Торговцы мечтами

1

Все были счастливы, за исключением Джонни. Борден был счастлив потому, что Петер расплатился с ним; Джо — потому, что впервые в жизни мог снимать то, что хотел, и никто не указывал, что ему можно делать, а что — нельзя. Петер Кесслер был счастлив потому, что студия превзошла все его ожидания — он оплатил долги, положил в банк восемь тысяч долларов, переехал на Риверсайд Драйв и нанял служанку. Эстер была счастлива потому, что у Петера все шло хорошо.

Все были счастливы, кроме Джонни. Он был доволен, многое его устраивало, но чего-то все же не хватало. Волнение, чувство ожидания, которое возникало, когда надвигались большие перемены, дремало глубоко внутри, скрытое повседневной работой и суетой.

Если бы не Киноассоциация, Джонни, возможно, тоже был бы счастлив. Но как человек, немало проработавший в цирке, он испытывал инстинктивную неприязнь, когда его заставляли делать то, чего не хочется. А ассоциация занималась именно этим.

Независимые продюсеры, которыми стали Кесслер и Борден, попали в зависимость от Киноассоциации. Она контролировала весь процесс производства фильмов, патенты на все камеры и даже пленку и вспомогательную аппаратуру, без которой съемки фильма невозможны, такую, как ртутные лампы и световые синхронизаторы.

С помощью этой монополии Киноассоциация заставляла независимых продюсеров подчиняться своей воле, так как все независимые работали по лицензиям, выданным ассоциацией. Таким путем Киноассоциация диктовала независимым продюсерам свои условия — какие картины делать и за сколько их продавать. Строгие правила регламентировались соглашением. Так, например, ни одна картина не должна была превышать двух частей. Владельцам синематографов приходилось крутить определенное количество фильмов ассоциации, и только сверх этого количества они могли, если хотели, покупать фильмы у независимых. Причем обязательное количество фильмов было достаточно высоким, чтобы у владельцев синематографов не оставалось много времени на фильмы независимых.

Джонни возмущали эти жесткие ограничения. В своем воображении он уже видел, какими станут картины в будущем. Тщетно он ругал ассоциацию, сдерживающую развитие кино. Джонни Эдж знал, что бьется головой о стенку, потому что ни один независимый продюсер, как бы ни ущемляла его права ассоциация, не отважится подняться против нее. Киноассоциация являлась королем, господином зарождающегося кино, отцом, который снисходительно взирал на независимых продюсеров, как любящий родитель наблюдает за проделками своих детей. Вокруг она начертала множество границ, которые независимые не должны были переступать. Если кто-то нарушал правила, у него немедленно отбирали лицензию, ассоциация моментально выкупала его долговые обязательства, и строптивец погибал. Если продюсер подчинялся грабительским правилам, ассоциация великодушно позволяла ему работать, собирая дань за каждый фут отснятой пленки.

За последние три года Джонни Эдж многое узнал о кино. В нем росло убеждение, что в кино чего-то не хватает. Он знал, что навязываемые ассоциацией короткие картины не позволяют продюсерам полностью раскрывать свои замыслы, ограничивают их возможности.

Эдж с интересом наблюдал за развитием сериалов, которые делались в строгом соответствии с правилами ассоциации. В неделю показывали по две части или одну серию, как их теперь называли. Каждую неделю зрители с нетерпением ждали новую серию. Казалось, все в порядке, но Джонни все равно чего-то не хватало.

Это несовершенство засело в его голове, ни на минуту не давая покоя, как мучительные попытки вспомнить когда-то услышанную мелодию. Джонни слышал ее, она звучала в голове, но как только он пытался напеть ее, она исчезала, пряталась где-то в глубинах памяти и мучила его. То же самое у Джонни происходило с кино.

Он представлял, какими должны быть картины, их размер, содержание, даже знал, как будет реагировать публика, но когда Джонни пытался переложить эти образы на бумагу, у него ничего не получалось. Мысли начинали медленно тускнеть и исчезали в ярких реальностях дня. Внутри Джонни нарастало возбуждение, от которого успехи дня сегодняшнего казались мелкими и пустыми.

И вот в один прекрасный день идея начала приобретать реальные очертания. Это произошло в конце декабря 1910 года во время разговора с Джорджем Паппасом в фойе нового синематографа Паппаса в Рочестере.

Из зала вышли мужчина и женщина. Мужчина остановился недалеко от Эджа и Паппаса закурить, а женщина сказала:

— Жаль, что сегодня вечером они будут опять показывать эту серию. Хотелось бы хоть раз посмотреть всю картину сразу, а не по частям.

Ее слова привлекли внимание Джонни. Он перестал разговаривать с Джорджем Паппасом и прислушался. Мужчина рассмеялся.

— Показывая всю картину по частям, они завлекают тебя в синематограф каждую неделю. Если бы тебе показали всю картину сразу, в следующий раз ты бы уже не пришла.

— Не знаю, — с сомнением произнесла женщина, и они направились к выходу. — Мне кажется, я бы лучше приходила каждую неделю, зная, что увижу всю картину, а не так, как сейчас.

Джонни не расслышал ответа мужчины, потому что они уже отошли далеко, но он с волнением понял, что они произнесли вслух его мысли о будущем кино.

— Ты слышал их? — возбужденно обратился он к Джорджу.

Паппас молча кивнул.

— Ну и что скажешь?

— Многие так думают, — просто ответил Джордж.

— Ну а что ты сам думаешь? — настаивал Джонни.

Джордж Паппас ответил не сразу.

— Не знаю. Может, она права, а может, нет. Прежде чем ответить, я должен увидеть такую картину.

Возвращаясь на поезде в Нью-Йорк, Джонни всю дорогу думал над словами женщины, которая хотела увидеть всю картину сразу. Что значило «вся картина»? Он озадаченно нахмурился. Имела ли она в виду весь сериал, показанный за один раз? Нет, мысленно покачал головой Джонни, едва ли. Тогда бы пришлось просидеть в зале полдня. Сериал ведь состоит из двадцати частей. Может, его необходимо уменьшить, но до каких размеров? Необходимо ответить на этот вопрос.

Джонни Эдж возбужденно рассказал обо всем Петеру Кесслеру и Джо Тернеру.

Джо сразу заинтересовался идеей Джонни. Петер же, выслушав юношу, ответил:

— Это мысли только одного человека. Большинство зрителей довольны тем, что видят. Я бы не стал искать неприятностей себе на шею.

Джонни чувствовал, что случайно услышанный разговор является ключом к решению проблемы, неотступно преследующей его. И события последующих дней и недель, казалось, подтверждали его правоту.

Эдж знал вечный вопрос владельцев синематографов. «Неужели у вас нет ничего нового? Моим зрителям надоело все время смотреть одно и то же».

Джонни решил взять один сериал и сократить его в одну картину. Однако тут возникла другая проблема. «Магнум» не делал сериалы. Сериал придется брать у какой-нибудь компании. А кто позволит кромсать свою пленку? А если и позволят, придется объяснить причину, а этого Джонни делать не хотел.

Эту проблему Джонни решил, попросив Джорджа Паппаса взять у Бордена какой-нибудь его сериал. Джордж наплел Бордену, будто ему так нравится один борденовский сериал, что он хотел бы сделать для себя копию. Борден так расчувствовался, что подарил Паппасу копию. Если бы он знал, что сделают с его картиной, он бы просто зарезал Джорджа. Так у Джонни появилась копия сериала.

Он привез ее в Нью-Йорк, и они с Джо уселись сокращать десять серий в одну. Работа оказалась нелегкой, и прошло пять недель, прежде чем у них получилось что-то стоящее. Они сделали картину, длившуюся чуть больше часа.

Эдж и Тернер молчали до самого последнего дня. Наконец они все рассказали Петеру и пригласили его на просмотр, который назначили на следующий вечер.

Джонни послал телеграмму и Джорджу Паппасу. На следующий вечер в маленьком просмотровом зале «Магнум Пикчерс» собрались Петер, Эстер, Джордж, Джо и Джонни. Киномеханика отпустили, и Джонни Эдж сам стал за проектор.

Целый час в зале царила тишина, но как только картина закончилась, все одновременно заговорили.

— Слишком длинная, — сообщил Петер. — Лично мне не нравится. Никто так долго не высидит!

— Почему? — удивился Джонни. — Ты же высидел.

— Когда так долго смотришь на экран, начинают болеть глаза, — объяснил Кесслер. — Начинаешь чувствовать себя не в своей тарелке.

— Зрители сейчас высиживают в синематографах по часу, и у них не болят глаза, — горячо возразил Эдж, которого начало злить упрямство Петера. — Какая разница, посмотреть четыре маленьких картины или одну большую?

— Может, тебе нужны очки, — улыбнулся Тернер.

Петер вспылил. У него было плохое зрение, но он отказывался признать это и носить очки.

— Мои глаза тут ни при чем! Картина длинная!

— А ты что скажешь? — Джонни повернулся к Паппасу.

Тот несколько секунд сочувственно смотрел на юношу, затем спокойно ответил:

— Мне в общем понравилось, но перед тем, как говорить конкретно, хотелось бы прокрутить ее в синематографе.

Последней высказала свое мнение Эстер.

— Интересно, но чего-то не хватает. Когда в каждой серии сериала есть свой острый момент, все в порядке. Но когда этот сериал сжат в одну картину, острых моментов становится слишком много. Целый час волнений — довольно утомительно и неестественно. Через какое-то время перестаешь волноваться и становится смешно.

Подумав, Джонни решил, что Эстер права. Выход лежал не в сокращении сериала, а в съемке новой картины. Он несколько раз просмотрел сделанный фильм и пришел к выводу, что, несмотря на вполне удовлетворительную продолжительность, в нем все равно чего-то не хватает. Сейчас он понял, что необходимо не время подгонять под сценарий, а сценарий — под время.

Выйдя из просмотрового зала, все, кроме Джонни Эджа, продолжали оживленно обсуждать картину. Джонни медленно шел с угрюмым лицом, засунув руки в карманы.

— Брось дуться, Джонни, — сказал Петер, похлопав юношу по плечу. — У нас и так неплохо идут дела! Чего же беспокоиться?

Джонни не ответил. Кесслер вытащил часы и посмотрел на них.

— Знаешь, что? — проговорил он веселым голосом, стараясь развеселить Эджа. — Еще рано. Давайте все вместе поужинаем и пойдем в синематограф.

2

— Нет! — прокричал Петер. — Нет и еще раз нет! Я не сделаю этого!

Он подбежал к Джонни и принялся возбужденно размахивать указательным пальцем перед его лицом.

— Я еще не совсем сошел с ума! Почти два года вкалываем день и ночь, встали на ноги, а сейчас, когда начали немного зарабатывать, ты хочешь, чтобы мы занимались совсем другим. Я не окончательно сошел с ума! Я не пойду на это!

Джонни спокойно сидел, глядя на Петера снизу вверх, Петер начал кричать с тех пор, как Джонни предложи снять картину из шести частей. Кесслер довольно спокойно выслушал предложение юноши купить «Бандита», пьесу с Бродвея, и сделать из нее фильм. Он спокойно отнесся к идее Джонни нанять автора пьесы для написания киносценария. Молча выслушал объяснения Эджа о том, как они заработают на «Бандите». О его интересе говорил вопрос:

— Сколько это будет стоить?

Джонни ждал вопроса. Он подготовил варианты сметы примерно на двадцать три тысячи долларов. Петер бросил один взгляд на бумаги и бросил их в Джонни.

— Двадцать три тысячи за одну картину! — закричал он. — Ты, наверное, совсем обезумел! Купить пьесу и нанять сценариста за две с половиной тысячи? Да я за эти две с половиной тысячи сниму тебе всю картину!

— Надо же начинать работать по-новому, — настаивал юноша. — Когда-нибудь тебе все равно придется пойти на это.

— Когда-нибудь, может, — горячо ответил Петер Кесслер, — но не сейчас. Мы едва стали на ноги, а ты хочешь опять загнать нас в долги. Где я возьму такие деньги? Я еще не Монетный двор Соединенных Штатов.

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского, — спокойно проговорил Джонни Эдж.

— Кто не рискует, тот не теряет последнюю рубашку, — быстро возразил Петер. — Отчего бы тебе не рискнуть, ты ведь собираешься вкладывать чужие деньги!

— Ты чертовски хорошо знаешь, что я никогда не стал бы тебя уговаривать тратить только твои деньги! — вспылил юноша.

— Какие у тебя деньги? — насмешливо спросил Петер. — Их не хватит даже на недельный запас туалетной бумаги и для студии.

— Их хватит, чтобы оплатить десять процентов сметы! — закричал сильно покрасневший Джонни.

— Ну, ну, не надо так горячиться, — примирительно произнес Джо, становясь между спорящими. — Крики ни до чего хорошего не доведут. — Он повернулся к Кесслеру. — У меня есть деньги еще на десять процентов. На твою долю приходится только восемнадцать тысяч.

— Только восемнадцать тысяч! — Петер драматически вскинул руки вверх. — Осталось всего лишь взять и найти их на улице. Нет! — закричал он. — Нет и еще раз нет! Я не пойду на эту авантюру!

Гнев Джонни быстро испарился. Он понимал нежелание Петера рисковать всем достигнутым, но тем не менее не сомневался, что «Бандита» следует экранизировать. Он медленно и спокойно сказал:

— В Рочестере ты тоже называл меня сумасшедшим, но дела у нас идут не так уж плохо, не так ли? — Он не стал ждать ответа Петера, а продолжил: — У тебя отличная квартира на Риверсайд Драйв и восемь тысяч долларов в банке.

Кесслер кивнул.

— И я не собираюсь рисковать всем этим ради одной из твоих безумных идей. Тогда нам просто повезло. Но сейчас все иначе. Нам придется рисковать не только деньгами, придется бросить вызов ассоциации. А ты прекрасно знаешь, к чему это может привести. — Петер тоже немного успокоился, и сейчас в его голосе слышались даже нотки сочувствия. — Извини, Джонни. Может, твоя идея и хороша, хотя и так не думаю. Но сейчас мы не можем рисковать. Это мое окончательное слово. Спокойной ночи. — Он направился к выходу.

Джонни посмотрел на Джо Тернера, который выразительно пожал плечами и улыбнулся.

— Ну что ты так расстроился, парень? В конце концов это его бабки, и право решающего голоса за ним. — Тернер встал. — Пошли выпьем пива и забудем об этом.

— Нет, благодарю, — задумчиво ответил Джонни. — Я лучше подумаю, как все объяснить Петеру, чтобы он понял. Это дело не может ждать, «Бандита» необходимо делать немедленно.

Джо медленно покачал головой, глядя сверху вниз на партнера.

— Ладно, парень, пусть будет по-твоему, но учти, ты бьешься головой о каменную стену.

После ухода Джо Джонни Эдж какое-то время сидел неподвижно, затем встал и подошел к столу Петера. Поднял крышку, достал смету и принялся изучать ее.

Смотрел на нее Джонни почти десять минут. Наконец положил обратно в стол и закрыл крышку.

— Ладно, старый дурак, — сказал от столу, словно обращался к его хозяину. — Когда-нибудь тебе все равно придется сделать это.

Джонни Эдж медленно открыл глаза. В комнате было тепло. Весна в этом году пришла рано, обещая жаркое лето. Была только середина марта, а зимнюю одежду уже прятали в шкафы, и мужчины ходили на работу в пиджаках и рубашках с короткими рукавами.

Джонни лениво встал, вышел в гостиную и открыл входную дверь. Воскресные газеты уже лежали на коврике. Просматривая заголовки, он вернулся в гостиную и сел в кресло.

Из открытой двери комнаты Джо доносился такой громкий храп, что на лице Эджа появилась гримаса. Джонни встал, подошел к двери и заглянул в комнату Тернера. Тот громко храпел, свернувшись калачиком на краю кровати. Эдж тихо закрыл дверь и вернулся к креслу.

Он принялся быстро переворачивать страницы, пока не дошел до раздела искусства. Ежедневные газеты еще редко писали о кино, зато в воскресных время от времени появлялись отдельные заметки о новом виде искусства. Сегодня Джонни нашел целых две.

Первая, из Парижа, гласила: «Мадам Сара Бернар снимается в четырехсерийной картине о жизни королевы Елизаветы».

Вторая из Рима. «По знаменитому роману «Quo vadis»[5] в следующем году в Италии будет снята картина».

Эти краткие заметки находились в самом углу страницы, но для Джонни они убедительно подтверждали его правоту. Он долго смотрел на газету, спрашивая себя, убедит ли это Петера Кесслера. Наконец отогнал сомнения и пошел на кухню варить кофе.

Запах кофе привлек Джо Тернера. Сонный Джо стоял в двери и тер глаза.

— Доброе утро, — проворчал он. — Что на завтрак?

В этот день наступила очередь Джонни готовить завтрак.

— Яйца.

— А… — протянул Джо и, пошатываясь, пошел в ванную комнату.

— Подожди минуту! — крикнул Джонни и показал товарищу газету.

— Ну и что это доказывает? — спросил Тернер, прочитав заметки.

— Это доказывает мою правоту. — В голосе юноши слышались нотки триумфа. — Неужели ты не видишь? Сейчас Петеру придется признать, что я прав.

— Ты никогда не отказываешься от того, что вбил себе в башку? — медленно покачал готовой Джо.

— А почему я должен отказываться? — с негодованием воскликнул Джонни. — Это хорошая идея, и я был прав, когда сказал, что наступает время больших картин.

— Возможно, — согласился Джо, — но где ты собираешься их снимать? И как? Даже если бы у нас были бабки, ты же знаешь, что на студии не хватит места. На картину придется израсходовать пленку, которой бы нам хватило на полгода. Ты же знаешь, что ассоциация категорически против картин продолжительностью больше двух частей, и если она узнает, прощай наша лицензия. Что мы будем тогда делать? Нам придет конец!

— На время перестанем снимать короткие картины, — ответил Джонни Эдж. — Можно сэкономить достаточно пленки и снять «Бандита», пока ассоциация поймет, в чем дело.

Тернер закурил и проницательно посмотрел на Эджа.

— Может, ты и прав. Если нам повезет, можно будет обхитрить ассоциацию, но если нет — компании крышка. Они слишком сильны для нас. Ассоциация раздавит «Магнум Пикчерс» как муравья. Пусть с ней сражается Борден или кто-нибудь другой, у кого больше бабок. Но вряд ли кто пойдет на такой риск.

— Должен существовать какой-то выход, — упрямо твердил Джонни.

— По-прежнему считаешь, что ты прав? — Джо как-то странно посмотрел на товарища.

— Прав, — кивнул тот.

Тернер помолчал, затем тяжело вздохнул.

— Может, действительно прав, но посмотри, чем ты рискуешь. Плевать на наши с тобой шеи, мы одни. Неудача для нас не будет означать конец света. Но у Петера все иначе. Если мы ошибемся, он вылетит в трубу. Что ему тогда делать? Не забывай, что у него жена и двое прекрасных ребятишек. Он вложил в студию все деньги, и в случае неудачи ему конец! — Джо Тернер глубоко вздохнул и посмотрел прямо в глаза Джонни. — Ты согласен рискнуть и этим?

Эдж долго молчал. Он знал, чем рискует Петер Кесслер, но что-то подталкивало его, что-то говорило вновь и вновь: «Перед тобой висит золотое руно. Для того, чтобы им завладеть, требуется смелость». Джонни казалось, что он слышит зов Цирцеи, которому он не мог противиться так же, как не мог заставить себя перестать дышать.

Наконец он уверенно ответил:

— Я обязан сделать это, Джо, невзирая ни на что. Это единственный шанс для кино вырасти, превратиться в настоящее искусство. В противном случае мы проведем все наши жизни в маленьких синематографах. Только снимая большие картины, мы сможем стать чем-то по-настоящему важным. Мы занимаемся тем же искусством, что и те, кто создают музыку и книги. Только когда-нибудь кино станет важнее их. Мы обязаны сделать это.

— Ты считаешь, что должен сделать это, — медленно ответил Джо Тернер, чувствуя странное разочарование. Он потушил в пепельнице сигарету и заметил: — Ты просто грезишь наяву. Тебе просто кажется, будто ты знаешь, каким должно быть кино. Если бы я тебя не знал, я бы подумал, что ты эгоист и честолюбец, но я тебя знаю. Ты действительно веришь в то, что сказал, но тебе не следует забывать об одном.

Лицо Эджа побледнело.

— О чем? — встревоженно спросил он.

— Петер был очень добр к нам. Никогда не забывай этого. — Джо Тернер повернулся и вышел из кухни.

Джонни проводил его взглядом, затем повернулся к кипящему кофейнику и дрожащей рукой выключил газ.

3

— Какой номер квартиры, сэр? — спросил лифтер, медленно закрывая двери.

Лифт начал подниматься. Джонни Эдж закончил раскуривать сигарету. Он не назвал ни номера квартиры, ни имени владельца. Только этаж. Нет, в таких домах подобные фокусы не проходят, подумал он, жильцы не любят, когда их беспокоят по пустякам.

— Квартира мистера Кесслера, — ответил юноша. Да, Петер проделал долгий путь от квартиры в Рочестере, где нужно было подняться только на второй этаж, до Риверсайд Драйв.

Джонни вспомнил утренний разговор с Джо Тернером. Слова Джо его встревожили. Друзья мало разговаривали за столом, и вскоре после завтрака Джо ушел. Правда, он спросил Джонни, не хочет ли тот пойти с ним к Мэй и Фло, но Джонни ответил, что решил после обеда навестить Кесслеров.

Лифт остановился, и двери раскрылись.

— Направо по коридору, квартира «9 в», сэр, — вежливо объяснил лифтер.

Джонни поблагодарил его, подошел к двери и нажал кнопку звонка. Дверь открыла служанка. Юноша вошел в прихожую и протянул ей шляпу.

— Мистер Кесслер дома?

Не успела девушка ответить, как в прихожую выбежала Дорис.

— Дядя Джонни! — радостно закричала девочка. — Я услышала твой голос.

Он обнял Дорис и поднял ее.

— Привет, милая.

— Я знала, что ты придешь сегодня, — сказала она, заглядывая Джонни в лицо. — Ты к нам теперь так редко заходишь.

— Мало времени, милая. — Джонни слегка покраснел. — Твой отец не дает мне скучать.

Почувствовав, что кто-то дергает за брюки, Джонни посмотрел вниз и увидел Марка.

— Покатай меня, дядя Джонни! — закричал мальчуган.

Джонни опустил Дорис, подбросил Марка в воздух и посадил к себе на плечи. Марк завизжал от восторга и вцепился в волосы юноши. В прихожую выглянула Эстер.

— А, Джонни! Заходи, — улыбнулась она.

С Марком на плечах Эдж зашел в гостиную, где Петер Кесслер читал газеты. Петер сидел без рубашки, и Джонни немного удивленно заметил, что у Кесслера-старшего появился маленький живот. Петер посмотрел на юношу и улыбнулся.

— Посмотри на него, — улыбаясь, обратилась Эстер к гостю. — В доме молодая прислуга, а он целый день сидит в нижнем белье. Ну прямо Мистер Неряха Риверсайд Драйв.

Петер фыркнул и сказал на идиш:

— Вы посмотрите на эту женщину! Я знаю ту деревню в Германии, где она жила. Если там у кого-то есть юбка, это считается чудом.

Джонни недоуменно посмотрел на Кесслеров, и те рассмеялись.

— Надень рубашку, — велела Эстер мужу.

— Ладно, ладно, — проворчал Петер, направляясь в спальню.

Он вернулся в рубашке и принялся застегивать пуговицы. Джонни опустил Марка.

— Что-нибудь случилось? — поинтересовался Петер Кесслер.

Юноша бросил быстрый взгляд на Петера и улыбнулся про себя. Кесслера не провести, он все замечал. Джонни давно не приходил к Кесслерам, и сейчас Петер сразу понял, что что-то произошло.

— Хотел посмотреть, как живет босс, — рассмеялся Эдж.

— Ты ведь уже видел, — безо всякого юмора ответил Кесслер.

— Но тогда у вас не было прислуги.

— Неужели появление горничной так сильно бросается в глаза?

— Иногда да, — улыбнулся юноша.

— А для меня ничего не изменилось, — серьезно заметил Петер. — Пусть у меня будет хоть полный дом слуг, я все равно буду вести себя по-старому.

— Конечно, — добавила Эстер. — Он будет днями разгуливать по квартире в нижнем белье.

— Это только доказывает мои слова, — обрадовался Петер. — Со слугами или без, Петер Кесслер не меняется.

Джонни Эдж был вынужден согласиться. За последние несколько лет Петер совсем не изменился, а сам Джонни стал другим. Он хотел чего-то большего, хотя и не мог понять чего. Реальным и почти осязаемым являлось лишь чувство неудовлетворенности. Юноша опять вспомнил утренний разговор с Джо. Петер проделал большой путь из маленькой скобяной лавки в Рочестере до квартиры в престижном районе Нью-Йорка, он добился вполне надежного пристанища, и это его устраивало. Какое право он имел требовать от Петера рисковать всем этим ради туманной идеи? Но с другой стороны, думал Эдж, Петер не имел бы всего этого, если бы не он, Джонни. Давало ли это ему право подталкивать Кесслера к авантюре, Джонни не знал. Он только знал, что уже не может остановиться. Будущее, каким бы туманным оно не казалось, стало слишком большой частью самого Джонни, чтобы так легко отказываться от него.

Джонни Эдж вопросительно посмотрел на хозяина.

— Ты хочешь сказать, что не слишком зазнался, чтобы выслушать дельный совет?

— Совершенно верно. Я всегда с радостью принимал дельные советы.

— Рад это слышать. — Джонни иронично вздохнул с облегчением. — Кое-кто поговаривает, что ты заважничал, переехав на Риверсайд Драйв.

— Кто может говорить такое? — обиделся Кесслер. Он повернулся к Эстер и театрально протянул руки. — Стоит только человеку чуть встать на ноги, все начинают бить его.

Эстер сочувственно улыбнулась. Она не сомневалась, что у Джонни что-то на уме, и очень хотела узнать, чего он хочет.

— Люди нередко ставят все с ног на голову, — утешила она мужа. — Может, ты кому-то дал повод так говорить?

— Ничего подобного! — негодующе запротестовал Петер Кесслер. — Я, как и раньше, дружу со всеми.

— Тогда не беспокойся, — успокоила его Эстер и повернулась к Джонни. — Может, выпьешь кофе с пирожным?

Они вышли на кухню. Когда Джонни Эдж доел второе пирожное, он с притворным равнодушием спросил у Петера:

— Читал сегодняшний «Уорлд»?

Шестое чувство заставило Эстер оглянуться. Вопрос звучал слишком равнодушно, подумала она, но что-то в глазах юноши подсказало ей, что сейчас все начнется.

— Угу, — ответил Кесслер.

— Читал, что Бернар снимается в картине из четырех частей? И о «Quo vadis»?

— Конечно, читал. Почему ты спрашиваешь?

— Помнишь, что я говорил о больших картинах?

— Естественно, помню, — ответил Петер. — Я также помню сериал, который ты изуродовал.

— Сериал совсем другое, я просто искал путь. Эти сообщения доказывают, что мое предложение снять «Бандита» было правильным.

— Как это? — удивился Кесслер. — Ничего ведь не изменилось.

— Ты так думаешь? Когда самая великая актриса нашего времени снимается в кино, когда экранизируют великий роман, по-твоему, ничего не меняется? Неужели ты не видишь, что кино растет? Что двухсерийные короткие штанишки, которые на него напялила ассоциация, становятся ему тесными?

— Какая чушь! — Петер возбужденно вскочил на ноги. — Подумаешь, кто-то решил снять длинную картину! В газете появились две маленькие заметки, и ты моментально уверовал в свою правоту. Может, если бы Сара Бернар согласилась сняться в «Магнум Пикчерс», то я бы согласился сделать длинную картину, но кто высидит в зале целый час, если в картине не будет ни одной знаменитости?

Джонни пристально посмотрел на Кесслера. Петер был прав — без известных имен трудно привлечь публику. Он знал это еще по работе в цирке. То же самое и в театре, лишь кино не привлекало больших актеров. Ассоциация возражала против этого, опасаясь, что если актеры почувствуют свою силу, то запросят большие гонорары.

И все же зрители создавали себе кумиров, запоминали понравившихся актеров и, услышав, что показывают картину с их участием, валили в синематограф и с легкостью отдавали десятицентовые монеты и пятаки, чтобы только увидеть своих любимцев. Джонни вспомнился смешной бродяга, снявшийся в нескольких комедиях. Как его зовут? Джонни слышал где-то имя, но вспомнил не сразу — Чаплин. И еще эта девушка, он даже не мог вспомнить ее имени. Однако публика запоминала имена своих кумиров и не пропускала картин с их участием.

Эдж решил поговорить с Джо Тернером, чтобы тот писал в титрах и имена актеров. Зрителям будет легче узнавать своих любимцев. Да и владельцам синематографов будет легче рекламировать картины.

Петер Кесслер внимательно смотрел на партнера. Джонни так долго молчал, что он подумал, будто поставил его в тупик.

— Ну что, убедился? — с триумфом спросил Петер.

Джонни потряс головой и вернулся к реальности.

Он закурил и через дымок сигареты посмотрел на Кесслера.

— Нет, — ответил Эдж. — Просто ты подсказал одну идею, которой мне не хватало для гарантии успеха большой картины. Знаменитое имя, имя, которое все знают! Если бы нашелся подходящий актер, ты бы согласился?

— С большим именем я бы, пожалуй, рискнул, — кивнул Петер. — Но кого ты собираешься найти?

— Актера, который на сцене играет Бандита, — ответил Джонни Эдж. — Уоррена Крейга.

— Уоррена Крейга? — изумился Кесслер, затем с сарказмом посмотрел на юношу. — А почему бы не Джона Дрю[6]?

— Уоррен Крейг вполне подойдет, — серьезно ответил Джонни.

— Zei nicht a nahr! — Петер возбужденно перешел на идиш. Заметив непонимание на лице Джонни, он повторил по-английски: — Не будь дураком! Ты прекрасно знаешь, как они относятся к кино.

— Может, после того, как снимется Бернар, они изменят свое отношение.

— А где ты собираешься достать для них деньги? Наверное, обратишься к какому-нибудь Джону Астору[7]? — иронично поинтересовался Петер Кесслер.

Джонни не обратил внимания на последнюю фразу Петера. Он взволнованно вскочил, в руке дымилась забытая сигарета.

— Как здорово это будет смотреться на экране… Петер Кесслер представляет… Уоррен Крейг в знаменитой бродвейской пьесе «Бандит»… Производство «Магнум Пикчерс»… — Юноша замолчал, драматически показывая рукой на Петера Кесслера.

Кесслер непроизвольно наклонился вперед, пытаясь представить то, что говорил Джонни. Когда Эдж замолчал, действие чар улетучилось, и Петер откинулся на спинку стула.

— А как здорово будет выглядеть следующее сообщение. — Петер попытался скрыть свой мимолетный интерес. — Петер Кесслер объявляет себя банкротом.

Эстер с любопытством наблюдала за мужчинами. «Но Петер же на самом деле хочет этого», — подумала она.

Кесслер встал и, глядя в лицо Джонни, решительно заговорил:

— Не выйдет, парень. Мы не можем пойти на такой риск! Ассоциации твоя идея едва ли понравится, и если мы лишимся лицензии, можно будет распрощаться с кино. У нас слишком мало денег для настоящей драки.

Джонни задумчиво разглядывал Петера. К вискам прилила кровь. Он обернулся к Эстер, не сводящей глаз с мужа. Петер сейчас смотрел через открытую дверь в гостиную, где на полу Марк возился с кубиками. У мальчугана ничего не получалось, и Дорис пришлось отложить книгу, чтобы помочь брату.

Джонни медленно повернулся в Петеру. Слова плавно слетали с губ, в голосе не слышалось даже малейшего следа внутренней борьбы. Он принял решение.

— Все вы, продюсеры, одинаковые! Все боитесь ассоциацию! Вы все время хнычете и жалуетесь, что она не дает вам житья, сосет из вас кровь! И что же вы делаете в ответ? Да ничего! Вы с удовольствием сидите за их столом и питаетесь объедками, которые они вам бросают. И кроме жалких крошек вам ничего не перепадает! Знаешь, сколько все независимые заработали в прошлом году? Четыреста тысяч на сорок человек, в среднем по десять тысяч на человека. А для того, чтобы сохранить лицензии, за то же время вы заплатили ассоциации более восьми миллионов долларов. Восемь миллионов! Деньги, которые вы заработали своим трудом, но не сумели сохранить. И все это только по одной причине — вы дрожите перед ассоциацией!

Сигарета обожгла пальцы. Джонни невозмутимо положил окурок в пепельницу и продолжил твердым голосом:

— Почему вы не можете понять, что кино это ваше дело, а не только их? Деньги-то делаете вы! Зачем же их отдавать? Рано или поздно вам все равно придется драться с ассоциацией, почему же не сделать это сейчас? Боритесь с ней с помощью картин. Они знают, что вы можете делать хорошие картины, поэтому и придумали свои дурацкие ограничения. Все эти правила придуманы от страха, что вы сможете снимать настоящие картины и тогда им придет конец! Еще их деятельность может противоречить новым антитрестовским законам, и они имеют все шансы проиграть дело в суде. Не знаю. Я знаю лишь одно — ставки настолько высоки, что стоит сражаться.

Помнишь, когда в Рочестере я хотел, чтобы ты занялся кинобизнесом? У меня тогда была веская причина желать этого. Я мог бы работать на Бордена или кого-нибудь еще, но я хотел остаться с тобой, потому что только в тебе видел человека, у которого хватит храбрости сражаться, когда придет время. С тех пор мне не раз предлагали более выгодную работу, но я остался с тобой по той же самой причине. Сейчас станет ясно, ошибался я в тебе или нет. Потому что время сражаться пришло. Ты или будешь драться, или ассоциация уничтожит всех независимых продюсеров!

Джонни Эдж смотрел на Петера, пытаясь понять, какое впечатление произвела его пылкая речь. Лицо Кесслера осталось непроницаемым, но кое-какие признаки убедили Джонни, что он победил. Руки Петера сжались в кулаки, как у человека, готовящегося к драке.

Петер Кесслер долго молчал. Он не хотел спорить с Джонни, так как давно чувствовал, что Джонни прав. В прошлом году он выплатил ассоциации сто сорок тысяч долларов, оставив себе лишь восемь. С другой стороны Джонни еще совсем мальчишка и готов сражаться с ветряными мельницами. Может, когда он чуть повзрослеет, то поймет, что порой необходимо выжидать.

Петер набрал в стакан воды и начал медленно пить. И все же в словах Джонни что-то есть. Если всем независимым объединиться, то можно сражаться с ассоциацией и даже победить. Иногда лучше драться, чем ждать, когда тебя прихлопнут, как муху, может, парень и прав. Может, действительно пришло время для драки. Кесслер поставил стакан и повернулся к Джонни.

— Сколько, говоришь, будет стоить такая картина?

— Около двадцати пяти тысяч долларов, — ответил Эдж. — Если, конечно, хочешь, чтобы главную роль играл Крейг.

Петер кивнул. Двадцать пять тысяч долларов — огромная сумма для одной картины. Но если все получится, она может принести целое состояние.

— Если мы хотим снимать большую картину, — заявил Петер Кесслер, — необходимо, чтобы главную роль играл Уоррен Крейг. Нужно исключить малейший риск.

— Тебе не понадобятся двадцать пять тысяч, — пылко проговорил Эдж, стараясь развить успех. — Мы с Джо соберем пять тысяч, ты дашь восемь, а остальные займем. Многие владельцы синематографов, по-моему, согласятся рискнуть. Они постоянно требуют новые картины. Если они увидят, что мы им поможем в этом, они дадут бабки.

— Но нам необходим Уоррен Крейг, — в голове Петера не слышалось энтузиазма.

— Предоставь его мне, — уверенно ответил Джонни. — Я его уговорю.

— Тогда я внесу десять тысяч.

— Ты хочешь сказать, что согласен? — К вискам Джонни Эджа прилила кровь.

Петер на мгновение заколебался. Он посмотрел на жену и очень медленно ответил:

— Я не сказал, что согласен, но я не сказал и «нет». Надо еще подумать.

4

Петер ждал, когда Борден выйдет из синагоги. Эта синагога, расположенная в начале Бродвея, являлась местом встреч для многих независимых продюсеров. Увидев Бордена, Петер подошел к нему.

— Доброе утро, Вилли!

— Петер! — улыбнулся Борден. — Как дела?

— Пока грех жаловаться. Я хочу с тобой поговорить. У тебя есть время выпить чашку кофе?

Борден вытащил часы и с важным видом посмотрел на них.

— Конечно, — ответил он. — Ты что-то задумал?

— Читал вчерашние газеты? — поинтересовался Петер, когда они уселись за столик в ближайшем ресторане.

— Естественно. Ты имеешь в виду что-нибудь конкретное?

— О Бернар и «Quo vadis».

— Да, читал. — Интересно, что у него на уме, подумал Борден.

— Как ты думаешь, наступает время больших картин?

— Возможно, — осторожно ответил Борден.

Петер молчал, пока официантка расставляла чашечки с кофе.

— Джонни хочет, чтобы я снял картину из шести частей.

— Из шести частей? — заинтересовался Борден. — О чем?

— Он настаивает, чтобы я купил пьесу и нанял ведущего актера играть главную роль.

— Купить пьесу? — рассмеялся Борден. — Но это же глупо. Впервые об этом слышу. Зачем? Ведь можно все сюжеты и сценарии доставать бесплатно.

— Знаю. — Петер отхлебнул кофе. — Но Джонни уверен, что название привлечет зрителей.

Борден согласился, что в этом есть смысл. Сейчас он заинтересовался по-настоящему.

— А как же с правилами ассоциации?

— Джонни говорит, что можно сэкономить пленку и снять картину в тайне. Ассоциация узнает о картине только тогда, когда она будет готова.

— Если они узнают раньше, то могут отнять лицензию.

— Возможно, — согласился Петер. — Может, отнимут, а может, нет, но когда-нибудь нам все равно придется бросить им вызов. В противном случае мы будем продолжать делать короткие картины, а весь мир перейдет на длинные. Тогда иностранные кинокомпании придут и захватят американский рынок. Когда это произойдет, мы пострадаем больше ассоциации. Мы и так уже не первый год подбираем жалкие крошки с их стола. Пришло время нам, независимым продюсерам, объединиться и начать борьбу.

Борден задумался. Петер Кесслер высказал общие мысли и чаяния всех независимых продюсеров, но никто из них тем не менее не горел желанием лезть в драку. Даже сам Борден не хотел бросаться в такую авантюру. Но если Петер желал борьбы, Борден не возражал и был готов помочь. Ведь в случае победы «Борден Пикчерс» тоже не останется в накладе.

— Сколько может стоить такая картина? — поинтересовался он.

— Около двадцати пяти тысяч.

Борден допил кофе. Он попытался вычислить, сколько у Кесслера денег. Через несколько секунд пришел к выводу, что у Петера должно быть около десяти тысяч долларов. Это значило, что остальные ему придется занимать. Он положил на стол четвертак и встал.

— Так ты собираешься снимать эту картину? — спросил Борден, когда они вышли на улицу.

— Я думаю об этом, но денег не хватает. Если бы были бабки, я бы рискнул.

— Сколько у тебя денег?

— Около пятнадцати тысяч.

Билл Борден удивился. Дела у Кесслера шли лучше, чем он ожидал. Он с уважением посмотрел на Петера.

— Я могу занять около двух с половиной тысяч, — предложил Борден. Две с половиной тысячи не такая уж большая сумма, можно рискнуть, подумал он, а в случае успеха прибыль с лихвой окупит все затраты. Он считал, что принял очень умное решение. Для него будет, конечно, выгоднее, если рискнет Петер.

Кесслер оценивающе смотрел на Бордена. Ему просто хотелось сначала прощупать почву, как Борден отнесет к идее вложить деньги в столь сомнительное предприятие. То, что Борден предложил так мало, для Петера не играл никакой роли.

— Я еще не принял окончательного решения, — ответил Кесслер. — Я тебе потом сообщу, если надумаю снимать.

— Хорошо, — лукаво произнес Борден. Сейчас он уже твердо хотел, чтобы Петер снял эту картину. — Если не захочешь, все равно сообщи мне. Может, я сам возьмусь за это дело. Чем больше я об этом думаю, тем больше мне нравится идея Джонни.

— Я еще не решил, — быстро ответил Петер. — Необходимо все хорошенько обдумать, прежде чем принять решение. Я тебе обязательно позвоню.

Джонни Эдж стоял перед дверью с табличкой «Сэмюэль Шарп», и чуть ниже помельче — «Театральный агент». Он повернул ручку и вошел в маленькую приемную. На стенах висели картинки и фотографии, все с надписью «Дорогому Сэму». Джонни внимательно их разглядывал. Ему показалось, что все надписи сделаны одной и той же рукой, и он улыбнулся про себя.

Из кабинета вышла девушка и села за стол у стены.

— Чем можем служить вам, сэр?

Джонни подошел к хорошенькой секретарше. Этот Шарп знал, кого брать на работу. Юноша положил на стол визитную карточку.

— Мистер Эдж хотел бы обсудить одно дело с мистером Шарпом, — сообщил он.

Девушка посмотрела на простенькую карточку. «Джон Эдж, вице-президент „Магнум Пикчерс“». Затем с уважением быстро взглянула на Джонни.

— Присаживайтесь, сэр. Я узнаю, свободен ли мистер Шарп.

Джонни сел и улыбнулся.

— Вам необходимо сниматься в кино.

Девушка покраснела и вышла из приемной. Через несколько секунд она вернулась.

— Мистер Шарп примет вас через несколько минут. — Секретарша села и попыталась сделать вид, что занята.

Джонни принялся листать «Биллборд». Краешком глаза он поймал взгляд девушки и отложил журнал.

— Хороший день, правда? — поинтересовался он.

— Да, сэр. — Она вложила в машинку лист бумаги и начала печатать.

Джонни подошел к столу.

— Вы верите, что по почерку можно узнать характер человека? — спросил он.

— Никогда не задумывалась об этом. Наверное, да.

— Напишите что-нибудь.

— А что? — Она взяла карандаш.

— Пишите: «Сэму от…» Как вас зовут? — Юноша обезоруживающе улыбнулся.

Секретарша написала и протянула лист бумаги.

Джонни посмотрел на него, затем перевел удивленный взгляд на смеющуюся девушку. Он тоже улыбнулся и перечитал написанное.

— Джейн, вы оказались слишком умны для меня.

Она открыла рот, чтобы ответить, но в этот момент раздался звонок.

— Входите, — улыбнулась Джейн Андерсен. — Мистер Шарп освободился.

У двери Джонни Эдж остановился и оглянулся.

— Скажите, мистер Шарп действительно был занят? — спросил он театральным шепотом.

Джейн негодующе вскинула голову, затем улыбнулась.

— Конечно, — тоже прошептала девушка. — Он брился.

Джонни рассмеялся и вошел в кабинет, оказавшийся точной копией приемной, только чуть побольше. На стенах висели те же фотографии. За большим столом сидел маленький мужчина в светло-сером костюме.

Увидев Джонни, он встал и протянул руку.

— Мистер Эдж, — произнес Шарп пронзительным, но довольно приятным голосом. — Рад с вами познакомиться.

Они обменялись рукопожатием, и Джонни перешел к делу.

— «Магнум Пикчерс» покупает право на экранизацию «Бандита», и мы бы хотели, чтобы Уоррен Крейг играл главную роль в картине.

Шарп печально покачал головой.

— Почему вы качаете головой, мистер Шарп?

— Мне жаль, мистер Эдж. Если бы «Магнум Пикчерс» подошел какой-нибудь другой мой клиент, у вас бы имел шанс получить его. Но Уоррен Крейг… — Он не закончил предложение и выразительно развел руками.

— Что вы хотите сказать этим «но Уоррен Крейг»?

— Мистер Крейг родился в театральной семье, — успокаивающе улыбнулся Шарп. — Вы же знаете, мистер Эдж, как они относятся к кино. Они смотрят на него сверху вниз. К тому же в кино мало платят.

Джонни задумчива посмотрел на театрального агента.

— А сколько зарабатывает Уоррен Крейг, мистер Шарп?

— Сто пятьдесят долларов в неделю, а вы в кино не платите больше семидесяти пяти.

Джонни Эдж наклонился вперед и доверительным тоном негромко произнес:

— Мистер Шарп, то что я вам сейчас скажу, должно остаться между нами.

— Сэм Шарп уважает чужие секреты, — быстро проговорил агент, явно заинтересованный таким интригующим заявлением.

— Хорошо, — сказал Джонни и придвинул стул к столу. — «Магнум» не намерен делать из «Бандита» обычную картину. Мы собираемся снять совершенно новый фильм, который сможет конкурировать с лучшими театральными постановками. Поэтому нам и требуется Уоррен Крейг. — Юноша сделал многозначительную паузу. — За эту роль мы согласны платить ему четыре сотни в неделю с гарантией минимальной суммы в две тысячи долларов. — Эдж откинулся на спинку стула, наблюдая за эффектом своих слов.

По лицу Сэмюэля Шарпа Джонни видел, что предложение произвело впечатление на театрального агента, что он хотел бы заключить сделку. Но Шарп тяжело вздохнул.

— Я не хочу кривить душой, мистер Эдж, — с сожалением произнес он. — Ваше предложение кажется мне в высшей степени заманчивым, но я уверен, что мне не удастся уговорить Уоррена принять его. Еще раз повторяю, он терпеть не может кино. Он даже не считает его заслуживающим презрения. Крейг говорит, что съемки в кино ниже достоинства настоящего артиста.

— Мадам Сара Бернар не считает это ниже своего достоинства. Она снимается сейчас во Франции, — заявил Джонни, вставая. — Может, теперь и мистер Крейг согласится сняться в Америке?

— Я слышал о Саре Бернар, мистер Эдж, но честно говоря, не очень поверил. Это правда?

— Можете не сомневаться, — солгал юноша. — Наш представитель во Франции заявил, что контракт уже подписан. — Он замолчал, затем через несколько секунд добавил: — Конечно, мы заплатим вам столько же, сколько получил агент мадам Бернар.

Шарп тоже встал.

— Мистер Эдж, у вас веские доводы. Меня вы убедили, но теперь вам придется убедить мистера Крейга. В таком деле он не станет слушать меня. Вы согласны поговорить с ним?

— Назначайте время, — ответил Джонни.

Джонни Эдж вышел из кабинета театрального агента к полной уверенности, что Шарп позвонит, как только договорится о встрече с Крейгом. Он задержался у стола Джейн и улыбнулся девушке.

— Как насчет остальных сведений, Джейн?

Она протянула полоску бумаги, на которой напечатала имя, адрес и номер телефона.

— Только позвоните до восьми, мистер Эдж, — улыбнулась Джейн. — Я живу в пансионе, и хозяйка не любит, когда звонят после восьми.

— Я заеду за вами, — пообещал Джонни. — И вам не нужно будет беспокоиться о хозяйке.

Юноша вышел, что-то весело насвистывая.

На студию Джонни попал только после обеда.

— Где ты пропадал? Я тебя ищу целый день, — сказал Петер Кесслер.

— У меня было столько дел, — улыбнулся Джонни Эдж, присаживаясь на краешек стола Петера. — Сначала утром зашел к агенту Уоррена Крейга, затем пообедал с Джорджем Паппасом. Он в городе.

— Зачем ты обедал с Джорджем?

— Из-за денег, — печально ответил Джонни. — Мне показалось, что Крейг у нас на крючке, и я подумал, что неплохо начинать поиски бабок. Джордж готов занять тысячу.

— Но я не говорил, что мы будем снимать «Бандита», — возразил Петер Кесслер.

— Знаю. Если ты откажешься, за нее возьмется кто-нибудь другой. — Джонни с вызовом взглянул на Кесслера. — И я не намерен оставаться в стороне.

Несколько минут Петер пристально смотрел на молодого человека, но Джонни не отвел взгляд. Наконец Кесслер заговорил:

— Значит, ты принял решение?

— Принял, — кивнул Джонни Эдж. — Мне надоела эта мышиная возня с короткими фильмами.

В этот момент зазвонил телефон. Петер снял трубку и протянул Джонни.

— Тебя.

— Алло? — сказал Эдж в трубку.

Пару минут Джонни внимательно слушал, затем закрыл ладонью мембрану и объяснил Кесслеру:

— Это Борден. Ты говорил с ним утром?

— Что ему нужно?

Эдж не ответил, потому что Борден замолчал.

— Не знаю, Вилли, — сказал юноша в трубку и вопросительно взглянул на Петера. — Он еще не решил.

Борден опять начал говорить.

— Конечно, конечно. Я тебе позвоню. — Джонни повесил трубку.

— Что ему нужно? — подозрительно спросил Петер Кесслер.

— Хотел узнать, что ты надумал. Попросил меня заглянуть, если ты откажешься.

— Gonif[8]! — вспылил Петер. Он сунул в рот сигару и принялся яростно ее жевать. — Только утром я с ним говорил, а он уже пытается украсть мою идею. Что ты ему ответил?

— Ты же слышал. Я сказал, что ты еще не решил.

— Прямо сейчас позвони ему и скажи, что мы будем снимать «Бандита»! — возбужденно потребовал Кесслер.

— Значит, будешь снимать? — улыбнулся юноша.

— Буду! — Петер еще не остыл и говорил взволнованным голосом. — Я покажу этому Вилли Борданову, как красть чужие идеи!

Джонни снял трубку.

— Нет, подожди, — остановил его Петер. — Сам позвоню. Он обещал занять две с половиной тысячи, и я хочу получить их как можно быстрее.

5

Почти весь ужин Петер промолчал, он едва сказал два слова. Эстер не могла понять, что беспокоит мужа, но решила тактично потерпеть до конца еды. Она хорошо знала Петера и не сомневалась, что он сам все расскажет, когда будет готов.

— Дорис принесла табель, — сообщила она. — У нее одни «А»[9].

— Отлично, — рассеянно ответил Петер.

Эстер удивленно посмотрела на мужа. Обычно его очень интересовал табель дочери, он всегда внимательно изучал его и торжественно подписывал. Она промолчала.

Петер встал из-за стола, взял газету и отправился в гостиную. Эстер помогла служанке убрать со стола. Когда она вышла из кухни, забытая газета лежала на полу, а Петер невидящим взглядом смотрел в пространство.

Эстер начало злить молчание мужа.

— Что случилось? Ты плохо себя чувствуешь?

— Все в порядке. — Он удивленно посмотрел на жену. — Почему ты это спросила?

— У тебя такой вид, будто ты собираешься умирать. За весь ужин не сказал ни одного слова.

— У меня голова забита важными делами, — кратко ответил Петер, желая, чтобы она оставила его в покое.

— Секрет?

— Нет. — Он неожиданно испугался, вспомнив, что не рассказал жене о своем решении. — Я решил снять картину, о которой говорил Джонни, а сейчас беспокоюсь.

— Если ты принял решение, чего же беспокоиться?

— Мы очень рискуем. Я могу все потерять.

— Ты ведь знал это, когда принимал решение?

Кесслер молча кивнул.

— Тогда не сиди с таким видом, словно наступает конец света. Раньше надо было беспокоиться, а сейчас ты должен делать то, что решил, и не думать над последствиями.

— А если я вылечу в трубу, что тогда? — Петер затянулся. Эта мысль не давала покоя, как больной зуб — чем чаще дотрагиваешься до него языком, тем больше он болит.

— Ничего, — медленно улыбнулась Эстер. — Мой отец трижды все терял и каждый раз начинал новое дело. Мы тоже как-нибудь проживем.

— Так ты не обижаешься? — Его лицо чуть просветлело.

Эстер подошла, села к мужу на колени и прижала его голову к груди.

— Бизнес не настолько важная вещь, чтобы я из-за него беспокоилась. Меня беспокоишь только ты. Делай то, что считаешь нужным. Лишь это важно. Даже если твое решение неправильно, все равно выполняй его. Мне для счастья вполне хватит тебя и детей. Плевать, будут у нас квартира на Риверсайд Драйв и служанка или нет!

Петер обнял жену и повернул свою голову так, чтобы она покоилась между ее грудей.

— Я все делаю только для тебя и детей. Я хочу, чтобы у тебя было все, — тихо произнес он.

Эстер знала, что успех в делах очень важен для мужчины, но для нее важным было только то, как к ней относится ее муж.

— Знаю, Петер, знаю, — тепло ответила она. — Поэтому тебе и не надо ни о чем беспокоиться. Мужчине лучше работается, если его голова не забита разными глупостями. Все будет в порядке, не бойся. Эта картина — хорошая идея, и она нужна всем.

— Ты так думаешь? — Кесслер поднял голову и взглянул на жену.

Она заглянула ему в глаза и улыбнулась.

— Конечно, если бы это было не так, ты бы не согласился на съемки.

Найти деньги на картину оказалось самой легкой частью всего замысла. Прокатчики, с которыми разговаривал Джонни, с удовольствием давали им взаймы. Им надоели плохие и неинтересные картины ассоциации. Джонни Эдж получал самые разные суммы денег, начиная с тысячи долларов от Паппаса и кончая ста долларами от владельца одного маленького синематографа на Лонг Айленде.

Съемки «Бандита» превратились в самый большой «открытый» секрет, о котором знали все, кроме ассоциации. Независимые продюсеры внимательно следили за «Магнумом», ожидая результата этого сомнительного предприятия.

А Петер Кесслер между тем потихоньку скупал пленку, Джо Тернер занимался сценарием, подгоняя его под размеры картины.

В уборной Уоррена Крейга толпились поклонники. Снимая грим, он видел в зеркале, как они возбужденно переговариваются, лишь хорошенькая девушка, сидящая в углу, не проронила ни слова. Она молча наблюдала за ним, и на ее лице застыл благоговейный ужас.

Крейг пребывал в отличном настроении. Сегодня он отыграл здорово. Случались такие вечера, как сегодня, когда получалось все, но иногда бывали и дни, когда все валилось из рук. Уоррен скрестил пальцы, подумав о везении.

Девушка заметила это в зеркале и робко улыбнулась. Крейг улыбнулся в ответ, и она просияла.

Размашистым движением он вытер с лица остатки холодного крема и повернулся.

— Люди добрые, извините меня, — произнес он густым голосом. — Мне надо избавиться от этого провинциального костюма.

Как всегда эти слова, давно ставшие частью представления, вызвали всеобщий смех. Крейг играл в ковбойском костюме, который, по его мнению, ему очень шел — броская рубашка контрастировала с неяркими кожаными штанами, мягко подчеркивая широкие плечи и узкую талию.

Он зашел за ширму и через несколько минут вышел в обычной одежде. В вечернем фраке Уоррен Крейг выглядел так же хорошо, как и в ковбойском костюме. Будучи представителем третьего поколения театральной семьи, Уоррен все делал ярко и представлял из себя неординарную личность.

Сейчас он приготовился к сбору почестей. Расслабленно стоя в центре комнаты и наклонив голову слегка вперед, Крейг говорил несколько слов каждому человеку, который подходил его поздравить. С губ актера свисала сигарета в длинном русском мундштуке.

Таким его и увидел Джонни, когда вошел вслед за Сэмюэлем Шарпом в уборную. Уоррен Крейг безо всякого удовольствия встретил приход своего театрального агента. Сэм напомнил ему о свидании с этим парнем из кино, на которое он с неохотой согласился утром. К тому же сейчас Уоррен старался придумать способ заставить малышку, сидящую в углу, отправиться с ним ужинать.

Увидев Шарпа, Крейг философски улыбнулся про себя. Слава одного из лучших актеров тоже имела свои у недостатки — его время никогда не принадлежало ему самому.

Постепенно уборная опустела. Последней ушла та хорошенькая девушка. Она задержалась в дверях и улыбнулась Крейгу. Он улыбнулся в ответ и беспомощно махнул рукой, как бы говоря: «Извини, дорогая, но слава великого актера имеет свои минусы. Мое время не принадлежит мне».

Он знал, что девушка хотела сказать своей улыбкой. «Я понимаю. Ничего страшного, как-нибудь в другой раз». За девушкой закрылась дверь.

От внимания Джонни не ускользнуло это маленькое представление. Он тихо стоял, оценивающе разглядывая актера. Несомненно, Крейг являлся отличным актером, но тщеславие так и лезло из него. Естественно, причины для столь высокого самомнения существовали. Молод, не старше двадцати пяти лет, подумал Эдж. Красив, с тонкими классическими чертами лица и черными вьющимися густыми волосами, которые, по мнению Джонни, будут отлично смотреться на пленке.

Уоррен Крейг повернулся к Джонни и впервые внимательно рассмотрел нового для него человека. «Да он моложе меня, — мелькнула первая мысль, — и уже вице-президент киностудии!» Но продолжая разглядывать Джонни, он замечал и другие детали, скрытые от внимания обычного человека. Сцена учит распознавать характер, развивает наблюдательность. Джонни Эдж обладал широким и решительным ртом и волевым подбородком. Однако самым необычным в этом молодом человеке являлись его глаза, темно-синие, глубокие, прячущие в своих глубинах скрытое пламя. «Идеалист», — подумал Крейг.

— Проголодался? — пронзительным голосом спросил Шарп.

— Можно и поесть, — спокойно согласился Уоррен Крейг, пожимая плечами, словно еда для него ничего не значила. Он повернулся к Эджу. — Эти спектакли отнимают столько энергии!

— Я понимаю, мистер Крейг, — сочувственно улыбнулся Джонни.

— Давайте отбросим формальности! — воскликнул актер, которому понравился голос парня. — Меня зовут Уоррен.

— А я Джонни.

Молодые люди пожали друг другу руки, и Сэм Шарп улыбнулся про себя. Когда они выходили из уборной, премия и комиссионные не казались ему такими уж и нереальными.

Уоррен Крейг грел в руках бокал с брэнди, медленно катая его. Несмотря на заявление о том, что он не голоден, Уоррен проделал отличную работу над огромной отбивной. Сейчас он наконец был готов к разговору.

— Насколько я понял, вы работаете на киностудии, Джонни.

Эдж кивнул.

— Сэм сказал, что вы собираетесь снять «Бандита».

— Правильно, и мы хотим, чтобы главную роль играли вы. Такую трудную роль никто не сумеет сыграть лучше вас. — Джонни не видел вреда в небольшой лести.

Крейг тоже не сомневался, что едва ли кто сыграет Бандита лучше его. Он согласно кивнул.

— Но ведь это кино, старина, — сказал он мягким голосом, в котором слышалось презрение. — Кино!

Джонни пристально смотрел на молодого актера.

— Кино растет не по дням, а по часам, Уоррен. Сейчас актер вашего таланта может выразить себя в кино лучше и полнее, чем на сцене.

— Я с вами не согласен, Джонни, — Уоррен успокаивающе улыбнулся и медленно сделал глоток. — Как-то я зашел в синематограф и увидел там ужасные вещи. Это называлось комедией, но поверьте мне, ничего смешного не было. За маленьким бродягой гонялись толстые полицейские, которые постоянно падали. — Крейг покачал головой. — Извините, старина, но меня просто воротит от подобного искусства.

Джонни рассмеялся. Он заметил, что бокал актера пуст и дал знак официанту вновь его наполнить.

— Надеюсь, вы не думаете, что мы хотим сделать из «Бандита» такую картину? — В голосе юноши слышалось изумление, что Крейг мог такое подумать. Джонни наклонился над столом. — Послушайте, Уоррен. Во-первых, эта картина будет настоящим искусством. Она будет длиться не двадцать минут, а больше часа. Во-вторых, мы собираемся применить один новый фокус, который называется крупным планом. — Заметив непонимающий взгляд Крейга, Эдж объяснил: — Его придумал Гриффит[10]. Сейчас я вам расскажу, что это такое. Скажем, вы играете в какой-нибудь сцене, например в сцене в саду с девушкой. Помните момент, когда вы смотрите ей в лицо, и ваше лицо выражает любовь, но при этом вы не говорите ни слова? На экране эта сцена будет выглядеть потрясающе! Камера может снять только ваше лицо, и публика увидит одно ваше лицо крупным планом. И все эмоции, нюансы, на которые способен ваш огромный талант, смогут разглядеть все, а не только зрители первых рядов, как в театре.

— Вы хотите сказать, что камера будет снимать только меня? — заинтересовался Уоррен Крейг.

— И это еще не все! — кивнул Джонни. — Она будет вас снимать большую часть картины, потому что без вас «Бандит» не имел бы такого успеха.

Крейг молча отхлебнул брэнди. Ему очень понравилась идея. Ведь он действительно создал «Бандита». Наконец Уоррен печально покачал головой.

— Нет, Джонни, соблазн велик, но я не могу сделать этого. Кино уничтожит мою репутацию на сцене.

— Сара Бернар не боится, что кино уничтожит ее репутацию, — возразил Джонни. — Она видит в кино вызов своему таланту и принимает его. Мадам Бернар понимает, что этот новый вид искусства предлагает ей не меньше возможностей для выражения себя, чем сцена. Подумайте об этом, Уоррен, подумайте хорошенько! Бернар во Франции, Уоррен Крейг в Америке — самые великие актеры по обе стороны океана снимаются в кино. Неужели вы заставите меня поверить, что отступите там, где не испугалась женщина?

Крейг резко поставил бокал. Слова Джонни о том, что Бернар и он, Крейг, лучшие актеры на свете, ему понравились. Он немного неуверенно встал на ноги и посмотрел на Джонни сверху вниз.

— Старина! — напыщенно произнес актер. — Вы убедили меня. Я снимусь в вашей картине! И более того, мне плевать, что подумают другие, даже Джон Дрю. Я покажу им, что настоящий актер может работать в любых условиях. Даже в кино!

Джонни посмотрел вверх и улыбнулся. Сэм Шарп под столом скрестил пальцы.

6

Джо Тернер сидел в кресле и наблюдал, как Джонни завязывает галстук. Дважды ему приходилось развязывать его.

— Черт! — шепотом ругался юноша. — Хоть бы раз завязать его с первого захода.

Тернер улыбнулся. С того утра, когда он рассказал Джонни, на какой риск тот толкает Петера Кесслера, они больше не говорили о «Бандите». Джо тихо и добросовестно делал свою работу, надеясь на благополучный исход. Все шло подозрительно гладко, настолько гладко, что порой его мучили дурные предчувствия, и он принимался ругать себя за пессимизм.

— Свидание? — полюбопытствовал Джо.

Джонни кивнул, не отрываясь от зеркала.

— Я ее знаю?

Эдж наконец завязал галстук и повернулся к другу.

— Вряд ли. Это секретарша Сэма Шарпа.

— Будь поосторожнее с ней, парень, — присвистнул Тернер, улыбаясь. — Я видел эту хорошенькую блондиночку. Она из тех женщин, которые не прочь выскочить замуж.

— Ерунда, — рассмеялся Эдж. — Мы просто развлекаемся.

Джо притворно печально покачал головой.

— Я уже видел такое раньше. Идешь с дамой просто повеселиться, а потом и глазом не успеешь моргнуть, как оказываешься в кандалах.

— К Джейн это не относится. Она знает, что я не хочу заводить семью.

— Дама может это знать, но не принять во внимание, — улыбнулся Джо Тернер, затем посерьезнел. — Вы завтра с Петером идете в ассоциацию?

Джонни кивнул. Уже заканчивался май, и все — и актеры, и сценарий — были готовы к началу съемок. Единственная загвоздка заключалась в том, что студия «Магнум Пикчерс» оказалась слишком маленькой для такой картины. Эдж и Кесслер переговорили с несколькими независимыми продюсерами, но их студии были заняты. Наконец они решили попытаться арендовать студию у ассоциации, которая владела несколькими достаточно большими для съемок «Бандита» студиями. Одна из них, по сведениям Джонни, простоит все лето свободной. Джонни и Петер договорились сказать ассоциации, что намерены снимать сериал, что являлось вполне логичным объяснением.

— Что будем делать, если они откажут? — поинтересовался Джо.

— Не откажут, — уверенно ответил Джонни. — Перестань каркать.

— Хорошо, хорошо. Я только спросил.

Копыта лошади перестали стучать по мостовой, и двухколесный экипаж остановился. Кучер оглянулся и спросил:

— Куда сейчас, сэр?

— Еще раз вокруг парка, — ответил Джонни Эдж и повернулся к Джейн Андерсен. — Не возражаешь? Ты еще не устала?

В лунном свете лицо девушки казалось бледным. Несмотря на теплую ночь, она набросила на плечи небольшой шарф.

— Нет, не устала.

Экипаж тронулся с места, и Джонни откинулся на спинку сиденья и посмотрел на небо, на котором подмигивали звезды. Потом положил руки за голову.

— Когда закончим снимать картину, Джейни, нас уже никто не остановит.

— Джонни! — Девушка заерзала на сидении.

— Да, Джейн? — Он продолжал смотреть на звезды.

— Неужели ты больше ни о чем не думаешь?

— Как это? — Он удивленно повернулся к Джейн.

— Знаешь, кроме кино ведь в жизни есть и другие вещи, — тихо ответила девушка.

— Только не для меня. — Джонни потянулся и улыбнулся.

Джейн отвернулась.

— Другие находят время не только для бизнеса.

Одной рукой Джонни обнял девушку за плечи, а второй — повернул ее лицо к себе. Несколько секунд он смотрел на нее, затем поцеловал в теплые губы. Руки Джейн жадно обняли его, затем так же внезапно опустились.

— Ты говорила об этом, Джейни? — мягко поинтересовался Эдж.

Через несколько секунд Джейн очень тихо ответила:

— Жаль, что ты это сделал, Джонни.

— Почему, дорогая? — На лице парня промелькнуло изумление. — Разве ты не это имела в виду?

— И да, и нет. — Она серьезно смотрела на Джонни. — Сами по себе поцелуи ничего не значат, важно то, что лежит за ними. Мне жаль, что ты поцеловал меня. Сейчас я знаю, что за этим твоим поцелуем ничего нет. В тебе нет места для любви, все оно занято кино.

Киноассоциация располагалась в большом здании на Двадцать третьей улице и занимала все его двенадцать этажей. Начальство сидело на седьмом этаже. Около лифта Джонни и Петера встретила девушка.

— Вы к кому?

— К мистеру Сигейлу, — ответил Кесслер. — Он назначил встречу мистеру Эджу и мистеру Кесслеру.

— Присядьте, пожалуйста. — Девушка показала на уютный диван. — Я схожу к мистеру Сигейлу.

Джонни и Петер сели. В конце коридора находилась большая комната. Через открытую дверь виднелись ряды столов, за которыми сидели мужчины и женщины.

— Смотри, сколько народа! — прошептал Джонни.

— Что-то мне не по себе, — нервно ответил Петер.

— Ну, ну, успокойся, — шепотом посоветовал Джонни. — Они не имеют ни малейшего представления о том, что мы собираемся делать. Так что беспокоиться не о чем.

Кесслер начал было отвечать, но его прервало появление девушки.

— Мистер Сигейл примет вас. Прямо по коридору. На двери увидите табличку с его именем.

Они поблагодарили ее и направились по длинному коридору. Размеры здания производили угнетающее впечатление. Время от времени им попадался какой-нибудь служащий, спешащий с видом человека, который делает очень важную работу. Даже на Джонни окружающая обстановка произвела сильное впечатление.

На одной из дверей висела табличка: «Мистер Сигейл. Начальник производственного отдела». Они открыли дверь и попали в приемную. Секретарша показала на внутреннюю дверь и улыбнулась.

— Мистер Сигейл ждет вас.

Джонни Эдж и Петер Кесслер очутились в роскошной комнате. Ноги утопали в ковре сочного цвета бордо, на серых стенах висели несколько картин, повсюду стояли обтянутые отличной кожей диваны и кресла.

За огромным столом из орехового дерева восседал мистер Сигейл. Он тепло приветствовал Джонни и Петера и жестом показал на кресла.

— Устраивайтесь поудобнее, джентльмены, — улыбнулся Сигейл и пододвинул гостям ящик с сигарами. — Курите, пожалуйста.

Петер закурил предложенную сигару, а Джонни остановил выбор на своей сигарете.

Мистер Сигейл оказался небольшого роста толстяком с лицом херувима, на котором выделялись необыкновенно проницательные голубые глаза и тонкие губы.

Когда Сигейл посмотрел на Джонни, парня охватило недоброе предчувствие. «Этот малый не дурак, — подумал он. — Нелегко будет заморочить ему голову».

— Чем могу служить, джентльмены? — первым нарушил молчание Сигейл.

— «Магнум» хотел бы на три недели арендовать студию Слокума, чтобы сделать сериал. — Петер сразу же перешел к делу.

Мистер Сигейл сцепил руки на животе, откинулся на спинку стула и посмотрел на потолок.

— Понятно. — Он выпустил вверх облако дыма. — Вы, надеюсь, подписывали соглашение о производстве картин продолжительностью не более двух частей?

— Конечно, мистер Сигейл, — быстро ответил Петер.

— Вы их выполняете?

Джонни посмотрел на Петера. Разговор шел не так, как он ожидал.

— Ну что за вопрос! — слегка изумленно воскликнул Кесслер. — Вы же прекрасно знаете, что выполняем.

Мистер Сигейл выпрямился. Сейчас он смотрел прямо перед собой, пухлые руки нашли какую-то бумагу.

— Гм-мм, вы в прошлом году отсняли семьдесят две части.

Кесслер не ответил. Он тоже почувствовал что-то неладное. Петер бросил быстрый взгляд на партнера. С холодного лица Джонни твердо смотрели прищуренные голубые глаза. Петер понял, что Джонни тоже почувствовал опасность.

— К чему все эти вопросы, мистер Сигейл? Мы только просим студию, чтобы снять сериал.

Мистер Сигейл встал, обошел стол и подошел к Кесслеру. Стал перед креслом и посмотрел на него сверху вниз.

— Вы уверены, что хотите только снять сериал, мистер Кесслер?

Джонни Эдж начал понимать, что происходит. Этот коротышка играл с Петером, как кошка с мышкой. Он знал, чего они хотят, знал это еще до их прихода. Но почему он тогда не отказал сразу?

— Конечно, мистер Сигейл. Для чего же нам еще может понадобиться студия? — вежливо ответил Петер.

— До меня дошли слухи, что вы хотите создать из бродвеевского спектакля «Бандит» картину из шести частей, — сказал Сигейл после небольшой паузы.

— Ну насмешили, — улыбнулся Петер Кесслер. — Может, я и говорил о том, что хочу сделать из «Бандита» сериал, но ни о какой картине из шести частей не могло быть и речи.

Сигейл вернулся на свое место.

— Извините, мистер Кесслер, но студия Слокума занята на лето, и мы не можем сдать ее вам в аренду.

— Что вы хотите сказать этим «занята»? — не выдержал Джонни. — Чушь! Я прекрасно знаю, что все лето там ничего не будут снимать.

— Не знаю, откуда вы получили такую информацию, мистер Эдж, — спокойно ответил Сигейл. — Кому это лучше знать, как не мне.

— Насколько я понял, мистер Сигейл, — вмешался Петер, — ассоциация не хочет, чтобы «Магнум» снял этот сериал?

Сигейл пристально посмотрел на Кесслера и объяснил:

— Мистер Кесслер. По пункту шесть параграфа «А» нашего соглашения мы забираем лицензию, по которой вы можете снимать картины.

Петер сильно побледнел. На какую-то долю секунд он, казалось, обмяк в кресле, затем выпрямился, и на лицо вернулись краски. Кесслер встал.

— Насколько я понял, ассоциация с помощью своего монопольного права хочет ограничить конкуренцию?

— Можете называть это, как хотите, мистер Кесслер. Ассоциация действует в строгом соответствии с контрактом.

В хриплом голосе Петера послышались стальные потки;

— Вы не можете запретить «Магнуму» делать картины, просто аннулировав контракт, Сигейл. Вы также не можете остановить прогресс кино. «Магнум» будет продолжать снимать картины с лицензией ассоциации или без нее!

Сигейл холодно смотрел на Петера Кесслера.

— Ассоциация не предпримет никаких шагов, мистер Кесслер, если только вы вновь подпишете соглашение, что не будете снимать картины продолжительностью более двух частей.

Джонни взглянул на Петера. Этот Сигейл оказался крепким орешком. Сначала бьет по голове кувалдой, а потом предлагает пряник. Интересно, что ответит Петер? Сигейл оставил лазейку.

Петер Кесслер спокойно стоял, в его голове мелькал множество мыслей. Существует шанс спасти компанию, но если он ухватится за этот шанс, у него никогда не хватит смелости опять подняться против ассоциации.

Петер действительно хотел делать настоящие художественные картины. Когда на экран переносят эти маленькие, застывшие на пленке картинки, они оживают, превращаются в реальных людей, в реальные события и приобретают смысл. При виде их публика смеется и плачет. Они так же, как театр, литература, музыка или какая-нибудь другая форма искусства, способны возбуждать людские души. А искусство только тогда подлинно, когда свободно.

Что тогда сказала Эстер? «Делай, что считаешь нужным. Плевать, имеем мы дом на Риверсайд Драйв или нет!»

Петер Кесслер подумал, что все же надо соглашаться на неожиданное для себя самого предложение Сигейла, но сказал он совсем другое:

— «Магнум» не подпишет никакое соглашение, которое будет ему указывать, какие картины снимать, мистер Сигейл. Плевать, имеем мы дом на Риверсайд Драйв или нет!

Он повернулся и гордо вышел из кабинета. За ним последовал Джонни. А мистер Сигейл долго еще чесал голову и удивлялся, какое отношение имеет дом на Риверсайд Драйв к съемкам картин.

7

Пылающее белое солнце слепило глаза, когда Петер и Джонни вышли из здания ассоциации. Парень посмотрел на бледного и осунувшегося Кесслера.

— Пошли выпьем, — предложил он.

Петер медленно покачал головой.

— Я, наверное, пойду домой и немного полежу, — ответил Кесслер слегка дрожащим голосом. — Я… я неважно себя чувствую.

— Извини, Петер. Я не хотел… — сочувственно проговорил Джонни, который считал себя виноватым в том, что произошло.

— Не извиняйся, Джонни, — прервал его Петер. — Я так же виноват, как и ты. Я сам этого хотел.

Он сунул в рот потухшую сигару. Зажег спичку, но рука дрожала так сильно, что он не мог поднести спичку к сигаре. В конце концов Петер с отвращением вышвырнул сигару.

Друзья угрюмо смотрели друг на друга, каждый занятый своими мыслями. Петеру такой поворот событий казался крахом всех надежд и планов. Теперь ему придется искать работу. Его уже начала беспокоить совесть. Не поспешил ли он с Сигейлом? Может, следовало принять предложение? Пусть с ассоциацией борется тот, у кого больше денег. Кесслер не знал, правильно ли он поступил, его охватили смятение и тревога. Наверное, надо бы пойти домой и обсудить все с Эстер.

Джонни уже думал, как снять «Бандита» в другом месте. Должна же существовать какая-то свободная студия! Не только же ассоциация имеет большие помещения! Надо только поискать. Может, Борден позволит им работать у себя? Он снимает сериалы и, если немного потесниться, то места хватит и для «Бандита». В конце концов Борден сам вложил в картину две с половиной тысячи и заинтересован в ее успехе.

— Я поймаю кэб, — предложил Эдж.

Он посадил Петера в кэб. Кесслер жалобно смотрел на юношу и попытался улыбнуться. Джонни улыбнулся в ответ. Петер храбрится, у него есть характер.

— Не беспокойся, — сказал Эдж. — Мы найдем способ, как разбить этих гадов.

Петер кивнул, не рискуя открывать рот. Он боялся расплакаться. Кэб тронулся с места, и Джонни Эдж смотрел вслед, пока кэб не свернул за угол.

Джо Тернер сидел за своим столом и читал газету. Увидев Джонни, он взволнованно вскочил на ноги.

— Как?.. — Тернер так и не договорил до конца. Одного взгляда на лицо Джонни ему оказалось достаточно, и он упал на стул. — Ни черта не вышло?

— Ни черта, — покачал головой Джонни.

— Что случилось?

— Они знали о наших планах. — Юноша сердито смотрел на Тернера. — Какие-то подлецы проболтались.

— Этого следовало ожидать, — философски кивнул Джо.

— Ничего не следовало ожидать! — голос Эджа сорвался на крик. — Они ничего не должны были узнать.

— Полегче, парень. — Джо успокаивающе поднял руку. — Не кричи на меня, я им ничего не говорил.

— Извини, Джо. Я знаю, что это не ты, — сразу успокоился Джонни. — Но ты был прав — зря я уговорил Петера пойти на эту авантюру. Если бы я пореже раскрывал свой большой рот, мы бы по-прежнему снимали картины.

— Неужели все так плохо? — присвистнул Джо.

— Да, — угрюмо ответил Джонни Эдж. — Они забрали нашу лицензию.

— Мне необходимо выпить.

— Где бутылка? — спросил Джонни.

Джо достал из нижнего ящика стола бутылку и два маленьких стакана, молча наполнил и протянул один Джонни.

— Будь здоров! — провозгласил Тернер тост.

Когда они осушили стаканы, Джонни протянул свой. Опить налили и выпили. Затем друзья надолго умолкли.

— Что будем делать дальше? — наконец нарушил молчание Джо.

Джонни посмотрел на него. Джо Тернер порядочный парень, он не бросит в беде товарищей.

— Не знаю, — медленно ответил юноша. — Леммль снимает Мэри Пикфорд на Кубе, но нам не хватит денег добраться до Кубы. Необходимо найти место для съемок здесь. Мы не собираемся сдаваться.

Джо с восхищением посмотрел на юношу.

— Теперь я знаю, что имел в виду Сантос, когда назвал тебя драчуном. Ты никогда не сдаешься, да?

Рот Джонки упрямо сжался.

— Мы снимем эту картину. — Джонни снял трубку и попросил телефонистку соединить его с Борденом.

Трубку взял сам босс.

— Вилли, это Джонни.

— А… привет, Джонни, — после небольшой паузы поздоровался Борден.

— Мы ходили в ассоциацию, и нам не повезло. Может, дашь нам место в своей лавочке?

— У нас тут все занято, — слегка смущенно ответил Борден.

— Знаю, но, может, есть возможность потесниться. Ты же знаешь, мы по уши увязли с «Бандитом».

— Я бы хотел помочь, Джонни… — медленно произнес Борден, — …но никак не могу.

— Как это не можешь? — вспылил Джонни Эдж. — Когда Петер решил снимать картину, ты не остановил его. Конечно, лучше, если грязную работу за тебя выполняют другие.

— Честно, Джонни, мне жаль, — робко проговорил Вилли Борден.

— Тебе звонили из ассоциации? — неожиданно осенило Джонни.

— Да, — последовал после секундной паузы извиняющийся ответ.

— Что они сказали?

— Вас включили в черный список. Ты знаешь, что это значит!

У Джонни засосало под ложечкой. Он знал, что значит попасть в черный список — с сегодняшнего дня ни один независимый продюсер не должен иметь с «Магнумом» никаких дел, иначе он тоже рискует лишиться лицензии.

— И ты собираешься их слушать? — возмутился молодой человек.

— А что мне остается делать? Не можем же мы все выйти из дела.

— А Петер, значит, может? — зло поинтересовался Джонни Эдж.

— Как мы ему поможем, если все потеряем лицензии! — запротестовал Борден.

— А как вы вообще собираетесь ему помогать?

— Я… я не знаю, — заикаясь, ответил Борден. — Я что-нибудь придумаю и позвоню завтра.

— Сядь. У нас и так хватает неприятностей.

— Что будем делать дальше? — усаживаясь, спросил Тернер.

— Еще не знаю, но должен же существовать какой-то выход. Я втравил Петера в это дерьмо, и я его вытащу.

— Ладно, парень, — серьезно заявил Джо Тернер. — Можешь на меня рассчитывать. Я с тобой до конца.

— Спасибо, Джо, — улыбнулся Джонни.

— Можешь меня не благодарить, — усмехнулся Тернер. — Не забывай, что я вложил в «Бандита» две с половиной тысячи зелененьких.

Поздно вечером Джонни Эдж позвонил Петеру домой. Трубку сняла Эстер.

— Эстер, это Джонни. Как Петер?

— У него разболелась голова, и он лежит в постели, — спокойно ответила Эстер Кесслер.

— Хорошо. Постарайся, чтобы он поменьше думал и побольше отдыхал.

— Очень плохо, Джонни? — она по-прежнему говорила спокойным голосом.

— Да уж хорошего мало, — согласился Эдж. — Не беспокойся, паниковать еще рано.

— Я и не беспокоюсь. Мой отец, пусть его душа покоится в мире, часто говорил: «От судьбы не уйдешь». Мы всегда сумеем заработать себе на кусок хлеба.

— Хорошо. Заставь только Петера думать так же, и мы победим.

— Оставь Петера мне, — уверенно заявила Эстер. — Но Джонни…

— Что?

— Не вини себя. Мы тебя очень любим и не хотим, чтобы это тебя тревожило.

На глаза парня навернулись слезы.

— Не буду, Эстер, — пообещал он.

Он положил трубку. Когда Джонни Эдж повернулся к Тернеру, его глаза сияли.

— Ну и люди! — полуудивленно, полувосхищенно произнес он.

8

Лето заканчивалось, а «Магнум Пикчерс» нигде не мог найти место для съемок. Джонни переговорил со всеми независимыми продюсерами, но ни у кого не нашел помощи. Все сочувственно выслушивали его, соглашались, что единственный способ победить ассоциацию — это то, что делает «Магнум», но дальше слов дело не шло. Везде Джонни встречал лишь сочувствие. Тщетно он спорил, говорил, что «Магнум» сражается за всех независимых, что если «Магнум» победит, победят они все. С ним соглашались, но никто не хотел рисковать лицензией.

К концу августа Джонни и Петер стояли на пороге банкротства. Деньги почти закончились. Петер Кесслер лишился своего животика, а Эстер еще в июле отпустила служанку. Сейчас Петер начал завистливо поглядывать в сторону скобяных лавок.

Джо почти днями напролет играл в «солитер» на студии. Ни он, ни Джонни Эдж не получили ни цента зарплаты с того дня, как у «Магнума» забрали лицензию, но они не сдавались. Для экономии все питались у Петера дома. Еда была простой, а Эстер не жаловалась на дополнительную работу.

Несколько раз Тернер подрабатывал на стороне и приносил деньги в общий котел. Но больше всех изменился Джонни.

Сейчас он улыбался редко. Когда только начались неприятности, это был крепкий стройный парень, а сейчас он стал тощим и нервным. Глаза глубоко запали, только пламя в них не исчезло. По ночам он не спал, смотрел в потолок и винил во всем себя. Если бы он не настаивал, думал Джонни, все шло бы по-старому.

Съемки «Бандита» неотступно преследовали Эджа. Он знал, что если они снимут картину, они победят. Каждое утро он просыпался в полной уверенности, что сегодня выпросит у кого-нибудь студию, но продюсерам со временем начали надоедать его постоянные просьбы. Они говорили своим секретаршам, чтобы те под всяческими предлогами не пускали Эджа, и старались его избегать.

Когда Джонни понял, что происходит, он разозлился. «Вот сволочи, — подумал он. — Все герои, когда вместо них кто-то дерется. А попроси хоть о ничтожной помощи, даже разговаривать не хотят»;

Адвокат «Магнума» целое лето провел в судах, тщетно пытаясь сражаться с ассоциацией. Наконец он пришел к Петеру и сказал, что продолжать борьбу бесполезно. Контракт и лицензия были составлены так хитро, что ассоциация действовала в строгом соответствии с законами. Затем адвокат потребовал денег.

Кесслер молча заплатил, и они продолжили борьбу сами. Сейчас август подходил к концу, и так же неумолимо приближался их крах.

Петер, Джонни и Джо сидели в конторе, когда в комнату вошли Уоррен Крейг и Сэм Шарп. Джонни вскочил и радостно протянул руку.

— Привет, Уоррен.

— Мистер Кесслер. — Игнорируя Эджа, Крейг подошел к Петеру.

Тот устало посмотрел на актера. В прошлую ночь Кесслер почти не спал, пытаясь определить, долго ли они еще продержатся. Все признаки говорили, что недолго.

— Да, мистер Крейг, — ответил Петер.

— Мистер Кесслер, вы должны назначить точный день начала съемок, или я буду вынужден отказаться от вашего предложения, — высокопарно заявил Уоррен Крейг.

Петер устало положил руки на стол.

— Я бы с удовольствием его вам назвал, мистер Крейг, но не могу. Я сам не знаю, когда начнутся съемки.

— Тогда я должен отказаться от предложения сниматься в «Бандите».

— Не торопись, Уоррен, — вмешался Шарп. — Это ведь не их вина. Может, если…

Актер быстро повернулся к своему агенту и резко ответил:

— Может, лучше помолчишь, Сэм? Я и так свалял дурака, когда позволил тебе уговорить себя. В контракте говорится, что картина должна быть закончена к середине июля, а сейчас почти сентябрь. Вот-вот откроется новый сезон на Бродвее. Если бы ты был хорошим агентом, ты бы позаботился обо мне и нашел какую-нибудь новую пьесу. А теперь мне приходится сидеть и ждать у моря погоды.

Шарп съежился.

— Но Уоррен… — начал он, но взгляд Крейга заставил его замолчать.

— Минуту, минуту. — Джонни воинственно подскочил к актеру. — Тебе ведь заплатили за это время?

— Заплатили, — согласился Уоррен Крейг.

— Две тысячи зелененьких в месяц — за июнь, июль и август, верно?

— Да, но…

— Какое еще «но», черт побери! — закричал Эдж. — Мы согласились платить тебе по две тысячи в месяц за съемки. Когда выяснилось, что съемки не начнутся вовремя, ты великодушно согласился получать те же две тысячи в месяц, ничего при этом не делая! А сейчас, когда открывается новый сезон, ты хочешь смыться!

— Я не смываюсь, — смущенно возразил Крейг. — Но мне надо думать и о своей карьере. На Бродвее актера быстро забывают, если он долго не появляется на сцене.

— Ты подписал с нами контракт на картину и, клянусь Богом, ты выполнишь его условия! — гневно завопил Джонни, сжав кулаки.

— Джонни! — сурово проговорил Петер Кесслер.

Эдж удивленно посмотрел на него.

— Какой в этом смысл, Джонни? — негромко поинтересовался Петер. — Пусть идет, если хочет. Все равно, у нас ничего не выйдет.

— Но мы уже заплатили ему шесть тысяч долларов, — возразил Эдж.

— Мы могли бы заплатить и сто тысяч, если бы их имели, но это бы не помогло. — Кесслер повернулся к актеру. — Хорошо, мистер Крейг, я согласен отпустить вас.

Уоррен Крейг начал было что-то говорить, но передумал и направился к двери.

— Пошли, Сэм, — бросил он через плечо Шарпу.

— Извини, Джонни, — тихо проговорил Сэм Шарп, ненадолго задержавшись. — Я тут ни при чем. Я пытался отговорить его.

Джонни Эдж кивнул.

— Я верну премиальные и комиссионные, — пообещал театральный агент.

Джонни посмотрел на Шарпа, излучающего сочувствие.

— Можешь оставить их, — быстро ответил Эдж. — Ты их заслужил. В том, что произошло, нет твоей вины.

— Наше соглашение было действительно, если Уоррен Крейг снимется в «Бандите». Он не снялся. Мне не за что получать деньги.

Джонни Эдж уважительно посмотрел на Шарпа. Этот коротышка оказался гордецом.

— Ладно, Сэм, — сдался юноша.

Они пожали друг другу руки, и Сэмюэль Шарп поспешил за своим клиентом.

— Неплохой парень, — заметил Джонни, когда дверь закрылась.

Петер вернулся на свое место и несколько минут смотрел на стол. Он поиграл карандашом, затем взял из пепельницы окурок сигары, сунул в рот и начал задумчиво жевать. Повернувшись к Тернеру и Эджу, он медленно проговорил:

— Ладно. Ничего не попишешь, это конец.

— Черта с два! — запальчиво ответил Джонни. — Есть и получше актеры.

— Думаешь, они рискнут после того, что произошло с ним? Даже если бы у нас имелись деньги, которых у нас нет, — Петер рассуждал с железной логикой.

Эдж молчал. Джо Тернер вытащил из колоды карт бубновую даму и положил на трефового валета.

— Нужно смотреть правде в лицо — нам конец, — тяжело вздохнул Кесслер. Он поднял руку, останавливая начавшего протестовать Джонни. — Не спорь со мной, ты сам все прекрасно знаешь. Мы перепробовали все средства, но ничего не получилось. Можно закрывать лавочку.

Джо яростно смахнул карты на пол. Он ругался про себя, шевеля губами.

Джонни Эдж теперь молчал. Он не мог говорить, даже если бы захотел — к горлу подступил ком.

— Даже не знаю, ребята, как вернуть вам ваши деньги. — Петер Кесслер устало встал.

— Ты мне ничего не должен, — успокоил его Джонни.

— Мне тоже, — проворчал Тернер.

Петер несколько секунд смотрел на компаньонов повлажневшими глазами. Он подошел к Джо и молча пожал руку. Затем повернулся к Джонни.

Парень протянул слегка дрожащую руку, и Кесслер крепко пожал ее. Они с секунду смотрели друг другу в глаза, затем Петер, прослезившись, обнял Джонни.

— Вы, американцы, столько можете выразить рукопожатием!

Джонни не мог ничего сказать.

— Джонни, Джонни, мой мальчик, не вини себя. Ты ни в чем не виноват. Ты старался больше всех нас.

— Извини, Петер. Извини меня.

Петер отодвинулся на расстояние вытянутой руки и посмотрел на Эджа.

— Не сдавайся, Джонни. Это твое призвание, ты создан для кино. Оно не для стариков вроде меня, а ты с помощью кино сделаешь много.

— Мы сделаем много, Петер.

— Нет, мне крышка, — покачал головой Кесслер, его руки безвольно опустились. — Пожалуй, я пойду домой. — Он медленно подошел к двери и оглянулся. Бросив взгляд на контору, безуспешно попытался улыбнуться и беспомощно махнул рукой.

Несколько секунд в комнате царила тишина. Первым заговорил Джо Тернер. Он произнес прерывающимся голосом:

— Наверное, пойду напьюсь.

— Это первая хорошая мысль за все лето. — Джонни Эдж странно посмотрел на Тернера.

9

Бармен угрожающе посмотрел на Эджа и Тернера. В руках он держал два стакана.

— Семьдесят центов, джентльмены. — Приятный голос контрастировал с грозным видом, решительность, с которой он держал стаканы, говорила, что бармен не шутит.

Джонни посмотрел на Джо. У него все плыло перед глазами, и он никак не мог понять, кто из них качается.

— Он требует наличных, — сообщил Джонни.

— Я слышал, — торжественно кивнул Джо. — Заплати ему.

— Конечно. — Джонни вытащил из кармана несколько монет, с трудом положил на стойку и принялся считать.

— Шестьдесят пять, семьдесят, — счастливо бормотал он. — Давай нам наше виски.

Бармен взглянул на мелочь и протянул стаканы. Он взял монеты и направился к кассе. Не успел еще затихнуть звон кассового автомата, как Джо Тернер уже стучал по стойке пустым стаканом.

— Ищ-що два, — пробормотал он.

— Деньги вперед, — потребовал бармен.

Джо с негодованием потряс головой.

— Послушай, добрый ч-человек, — торжественно заявил он. — Я вел себя вежливо, когда ты нагло разговаривал с моим другом. Но со мной, паш-штоянным клиентом, прошу разговаривать почтительно. Он просто не не умеет пить, как я. Когда я заказываю виски, я жду именно виски.

Бармен кивнул мужчине, который стоял в глубине бара. Тот подошел к друзьям и взял их за руки.

— Пошли, ребята, — спокойно велел незнакомец.

— Убери ш-шваи руки. — Джо попытался освободиться.

Вышибала не обратил на Тернера никакого внимания. Он обеими руками подтолкнул Джонни к двери, затем повернулся к Джо и засучил рукава.

— Ну как, уходишь?

— Конеш-шно, ухожу. — Тернер с отвращением смотрел на вышибалу. — Думаешь, останусь, когда ко мне тут так плохо относятся.

Он пошатнулся и направился к двери. У выхода оглянулся и приставил пальцы ко рту. Вышибала сделал угрожающее движение, и Джо выскочил из бара. Он споткнулся на лестнице и растянулся.

— Они вышвырнули тебя, Джо? — спросил Джонни, помогая другу встать.

— Ничего па-адобного. — Тернер оперся на руку молодого человека. — Они не дураки, ш-штобы выбрасывать Джо Тернера. Прош-што я не заметил ш-штупеньку.

Они прислонились к углу здания.

— Куда пойдем сейчас? — поинтересовался Джонни.

Джо смотрел на юношу и тряс головой, пытаясь прояснить ее.

— Который час?

Джонни вытащил из кармана часы и попытался выяснить, который час.

— Двенадцать часов. — Эдж обнял Тернера. — Джо, уже полночь!

— Не целуй миня. — Джо оттолкнул Джонни. — От тибя ва-аняет виски.

Обиженный Джонни Эдж отпустил Тернера.

— Все равно я люблю тебя, Джо.

— У ти-ибя есть деньги?

Джонни по очереди обшарил все карманы и в конце концов нашел скомканный доллар.

— Давай возьмем кэб, — заявил Джо, забирая бумажку. — Я знаю салун, где нам дадут выпить в кредит.

Голова Джонни Эджа покоилась на столе, лицо приятно холодила мраморная столешница. Кто-то старался его поднять, но парень не хотел подниматься и отталкивал руки.

— Я виноват, Петер, виноват.

Джо Тернер посмотрел на него, затем повернулся к какому-то человеку.

— Он пьян, Ал.

— Ты тоже едва языком ворочаешь, — укоризненно заметил Ал Сантос.

— Он пьянее меня, — настаивал Джо.

— Это потому что у него нет твоего опыта. Джонни совсем еще ребенок.

— Но ему двадцать два.

— Мне плевать. Даже если бы ему было пятьдесят, для меня он все равно оставался бы ребенком… — Сантос повернулся к Джонни Эджу и потряс его. — Просыпайся, малыш Джонни. Это Ал. Я проискал тебя всю ночь.

Эдж повернул голову и пробормотал:

— Прости, Петер. Я во всем виноват.

— За что это он постоянно извиняется? — поинтересовался Ал у Джо.

Тернер начал трезветь, его глаза прояснились.

— Бедняга, — пробормотал он. — Он хотел снять картину, которая произвела бы переворот в кино. Мы потеряли все бабки, и Джонни твердит, что он во всем виноват.

— Он правда виноват?

— Нет. Конечно, придумал это он, но идея была хорошей, и никто нас не заставлял браться за нее. Мы не маленькие дети и знали, на что шли.

— Ну-на расскажи мне все поподробнее, — потребовал Ал, подводя Джо Тернера к соседнему столику. Он заказал официанту бутылку вина.

Сантос молча выслушал рассказ Джо. Время от времени он бросал взгляды на столик, за которым спал Джонни, и нежно улыбался.

Джонни Эдж. Сантос вспомнил, когда впервые услышал это имя. В его цирк поздней ночью 1898 года, тринадцать лет назад, въехал фургон. Времени прошло целых тринадцать лет, но сейчас казалось, что все случилось не так давно — годы летели, как птицы.

Эджи приехали в тот год, когда Ал Сантос со своим братом Луиджи смогли купить ферму в Калифорнии. Луиджи хотел заниматься сельским хозяйством — выращивать виноград и апельсины, как в Италии. Еще он хотел иметь дом, где можно будет жить после ухода на покой. Сейчас Сантосу исполнилось пятьдесят четыре года, он отошел от дел и направлялся в Калифорнию.

Он помнил то далекое утро. Только начало светать. Ал вышел из своего фургона. Фиолетово-серый туман еще окутывал землю. Сантос зашел за фургон, чтобы справить нужду, почувствовал на себе чей-то взгляд и оглянулся. За ним наблюдал маленький мальчик лет девяти. Ал удивленно посмотрел на него, потому что в цирке не было ребят такого возраста.

— Кто ты? — спросил он.

— Джонни Эдж, — ответил мальчик, глядя на него чистыми голубыми глазами.

Заметив на лице Сантоса недоумение, мальчуган поспешил объяснить:

— Мы с папой и мамой приехали вчера ночью.

— А… — протянул Ал. Сейчас он все понял. — Ты с доком Псалтырем.

— Это мой отец, — серьезно ответил Джонни, — но это не настоящее его имя. Он Уолтер Эдж, а мою маму зовут Джейн Эдж. — Он махнул рукой. — Наш фургон там.

— Ладно, пошли поздороваемся с ними.

Мальчик серьезно посмотрел на Ала Сантоса.

— Вы Ал Сантос?

Ал кивнул и направился к фургону Эджей. Неожиданно он остановился и посмотрел вниз. Мальчуган взял его за руку, и они пошли вместе.

Сантос вспомнил ночь, когда в пожаре в большом балагане погибли родители Джонни. На Джейн рухнул центральный столб, а отец бросился спасать ее. Когда они вытащили Уолтера Эджа, тот сильно обгорел — с головы исчезли все волосы, на лице краснели куски мяса. Его положили на землю. Ал опустился на колени с одной стороны, а Джонни — с другой.

— Джейн? — спросил отец Джонни таким тихим голосом, что они едва услышали его.

Ал покачал головой и печально посмотрел на мальчика. Джонни было всего десять, и на его лице застыл ужас.

Он еще не понял, что произошло.

Уолтер Эдж взял одной рукой руку сына, а второй — руку Сантоса и соединил их руки.

— Присмотри за ним, Ал, — прошептал Эдж-старший. — Он совсем еще маленький, и ему предстоит долгий путь.

Эдж несколько раз судорожно вздохнул и повернул к Алу Сантосу искаженное болью лицо.

— Если когда-нибудь наступит время, когда он захочет бросить цирк, помоги ему, Ал. Сделай так, чтобы с ним не произошло то, что случилось со мной.

Поэтому Ал не стал уговаривать Джонни остаться в цирке, когда юноша захотел уйти. Слава Богу, Ал научил его всему, чему мог.

У Ала в отличие от брата Луиджи никогда не было времени жениться и завести семью, и со временем Джонни стал ему сыном. Когда Джонни Эдж решил вернуться к Петеру, Ал Сантос опять промолчал.

Сейчас, удалившись от дел, он решил перед поездкой на Запад повидать Джонни. В студии Сантос никого не нашел. Позвонил Кесслеру, но Петер не знал, где Джонни. Дома у Джонни тоже никто не ответил.

И вот совершенно случайно он нашел парня в салуне на Четырнадцатой улице, куда пришел в поисках Джо Тернера. Он знал, что здесь собираются циркачи. Сантос не ожидал найти и Джонни, но надеялся, что узнает, где парень.

Тернер закончил рассказ. После небольшой паузы Ал вытащил тонкий черный окурок и зажег его.

— О какой ассоциации ты говоришь? — поинтересовался он.

— Они контролируют весь кинобизнес. Без разрешения ассоциации никто не может снимать картины. — Джо с любопытством взглянул на Сантоса. Он не мог понять, кто у него на уме.

— У вас есть материалы для этой картины?

— Все лежит на студии, — кивнул Тернер.

Ал Сантос задумчиво повертел окурок, затем сказал:

— Разбуди Джонни. Я хочу поговорить с ним.

Джо направился к бару. Его кожу покалывало, как всегда в преддверии больших событий.

— Дайте мне кувшин ледяной воды, — попросил он у бармена.

Тот молча наполнил кувшин и протянул Тернеру. Джо вернулся к столу, за которым спал Джонни, и вылил всю воду на голову юноши, но тот едва пошевелился. Джо опять подошел к бармену, вернулся с кувшином воды и повторил процедуру.

На этот раз Джонни мгновенно проснулся. Он сел, потряс головой и уставился на Джо затуманенным взором.

— Дождь… — пробормотал Эдж.

Тернер в третий раз подошел к стойке и попросил бармена:

— Последний, и все будет в порядке.

Джонни пытался сфокусировать взгляд на Джо, но у него ничего не получалось. Что это Джо несет в руке, думал Эдж? Когда на него внезапно полилась ледяная вода, его голова моментально прояснилась. Слегка пошатываясь, он встал.

— Что ты делаешь, черт возьми? — возмутился Джонни, стуча зубами.

Тернер ухмыльнулся.

— Пытаюсь протрезвить тебя. У нас гости, — сообщил он, показывая на Ала Сантоса.

10

Петер не мог уснуть. От беспрерывного ворочания простыни повлажнели от пота. Эстер лежала рядом и тоже не спала, переживая за мужа.

«Если бы я хоть что-то могла для него сделать, — думала она. — Хоть как-то утешить, убедить, что мне все равно, ведь он пытался что-то делать для меня и детей. Но я ничем не могу помочь».

Петер смотрел в потолок. Он знал, что Эстер не спит тоже, и хотел, чтобы она уснула. Весь день она провозилась с детьми, и у нее мало сил, чтобы выдержать эту бессонницу с ним на пару. Кесслер затих, пытаясь обмануть жену.

«Если бы я только согласился на предложение Сигейла, все было бы в порядке, — в тысячный раз подумал он. — Джонни бы тогда так не винил себя. Он знал, я сделал все, что мог». Петер молча ругал себя: «Джонни абсолютно не виноват. Все это из-за меня, из-за моего упрямства». Он заерзал на кровати. Страшно хотелось курить. Однако Петер вспомнил, что пытался создать иллюзию сна, и затих.

Так они и лежали, стараясь вести себя как можно тише. Оба хотели дать возможность друг другу отдохнуть, но ни одному не удавалось провести другого.

Наконец терпение Петера истощилось. Он медленно и осторожно сел на кровати, прислушиваясь к дыханию жены, которая неподвижно лежала рядом. Кесслер тихо сунул ноги в тапочки и встал. Постоял секунду и бесшумно на цыпочках отправился на кухню, не забыв закрыть дверь, чтобы свет не разбудил Эстер.

Яркий свет несколько секунд резал глаза. Как только глаза привыкли к нему, Петер подошел к столу, взял сигару и закурил. Скрипнула дверь.

— Может, выпьешь кофе? — спросила Эстер.

Он молча кивнул. Эстер подошла к плите и поставила кофейник на огонь. Затем вернулась к столу и села напротив мужа.

Ее растрепанные волосы густыми волнами струились по плечам. Петеру хотелось дотронуться до них, такими они казались теплыми и живыми, но он лишь молча пыхтел сигарой.

— Когда у отца были неприятности, он всегда шел на кухню выкурить сигару и выпить кофе. «Это проясняет голову, — говорил папа, — и помогает думать». Смешно, ты ведь делаешь то же самое.

— Твой отец был мудрым человеком, не то, что я. — Петер смотрел на кончик сигары. — Я сделал много ошибок.

Эстер накрыла руку мужа своей.

— Отец часто рассказывал историю об одном мудреце, которого звали Иаковом Мудрым. Со всех местечек и городов к нему приходили люди посидеть рядом и набраться мудрости. Однажды к Иакову пришел молодой дерзкий человек, который хотел постичь всю мудрость за один урок. Он желал немедленно получить ответ на свой вопрос. «О мудрец, — сказал юноша. — Я наслышан о твоем уме и опыте и хотел бы узнать, как познать истину, которая позволила бы мне избежать ошибок молодости». Старик долго смотрел на юношу, затем ответил: «Дерзкий искатель знаний, ты можешь научиться избегать ошибок молодости, дожив до старости». Долго молодой человек обдумывал совет, затем встал и поблагодарил мудреца. Старик сказал правду. Ошибку можно распознать только тогда, когда совершишь ее, потому что до того, как она сделана, это не ошибка.

Петер серьезно посмотрел на жену и ответил на идиш:

— Тебе не зря дали это имя.[11] Ты обладаешь мудростью царицы, имя которой носишь.

На плите закипел кофе. Эстер бросилась к плите и выключила огонь, затем оглянулась на мужа.

— Какой толк от мудрости царицы, если я не могу сварить мужу хороший кофе?

Оба рассмеялись, и Петер неожиданно почувствовал облегчение. Он встал, вытащил изо рта сигару и тепло улыбнулся.

— Пойдем спать. Утром все будет проще.

— А кофе?

— Кофе тоже подождет до утра, — покачал головой Петер.

Когда зазвонил телефон, Кесслеры уже спали. Перепуганная Эстер села на кровати. Для нее ночной звонок казался предвестником беды. В темноте гулко колотилось сердце.

— Алло? — сказал Петер, разбуженный женой.

— Петер, ты не спишь? — послышался возбужденны голос Джонни.

— С кем бы ты говорил, если бы я спал? — строго поинтересовался Кесслер.

— Все устроилось, Петер! — закричал Эдж. — Мы сможем снять «Бандита».

— Ты пьян, — спокойно ответил Петер Кесслер. — Пойди домой проспись.

— Петер, я был пьян, но сейчас, клянусь, я трезв, как стеклышко. Всё в порядке! Мы можем сделать «Бандита»!

— Ты серьезно? — недоверчиво переспросил Петер. Он с трудом верил Эджу. Сон моментально улетучился.

— Стал бы я звонить тебе в четыре часа утра, чтобы шутить! А теперь возвращайся ко сну. Не забудь к восьми приехать на студию, я тебе все расскажу. — Джонни положил трубку.

— Джонни! — прокричал Петер. — Джонни!

Но ответа не последовало. Он положил трубку и повернулся к Эстер, в глазах которой сверкали слезы.

— Ты слышала? Ты слышала этого ненормального мальчишку?

— Слышала! — взволнованно ответила Эстер.

— Свершилось чудо! — Он обнял жену и поцеловал ее.

— Петер, перестань, — счастливо рассмеялась она. — Хочешь, чтобы соседи подумали, что мы молодожены?

11

Без четверти восемь Петер Кесслер вошел в контору «Магнум Пикчерс». Джонни возбужденно показывал какие-то бумаги незнакомому мужчине невысокого роста. Увидев Кесслера, юноша вскочил на ноги и вышел из-за стола. За ним последовал и пожилой незнакомец в костюме из яркой шотландки.

— Это Ал Сантос, — улыбнулся Джонни Эдж.

Кесслер пожал руку маленькому загорелому Сантосу, белые сильные зубы которого крепко сжимали тонкую черную сигару.

— Ал разрешил нам снимать «Бандита» у себя, — объяснил Джонни.

— Очень рад познакомиться с вами, мистер Сантос, — улыбнулся Петер Кесслер.

Ал вытащил изо рта сигару и помахал ею перед лицом Петера.

— Я Ал. Никто не называет меня мистером.

Улыбка Петера Кесслера стала шире. С такими простыми людьми он чувствовал себя в своей тарелке.

— Ладно, Ал, — согласился Петер, доставая из кармана сигару. — Не могу передать словами, как я ценю ваше разрешение снимать картину у вас на студии.

— Кто сказал, что у Ала студия? — прервал Джонни.

Петер чуть не выронил зажженную спичку.

— У него нет студии?

— Нет, — ответил Джонни.

— Тогда где же мы будем снимать «Бандита»? — изумился Кесслер.

— На ферме, — объяснил Джонни. — Прошлой зимой Гриффит снял картину на ферме. Он говорит, что на ферме отличные условия для съемок.

Петер в ужасе уставился на Эджа.

— Но Гриффит снял картину в Калифорнии! У нас не хватит денег на дорогу.

— Сейчас хватит, — улыбнулся Джонни Эдж. — Ал нам займет.

Петер Кесслер повернулся к Сантосу.

— Я очень ценю вашу доброту, Ал, — медленно и серьезно начал он, — но вы должны знать, что нам нечего предложить под залог.

Некоторое время Ал изучал стоящего перед ним человека. Узнав сначала от Джо, а потом и от Джонни, в какое тяжелое положение попал Петер Кесслер, он понимал, каких усилий стоило ему произнести эти слова. Джонни прав, этот Кесслер порядочный человек, ему можно доверять. Сантос медленно улыбнулся.

— Мне не нужен залог, Петер. Я знаю Джонни много лет. Он уже дважды бросал меня и уезжал к вам. Этот парень не стал бы работать на плохого человека. Сейчас я лишний раз убедился в этом.

— Так это вы владелец того передвижного цирка? — начал догадываться Кесслер.

— Да, когда-то я владел цирком, но сейчас отошел от дел. — Он повернулся к Эджу. — Послушай, Джонни. Ты сам все объяснишь Петеру. Я должен вернуться в отель и немного поспать. Силы уже не те.

Всю ночь Сантос проговорил с Джонни и сейчас чувствовал усталость, следы которой начали проявляться у него на лице.

— Ладно, Ал, — ответил юноша. — Мы обо всем договоримся и позвоним тебе.

— Рад с вами познакомиться, Петер. — Ал Сантос пожал руку Кесслеру. — Ни о чем не беспокойтесь, все будет в порядке.

— Это только благодаря вам. — Петер с благодарностью посмотрел на Сантоса. — Не знаю, что бы мы делали…

— Не благодарите меня, Петер, — не дал ему закончить Ал. — Я много лет занимался шоу-бизнесом. По правде говоря, я не хотел уходить от дел, но настоял мой брат Луиджи. «Ал, — сказал он, — у тебя достаточно денег. Хватит работать, приезжай ко мне и наслаждайся жизнью. Мы делаем хорошее вино, выращиваем отличные апельсины, все, как в Италии. Здесь такие же люди, как у нас на родине. Приезжай ко мне жить». Я подумал и решил, что он прав. Я старею и сейчас нет смысла работать, как лошадь. Поэтому я решил последовать совету брата. Все равно уверен, человек должен продолжать заниматься тем, что его интересует. Кино дело хорошее, я знаю шоу-бизнес. Со своим цирком я объехал всю страну и видел, как люди везде ходят в кино. Когда Джонни все мне рассказал, я сказал себе: «Это стоящее дело!» — и принял решение.

Петер улыбнулся. Он все понял, он заметил взгляд, который Ал Сантос бросил на Джонки. Этот взгляд сказал Кесслеру больше всяких слов. Он теперь знал, что Ал любит Эджа, и понимал, что это и явилось основной причиной такого решения.

Сантос улыбнулся. Он не сомневался, что Кесслер понял его мысль. Не сказав друг другу ни слова, Сантос и Кесслер сблизились благодаря чувствам, которые они оба питали к Джонни. Ал вышел из комнаты.

Джо, Джонни и Петер молча смотрели друг на друга. Тернер подошел к Кесслеру, схватил за руку и воскликнул:

— Вот что значит фортуна!

— Калифорния, — удивленно пробормотал Петер. Только сейчас до него начало доходить, куда нужно ехать. — Но до нее же три тысячи миль.

— Три тысячи или двадцать, какая разница? — рассмеялся Джонни. — Все равно здесь мы снимать не сможем.

— Но я не могу оставить Эстер и детей в Нью-Йорке, — возразил Петер Кесслер.

— Кто сказал, что ты должен их здесь оставлять? — улыбнулся Эдж. — Возьмем их с собой.

— Хорошо. — Петер тоже начал улыбаться. Неожиданно на его лице мелькнуло беспокойство.

— Ну, в чем теперь дело? — встревожился Джонни.

— Я подумал об опасностях…

Эдж изумленно уставился на Джо Тернера.

— О каких опасностях?

— Индейцы, — серьезно объяснил Кесслер.

Эдж и Тернер так и покатились со смеху. По щекам Джо потекли слезы, и он беспомощно опустил руки.

— Индейцы… — с трудом пробормотал Тернер.

Петер посмотрел на молодых людей, как на сумасшедших.

— Что здесь смешного?

Но они в ответ захохотали еще сильнее.

Аппаратуру начали упаковывать немедленно, но только через неделю они приготовились к отъезду.

Позже в тот день, когда возбуждение улеглось, Джонни отправился к Сэму Шарпу, захватив с собой чек, который Шарп прислал по почте утром. Он хотел вернуть его и потребовать, чтобы Уоррен Крейг выполнил условия контракта.

— О… да к нам пожаловал сам вице-президент! — пошутила Джейн Андерсен. — Как дела в кинобизнесе?

Джонни молча стоял перед девушкой. В его глазах появилась обида.

Лампочка, висящая под потолком, ярко его освещала, и только сейчас Джейн заметила, как Джонни изменился. Они не виделись с того вечера, когда катались в парке, и Джейн обижалась, что он забыл ее. Но сейчас, увидев, как Джонни похудел, увидев новые морщинки вокруг глаз и рта, вся обида улетучилась. Внезапно все, что рассказывал Сэм о делах Эджа, обрело смысл и реальность.

Девушка импульсивно взяла его за руку и негромко извинилась:

— Прости, Джонни, я не хотела тебя обидеть.

— Это я виноват, Джейн.

— Я виновата не меньше тебя, Джонни. Просто мы стремимся к разным целям. Сейчас, когда мы это знаем, можно забыть обо всех недоразумениях.

Юноша улыбнулся.

«Поразительно, какая замечательная у него улыбка», — подумала Джейн Андерсен.

— Ты молодец, Джейн.

— Ты тоже, — улыбнулась девушка. Затем ее тон стал деловым. — Ты хотел поговорить с Сэмом?

Эдж кивнул.

— Заходи.

— Входи, входи, Джонни, — сказал Шарп, сидя за столом. — Я как раз о тебе думал.

Они пожали друг другу руки, и Джонни достал чек.

— Я его возвращаю, — заявил он и положил чек на стол.

— Подожди минуту, Джонни. — Шарп встал. — Помнишь, что я сказал вчера? Я не беру деньги за несделанную работу.

— Ты сделаешь ее, Сэм. Мы назовем дату начала съемок. Крейгу придется выполнить условия контракта, хочет он этого или нет.

— Ты хочешь сказать, что нашел студию? Но вчера я подумал, что все кончено…

— Это было вчера, Сэм, — улыбнулся Джонни, — а в кино считается только сегодня. Сегодня у нас все в порядке.

— Крейг едва ли обрадуется, — усмехнулся Сэм, — но лично я доволен. Где ты собираешься снимать?

— Только это строго между нами, Сэм… — Джонни понизил голос. — Мы едем в Калифорнию.

— В Калифорнию! — счастливо улыбнулся Сэм. — Теперь я уверен, что Крейгу это не понравится.

— Уезжаем на следующей неделе. Билет ему я куплю.

Сэм Шарп разорвал чек.

— Крейг будет на вокзале, — пообещал он, — даже если мне придется приволочь его силой.

Единственными, кто знали, куда едет «Магнум Пикчерс», были Борден и Паппас. Эдж и Кесслер предприняли все меры предосторожности, чтобы новости не просочились к ассоциацию.

Ал Сантос уехал раньше, пообещав все подготовить к приезду Джонни. Эстер закрыла квартиру и сдала мебель на склад. Детей из школы тоже пришлось забрать.

Больше всех волновалась Дорис. Она прочитала все книги о Калифорнии и первой из всех стала настоящей калифорнийкой. Девочка полюбила Калифорнию на следующий день после того, как узнала, куда они едут.

За два дня до отъезда неожиданно зазвонил телефон на столе Петера. Джонни вбежал в комнату из студии, где помогал собирать последнюю аппаратуру.

— Где Петер? — взволнованно спросил Борден.

— Его нет. Зачем он тебе нужен?

— Я только что узнал, что ассоциация выкупила некоторые долговые обязательства «Магнума» и утром передала их в суд!

— Сегодня утром? — завопил Джонни. Если ассоциация добьется решения в свою пользу, они не смогут вывезти со студии ни одного ящика, потому что вся аппаратура имела лицензию ассоциации. — Но мы уезжаем в пятницу вечером!

— Никуда вы не поедете, если суд признает их правоту. Лучше уезжайте сегодня, — посоветовал Борден.

Джонни положил трубку и достал часы. Почти одиннадцать. Об изменении планов всех необходимо предупредить, аппаратуру надо загрузить на поезд, Петер должен собраться и самое главное — они обязаны поменять билеты. Это невозможно. Но если они не уедут сегодня, им конец.

12

Джонни бросился на поиски Джо. В зале (если не считать ящики и коробки, готовые к отправке) было пусто. Все ушли.

Эдж побежал в салун, находящийся на углу. Тернер со стаканом пива сидел у стойки. Увидев лицо Джонни, Джо поставил стакан на стойку.

— Что-нибудь случилось?

— Крыша падает! — напряженным голосом ответил юноша. — Пошли на студию.

Тернер дошел до двери с Джонни, но остановился.

— Подожди, я сейчас. — Он вернулся к стойке, допил пиво и, вытерев губы, присоединился к Джонни.

По дороге Эдж объяснил, что произошло.

— Все, это конец! Теперь мы погибли, — упавшим голосом проговорил Джо.

— Ничего подобного, если мы сумеем выехать сегодня вечером.

— Сегодня? — фыркнул Тернер. — Ты с ума сошел. Это невозможно.

— Мы должны уехать сегодня вечером, — настаивал юноша.

— Сегодня может не быть поезда, а если он и есть, как мы достанем билеты? — Он сел и уставился на пол. — Можно выбрасывать на ринг полотенце. Мы не в состоянии побить этих гадов, они слишком сильны для нас.

Джонни пристально посмотрел на друга и твердо спросил:

— Ты меня бросаешь, Джо?

Джо не отвел взгляд.

— Ты же знаешь, что нет, парень. Мне с самого начала не очень понравилась твоя дурацкая идея, но когда Петер согласился, я ведь твердо встал на твою сторону. Все лето я занимался «Бандитом». Но сейчас ты хочешь сделать невозможное. Существует лишь один шанс из миллиона, что нам удастся сегодня уехать. Даже ты обязан понимать это. Удача от нас отвернулась, Джонни, она и так не оставляла нас почти до самого конца.

Джонни дал Тернеру досказать, затем холодно повторил:

— Ты бросаешь меня, Джо?

— Нет! — закричал Джо Тернер, вскакивая на ноги. — Нет, я не бросаю тебя. Но да поможет мне Бог, когда все кончится, я сделаю из тебя котлету.

Эдж медленно улыбнулся и немного расслабился. Он положил руку на плечо друга.

— Если мы выкрутимся, Джо, — тихо проговорил Эдж, — я с удовольствием позволю тебе это сделать.

Джонни достал из стола билеты и протянул Тернеру.

— А сейчас дуй на вокзал. Попытайся обменять их на сегодняшние. Если сегодня нет поезда, покупай билеты на любой, лишь бы выехать из штата.

Джо молча взял билеты и направился к двери.

— И как можно быстрее позвони мне! — крикнул Джонни ему вслед.

Он сел за стол и набрал номер Петера. Трубку сняла Эстер.

— Где Петер?

— Не знаю, — удивилась Эстер. — Разве он не на студии?

— Нет.

— Тогда не знаю. Он уехал утром на студию.

Джонни Эдж на мгновение замолчал.

— В чем дело? — быстро спросила Эстер. — Что-нибудь случилось?

— Очень много чего случилось. Необходимо выехать сегодня. Как ты, сумеешь собраться?

— Попробую, — ответила Эстер. — А что с Петером?

— Я попытаюсь найти его. Но если он позвонит тебе раньше, пусть обязательно свяжется со мной.

— Хорошо. — Эстер положила трубку. Она не тратила время на вопросы. Если Джонни сказал, что необходимо выехать сегодня вечером, значит, для этого существует веская причина.

Эдж позвонил в агентство по перевозкам, и они согласились немедленно прислать два фургона. Через час позвонил Джо и сообщил, что вечером будет поезд в Калифорнию, но без спальных вагонов.

— А билеты есть? — спросил Джонни.

— Есть.

— Тогда какого черта ты ждешь! — закричал парень. — Бери их немедленно. Поедем на нем, даже если придется сидеть всю дорогу до Калифорнии!

— Ладно. Я привезу билеты на студию.

— Нет! Обзвони всех, потом поезжай домой и собери наши вещи. Встретимся вечером на вокзале.

Когда последний фургон отъехал от студии, зазвонил телефон.

— Это Борден. Петера до сих пор нет?

— Нет, — ответил Джонни.

— Тогда смотри, чтобы он не появлялся на студии. Суд только что вынес решение в пользу ассоциации, и они собираются приехать после обеда.

— Как я могу держать его подальше от студии, если даже не знаю, где он! — в отчаянии воскликнул Джонни.

— Я тоже не знаю, где он. Когда я увидел его сегодня утром, то подумал, что он едет на студию.

— Ты видел его? Где?

— В синагоге, — ответил Борден.

— А… — разочарованно протянул Эдж. Он знал эту синагогу, но не будет же Петер сидеть в ней целый день.

— И, Джонни, я кое-что выяснил.

— Что?

— Кто-то сболтнул ассоциации, что вы собираетесь уезжать в пятницу, но я не узнал кто.

— Вот гад! — горько выругался Джонни. В этот момент зазвонил телефон, стоящий на соседнем столике. — Вилли, тут второй телефон звонит. Может, это Петер? Я перезвоню тебе позже.

Он положил трубку и подошел к другому столу. Звонил Джо.

— Что еще случилось?

— Никак не могу дозвониться до Крейга, — пожаловался Тернер.

— Забудь о нем. Я позвоню Шарпу сам. Поезжай домой и собирайся.

Эдж позвонил Шарпу.

— Кто-то сообщил ассоциации об отъезде, и мы уезжаем сегодня. Привезешь Крейга?

— Не беспокойся, Джонни, — заверил Сэм. — Я лично привезу его на вокзал.

Время шло, и Джонни Эдж нервничал все больше и больше. Он прикуривал сигареты одну от другой. Куда делся Петер, черт возьми? Джонни достал часы. Четыре. До отхода поезда оставалось лишь три часа. Джонни молился про себя: «Петер, Петер, где бы ты не был, позвони. Позвони Эстер. Бога ради, позвони кому-нибудь и дай нам знать, где ты».

Как бы в ответ на его мольбы, зазвонил телефон.

— Петер? — крикнул в трубку Джонни.

— Он еще не пришел? — ответила Эстер вопросом на вопрос.

— Нет. — Эдж обмяк на стуле.

— Мы готовы, Джонни. Мебель уже увезли.

— Хорошо. Поезжайте прямо на вокзал. — Эдж медленно выпрямился. — Там будет Джо. Я приеду позже.

— Но Джонни… — ее голос дрожал. — Что мы будем делать? Мы не можем найти Петера. А вдруг с ним что-нибудь случилось?

— Перестань тревожиться, — попытался успокоить Эстер Джонни. — Борден видел его сегодня утром в синагоге.

Эстер замолчала, затем недоверчиво переспросила:

— Вилли видел Петера сегодня в синагоге?

— Угу. А сейчас не беспокойся…

— Я больше и не беспокоюсь, Джонни, — прервала его Эстер. — Он там. Какая же я дура, что не догадалась раньше! Сегодня десятая годовщина со дня смерти отца Петера, и он должен прочитать кадиш[12].

— Ты уверена? — закричал Джонни.

— Конечно, уверена, — счастливо рассмеялась она. — Он в синагоге. С этими волнениями я совсем забыла.

— Эстер, я люблю тебя. Отправляйся на вокзал. Я пришлю Петера туда!

Петер Кесслер сидел в первом ряду, не сводя глаз с молитвенника и шевеля губами.

— Пссст! — прошипел Джонни Эдж.

Увидев Джонни, Петер не удивился. Его затуманенные глаза смотрели в никуда. Неожиданно они прояснились.

— Джонни! — Петер Кесслер с недоумением смотрел на его голову.

Эдж не понял.

— Я должен с тобой поговорить, — прошептал Эдж.

Несколько человек, раздосадованные шумом, укоризненно посмотрели на юношу.

Петер взял со скамьи и протянул Джонни черную ермолку. Затем жестом велел надеть.

— Ты вошел в синагогу с непокрытой головой, — прошептал он.

— Пойдем выйдем, — сказал Эдж, надевая шапочку. — Я должен с тобой поговорить.

Они прошли в заднюю часть синагоги. Кесслер спросил:

— Что стряслось?

— Я тебя весь день ищу. Почему ты никого не предупредил, где будешь?

— С каких пор следует предупреждать, когда идешь в синагогу? Я же не спрашиваю тебя, когда ты идешь в церковь, — рассердился Петер.

— Я не спросил тебя, почему ты пошел, — Джонни тоже начал злиться. — Я только спросил, почему ты никому не сказал. Мы влипли. Необходимо выехать сегодня вечером.

— Вечером? — закричал Кесслер. Крик испугал его самого, и он виновато огляделся по сторонам. — Вечером? — повторил Петер шепотом.

— Да, вечером. Ассоциация подала в суд на «Магнум». Суд решил дело в их пользу. Так что если мы не успеем уехать сегодня, мы никогда не уедем.

— Господи! — опять закричал Петер Кесслер. — Я должен обо всем рассказать Эстер.

— Ничего не надо ей рассказывать. Я ей уже все сообщил. Она с детьми приедет на вокзал.

— А аппаратура и реквизит? — Петер недоверчиво смотрел на молодого человека.

— В два часа все отправили на вокзал.

— Тогда поехали в контору. Мне нужно кое-что забрать. — Он бросился на улицу.

— Тебе нельзя туда. Они, наверное, уже ждут тебя там.

— Я должен вернуться за сценарием, — упрямо твердил Петер.

— К черту! Едем на вокзал!

Эстер первая увидела Джонни и Петера.

— Петер! — закричала она, подбежала к мужу и плача обняла.

Он заговорил на идиш деловым и в то же время мягким голосом:

— Почему ты плачешь?

— Все приехали? — обратился Джонни к улыбающемуся Тернеру.

— Все, кроме Крейга, — продолжая улыбаться, ответил Джо.

— Куда он подевался? — Джонни Эдж огляделся по сторонам.

— Джонни!

К ним бежал Сэм Шарп, за которым спешила Джейн Андерсен. Обычно красное лицо театрального агента побелело.

— Где Крейг?

— Он не едет, — едва выговорил Шарп. — Джонни, это он все рассказал ассоциации.

— Сукин сын! — взорвался Эдж. Внезапно мелькнула мысль, что их еще можно успеть задержать здесь на вокзале. — Где он?

— У меня в офисе.

— Он опять может сообщить ассоциации об изменениях в планах. — Джонни дико смотрел на агента. — Нужно его остановить!

Эдж бросился бежать, но Шарп схватил его за руку.

— Подожди минуту, Джонни. Он им ничего не может сказать.

— Почему?

— Когда он признался, я так разозлился, что вырубил его.

Джонни недоверчиво посмотрел на Сэма Шарпа, который был почти вдвое меньше Уоррена Крейга.

— Правда, Джонни, — повторил Шарп. — То есть… я толкнул его, а Джейн подставила негу, и он упал. Потом мы его связали.

— Бельевой веревкой, — добавила Джейн.

Эдж начал хохотать. Стоило посмотреть на это потрясающее зрелище. Коротышка с маленькой девушкой связывают бельевой веревкой кумира толпы.

— Джонни, можно мы поедем с тобой? — Сэм серьезно смотрел на парня. — Когда он освободится, то поднимет большой шум.

— Конечно, — с трудом выговорил Джонни сквозь взрывы хохота. — Поехали в Калифорнию. Там нам могут понадобиться телохранители.

Поезд мчался через мрак: Джонни Эдж вглядывался в окно, но видел на стекле лишь свое отражение. Дорис сонно прислонилась к нему. Шел десятый час.

Дорис пошевелилась, и он обнял девочку за плечи.

— Устала, милая?

— Нет, — сонно ответила она.

— Положи голову мне на колени. Так тебе будет удобнее, — улыбнулся Эдж.

Девочка легла. Ее глаза закрылись, как только голова коснулась коленей Джонни, губы шевелились.

— Что ты говоришь, милая? — Джонни Эдж нагнулся.

— Тебе понравится Калифорния, дядя Джонни, — прошептала девочка. — Там очень красиво.

Он улыбнулся, потому что Дорис уснула, едва успев выговорить последнее слово. Джонни поднял глаза, когда на него упала тень.

— Спит? — поинтересовался Петер Кесслер.

Эдж кивнул.

— Я так и не ответил на твой вопрос, — сказал Петер.

— Какой вопрос?

— Почему я не предупредил тебя, что пойду в синагогу. Я вспомнил о годовщине со дня смерти отца только утром, когда уже вышел из дома.

— А… — протянул Джонни. — Извини за этот дурацкий вопрос. Я тогда был очень возбужден. Извини, я не хотел обидеть тебя.

— А сейчас успокоился? — мягко улыбнулся Кесслер.

— Естественно.

— Тогда, может, снимешь ермолку? — Он снял с головы юноши маленькую черную шапочку.

— Неужели я носил ее с тех пор, как мы вышли из синагоги? — Рот Джонни раскрылся от изумления.

Петер кивнул.

— Почему ты мне ничего не сказал?

— Потому что она тебе очень идет, — вновь улыбнулся Петер. — Ты в ней словно родился.

Через неделю они уже ехали на ферму Сантоса. Джонни и Петер сидели вместе с кучером. По обе стороны дороги до самого горизонта тянулись апельсиновые деревья. На перекрестке стоял указатель.

— Что там написано? — спросил Петер, по-прежнему отказывающийся носить очки.

— Голливуд, — ответил Джонни. — Здесь находится ферма Сантоса.

— Калифорния, — с отвращением пробормотал Кесслер, оглядываясь по сторонам.

Эдж с улыбкой смотрел на Петера, который тихо бурчал:

— Сценария, стоимостью в две с половиной тысячи, нет, ведущего актера, который обошелся в шесть тысяч, тоже нет. — Петер принюхался. Воздух был наполнен ароматом цветущих апельсинов. — Фу, какая гадость! — фыркнул он.

Джонни уже широко улыбался. Петер Кесслер понял, что его услышали, и тоже улыбнулся.

— Из чего я буду делать картину? — поинтересовался он, махнув рукой. — Из апельсинов?