ничего, в конце концов они приползут к ней на коленях, но она уже устанет от мужчин.

С Уорреном все было иначе. Он слишком сильно походил на нее, чтобы сдаваться. В нем всегда присутствовал какой-то вызов, который постоянно интриговал Далси. Уоррен пробудил ее к жизни. Она чувствовала в своем теле каждый нерв, когда он находился рядом, ее мозг лихорадочно думал, сердце пело.

Но Уоррен вернулся к Синтии, этому бледному подобию женщины. Что могло привлекать в ней такого мужчину, как Крейг? Как бы то ни было, она удержала его, и сейчас у них было двое детей. Наверное, все началось, думала Далси, в ту ночь, когда Джонни нашел ее в постели с Уорреном.

После ухода Эджа она вернулась в спальню. Крейг торопливо одевался.

— Что ты делаешь? — попыталась остановить его Далси.

— Хочу его догнать, — нервно ответил Крейг. — Он болен. Его нельзя выпускать на улицу в такую погоду.

— Не будь дураком, пусть идет! Если ты догонишь его, он просто убьет тебя. Ты же видел, что он хотел сделать со мной?

Уоррен застегивал рубашку. Он странно посмотрел на сестру.

— Что ты ожидала от него? Аплодисментов? — Он яростно застегивал последнюю пуговицу. — Представляю, каково ему было — прийти домой и увидеть такое! — горько добавил он.

Далси прижалась к Крейгу и посмотрела вверх, на его лицо.

— Подумать только, какая высокая мораль! — раздраженно ответила она.

— Он болен. Даже слепой заметил бы это.

— Ну и что? — равнодушно поинтересовалась Далси, не сводя взгляда с лица брата. — Ему есть куда идти.

Он заглянул в ее глаза. Из скрытых глубин огромных глаз с расширенными черными зрачками на него смотрело его лицо. Крейг внезапно схватил Далси за волосы, стараясь оторвать голову. На ее лице мелькнула боль, но в глазах отсутствовал страх. Она уверенно смотрела на него, продолжая прижиматься всем телом.

Какое-то время они стояли, прижавшись друг к другу. Затем с губ Уоррена Крейга слетели гневные слова:

— Далси, ты сука!

На лице Далси вспыхнула дикая страсть, губы слегка раздвинулись, показывая белые зубы.

— Пусть я сука, — прошептала она, крепче прижимаясь к Уоррену, — но давай вернемся в постель. Мы ведь еще не закончили!

С той ночи отношения между ними резко изменились. Однажды, придя домой, Далси увидела, что его вещи исчезли, а на столе лежит краткая записка: «Далси, я вернулся к Синтии. Уоррен».

Она немножко поплакала и поклялась отомстить, но вся любовь для Далси Уоррен закончилась. С тех пор она оставалась одна. Ни один мужчина не сумел заменить ей Уоррена, ни один не сумел завладеть ее умом, сердцем, телом.

Далси спокойно смотрела на Марка. Как надоело это постоянное хныканье! Сначала ей нравилось дразнить мальчишку, смотреть, как он сердится. Марк Кесслер постепенно привык к ее насмешкам. Когда Кесслер напивался, он начинал плакать. Иногда она удивлялась, как он выносит ее издевательства, почему не хватает за горло, не бьет? Далси мысленно улыбнулась. Он еще считал себя светским человеком. Марк жил в Европе — Париже, Вене, где мужчины должны знать, как обращаться с такими женщинами, как она. Неожиданно Далси Уоррен подумала, а не поехать ли ей самой в Европу? Она с удовольствием пред ставила, как везде будет находиться в центре внимания. Ее картины в Старом Свете пользовались большой популярностью.

Далси неожиданно посмотрела на Марка. Он только что сказал что-то интересное. Она прислушалась. Марк Кесслер рассказывал о каком-то человеке, которого правление послало проверить студию. Марк поведал, как вешал ему лапшу на уши, и тот не мог ничего узнать. Смешно было наблюдать, как он вынюхивает и не знает, с какого конца начать.

— Как ты сказал, его зовут? — полюбопытствовала она.

— Ронсен, — гордо ответил Кесслер. — Говорят, что он очень умен, но я легко обвел его вокруг пальца.

— В чем там дело?

— Похоже, кто-то пытается скинуть старика, — пожал плечами Марк. — Но у них нет ни одного шанса.

Далси Уоррен посмотрела на него и медленно улыбнулась.

— Расскажи, — попросила она. Далси хотела знать все подробности. Вдруг она сумеет извлечь из этого что-нибудь полезное.

Ронсен неловко сидел на краешке стула. Его взгляд не покидал ложбинку между грудями Далси Уоррен, которая виднелась в декольте.

Далси нагнулась за кофейником.

— Еще кофе, мистер Ронсен? — вкрадчиво поинтересовалась она. Мисс Уоррен уже отнесла его к категории скучных богатых людей. Вероятно, он имел жену и четырех детей и жил в старинном особняке где-нибудь на Востоке.

— Нет, благодарю вас, мисс Уоррен, — вежливо ответил Ларри, откашливаясь. Он с трудом оторвал взгляд от ее груди. — Дело, о котором мы говорили по телефону…

Мисс Уоррен поставила кофейник и прервала его.

— Да, мистер Ронсен, — сказала она, откидываясь на спинку стула. — То дело… Если я правильно поняла, вы приехали в Голливуд разбираться, что творится в «Магнуме»?

Он смущенно кивнул. Ничего не скажешь — странный способ получения информации, но это Голливуд, а не Уолл-стрит, и здесь живут и работают несколько иначе. Эта женщина нервировала его, она… его мозг пытался найти правильное определение и неожиданно нашел. Она так откровенно сексуальна. Ронсен начал краснеть.

— Может, я могла бы помочь вам, — сообщила Далси Уоррен.

— Я буду вам премного благодарен, мисс Уоррен, — напряженным голосом поблагодарил Ларри.

Она медленно и очень подробно рассказала, что сделал Марк Кесслер. Слушая спокойный голос Далси Уоррен, Ронсен чувствовал, как в нем растет радость, и едва смог спокойно дослушать ее до конца. Несколько раз Ларри все же не удержался и прервал мисс Уоррен.

— Вы хотите сказать, что в отчетах о работе студии намеренно искажалось распределение денег?

— Да. Это продолжалось до приезда Джонни Эджа. Когда он узнал о шалостях Марка, он положил им конец.

— Но как он возместил деньги, уже потраченные на съемки этой картины?

— Очень просто. — Марк рассказал ей, что сделал Эдж. — Он занял деньги под залог своих акций. На них Джонни Эдж купил у «Магнума» половину прав на «Объединенные, мы выстоим», и деньги таким образом оказались на месте.

— Когда он должен отдать долг? — взволнованно спросил Ларри Ронсен. Наконец-то удача, кажется, повернулась к нему лицом. Может, все окажется не так уж трудно?

— Кажется, через три месяца. — Далси нахмурилась, пытаясь вспомнить. — Все это произошло, пока Кесслер находился в Европе.

— Значит, срок уже истекает, — задумчиво заметил Ронсен.

— Да, он должен будет скоро его отдавать, — согласилась мисс Уоррен.

— Интересно, у него есть деньги? — размышлял вслух Ларри.

— Не думаю, — улыбнулась Далси. — Он рассчитывал на доходы от картины, но ее только закончили снимать.

Лицо Ронсена расплылось в широкой улыбке. Он откинулся на спинку стула, быстро снял и протер платком очки. Затем надел их и посмотрел на Далси Уоррен.

— Невероятно, — проговорил Лоуренс Ронсен, не зная, как еще выразить свое удивление.

— По-моему, очень интересная история, мистер Ронсен, как вы думаете? — спросила Далси, глядя ему прямо в глаза.

Он несколько раз быстро мигнул и улыбнулся.

— Очень интересная.

Мисс Уоррен улыбнулась в ответ. Они хорошо понимали друг друга.

11

Телефон на столе Джонни продолжал упорно звонить. Пришлось снять трубку.

— Звонит Витторио Гидо, — металлическим голосом сообщила Джейн.

Эдж на мгновение заколебался. Что нужно Вику? У Джонни еще есть неделя. Он пожал плечами. Как ни крути, а все равно придется просить отсрочки. Деньги появятся только после сдачи «Объединенные, мы выстоим» в прокат, а этого придется ждать еще месяца полтора.

— О’кей, — наконец ответил Эдж.

Он услышал щелчок. Затем раздался тяжелый голос Витторио Гидо.

— Привет, Джонни!

— Привет, Вик! Как дела?

— Лучше не бывает. А у тебя?

— О’кей, — ответил Эдж. Он терпеливо ждал, когда Гидо перейдет к делу. Внезапно Джонни испугался. Неужели что-то случилось с Алом? Он начал говорить, но Вик прервал его.

— Я позвонил, чтобы напомнить о долге, Джонни. Срок истекает на следующей неделе.

Эдж откинулся на спинку стула, не зная радоваться или огорчаться. Все же радость, что с Алом Сантосом все в порядке, пересилила.

— Знаю, Вик, — спокойно ответил он. — Я уже собирался тебе звонить.

Голос Вика изменился.

— У тебя есть деньги? — обеспокоенно поинтересовался он.

— Нет, Вик. Об этом я и хотел поговорить. Мне нужна отсрочка.

— Извини, Джонни, но я не могу пойти на это, — осторожно ответил Витторио Гидо уже обычным голосом. — У нас недавно случилось такое же происшествие, и правление не пойдет на продление срока без дополнительного залога.

— Господи! — не выдержал Джонни Эдж. — Что же они хотят еще? Неужели им мало ста тридцати трех процентов?

— Я не придумываю правила, — мягко запротестовал Гидо. — Ты же знаешь.

— Но Вик, я не могу позволить себе лишиться этих акций! Сейчас они еще важнее, чем раньше.

— Может, займешь еще где-нибудь?

— Невозможно! Мне некуда идти за такими деньгами.

— Ну хотя бы попробуй. Мне бы очень не хотелось продавать твои акции. Кстати, в случае продажи ты ничего не потеряешь. Если мы выручим больше, чем дали тебе, просто получишь разницу за минусом наших процентов.

— Не в этом дело. Плевать я хотел на деньги! Мне нужны эти акции.

Вик Гидо заколебался, но сказал твердым голосом:

— Я подумаю, что можно сделать, — неубедительно пообещал он. — Обязательно сообщи, если что-нибудь изменится.

— Конечно, Вик, — сухо отозвался Джонни.

— Пока, Джонни, — весело попрощался Гидо.

— Пока, Вик. — В трубке раздались гудки. Вик пообещал что-нибудь сделать, но Джонни знал, что Гидо не питает к нему теплых чувств. Он даже подумал, не позвонить ли Алу на ранчо, но что-то внутри восстало против этого. Не мог же он всю жизнь бегать к Сантосу за помощью. Он достаточно взрослый, чтобы самому постоять за себя. Джонни положил трубку. Может, все как-нибудь наладится? Марк сказал, что Ронсен ничего не выяснил в Голливуде. Эдж надеялся, что Марк хоть раз не ошибся, но в глубине души знал, что надеется напрасно.

Витторио Гидо положил трубку и улыбнулся своему собеседнику.

— Похоже, вы получите эти акции, мистер Ронсен, — медленно сообщил он.

— Я очень рад, мистер Гидо, — улыбнулся Ларри Ронсен. — Должен признаться, что для меня лично будет большим облегчением, если у «Магнума» все наладится. Терпеть не могу, когда так неряшливо ведут дела.

— Абсолютно с вами согласен, мистер Ронсен. Я испытываю те же самые чувства. Если бы не мистер Сантос, они бы не получили от нас ни цента.

— Можете не сомневаться, мистер Гидо, — сказал Ларри, вставая, — что при умелом руководстве «Магнум Пикчерс» выполнит свои обязательства перед вашим банком. Я лично займусь этим.

Витторио Гидо тоже встал.

— Я позвоню вам на следующей неделе.

— Буду ждать вашего звонка, — кивнул Ронсен.

Вик провел гостя до двери. Может, хоть сейчас Ал поверит, что Джонни Эдж не такой уж и умный.

Джонни смотрел в темноту не в силах уснуть. Разговор с Гидо встревожил его сильнее, чем он думал. Эдж сел и включил свет.

Через несколько минут раздался звонок. Наконец его соединили с Калифорнией.

— Джонни! — радостно воскликнула Дорис. — Я так рада, что ты позвонил.

Он улыбнулся.

— Мне необходимо поплакать на чьем-нибудь плече, милая, и я подумал, что твое плечо отлично подойдет для этой цели, — невесело сказал Эдж.

— Что случилось, дорогой? — встревожилась она.

Он рассказал ей о разговоре с Гидо.

— Это значит, что он собирается продать твои акции?

— Вот именно, милая.

— Но это же подло! Если он немного подождет, он получит назад свои грязные деньги!

— Думаю, Вик знает это не хуже нас, — горько проговорил Эдж. — Он хочет причинить мне как можно больше вреда.

— Скотина! — воскликнула Дорис Кесслер. — Я позвоню и скажу ему, что о нем думаю.

Джонни чуть не рассмеялся, услышав в ее голосе такую ярость. Настроение поднялось. Дорис неожиданно оказалась рядом. Ничего ведь еще не произошло.

— Лучше не стоит, милая, — возразил он. — Это не поможет. Придется ждать и надеяться на лучшее.

— Джонни, мне жаль. — В голосе Дорис послышались слезы.

— Не беспокойся, любимая. — Теперь пришла его очередь успокаивать ее. — Это не твоя ошибка.

— Но, Джонни, — почти заплакала Дорис, — все разваливается на глазах. Папа на тебя страшно обиделся, Витторио не вернет акции, «Магнум» тоже в опасности.

— Не плачь, милая. Все наладится.

— Ты правда так думаешь, Джонни? — Она на секунду замолчала.

— Конечно, — солгал он.

— Тогда, как только папа перестанет злиться на тебя, мы поженимся!

— Если хочешь, можно сделать это и раньше, — улыбнулся Эдж.

Когда Джонни вернулся с обеда, на столе лежала телеграмма. Он прочитал ее и рухнул на стул. Сердце похолодело. Все, конец! Вик продал его акции. Эдж гневно сжал кулаки. Скотина! Джонни до последнего момента надеялся, что он не пойдет на это, но этот негодяй продал их, черт бы его побрал!

Джонни еще раз перечитал телеграмму:

Эдж гневно скомкал телеграмму и бросил в корзину для мусора. Джонни с удовольствием бы велел ему взять эти чертовы бабки и засунуть их в одно место по доллару.

Марк вошел в комнату, когда Дорис складывала письмо. Он посмотрел на нее и улыбнулся.

— От дружка?

— Да, — рассеянно ответила Дорис Кесслер, глядя на брата, словно на незнакомого человека.

— Что он пишет? — полюбопытствовал Марк.

— Витторио Гидо продал его акции.

— Вот как? — удивился Марк.

Она кивнула и отвернулась.

— Какая жалость! — посочувствовал Кесслер-младший, чувствуя в душе радость.

Неожиданно Дорис яростно посмотрела на брата и прошептала:

— Это ты виноват!

— Я не просил его делать это, — запротестовал Марк.

Она дала Марку громкую пощечину, и его рука автоматически метнулась к щеке. Ему стало стыдно.

— Это тебе за Джонни! — яростно сказала Дорис. В ее глазах заблестели слезы. — Из-за тебя он потерял все, что имел. Ты… ты дрянь! — Она выбежала из комнаты, прижав к глазам платок.

12

Петер устало стоял у окна и смотрел на Плазу. Высокая рождественская елка сверкала тысячами огней, лед на катке в свете лампочек казался слоновой костью кремового цвета, на которой лениво катались несколько человек. Было почти шесть часов, и люди торопились домой.

Кесслеру пришлось вложить в компанию из своего кармана еще миллион долларов, когда Данвер отказался заплатить за прокат еще не снятых фильмов. У них сейчас оставалось очень мало денег.

Кесслер устало подошел к столу и посмотрел на лежащее на нем телетайпное сообщение. «Объединенные, мы выстоим» наконец была готова к прокату. Завтра в маленьком кинотеатре в Лос-Анджелесе состоится премьера.

Петер сел и закрыл глаза. Жаль, что он сейчас не дома. Кесслер уже шесть месяцев торчал в Нью-Йорке. Дела требовали его присутствия на Востоке. Как много необходимо сделать! Слава богу, хоть за студию можно не беспокоиться. Марк молодец! Когда не на кого положиться, остается надеяться только на собственную плоть и кровь.

Петер Кесслер выпрямился и посмотрел в окно. Если бы не такая противная зима, он бы забрал в Нью-Йорк Эстер. Тогда было бы легче. Но он не мог попросить ее сейчас приехать — ее бы замучил артрит.

Дверь открылась. На пороге стоял улыбающийся мужчина и с любопытством смотрел на Кесслера.

— Мистер Кесслер?

Петер кивнул. Он не знал этого человека. Как он прошел через приемную? Хотя нет, незнакомец вошел через его личный вход, которым, кроме него, обычно, никто не пользуется!

Он подошел к столу и достал из внутреннего кармана пальто какую-то бумагу. По лицу пробежала улыбка.

— С Рождеством! — поздравил незнакомец и торопливо вышел из кабинета.

Петер медленно наклонился вперед и взял бумагу. В чем дело? Парень вел себя как ненормальный. На обратной стороне большими черными буквами было написано: ПОВЕСТКА.

Смысл слова не сразу дошел до его усталого мозга. Кесслер тупо открыл повестку и начал читать. Неожиданно его лицо ожило, он покраснел, вскочил на ноги и бросился к двери. В коридоре уже никого не оказалось.

Кесслер зашел к Джонни, который что-то диктовал Джейн Андерсен. Они удивленно посмотрели на Петера, который давно уже не заглядывал к Эджу.

Покрасневший Петер Кесслер подбежал к столу Джонни и швырнул ему повестку.

— Полюбуйся, что сделали твои друзья! — словно задыхаясь, прохрипел он.

Город за окном сверкал огнями. Напротив Петера Кесслера сидел адвокат и медленно постукивал пальцами по документам. Он торжественно посмотрел на Петера.

— Насколько я понимаю, Петер, — не спеша сказал адвокат, — все дело упирается в фильм под названием «Объединенные, мы выстоим». Есть, правда, и другие обвинения — халатность, растраты, плохое управление, но их трудно доказать. Если картина окажется хорошей, у них вообще ничего не будет. Тогда суду придется выбирать между твоим словом и их. Если картина не удалась, придется драться на собрании акционеров. Ты можешь многое сделать, чтобы на неопределенный срок отодвинуть его в случае, если, конечно, на правлении у тебя будет большинство.

— У меня достаточно голосов, — кивнул Петер Кесслер. Вместе с Джонни они обладали пятьюдесятью пятью процентами акций «Магнума».

— Тогда остается только картина. Как она?

— Не знаю, — честно признался Кесслер. — Я ее еще не видел.

— Если бы мы знали это, мы бы оказались в выгодном положении, — задумчиво заметил адвокат.

— Узнаем послезавтра. Премьера состоится в Лос-Анджелесе. — Неожиданно ему в голову пришла мысль. — Я полечу туда и посмотрю сам. Так будет надежнее.

— Неплохая идея, — согласился адвокат, глядя на часы. — Тебе придется лететь всю ночь.

— Ну и что? — быстро спросил Петер. — Зато я буду готов к драке с этими подлецами на следующем совете директоров.

— Когда он состоится?

— На следующей неделе в среду. — Он еще успеет позвонить Эстер и сказать, что вылетает домой. Хотя тон мало что выиграет — в Калифорнии он будет вечером.

— Естественно, я приду на премьеру, Марк, — весело ответила по телефону Далси Уоррен и рассмеялась. — Я не променяю ее ни за что на свете!

— Я заеду в половине седьмого, — улыбнулся Марк Кесслер.

— Поужинаем у меня и поедем в кинотеатр.

— Отлично. — Кесслер положил трубку и, насвистывая, повернулся на стуле. Может, теперь, после премьеры, она прислушается к голосу разума.

13

Петер вернулся домой к ужину. Он замер на пороге столовой с лицом, покрасневшим от подъема по лестнице. Самолет приземлился в лос-анджелесском аэропорту менее часа назад.

Эстер вскочила из-за стола, радостно вскрикнула и через секунду уже обнимала мужа.

— Петер, ты дома! Я не могу в это поверить!

Глаза Петера подозрительно заблестели. Эстер положила голову на грудь мужа, и ее волосы, по-прежнему густые и блестящие, несмотря на седину, нежно щекотали его лицо.

— Ну мама, — хрипло ответил Петер. — Ты же видишь, я дома.

Дорис поцеловала отца в щеку.

— Привет, папа, — прошептала она ему на ухо. — У меня было предчувствие, что ты вернешься на праздники домой.

Продолжая обнимать жену, Кесслер подошел к столу. Как все-таки здорово дома! Иногда он спрашивал себя, стоит ли бизнес таких больших жертв? Твое время не принадлежит тебе. А сейчас к тому же пришлось просидеть полгода в Нью-Йорке. Петер огляделся по сторонам.

— Где Марк? — удивился он.

— Он ужинает не дома.

— Не дома? — повторил Петер, удивленно глядя на дочь.

— Марк сказал, что у него важное дело, — пояснила Эстер.

Теперь Кесслер вопросительно посмотрел на жену. Вся семья перед премьерой всегда ужинала вместе, а затем все отправлялись в кинотеатр.

— А вы разве не едете на премьеру? — спросил он.

— Какую премьеру? — удивилась Эстер.

— Премьеру «Объединенные, мы выстоим».

— Мы ничего не знаем, — сказала Дорис. — Когда они состоится?

— Сегодня в полдевятого в «Тиволи».

— В первый раз слышу, — удивленно проговорила Дорис.

— Порой я его совсем не понимаю, — раздраженно сказал Петер, глядя на жену. — Почему Марк вам ничего не рассказал? Он же знает, что мы всегда все вместе ходим на премьеры.

— Может, закружился и забыл? — предположила Эстер.

— Он не должен был забыть! — нетерпеливо возразил Кесслер.

— Ну чего ты так расшумелся? — Она взяла мужа за руку и улыбнулась. — Ты дома, и мы идем вместе, как всегда. Папа, мальчик очень много работал. Иногда он имеет право забывать. — Она нежно повела его к столу. — Посиди спокойно, поешь. Ты устал после перелета.

Марк уже находился на взводе. Лицо покраснело, на верхней губе блестели бисеринки пота, он возбужденно размахивал руками.

— После картины едем отмечать. Мы всем утрем нос. Все увидят, кто я такой.

Далси, улыбаясь, смотрела на него. Голливуд уже знал, кто он. Люди здесь обладали даром угадывать удачливых людей. Успех являлся тем магнитом, который притягивал их. Об успехах того или иного человека всегда можно судить по количеству и рангу его друзей. Если он добивался настоящего успеха, с ним дружили самые влиятельные люди Голливуда. Если же успех был фальшивым, вокруг вились подхалимы и нахлебники, живущие за его счет. Все друзья Марка относились ко второй категории. Далси не знала ни одного человека, который бы на самом деле уважал его. Они хвалили его в лицо, а за спиной посмеивались и тратили его деньги.

Ей не очень хотелось смотреть фильм, потому что она знала, какая это ерунда. По городу уже ползли слухи. Но Далси хотела увидеть, насколько он плох. Мисс Уоррен не могла пропустить этот момент триумфа. Затем она избавится от Кесслера раз и навсегда.

— Уже поздно, Марк, — заметила Далси Уоррен, посмотрев на часы. — Пора ехать.

— Еще уйма времени.

— Поехали, — прошептала Далси, улыбаясь. — Ты же не хочешь опоздать на премьеру собственной картины?

— Правильно, — серьезно кивнул он. — Меня не поймут, если я опоздаю.

Голливудские премьеры проводились с секретностью военных операций. Основная идея таких тайных премьер заключалась в том, чтобы без всякой рекламы показать картину в маленьком кинотеатре и проверить реакцию профессиональных зрителей. Им часто раздавали открытки, на обратной стороне которых они должны были написать свое мнение о просмотренном фильме. Эти карточки потом отправлялись на студию. Они давали возможность узнать, хорош фильм или нет.

Со временем однако элемент неожиданности начал исчезать. Какими-то невероятными путями накануне премьеры по городу ползли слухи, что такой-то и такой-то фильм будет показан вечером в таком-то кинотеатре, и задолго до начала перед кинотеатром собиралась толпа зрителей. Их манили две причины. Во-первых, при случае можно было сказать соседу: «А, та картина… Да, мы видели ее на премьере, еще до выхода на большой экран. Так себе, ничего особенного». Вторая причина заключалась в том, что на премьеру часто приходили снимавшиеся актеры, а публике нравилось видеть их и находиться рядом со знаменитостями.

Когда Кесслеры приехали в «Тиволи», в фойе уже толпился народ. Стоящий на дверях служащий «Магнума» из отдела связей с прессой узнал Кесслера.

— Здравствуйте, мистер Кесслер, — почтительно поздоровался он. — Фильм вот-вот начнется. Пойдемте, я покажу вам места.

Они вошли в темный зал. В креслах виднелись неясные очертания зрителей. В центре находились несколько рядов, огороженных для представителей студии, и Кесслеры тихо сели на последний ряд.

Петер огляделся по сторонам. Его глаза быстро привыкли к темноте, и он узнал несколько человек. Над этой частью зала повисла напряженная тишина. Здесь сидели люди, которых картина могла вознести высоко наверх или сбросить вниз. Петер почувствовал на лбу капли пота, но не от жары, а от волнения — он всегда потел на премьерах.

Он взял за руку Эстер влажной рукой. Она улыбнулась в темноте и прошептала:

— Нервничаешь?

— Больше чем за свои собственные фильмы, — кивнул Кесслер.

Эстер понимающе кивнула головой. Она знала, какое значение имеет для «Магнума» картина, которую, к тому же, снял их сын. Они даже больше волновались за него, чем за себя.

Петер поискал взглядом Марка. Он услышал его голос прямо перед собой. Марк разговаривал с какой-то женщиной. Когда она повернулась, чтобы ответить, то показалась Кесслеру смутно знакомой, но в темноте он не смог ее узнать. Петер уже наклонился вперед, чтобы постучать сына по плечу, когда раздалась вступительная тема «Магнума». Петер Кесслер откинулся на спинку стула и улыбнулся. Ладно, он удивит Марка после картины. Кесслер с надеждой посмотрел на экран.

В нижнем правом углу появилась зеленая бутылка с маленькой золотой этикеткой. Она быстро выдвинулась в центр экрана, постоянно увеличиваясь в размерах. Наконец на этикетке стали отчетливо виднеться слова «Магнум Пикчерс».

Неожиданно раздался резкий хлопок, из бутылки вылетела пробка и потекла золотистая пузырящаяся жидкость. Откуда-то показалась мужская рука и приподняла бутылку, а женская — поднесла хрустальный бокал. Бутылка медленно наклонилась, и в бокал полилось шампанское. Когда оно начало переливаться через край, бутылка с бокалом отодвинулись на задний план, а навстречу выдвинулись слова, написанные готическим шрифтом:

— Что это за Марк Г.? — взволнованно обратился Петер к жене. — Что такое «Г»?

Она изумленно посмотрела на него, затем догадалась.

— Наверное, Гринберг. Это моя девичья фамилия.

Кто-то сзади постучал Кесслера по плечу. Когда Петер оглянулся, он услышал недовольный шепот:

— Вошел бесплатно, так что сиди и помалкивай.

Петер извинился и повернулся к экрану. Зритель был прав. Он не имеет права мешать смотреть фильм людям, купившим билеты.

Когда началась картина, сердце Петера Кесслера похолодело. Он сразу понял, что перед ним страшная чепуха. Для этого не обязательно было смотреть на экран, об этом красноречиво говорили комментарии зрителей, постоянное кашлянье и шорохи, смех в серьезных местах. Петеру стало так плохо, что он весь сжался.

Наконец все для него стало ясно. Необходимо увидеть свою ошибку со стороны, чтобы понять, что это ошибка. Сейчас это произошло с Петером Кесслером. Когда он увидел картину Марка, он увидел свои ошибки. Его охватила печаль, он понял, что кино переросло его, что он так и не научился использовать звук.

Петер посмотрел на экран. Джонни был прав с Гордоном. Почему Петер не послушал Джонни? Кесслер посмотрел в несчастные глаза Эстер, затем перевел взгляд на экран, и его охватил гнев. Даже если Джонни Эдж оказался прав по поводу Гордона, он не должен был в отместку проталкивать эту ерунду на экран.

Марк наклонился к женщине и что-то зашептал. Петер услышал тихий и знакомый смех. Внезапно ему захотелось услышать, что говорит Марк, и он наклонился вперед.

Марк что-то шептал своей спутнице. Внезапно Кесслер замер. Марк хвалился тем, как обманул всех. Старик даже винил за «Объединенные, мы выстоим» Эджа. Правда, он умный, бэби? Женщина тоже рассмеялась и взяла Марка за руку. Похоже, ей его слова доставляли удовольствие.

Петер задрожал и откинулся на спинку стула. Он не мог сказать, что происходило на экране, он не видел картину. Его глаза заполнили жгучие, ослепляющие слезы. Сейчас время потеряло смысл и значение. Если они сделали это с его плотью и кровью, кому он еще мог доверять?

Наконец картина закончилась, но Петер Кесслер продолжал сидеть с закрытыми глазами. Когда включили свет, он медленно открыл глаза.

Марк уже встал и помогал своей спутнице надеть накидку. Петер глупо смотрел, как они выходят в проход, как их окружают зрители. В этот момент лицо женщины повернулось к Кесслеру, и его глаза расширились от испуги и изумления.

Далси Уоррен! Что она делает с Марком? Парень ведь знал, как относится к ней Петер. Кесслер увидел, как Марк легко поцеловал ее в щеку. Затем их окружили зрители, и он не мог разглядеть, что делают Марк и Далси. Последнее, что он видел — Далси облокачивалась на руку Марка и с улыбкой смотрела ему в лицо.

— Я боялся этого, — громко сказал Марк. — Знаешь, средний киноман довольно глуп. — Затем его взгляд внезапно упал на подошедшего отца. — Папа! — попытался улыбнуться Марк, но у него это не очень получилось. — Что ты здесь делаешь? — Марк почувствовал, как Далси выдернула руку. — Я не знал, что ты здесь.

На несколько секунд Петер Кесслер лишился дара речи, затем пронзительно закричал:

— Ты не знал, что я здесь! — передразнил он сына и заговорил еще громче: — Ну так вот, я здесь. Всю эту дрянную картину я сидел у тебя за спиной и слышал все, что ты сказал этой… этой… — Он перевел взгляд на Далси. Мозг Петера неистово пытался найти слово пообиднее. — …Этой дешевой курве! Я слышал каждое твое слово!

Марк встревоженно огляделся по сторонам. На лицах зрителей виднелось предвкушение скандала. Вокруг быстро собралась толпа.

— Папа… — пробормотал Марк побелевшими губами и показал на зевак.

Петер Кесслер так разъярился, что не обратил никакого внимания на его умоляющие взгляды.

— В чем дело, Маркус? — заговорил Петер с акцентом. — Ты стыдишься зрителей, боишься, что они узнают правду о твоем шедевре? Ты сделал слишком хорошую для них картину? — Он довел себя до высшей степени ярости и принялся возбужденно размахивать пальцем перед лицом сына. — Сейчас я тебе кое-что скажу. Единственная картина, которая слишком хороша для зрителей, это та дрянь, которую ты сделал!

Из толпы раздался смех. Марк сильно покраснел. Он хотел, чтобы пол разверзся и поглотил его. Кесслер-младший беспомощно повернулся к Далси, которая уже быстро шла по проходу.

— Но папа… — В голосе Марка слышались слезы.

— Кого ты ищешь, Маркус? — прокричал Петер. — Свою шлюху? Может, ты хочешь пойти с ней?

Марк молча смотрел себе под ноги.

— Чего же ты ждешь? — продолжал бушевать Кесслер. — Иди за ней! Беги! — Он театрально показал на уходящую Далси. — Ты уже причинил весь вред, какой мог! Я потерял из-за тебя уйму денег! Да вы же с ней из одной канавы! — Увидев пробирающуюся через толпу Эстер, Петер неожиданно умолк.

Марк смотрел на родителей. Глаза матери блестели от слез, и она пыталась увести Петера. Марк сделал шаг к ней, но Эстер покачала головой и показала в сторону выхода. Марк бросился к дверям.

— И не возвращайся назад, ты, кровопийца! — закричал вслед отец.

Марк Кесслер, спотыкаясь, спешил к выходу. Он услышал чей-то смех и ироничные слова:

— Финал превзошел саму картину. За него можно было заплатить. Говорю вам, все киношники одинаковые. Все скандалисты, все!

В Марке начал закипать гнев, в горле пересохло. Завтра над ним будет смеяться весь Голливуд. Он яростно распахнул дверцу своей машины и забрался внутрь. Положив руки на руль, а на них голову, Кесслер-младший заплакал.

Петер и Эстер сели назад, а за руль села Дорис. Голова отца устало покоилась на спинке сиденья. Он что-то тихо сказал, но Дорис не разобрала слова.

Лицо Петера медленно повернулось к жене. Он почти прошептал ей на ухо:

— У нас остался единственный шанс — наши акции. Если Джонни проголосует за меня, может, еще не все потеряно.

— Отдыхай, — успокоила Эстер мужа, кладя его голову к себе на плечо. — Не беспокойся, на Джонни можно положиться. — Все время ее сердце обливалось слезами и кричало: «Марк, Марк, в детстве ты был таким славным мальчиком! Как ты мог так поступить со своим отцом?»

14

— Ты не собираешься отвезти меня домой? — донесся с заднего сиденья спокойный голос Далси. Она не сумела поймать такси и решила спрятаться от глаз зевак в машине Марка Кесслера.

Он медленно поднял голову и оглянулся. В темноте светился огонек сигареты и блестели ее темные бесстрастные глаза.

Всю дорогу они промолчали. Время от времени Кесслер краешком глаза смотрел на Далси Уоррен, на лице которой отсутствовало какое бы то ни было выражение. Глядя на нее, могло создаться впечатление, что ничего не произошло. И все же Марк знал, что она расстроена, видя, как Далси нервно прикуривает одну сигарету от другой.

Она вставила ключ к замок и открыла дверь, затем повернулась к Марку.

— Спокойной ночи, Марк.

Кесслер посмотрел ей в глаза, и на его лице вспыхнул гнев.

— Больше ты ничего не можешь сказать после того, что произошло сегодня вечером? Только «спокойной ночи, Марк»?

— А что еще говорить? — сказала Далси Уоррен тем же спокойным и вызывающим голосом. Она пожала плечами, вошла в квартиру и начала закрывать дверь. — Все кончено!

Он вставил в дверь ногу и гневно посмотрел на нее. Далси спокойно встретила его взгляд.

— Я устала, Марк. Мне хочется спать.

Он молча положил ей руку на плечо и оттолкнул от двери. Вошел в прихожую и захлопнул дверь. Мисс Уоррен продолжала смотреть на него широко раскрытыми смелыми глазами.

— Что ты делаешь, Марк? — быстро спросила она. — Иди домой. Сегодня у всех нас был тяжелый день.

Кесслер прошел к бару и достал бутылку виски. Открыл и принялся пить прямо из горлышка. Горло обожгло жидкое пламя.

— Ты слышала, что сказал мой отец? — хрипло поинтересовался он, поворачиваясь к Далси Уоррен.

— К завтрашнему утру он передумает, — спокойно заметила она и подошла к Марку. — Иди домой.

Он грубо схватил Далси, прижал и принялся целовать, кусая зубами. Она извивалась в его объятиях, пытаясь освободиться.

— Марк! — Сейчас в ее голосе послышался испуг. — Что ты делаешь?

— Сейчас увидишь, — насмешливо ответил Марк Кесслер, крепче прижимая ее к себе. — Я должен был давно это сделать!

Далси испугалась по-настоящему. Она еще не видела Кесслера в таком состоянии. Далси начала царапаться, отталкивать его и неожиданно освободилась.

— Убирайся!

— Какая же ты красивая, Далси, когда сердишься, — медленно улыбнулся Марк, подходя к ней. — Да что я тебе говорю? Ты, конечно, сама знаешь. Поклонники не могли тебе этого не сказать! — Он схватил ее за плечи.

Далси Уоррен сбросила его руку, но Марк схватил платье, и тонкая ткань затрещала. Он опять обнял актрису, которая попыталась выцарапать ему глаза.

— Отпусти меня! Отпусти меня, маньяк!

Внезапно он ударил Далси по лицу, и она замерла от ужаса. Кесслер ударил второй раз, и Далси упала на пол. Он нагнулся и вновь ударил.

— Только не по лицу! — испуганно закричала она, закрывая лицо. — Только не по лицу!

Марк Кесслер низко нагнулся и медленно улыбнулся.

— В чем дело, Далси? Неужели боишься за свою внешность?

Марк сорвал с нее всю одежду. Далси Уоррен медленно отняла от лица руки и посмотрела на него. Из угла рта потекла тоненькая струйка крови, и Далси ощутила языком солоноватый привкус.

Марк Кесслер снимал пиджак. Она тупо наблюдала, как он раздевается. Затем ей неожиданно стало холодно. Далси посмотрела на тело и увидела на белой коже темно-синие синяки. От испуга ее начала бить дрожь.

Безумно улыбаясь, он опустился на колени. Далси смотрела на Кесслера широко раскрытыми от страха глазами. Рука Марка поднялась и опустилась на ее лицо. В голове Далси Уоррен яростно метались мысли, и она едва расслышала его слова:

— Очень жаль, что поблизости нет канавы, — спокойно сказал Марк. — Ничего, пол тоже сгодится!

И он упал на нее.

15

Конференц-зал «Уолдорфа» посинел от дыма. Напротив Джонни Эджа сидел Ларри Ронсен, лоб которого блестел от пота. Ларри о чем-то шептался с Флойдом и Рандольфом.

Джонни посмотрел на часы. Петер должен появиться с минуты на минуту, его самолет приземлился почти час назад. Джонни посмотрел на директоров «Магнум Пикчерс».

Ронсен смущенно поежился под его взглядом. Они обменялись лишь кратким приветствием полчаса назад. Все ждали прибытия Петера Кесслера. Неожиданно в зале воцарилась тишина, и в воздухе повисло легкое напряжение. Из коридора донеслись голоса. Взгляды всех присутствующих обратились к дверям. Они раскрылись, и в конференц-зал вошли Петер, Эстер и Дорис.

Джонни удивленно посмотрел на Кесслеров. Появление Дорис оказалось для него полной неожиданностью. Мужчины встали и неловко посмотрели на женщин.

Петер устало представил всех присутствующих. Джонни Эдж воспользовался тем, что все отвернулись, и подмигнул Дорис, которая улыбнулась в ответ.

Кесслер швырнул пальто и шляпу на пустой стул и занял свое место за столом. Эстер присела рядом с ним, а Дорис — у стены.

— Ну что, к делу? — спросил Петер, оглядывая присутствующих. Он не стал ждать ответа. — Как председатель этого собрания, я объявляю его открытым.

Он взял молоток и резко постучал по столу. По залу разнеслись громкие звуки.

Джонни взял ручку и, посмотрев на часы, записал время. Когда он поднял глаза, Ронсен уже был на ногах. Эдж мысленно угрюмо улыбнулся. Эти ребята не тратили время даром.

— Мистер председатель, — обратился Ларри к Кесслеру.

— Да, мистер Ронсен?

— В свете сложившейся на студии обстановки и в целом по компании, которая, естественно, является заботой данного собрания, я хочу знать, не согласится ли председатель продать свои акции?

— Нет! — холодно ответил Петер, пристально глядя на Ронсена.

Джонни наблюдал за Кесслером. Он понял по тону, что Кесслер злится. Ларри решил начать большую драку, и внезапно Эдж почувствовал огромную гордость за друга. Он вспомнил, как почти тридцать лет назад Петер так же смело смотрел на Сигейла и отверг его условия. Время не тронуло бойцовский характер Петера Кесслера.

Ронсен продолжал стоять. Его губы угрюмо сжались.

— Я хотел бы напомнить президенту, что против него начата тяжба и что, если дело дойдет до судебного разбирательства, репутация «Магнум Пикчерс» сильно пострадает.

— Мы давно в кино научились не тревожиться по пустякам, мистер Ронсен, — мягко ответил Петер. — Мы привыкли к вниманию общественности и не боимся его. — Кесслер не спеша встал и посмотрел через стол на Ларри Ронсена. — Я владею контрольным пакетом акций этой компании и не намерен продавать их. Никто не сумеет меня запугать. Особенно люди, которые заключают соглашения с единственной целью разрывать их. Для меня они являются обыкновенными жуликами.

Глаза Ронсена странно заблестели и расширились.

— Позволит ли председатель поставить предложение на голосование?

— Позволит, — кивнул Петер, не сводя взгляда с Ларри.

Ронсен огляделся по сторонам.

— Согласен ли председатель на устное голосование? Письменное в случае необходимости можно будет провести позже.

После того, как Ларри Ронсен сел, Петер Кесслер обратился к Эджу.

— На голосование выносится вопрос, должен ли президент «Магнум Пикчерс» продавать свои акции или нет? Секретарь, проведите голосование. — Кесслер сел и посмотрел на Джонни.

Джонни Эдж растерянно смотрел на Петера. Неужели Кесслер не знал, что он продал свои акции? Не может быть, чтобы Дорис не рассказала! Он посмотрел на Дорис. Бледная Дорис Кесслер, прижав ко рту кулак, испуганно смотрела на Эджа. Джонни встал.

— Мне кажется, что голосование по данному предложению нельзя сейчас проводить на этом собрании, — отчаянно сказал он напряженным голосом, стараясь отдалить неизбежную катастрофу.

— Ты что, Джонни? — удивленно воскликнул Петер. — Давай, ставь на голосование!

Джонни Эдж продолжал колебаться.

— Ладно! — Кесслер гневно вскочил на ноги. — Тогда я проведу его сам.

Ноги Джонни задрожали, и он опустился на стул. Эдж взял ручку, но руки так дрожали, что он не мог написать ни слова.

— Не будем тянуть волынку, джентльмены! — решительно объявил Кесслер. — Председатель голосует против выдвинутого мистером Ронсеном предложения. Это сорок пять процентов капитала «Магнума», — радостно сообщил Петер и повернулся к Эджу. — Ну, Джонни…

Эдж растерянно смотрел на Кесслера. Он открыл рот, но не смог ничего сказать. Наконец Джонни с трудом прохрипел:

— Я… я не могу голосовать, Петер.

— Что ты хочешь этим сказать? — Кесслер изумленно уставился на Эджа. — Не будь дураком, Джонни. Давай кончать этот балаган!

— У меня больше нет акций, — со страшным трудом выдавил из себя Джонни Эдж.

— У кого же они, если не у тебя? — не поверил Петер.

Ронсен опять вскочил на ноги. Сейчас он холодно улыбался.

— У меня, мистер председатель, — спокойно и властно сообщил Ларри.

Джонни тоже вскочил на ноги. Как же он сразу не догадался? Ронсен ведь как раз находился в Калифорнии, когда Вик продал акции. Вот сукин сын!

Петер побледнел, как мел. Он тяжело облокотился на стол, затем рухнул на стул и с горьким упреком посмотрел на Джонни.

— Ты продал меня, Джонни, — прошептал он. — Ты продал меня!

16

Джонни Эдж нажал кнопку звонка и услышал в квартире трель. Затем послышались шаги, и дверь открыла Дорис.

Он вошел в прихожую и поцеловал Дорис. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Ты еще не говорила с Петером?

Дорис повесила его шляпу и проводила Джонни в гостиную. Она безнадежно покачала головой.

— Он не хочет ни с кем о тебе разговаривать! Просто не слушает и все. Я рассказала маме, но толку никакого. Он не слушает даже ее. Твердит, что не желает больше слышать ни о тебе, ни о Марке.

Джонни Эдж сел в кресло и закурил.

— Старый осел! Нашел время, когда показывать свое упрямство. — Джонни посмотрел на Дорис. — А как насчет нас с тобой?

— Что насчет нас с тобой?

— Мы женимся или не женимся? — взволнованно спросил Эдж.

— Придется подождать, Джонни, — мягко ответила Дорис, кладя ладони ему на щеки. — Папа расстроится еще сильнее.

— Я устал ждать, — объявил Джонни, поймав ее за руку.

Дорис Кесслер молча смотрела на него. Ее глаза молили о терпении.

— Что ты здесь делаешь? — загремел голос Петера.

Джонни испуганно поднял голову. Глаза Кесслера дико сверкали.

— Я пришел попытаться вдолбить хоть каплю разума в твою твердолобую башку!

Петер бросился к Эджу и крикнул дрожащим голосом:

— Убирайся из моего дома, Иуда!

Джонни встал и успокаивающе протянул руки.

— Петер, ну послушай меня. Ты должен знать, что я…

— Не лги мне! Я знаю, что ты сделал! — Он с упреком повернулся к дочери. — Это ты позвала его?

— Нет, не она, — опередил ее Джонни. — Это была моя идея. Нам нужно кое-что прояснить.

— Кое-что прояснить, — усмехнулся Петер Кесслер. — Ты и ее пытаешься настроить против меня? Неужели тебе мало того, что ты сделал? Неужели ты еще не удовлетворен?

— Мы хотим пожениться.

— Выйти за тебя замуж? — изумился Петер. — Дорис хочет выйти за тебя замуж? За тебя, за антисемита? Да она скорее умрет, чем сделает это! Убирайся, пока я не вышвырнул тебя!

— Папа! — Дорис взяла отца за руку. — Ты обязан выслушать Джонни. Он не продал тебя. Он поставил свои акции под залог…

— Заткнись! — закричал Кесслер на дочь. — Если ты уйдешь с ним, я тебя знать не хочу! Если ты уйдешь с ним, то пойдешь против своей семьи, против своей крови! Неужели ты не понимаешь? Все эти годы я знал, что он ревнует меня, плетет за моей спиной интриги, чтобы отнять компанию. Сейчас я оглянулся назад и понял, что вел себя, как последний дурак, доверяя ему. Он такой же антисемит, как и все остальные! Они все нас ненавидят! И он такой же, как все! А сейчас он и тебя старается настроить против меня.

Дорис беспомощно посмотрела на отца, затем перевела взгляд на Джонни. По ее лицу текли слезы.

На лице Джонни Эджа застыла каменная маска. Он медленно и как-то неловко повернулся к Петеру.

— Ты не хочешь слушать, — с горечью проговорил Эдж, — а если и слушаешь, то не веришь. Ты старик, весь пропитанный собственной желчью и изъеденный собственными ядами. Но ты еще не настолько стар, чтобы в один прекрасный день узнать, что ошибался! — Джонни взял шляпу и медленно направился к двери. Он остановился и оглянулся на Дорис.

В комнату вошла Эстер, но он даже не заметил ее. Его глаза горели от слез, голос дрожал.

— Дорис, ты идешь со мной? — Впервые в его голосе прозвучала мольба.

Она покачала головой и подошла к родителям. Мать взяла дочь за руку.

Джонни Эдж долго смотрел на Дорис. Наконец Петер, яростно закричал:

— Иди! Иди! Чего же ты ждешь? Видишь, она остается. Возвращайся к своим друзьям-мошенникам! Думаешь, им можно доверять? Полагаться на них? Скоро ты узнаешь, что все наоборот. Придет время, и они и тебя вышвырнут так же, как ты поступил со мной!

Слезы ослепили Джонни, но гневный голос Петера Кесслера продолжал греметь в его ушах.

— Ты смеялся над мелким лавочником из Рочестера, которого сделал киношником. Ты сотворил его и думал, что можешь вертеть им, как хочешь, а когда он перестал быть тебе нужен, ты избавился от него. Я верил тебе, а ты все это время смеялся надо мной. Все эти годы ты заставлял меня думать, что это мое дело, тогда как оно было твоим! Ты славно посмеялся над маленьким евреем из Рочестера! Можешь теперь гордиться собой. Все время ты водил меня за нос, но наконец-то все кончено! Можешь уходить. Больше тебе нечего из меня высасывать! — Петер разрыдался.

Джонни сделал к нему несколько шагов.

— Почему ты это сделал, Джонни? — спокойно спросил Кесслер старческим голосом. — Почему ты сделал это сейчас? Ведь тебе было достаточно в любое время подойти ко мне и сказать: «Ты мне больше не нужен. Кино переросло тебя». Думаешь, я не вижу этого? — Кесслер устало закрыл глаза. — Если бы ты пришел ко мне, я бы отдал тебе компанию. Мне не нужны больше деньги, я устал от борьбы. В моей жизни всего этого было предостаточно! Но нет, — более твердо и холодно продолжил Петер. — Ты хотел сделать все по-своему! Ты хотел воткнуть мне в спину нож.

Они долго смотрели друг другу в глаза. Казалось, они остались одни. Джонни искал в глазах Петера хоть след теплоты, но они оставались жесткими и непоколебимыми.

Эдж посмотрел на Дорис, затем — на Эстер. На их лицах виднелась жалость. «Дай ему время, — молча молили они глазами. — Дай ему время!»

Наконец Джонни, не сказав ни слова, подошел к двери и вышел из квартиры. Его сердце превратилось в кусок льда. Он оглянулся на дверь квартиры Кесслеров, и глаза наполнились слезами.

До него долетел шум поднимающегося лифта. На лице Эджа застыла маска, губы сжались. Он надел шляпу и вошел в лифт.

Тридцать лет, тридцать долгих лет! Прожить вместе полжизни и вот так все закончить.