Торговцы мечтами

1

Джонни Эдж вышел из просмотровой и замигал от яркого света в коридоре. Он остановился закурить.

— Ну что, делаем копии, Джонни? — спросил Ирвин Баннон.

— Конечно, Ирвин, — ответил Джонпи, бросая спичку в ящик с песком.

Баннон довольно улыбнулся.

— У нас неплохие съемки Вильсона, когда он давал присягу, правда?

— Чертовски неплохие, — улыбнулся в ответ Эдж. Они двинулись по коридору. — Нужно побыстрее отправлять их в прокат, и мы утрем нос всем остальным.

Этим утром, всего три часа назад, Вильсон дал присягу на второй срок. Джонни нанял аэроплан вместо поезда для перевозки негатива в Нью-Йорк. Сейчас по его расчетам «Магнум» как минимум на шесть часов обогнал остальные кинокомпании, а шесть часов означают, что их хроника попадет в бродвейские синематографы сегодня вечером, а не завтра. Вот будет сенсация!

Ирвин Баннон работал редактором кинохроники. Этот коренастый мужчина с черными густыми волосами был оператором до тех пор, как Джонни назначил его на должность редактора. Эджу в Банноне особенно нравилось то, что тот снимал просто, без всяких приготовлений и требований. Для съемок ему требовался лишь свет. Этот коротышка прямо кипел от избытка энергии и безупречно подходил на должность редактора кинохроники. По крайней мере, Джонни Эджа он вполне удовлетворял.

Из-за своих коротких ног Баннону приходилось делать почти два шага на один Эджа.

— У меня еще есть военные ленты из Англии, Джонни, — сообщил Ирвин, слегка запыхавшись от усилий не отстать от Эджа. — Хочешь покажу?

— Только не сегодня, Ирвин. — Джонни остановился перед дверью в свой кабинет. — У меня дел по горло. Давай лучше завтра утром.

— О’кей, Джонни, — согласился Баннон и поспешил по коридору.

Джонни посмотрел ему вслед и улыбнулся. Этот клоп пашет, как вол — не успеет закончить одну ленту, как начинает другую. Да, работоспособности ему не занимать. Благодаря Баннону «Магнум Пикчерс» выдвинулся в число лучших кинокомпаний в Америке.

— Ну как картина, Джонни? — улыбнулась Джейн Андерсен вошедшему Джонни Эджу.

— Отлично, — улыбнулся он в ответ. — Ирвин поработал отлично. — Джонни подошел к своему столу и сел. — Звонила Петеру?

Она кивнула, встала и положила на стол Джонни какие-то бумаги.

— Эти просмотри. — Джейн аккуратно разложила их на две стопки. — А эти на подпись.

— Что-нибудь еще, босс? — улыбаясь, поинтересовался Джонни.

Она вернулась к своему столу и заглянула в блокнот.

— Да, — серьезно ответила Джейн Андерсен. — В двенадцать придет Джордж Паппас, а в час ты обедаешь с Дорис.

— Вот черт! — выругался Эдж, взглянув на часы. — Уже почти двенадцать, а нужно разобраться с этими бумажками до прихода Джорджа. Джейни, ты хуже любого надсмотрщика!

Она сделала шутливую гримасу.

— Кто-то же здесь должен следить за порядком. Если бы я тебя не пилила, ты бы вообще бездельничал.

Джонни начал просматривать контракты с владельцами синематографов. Он терпеть не мог эту работу. Джейн была права. Если бы она не пилила его, он бы никогда их даже в руки не брал. Тяжело вздохнув, Эдж взял ручку и начал подписывать контракты.

За последние пять лет Джонни Эдж превратился в настоящего мужчину. Он по-прежнему оставался худощавым, но с лица исчезло постоянно голодное выражение. «Магнум» процветал. Петер руководил студией в Калифорнии, где ему помогал Джо Тернер. Кесслер определял политику, а Джо претворял ее в жизнь. У них это здорово получалось — картины «Магнум Пикчерс» выгодно отличались от картин других кинокомпаний.

Джонни работал в Нью-Йорке. Он оказался прав — большая часть производства картин переместилась на западное побережье, но центр проката остался в Нью-Йорке. Еще Эдж предугадал, что почти все короткометражные фильмы будут по-прежнему сниматься в Нью-Йорке. Неожиданная победа Уильяма Фокса в тяжбе с Киноассоциацией еще в 1912 году послужила началом больших перемену. За прошедшие годы независимые продюсеры выиграли несколько процессов, и сейчас судьба ассоциации находилась в руках федерального суда. Все говорило о том, что суд вынесет решение о ее роспуске.

Узнав о выигрыше Фоксом тяжбы, Джонни убедил Кесслера отпустить его в Нью-Йорк, чтобы вновь открыть там студию. Джейн работала секретаршей у Джо, но Джонни уговорил ее поехать с ним на Восток. Сэм Шарп руководил актерским отделом до прошлой осени, после чего вернулся к прежней работе театрального агента.

— Вокруг так много талантливых актеров и их некому представлять, — объяснял он Петеру причины ухода. — К тому же работа агента мое призвание, и все последние годы я чувствовал неудовлетворенность.

— Ладно, Сэм. — Петер Кесслер понимал Шарпа. — Я не возражаю. Для начала уговорю своих актеров в Нью-Йорке, чтобы они взяли агентом тебя.

— Я уже с ними переговорил, — улыбнулся Сэм Шарп. — Мы уже подписали контракты.

— Молодец! — поздравил Петер. — Когда собираешься приступать?

— Немедленно. Я бы хотел изменить условия контракта с Купер. По-моему, эта девчонка должна получать больше. Ее последняя картина сделала большие сборы.

Рот Кесслера раскрылся от изумления, но через несколько секунд он уже начал улыбаться.

В начале 1912 года состоялась премьера «Бандита» на Бродвее, одна из первых больших премьер в кино. Билеты стоили доллар, и Джонни рассчитывал неплохо заработать, но даже он не мог предвидеть колоссального успеха фильма.

К полудню, за два часа до открытия, у кассы образовалась очередь длиной в квартал, которая заняла весь тротуар. Пешеходам приходилось выходить на проезжую часть. Народ все прибывал и прибывал. Кто-то, выглянув из окна соседнего здания, позвонил в полицию и сообщил об уличных беспорядках. Немедленно приехали усиленные наряды полиции, вооруженные дубинками.

Владелец синематографа выбежал на улицу. Увидев полицию, он начал рвать на себе волосы. Затем попытался объяснить седому капитану, что люди собрались просто посмотреть кино.

Краснолицый капитан снял фуражку и озадаченно почесал голову.

— Провалиться мне на этом месте, — проговорил он с ярко выраженным ирландским акцентом. — Никогда не думал, что Билл Кейзи доживет до дня, когда на улице начнутся беспорядки, чтобы посмотреть кино! — Он взглянул на толпу, затем перевел взгляд на владельца синематографа. — Они заблокировали движение. Немедленно очистите улицу!

Владелец синематографа в отчаянии повернулся к Джонни Эджу.

— Что мне делать? Картина начнется только через два часа.

— Покажи ее сейчас, — улыбнулся Джонни.

— А что я буду делать с двухчасовым сеансом? — изумленно поинтересовался прокатчик.

— Если вы не уберете их с улицы, не будет никакого двухчасового сеанса, — сообщил капитан Кейзи. — У меня приказ очистить улицу.

Владелец синематографа в отчаянии вскинул руками.

— Знаешь что, — обратился к нему Джонни, которому в голову пришла неплохая мысль. — Запусти их сейчас, а в два часа прокрути «Бандита» еще раз. — Эдж начал довольно улыбаться. — Крути ее, пока они не перестанут идти.

— Но если я буду запускать зрителей посреди картины, все перемешается! — запротестовал прокатчик.

— Они могут всегда дождаться того места, откуда начали смотреть, — объяснил Джонни. — Мы уже давно так крутим короткометражные картины.

Владелец синематографа с мольбой посмотрел на капитана, который покачал головой, медленно направился к кассе и постучал в закрытое окошко. Затем еще раз оглянулся на капитана, но тот никак не отреагировал на молчаливую мольбу.

— Начинай продавать билеты, — с несчастным видом велел он кассирше.

Люди в начале очереди услышали его и бросились к кассе, отбросив в сторону двух полицейских.

Владелец синематографа с трудом пробрался через толпу и присоединился к Джонни, который, взглянув на него, начал смеяться. На пиджаке не осталось ни одной пуговицы, цветок криво висел в петлице лацкана, одна сторона воротничка была оторвана, а галстук лежал где-то на плече.

— Это неслыханно! — От изумления он едва мог говорить. — Непрекращающийся показ! Как в карусели!

Да, как в карусели. «Магнум» нашел выход из затруднительного положения. «Бандит» оказался только началом эры полнометражных картин. За ним последовали другие фильмы. Позже в этом же году Альфред Зукор привез в Нью-Йорк давно рекламируемую «Королеву Елизавету» и образовал свою «Кинокомпанию знаменитых актеров».

В 1913 на экранах Штатов прошел «Quo vadis?», а вслед за ним «Торговля душами» Карла Леммля из «Юниверсала». Затем Джесс Ласки и Сесиль Демилль [16] выпустили своего «Мужчину в юбке», где в главной роли снялся Дастин Фарнум. Число полнометражных картин с каждым годом росло. В 1914 году в Нью-Йорке открылся первый синематограф, который показывал только кинокартины. В том же году в «Неудавшемся романе Тилли» Мака Сеннета снялись Чарли Чаплин и Мэри Дресслер, а в следующем году последовали «Рождение нации» Гриффита и «Ну и дурак!» Уильяма Фокса с Тедой Бара в главной роли.

Все говорили сейчас о «Парамаунт Пикчерс», «Метро Пикчерс», «Знаменитых актерах», «Витаграфе». Зрители начали узнавать Мэри Пикфорд, Чарли Чаплина, Клару Кимбал, Дугласа Фэрбенкса, Теду Бара. Газеты словно очнулись от спячки и начали наперебой писать о новых знаменитостях. Репортеры теперь следили за каждым их словом, за каждым поступком.

Публике кино это явно пришлось по вкусу, и кинобизнес рос с каждым днем. Хотя, естественно, это развитие не обходилось и без ошибок. Внутри самого кино начались долгие войны, развернулась яростная борьба за звезд. Знаменитость подписывала контракт на фантастическую сумму, а на следующий день узнавала, что в другой компании могла получить еще больше. Контракты подписывались и разрывались каждый день. Но все эти мелкие неурядицы не могли задержать развитие кино.

Однажды Джонни Эдж наполовину в шутку, наполовину всерьез сказал Петеру Кесслеру:

— Впервые создано действо для всех. Зритель настолько сопереживает всему, что кажется — он тоже создает картину.

И публика подтверждала его правоту длинными очередями перед кассами синематографов по всей стране.

2

Джонни отодвинул бумаги и посмотрел на часы. Почти полдень.

— Позвони Петеру, — обратился он к Джейн. — Я должен переговорить с ним до прихода Джорджа.

Джейн сняла трубку своего телефона, а Эдж встал и потянулся. Он подошел к окну и выглянул на улицу. Шел слабый дождь. Джонни задумался.

Последние несколько лет Джордж Паппас процветал. Он сейчас владел девятью синематографами и собирался покупать еще. Джордж обратился к Эджу с предложением купить десять синематографов в Нью-Йорке. Он бы купил их сам, как всегда медленно объяснял Паппас, но у него не хватает денег. Владелец синематографов болел и был готов уступить их по вполне доступной цене. Они располагались в добротных зданиях, разбросанных по всему городу. Ни один из них, правда, не находился на Бродвее, но тем не менее все располагались в хороших районах. На покупку потребуется четверть миллиона. Джордж предлагал поделить эту сумму пополам и стать совладельцами, а руководство синематографами будет осуществлять Паппас.

Джонни тщательно продумал предложение и решил обсудить его с Петером. Борден, Фокс и Зукор имели собственные синематографы, и Эдж видел, какую выгоду они из этого извлекали. Они могли крутить свои картины когда угодно, особенно по уик-эндам. Джонни считал, что «Магнуму» свои синематографы не помешают.

— Голливуд дадут через несколько минут, — прервал его мысли голос Джейн.

Он вернулся к столу, сел и принялся ждать. Джонни надеялся, что на этот раз Петер позволит ему самому принять решение. Эдж улыбнулся, вспомнив, как Кесслер сопротивлялся шесть лет назад, когда он уговаривал его снять полнометражную картину. Тогда Джонни оказался прав, он и сейчас чувствовал свою правоту. Однако Петер Кесслер любил спорить.

Сам он это не считал спорами, а называл обсуждением идеи. Джонни вспомнил, как Петер обсуждал идеи с Джо. В основном обсуждались картины, которые Джо хотел снимать, а Петер — нет. Незнакомый человек подумал бы, что они вот-вот бросятся в драку, но неожиданно наступала тишина. Они робко смотрели друг на друга, немного смущенные яростью спора, и через некоторое время кто-то уступал. Кто уступал, не играло роли, потому что после съемок они взахлеб хвалили друг друга и каждый утверждал, что другой сделал больше. Как бы там ни было, картины «Магнума» считались одними из лучших в американском кино.

Джонни философски пожал плечами. Он приготовился на этот раз к битве, если Петер заупрямится. Эдж предусмотрительно сделал расчеты прибыли, которую может принести женитьба производства с прокатом.

— Петер у телефона, Джонни, — слегка взволнованным голосом сообщила Джейн. Ежедневные, а иногда и по два раза на день звонки с одного побережья на другое за несколько тысяч миль до сих пор не перестали волновать ее и вызывать благоговейный ужас.

Эдж взял трубку. «Пусть спорит, я готов», — подумал он, прикладывая трубку к уху и откидываясь на спинку стула.

— Привет, Петер!

— Привет, Джонни! — донесся слабый ответ. — Как ты там?

— Отлично. А ты?

— Тоже хорошо. — Сейчас его голос звучал чуть громче. Забавно, но телефон, казалось, усиливал едва заметный немецкий акцент Кесслера. — Ты видел Дорис? У нее все в порядке?

Джонни совсем забыл о Дорис Кесслер.

— Когда она приехала, я сидел в просмотровой, — почти извиняющимся голосом объяснил он. — Ее встретила Джейн. Дорис сейчас переодевается в отеле. Мы обедаем вместе.

Петер гордо рассмеялся.

— Ты не узнаешь ее, Джонни. Она сейчас превратилась в настоящую молодую леди. За последние несколько лет Дорис сильно выросла.

В последнее время, когда Джонни ездил в Калифорнию, он не видел Дорис, которая училась в женской школе. Он сложил в уме цифры. Выходило, что Дорис сейчас восемнадцать лет.

— Наверняка не узнаю, — тоже рассмеялся Эдж. — Господи, как летит время!

— Ты бы и Марка не узнал! — В голосе Петера Кесслера сейчас слышалось еще больше гордости. — Он почти догнал меня.

— Не может быть!

— Честное слово, — заверил Петер. — Эстер не успевает покупать ему одежду, так быстро он растет.

— Да брось ты!

— Правда. Сам бы не поверил, если бы не видел собственными глазами. — На мгновение Кесслер замолчал. Затем спросил уже деловым тоном: — У тебя уже есть цифры за прошлый месяц?

— Да. — Джонни взял со стола лист бумаги, быстро прочитал ряд цифр и закончил, сказав, что в этом месяце они заработают тысяч шестьдесят.

— Если будем продолжать в том же темпе, в этом году сделаем больше миллиона, — довольно заявил Петер.

— Раз плюнуть! Только прошлая неделя принесла нам почти семьдесят тысяч.

— Отлично, — сказал Петер. — У тебя дела идут превосходно! Так держать.

— Есть так держать. Сегодня пришла пленка с Вильсоном. — Сейчас уже в голосе Джонни Эджа слышались гордые нотки.

— Кошмар! — Петер теперь вовсю употреблял киношный слэнг.

— Вечером ее уже будут показывать на Бродвее. Когда я рассказал прокатчикам об аэроплане, они сразу перестали торговаться.

— Мне бы тоже хотелось посмотреть.

— Твою копию отправлю сегодня же вечером поездом, — пообещал Эдж. — Что там у вас нового? — Он хотел дать Петеру возможность похвастаться.

Джонни внимательно несколько минут слушал Кесслера. «Магнум» завершил несколько картин, и сейчас подходили к концу съемки последней картины года. Неожиданно Петер объявил:

— Наверное, в следующем месяце, когда все закончим, я приеду в Нью-Йорк. Я там не был почти год, да и Эстер с удовольствием проведет пасху с родственниками. Ей тоже не помешает отдых.

Джонни улыбнулся. Петер не сказал ни слова о своем желании посетить старую студию и самому посмотреть, как идут дела.

— Приезжай, — поддержал он Кесслера. — Вам обоим здесь понравится. Только сообщите мне о приезде, чтобы я приготовился.

— Точно приеду. — После нескольких секунд молчания Петер нерешительно поинтересовался: — Как относятся к войне в Нью-Йорке?

Эдж насторожился. Он помнил, что Петер Кесслер приехал в Америку из Германии.

— Что ты имеешь в виду?

— Джо хочет сделать картину о зверствах немцев в Бельгии и Франции. Не знаю, стоит ли ее снимать. — В голосе Петера слышалось легкое смущение. — Сомневаюсь, что публика хорошо примет такую картину.

— В основном чувства на стороне союзников, — осторожно ответил Эдж. Он знал об идее Джо Тернера, который уже звонил ему. Джо также сообщил, что Петер отверг идею. Хотя Кесслер и не питал больших чувств к своей родине, он не мог заставить себя снять картину, обличающую Германию в жестокостях. С другой стороны, в прессу уже просочились сведения, что «Магнум» собирается снимать картину о зверствах немцев, и если Петер объявит, что картина не будет снята, на него сразу же повесят ярлык германофила. Джонни все это объяснил Петеру.

Он мог представить, как Кесслер согласно кивает головой.

— Значит, ее нужно делать, — согласился он, хотя и с сомнением.

— Да, похоже, теперь выхода нет, — заметил Эдж. — Как ни крути, а снимать все равно придется.

Петер Кесслер тяжело вздохнул, понимая, что Джонни победил.

— Скажу Джо, чтобы он запускал сценарий в производство.

Джонни стало жалко друга. Он хорошо понимал Петера. Петер не раз рассказывал о своих родственниках в Германии и о своем желании навестить их.

— Передай Джо, чтобы он не торопился, — спокойно посоветовал Джонни. — Может, все устроится еще до начала съемок.

Петер понял, что Джонни разделяет его чувства.

— Нет, в отсрочке нет никакого смысла. Нужно приступать к съемкам. — Он слегка стыдливо рассмеялся. — Чего я в конце концов боюсь? Я давно не немец, я американский гражданин уже более двадцати лет. Я не видел Германию двадцать шесть лет. За такое время народ может сильно измениться.

— Правильно. Немцы, наверное, сильно изменились после твоего отъезда.

— Конечно, — согласился Петер, хотя и помнил прусских офицеров, гордо гарцующих по улицам Мюнхена на здоровенных черных лошадях, помнил, как все им кланялись и как боялись. Он помнил набеги по набору рекрутов в армию, которые вырвали его семнадцатилетних двоюродных братьев из семей. Поэтому отец и отправил Петера и Америку. В душе Кесслер не сомневался, что немцы совсем не изменились. — Ладно, Джонни, — окончательно сдался он. — Мы ее снимем. — С этими словами его сомнения, казалось, исчезли. — Скажи Дорис, чтобы она вечером позвонила.

— Хорошо.

— До завтра.

— До завтра, — рассеянно попрощался Эдж, думая о Петере и картине о Германии. Неожиданно он вспомнил. Джордж… он должен сегодня дать ему ответ. — Петер!

— Да?

— Синематографы Джорджа. Мы должны сегодня ему ответить.

— А, синематографы… — безо всякого интереса проговорил Петер, и сердце Джонни ушло в пятки. Он не мог спорить с Кесслером после только что происшедшего разговора. — Я говорил о них с Эстер и Джо, и они согласились, что это хорошая идея. Скажи, что мы согласны.

Положив трубку, Джонни вернул расчеты Джейн.

— Спрячь их в папку. Они мне не понадобятся.

Он откинулся на спинку стула и медленно покачал головой. Никогда не знаешь, что выкинет этот Петер. Всегда он делает совсем не то, что от него ждут.

3

Взволнованная Дорис стояла перед зеркалом. Она кивнула, удовлетворенная своим видом. Это платье шло ей гораздо больше, чем то, которое она только что сняла. В этом она казалась старше, совсем взрослой. Хорошо, что дождь прекратился, и она может надеть его. Во всех остальных нарядах, думала Дорис, она выглядела как маленькая девочка.

Дорис Кесслер посмотрела на часы, стоящие на комоде. Джонни появится с минуты на минуту, думала она, надевая шляпку. Дорис огорчилась, когда не увидела его на вокзале, но Джейн Андерсен объяснила, что он просматривает фильм об инаугурации Вильсона. Дорис давно привыкла, что люди, занимающиеся кино, не принадлежат сами себе. Она немного успокоилась, когда узнала, что Джонни заедет за ней в гостиницу и они поедут обедать.

В дверь постучали.

«Это он», — мелькнула мысль, и Дорис побежала через огромную комнату к двери. На полпути она остановилась, бросила последний взгляд в зеркало и уже медленно подошла к двери. «Ты ведешь себя, как ребенок», — упрекнула себя девушка, не спеша поворачивая дверную ручку. В груди бешено стучало сердце.

Ей показалось, что дверь открывает не она, а кто-то другой. Она видела себя как бы со стороны. Когда дверь открылась, на лице Джонни блуждала улыбка, которую моментально сменило изумление. Затем он вновь улыбнулся тепло и восхищенно. В руке Эдж держал букет цветов. Он готовился к встрече, говорил себе, что Дорис выросла, но в душе не верил в это. Джонни едва удержался от желания схватить ее, подбросить в воздух и воскликнуть: «Привет, милая!», как он делал много раз, когда она была девочкой. Дорис сделала шаг назад, ее щеки порозовели, теплые очаровательные глаза взволнованно блестели, губы слегка дрожали.

Джонни вошел в комнату и протянул цветы.

Дорис молча взяла букет, и их руки коснулись друг друга. Между ними словно пробежал ток, и его пальцы закололо. Руки молодых людей инстинктивно сжались.

— Привет, милая! — восхищенно поздоровался Джонни Эдж.

— Привет, Джонни! — Впервые Дорис назвала его по имени. Неожиданно она поняла, что ее рука до сих пор находится в его. Дорис освободила руку и покраснела.

— Их надо поставить в воду, — тихо сказала она.

Джонни внимательно наблюдал, как девушка ставит цветы в вазу. При этом она повернулась к нему профилем. Блестящие с медным отливом темные волосы сверкали на фоне нежного, слегка порозовевшего лица, над высокими скулами горели глубокие голубые глаза, углы губ мягко изгибались, тонкая линия щек плавно переходила в закругленный подбородок.

Повернувшись, Дорис увидела, что Джонни наблюдает за ней. Девушка в последний раз поправила цветы и спросила:

— Так лучше, правда?

Эдж утвердительно кивнул, чувствуя непонятное смущение от того, что не знал, как разговаривать с этой молодой женщиной.

— Не могу поверить своим глазам, — неуверенно произнес он. — Ты…

— Только не говори, что сильно выросла, — со смехом прервала его Дорис. — Если мне еще хоть раз скажут, как сильно я выросла, я закричу.

Он тоже рассмеялся.

— Как раз это я и собирался сказать, — признался Джонни Эдж.

— Я знала. — Дорис подошла к нему и заглянула в лицо. — Никак не могу понять, почему люди говорят такие глупости? Время ни для кого не стоит на месте. Естественно, я выросла. Ты же, надеюсь, не хочешь, чтобы я всегда оставалась ребенком.

Сейчас Джонни почувствовал себя увереннее.

— Не знаю, — слегка дразня, проговорил он. — Когда ты была ребенком, я часто подбрасывал тебя вверх, целовал и называл милой, а ты смеялась, и мы оба здорово веселились. Сейчас я уже не могу этого делать.

Ее глаза быстро посерьезнели. Странно, как быстро они могли менять цвет и темнеть. Дорис ответила очень спокойным голосом:

— Ты по-прежнему можешь поцеловать меня как старого друга, которого не видел почти четыре года.

Несколько секунд Джонни смотрел на девушку, затем наклонился. Она подняла лицо, и его губы коснулись ее губ.

На какую-то долю секунды его опять словно ударило током. Руки непроизвольно обняли талию Дорис в притянули ее к себе. Дорис обняла его за шею и закрыла глаза. Джонни чувствовал, как через все тело девушки течет теплота и через ее губы вливается в него. От волос Дорис исходил слабый волнующий аромат духов.

В его голове метались мысли: «Это безумие. Подожди, Джонни. Она может выглядеть, как женщина, но она ребенок, в первый раз покинувший дом, романтический ребенок. Не будь дураком, Джонни!»

Внезапно Эдж отпрянул. Дорис спрятала лицо у него на плече. Он быстро провел ладонью по ее щеке, затем по волосам. На несколько секунд они застыли молча, затем он серьезно произнес:

— Ты выросла, милая, и стала слишком большой для таких игр.

В глазах девушки внезапно заплясали смешливые огоньки, на губах заиграла улыбка.

— Правда, Джонни? — спросила она голосом маленькой девочки.

Джонни Эдж серьезно кивнул. Он молча пытался ответить на вопрос: «Что же со мной случилось?»

Дорис взяла пальто. Когда девушка повернулась к Джонни, она словно пела: «Он любит меня, он любит меня, хотя еще и не знает этого!» Вслух она сказала:

— Когда мы поедем обедать, Джонни? Я умираю от голода.

Джонни не спеша пил кофе, желая продлить обед. Два часа для него пролетели как несколько минут. Впервые он разговаривал о кино с девушкой, которая думала так же, как и он. Она тихо и внимательно выслушала его рассказ о фильме с Вильсоном. Джонни взволнованно рассказал, чем они занимаются сейчас, поведал о планах на будущее. На многих женщин, только не на Дорис, эти разговоры навели бы тоску. Но Дорис Кесслер выросла в атмосфере кино и много лет слушала дома такие же разговоры.

Сейчас она думала о Джонни Эдже, о цвете его волос и глаз, о форме лица, о добром рте и решительном подбородке, о росте и твердой походке, о силе, с какой его руки держали ее.

Дорис страшно обрадовалась, что не ошиблась. Она всегда любила Джонни, а теперь знала, что и он любит ее. Конечно, для того, чтобы он это понял, необходимо время. Сначала ему нужно привыкнуть к мысли, что она взрослая, но Дорис была готова ждать. Слушая голос любимого человека, она испытывала неизведанную ранее радость. Забавно будет наблюдать за Джонни, когда он поймет, что любит ее. На ее губах играла слабая улыбка.

Джонни Эдж допил кофе, поставил чашку и печально улыбнулся. Он достал часы и посмотрел на них.

— Пора возвращаться в офис. Я уже и не помню, когда обедал так долго.

— Тебе надо делать это почаще, — улыбнулась Дорис. — Нельзя работать так много.

— Я не могу долго существовать без работы. — Джонни поднялся. — Но сегодня мне не хочется возвращаться. — Он закурил и задумчиво добавил: — Не знаю почему.

Девушка улыбнулась и счастливо подумала: «Я-то знаю».

— Случаются такие дни, когда ничего не хочется делать. — Дорис тоже встала.

— Я провожу тебя в гостиницу, — предложил Эдж, набрасывая пальто на ее плечи.

На углу они прошли мимо газетного киоска. Газеты пестрели заголовками: «Вильсон обещал на инаугурации мир!»

— Думаешь, он сдержит свое слово, Джонни? — серьезно спросила Дорис Кесслер.

Он удивился серьезности ее тона.

— Думаю, он очень постарается, милая. А что?

— Папа очень переживает. Знаешь, у него в Германии остались родственники. А тут еще эта картина, которую затеял Джо.

— Я знаю. Мы говорили с ним сегодня утром. Петер решил снять ее.

Они прошли несколько шагов, прежде чем девушка заговорила. Он видел, что она о чем-то думает. Наконец Дорис вздохнула.

— Значит, он принял решение.

Джонни кивнул.

— Я рада, — просто заявила она. — По крайней мере, его больше не будут мучить сомнения.

— Верно.

Они прошли еще несколько шагов. Неожиданно у Дорис мелькнула мысль, и она остановилась.

— Джонни, если начнется война, ты пойдешь в армию?

Он испуганно посмотрел на девушку. Джонни даже не думал об этом.

— Наверное, — быстро ответил он, затем добавил: — Вообще-то, я не знаю. — Эдж рассмеялся. — Какой смысл сейчас думать об этом? Всему свое время.

Дорис не ответила. Она взяла его за руку, и они молча направились к отелю.

4

Джонни Эдж поднял глаза.

— Дорис точно сказала, что зайдет в офис перед тем, как ехать на вокзал? — в четвертый раз спросил он Джейн.

— Точно, — устало кивнула Джейн Андерсен. Почему он так волнуется, подумала она. Если девушка не придет сюда, значит, она сама знает время прибытия поезда и встретит мать и отца. Странно, Джонни так редко волнуется.

Некоторое время он подписывал документы, затем опять взглянул на Джейн.

— Как зовут того человека, которому Джордж хочет поручить три синематографа в Нью-Йорке?

— Стэнли Фарбер.

Он опять посмотрел на письмо, лежащее на столе, в котором его благодарили за согласие назначить Фарбера директором, и сильно удивился, так как еще не давал никакого согласия. Он никогда никого не принимал на работу без предварительной беседы, а Джонни еще не говорил с Фарбером. Эдж бросил письмо на стол секретарши.

— Переговори с Джорджем. Я хочу знать его мнение.

Джонни вытащил из кармашка часы и нетерпеливо посмотрел на них. До прибытия поезда оставалось всего два часа. Что могло ее задержать, думал он.

Дверь открылась, когда он еще не успел спрятать часы, и в комнату вошла Дорис Кесслер.

Джонни вскочил и вышел из-за стола.

— Я уже начал волноваться, куда ты запропастилась, — сказал он, беря девушку за руку.

— Я не успела на скорый поезд, — улыбнулась Дорис. — Пришлось ехать на электричке.

Джейн Андерсен удивленно смотрела на них. Какое-то время она сидела совсем тихо, словно оцепенев. Она не была влюблена в Эджа, но знала, что полюбила бы его, если бы он этого захотел. Джейн давно поняла, что он способен на глубокие чувства, которые когда-нибудь проснутся. Сейчас Джейн поняла, что он никогда не полюбит ее, и с этим пришло необъяснимое облегчение.

Дорис повернулась к Джейн Андерсен и поздоровалась. Джейн автоматически поинтересовалась, как у нее дела. Дорис что-то ответила, и Джонни подвел ее к стулу.

— Подожди несколько минут, пока я управлюсь с делами. Мы еще успеем перекусить перед встречей.

— Хорошо, подожду, — мягко ответила девушка.

Джейн наблюдала за Джонни Эджем, который сел за стол. Давно она не видела его таким возбужденным. Он напоминал сейчас мальчишку, который встретил первую любовь, но еще не знает этого.

Андерсен перевела взгляд на Дорис Кесслер, скромно сидящую на стуле. Девушка сняла шляпку, и ее волосы сверкали в электрическом свете. Она казалась счастливой и, когда смотрела на Джонни, в ее взгляде светилась любовь. Дорис даже не заметила, что Джейн разглядывает ее.

Джейн Андерсен импульсивно встала и подошла к ней. Нагнулась, взяла за руку и улыбнулась. Она заговорила так тихо, что Джонни ничего не мог разобрать.

— Все похоже на мечту, Дорис, да?

Испуганная Дорис посмотрела на Джейн и увидела в ее глазах доброту. Девушка молча кивнула. Джейн взяла ее пальто и повесила на вешалку. Она еще раз улыбнулась Дорис и вернулась к своему столу.

В комнату заглянул Ирвин Баннон, красный и взволнованный.

— По телеграфу сейчас передадут что-то важное, Джонни. Тебе надо бы взглянуть.

— Что там такое? — спросил Эдж.

— Не знаю. На ленте написано: «Сейчас последует важное сообщение». Агентство АП считает, что это какая-то сенсация. Я позвонил им перед тем, как идти к тебе.

Джонни встал и подошел к Дорис.

— Хочешь посмотреть?

— Да, — ответила девушка.

Они направились в хроникальную к Ирвину. По пути Джонни познакомил друг с другом Дорис и Баннона. Хроникальная находилась в маленькой комнате, расположенной в конце коридора. Там стоял письменный стол, за которым Ирвин писал титры, и рабочий стол, где он редактировал фильмы. В углу, рядом со столом, находился телеграф. Баннон уговорил Эджа поставить его, чтобы всегда быть в курсе новостей.

Вокруг машины собрались несколько человек. Увидев Джонни, они посторонились. Когда Джонни и остальные вошли в комнату, телеграф словно ожил. Рядом с Эджем стояла Дорис, напротив — Ирвин и Джейн.

Джонни взял ленту и начал читать вслух:

— «Вашингтон, округ Колумбия, 12 марта. Президент Вильсон сегодня издал указ о вооружении торговых судов для защиты от дальнейших разнузданных нападений немецких субмарин. Этот указ был составлен через восемь дней после того, как конгресс не смог принять закон, дающий торговым судам это право. Полный текст президентского указа будет опубликован. Ждите наших дальнейших сообщений».

Почти минуту в комнате царила абсолютная тишина.

Первым заговорил Баннон.

— Это означает войну, — бесстрастно заявил он. — Ее сейчас никто не может остановить. Похоже, президент в конце концов принял решение.

Джонни изумленно смотрел на него. Война. Соединенные Штаты вступают в войну. Неожиданно он словно очнулся от спячки и повернулся к Джейн Андерсен.

— Необходимо как можно быстрее из этого делать короткометражный фильм. Поезжай в Вашингтон с группой. Я хочу, чтобы вы сняли все самое важное. Отправляйтесь не позднее, чем через два часа.

Эдж и Дорис вышли из хроникальной. На несколько секунд он совсем забыл о девушке. Когда Дорис дотронулась до его руки, он остановился и удивленно посмотрел на нее. С ее бледного в желтом свете коридорных ламп лица на него смотрели широко раскрытые глаза.

— Молодец. — Он подошел к своему столу, сел и закурил. Что делать, если начнется война, думал Эдж? Он одновременно и не знал, и знал ответ. Когда твоя страна участвует в войне, остается только один выход. Не в силах сидеть спокойно, он заерзал на стуле. Наконец, не вытерпел и встал.

— Пойду к Ирвину. Скажешь, когда соединят с Джо.

Джонни Эдж вышел из комнаты.

Дорис проводила его взглядом. Она сидела молча. Девушка заметила нервозность Джонни, и внутри нее что-то сжалось и напряглось так, что она едва могла дышать. Лицо побледнело.

Джейн сочувственно посмотрела на Дорис. Она подошла к ней и взяла за руку.

— Волнуешься?

Дорис кивнула. Она стойко боролась со слезами, которые уже дрожали в ресницах.

— Ты его любишь, — объявила Андерсен.

— Я его всегда любила, еще с детства, — хрипло прошептала девушка. — Он мне часто снился, и тогда я еще не догадывалась, что это значит. Но пришел день, когда и поняла.

— Он тебя тоже любит, — тихо сказала Джейн, — но не знает этого.

В глазах девушки заблестели слезы.

— Знаю. Но если начнется война… и Джонни уйдет воевать… он может так и не узнать, что любит меня.

— Не беспокойся, узнает. — Джейн ободряюще пожала руку Дорис.

— Ты правда так думаешь? — сквозь слезы улыбнулась девушка.

— Конечно, узнает, — заверила ее Джейн Андерсен, а сама подумала: «Бедняжка, ты даже не догадываешься, как все плохо».

Когда телефон на столе Джонни зазвонил, они обе вздрогнули.

— Я дозвонилась до Лос-Анджелеса, — сообщила телефонистка.

— Минуточку, — ответила Джейн. Она закрыла мембрану ладонью и попросила Дорис: — Не сбегаешь за Джонни?

Дорис была рада хоть что-нибудь сделать. Она чувствовала себя лишней и никому не нужной. Девушка улыбнулась Джейн Андерсен, кивнула и выбежала в коридор.

Через минуту она вернулась с Джонни, который взял трубку у Джейн.

— Привет, Джо!

— Привет, Джонни! — ответил Тернер. — Что-нибудь случилось?

— Президент велел поставить пушки на торговые корабли, — напряженным голосом ответил Джонни. — Теперь, похоже, войны не миновать.

— Я предполагал, что это произойдет позже, — присвистнул Джо. — Что мне нужно делать?

— Ты еще не закончил картину о войне?

— Сегодня утром отсняли последнюю сцену, — гордо ответил Джо Тернер.

— Тогда немедленно отправляй ее в Нью-Йорк. Если сейчас мы ее пустим в прокат, мы здорово заработаем, — сказал Джонни Эдж.

— Я не могу сейчас ее отправить. Ее необходимо отредактировать и сделать титры. Это займет недели две, как минимум.

— Мы не можем так долго ждать, — после небольшой паузы сказал Эдж. — Знаешь, что мы сделаем? Бери лучшего редактора, двух сценаристов, несколько аппаратов перемотки и садитесь вечером на поезд. Займите два смежных купе. Отредактируйте картину по дороге и напишите титры. К приезду в Нью-Йорк все должно быть готово! Здесь смонтируем титры и начнем печатать копии.

— Не знаю, получится ли это, — с сомнением произнес Джо. — Слишком мало времени.

— Все у тебя получится, — уверенно заявил Джонни Эдж. — Я всех предупрежу, что к следующей неделе картина будет готова.

— Господи! — не выдержал Джо Тернер. — Ты ни капли не изменился. Так до сих пор и не научился ждать.

— Мы не можем ждать!

— Что говорит Петер?

— Не знаю, — ответил Джонни. — Он еще не приехал.

— Ладно, ладно, я попробую, — сдался Джо.

— Отлично. Я уверен, что ты все сделаешь. Придумал название?

— Пока нет. У нас она шла под названием «Военная история».

— О’кей, — сказал Джонни. — К твоему приезду в Нью-Йорк что-нибудь придумаем. — Он положил трубку и посмотрел на женщин. — Может, из всего этого что-нибудь и выйдет.

— Джонни! — изумленно воскликнула Дорис. — Как ты можешь так говорить? Думать об извлечении прибыли из немецкой агрессии против всех этих невинных людей! Как ты мог?

Эдж ошеломленно уставился на девушку, даже не уловив упрека в ее словах. Он схватил ее за руки и начал возбужденно их сжимать.

— Правильно, Дорис, правильно!

— Что правильно? — еще более изумленно спросила Дорис Кесслер.

Вместо ответа Джонни повернулся к Джейн и быстро проговорил:

— Передай всем прокатчикам и продавцам, а отдел рекламы пусть немедленно приступает к работе. Записывай. — Он подождал, пока Джейн приготовит карандаш и лист бумаги. — «Магнум Пикчерс» объявляет о выходе в прокат своей последней и самой лучшей картины «Война против невинных», которая на следующей неделе будет готова к показу. Эта картина обличает все зверства немцев, о которых мы читаем в газетах. — Он на некоторое время замолчал и посмотрел на Джейн Андерсен. — Знаешь что? Пошли это в отдел рекламы. Пусть перепишут и разошлют.

Когда Джонни Эдж повернулся к Дорис, на его лице играла широкая улыбка.

— Бери пальто, милая. Мы ведь не хотим опоздать на вокзал?

5

Во время первого показа «Войны против невинных» просмотровый зал был набит битком. После окончания картины публика молча повалила в коридор.

На просмотр пригласили избранных. Америка уже почти неделю участвовала в войне, и интерес к картине оказался огромным. В зале присутствовали репортеры из крупнейших газет и телеграфных агентств, официальные лица, крупные прокатчики и владельцы синематографов.

Сейчас все они толпились вокруг Джонни Эджа и Петера Кесслера и расхваливали их. Все считали, что картина объяснит американцам, почему не удалось избежать войны.

— Великолепный пропагандистский фильм, — сказал Петеру один из гостей. — Вы нанесли гансам удар в самое больное место.

Кесслер кивнул. Когда он смотрел «Войну против невинных», у него ныло сердце, а сейчас после этих слов Петер горько подумал: «Поздравляю, ты ведешь войну против собственного народа, против своих родственников». Он не мог говорить, тяжелая рука словно сжала сердце. Петер обрадовался, когда последний гость ушел. Эстер Кесслер, Дорис, Джо, Джонни и Петер вошли в относительно тихий кабинет Эджа. Кесслер присел.

Никто не разговаривал, все виновато смотрели друг на друга. В воздухе повисло почти осязаемое напряжение, которое каждый объяснял по-своему.

— У тебя нет шнапса или еще чего-нибудь в этом роде, Джонни? — прервал молчание Петер. — Я что-то устал.

Эдж молча вытащил из стола бутылку и несколько бумажных стаканчиков. Он разлил виски и передал стаканчики Джо и Петеру. Затем поднял свой и сказал:

— За победу!

Мужчины выпили, и виски развязало язык Джо.

— Я снял ужасную картину и, несмотря на это, после просмотра сам готов записаться в армию.

Петер молчал. Он взял со стола Джонни несколько контрактов на «Войну против невинных» и рассеянно посмотрел на них. Затем выронил, словно они жгли пальцы.

«Эта картина еще принесет деньги», — горько подумал он.

Эстер понимала чувства мужа. Она молча подошла к Петеру, который благодарно посмотрел на нее. Они понимали друг друга с одного взгляда.

— Кем меня замените? — нарушил тишину громкий вопрос Джонни.

Все испуганно посмотрели на него. На его губах играла улыбка, но глаза оставались серьезными.

— Что ты хочешь этим сказать? — Неожиданно у Кесслера появился немецкий акцент.

— То, что сказал. — Джонни Эдж внимательно посмотрел на друга. — Я собираюсь завтра записаться в армию.

— Нет! — сорвался с губ Дорис крик боли.

Эстер посмотрела на дочь и замерла от изумления. Лицо Дорис побледнело, стало почти пепельного оттенка. «Как же я не заметила этого раньше?» — молча упрекнула себя Эстер Кесслер. Сейчас многие слова и поступки Дорис неожиданно обрели смысл. Она подошла к дочери и взяла за руку. Рука девушки дрожала.

Мужчины не обратили на женщин никакого внимания.

— Вот черт! — выругался Джо Тернер. — Я с тобой!

Петер смотрел то на одного, то на другого. «Ну вот, дожил, — думал он. — Люди, которых я люблю, отправляются на войну против моих братьев». Он встал.

— Неужели это необходимо? — спросил Петер вслух.

— А что мне еще остается делать? — ответил Джонни, странно посмотрев на Кесслера. — В конце концов это моя родина.

Петер увидел лицо Джонни, и его охватила обида. «Неужели он сомневается в моей преданности Америке?» — подумал Кесслер. Он через силу улыбнулся.

— Ну что же, идите, если должны, — тяжело вздохнул он. — И не беспокойтесь о нас. Будьте только осторожнее. Вы оба нам нужны.

Он пожал руку Джонни, перегнувшись через стол.

— Я знал, что ты поймешь, — обрадовался Эдж.

Из глаз Дорис потекли слезы, которые остановил шепот матери. Девушка еще долго потом слышала его.

— Никогда ни перед кем не плачь, liebe kind, — сочувственно прошептала Эстер.

Джонни посмотрел на стол. Он уже подписал последний контракт, закончил все дела. Поставил ручку в письменный прибор и посмотрел на Петера.

— Ну вот и все. Есть еще вопросы?

— Нет, все ясно, — покачал головой Петер Кесслер.

— Если что-нибудь будет непонятно, — сказал Эдж, вставая, — спроси Джейн. Она здесь все знает. — Он улыбнулся Джейн Андерсен.

Та улыбнулась в ответ и, слегка дразня, сказала:

— Как-нибудь попытаемся прожить без тебя, босс.

— Не дразни меня, Джейни. Я и так знаю, что управитесь, — улыбнулся Джонни, вытащил часы и посмотрел на них. — Черт! Надо спешить. Я обещал Джо прийти в пункт вербовки к трем.

Он снял с вешалки шляпу, надел и вернулся к Петеру. Протянул руку.

— Пока, Петер. Увидимся после заварушки.

Несколько секунд они крепко сжимали руки, затем Джонни подошел к столу Джейн и взъерошил ей волосы.

— Пока, крошка.

Она встала и быстро поцеловала Эджа.

— Пока, босс, — хриплым голосом произнесла Джейн. — Будь осторожен.

— Конечно, — сказал Джонни Эдж и вышел из комнаты.

Петер и Джейн посмотрели друг на друга.

— Я… я, наверное, сейчас разревусь, — тихо сказала девушка.

Кесслер достал платок и шумно высморкался.

— Реви. Кто тебе запрещает?

Джонни остановился перед зданием «Магнум Пикчерс» и закурил.

— Джонни! Джонни! — донесся крик. К нему бежала Дорис Кесслер.

— Почему ты не в школе, милая? — строго поинтересовался он, но при виде девушки стало как-то легче.

— Я вчера осталась в городе, — запыхавшись, ответила она. — Хотела увидеть тебя перед отправкой. Слава Богу, что успела!

Они стояли на тротуаре, глядя друг на друга, и каждый не знал, что сказать.

— Я рад, что ты пришла, милая, — нарушил молчание Джонни Эдж.

— Правда, Джонни? — Ее глаза сияли.

— Очень рад.

Они опять замолчали. На этот раз молчание прервала Дорис.

— Ты будешь отвечать на письма, Джонни?

— Естественно. — Опять наступило неловкое молчание. Говорили только глаза.

Джонни достал часы и взглянул на них.

— Уже опаздываю. Нужно бежать!

— Да, Джонни. — Она опустила глаза.

Он приподнял ее лицо за подбородок.

— Будь молодцом! — попытался пошутить Джонни. — Дождись меня. Может, я привезу тебе какой-нибудь подарок.

— Я буду ждать тебя, Джонни, хоть всю жизнь. — В уголках глаз девушки засверкали слезы.

Эдж смутился от серьезности ее тона, и его лицо начала заливать краска.

— Конечно, милая. — Он все еще неуклюже пытался шутить. — Жди, и я привезу тебе подарок.

— Не привози мне ничего, Джонни. Просто возвращайся таким, какой ты есть. Больше мне ничего не нужно.

— Что со мной может случиться? — рассмеялся он.

6

Длинная колонна цвета хаки устало остановилась на проселочной дороге. В небе пылало белое солнце, и лица солдат после долгого марша темнели от пыли и пота.

— Разойдись! — донесся приказ из головы колонны. Джонни Эдж рухнул на траву на обочине. Он лежал на спине, закрывал лицо руками и хрипло дышал.

— Господи Иисусе! — прошептал присевший рядом Джо Тернер. — Мои копыта в конце концов меня прикончат. — Он снял ботинки и, постанывая, принялся массировать ступни.

Джонни лежал неподвижно. Когда на него упала тень, он убрал с глаз руки. Над ним стоял капрал. Эдж подвинулся, освободив место рядом с собой.

— Устраивайся, Рок.

Рокко опустился на траву, посмотрел на Джо, растирающего ноги, и улыбнулся.

— Это только привал. Так что не разлеживайтесь.

— Рок, ты зверь, а не человек, — простонал Джо. Джонни Эдж улыбнулся и повернулся к Рокко.

— Узнал, куда мы направляемся?

— Кажется, да, — медленно кивнул Рокко. — В какой-то Аргоннский лес или еще куда-то на реке Маас.

Джо задрал ноги в воздух и посмотрел на них.

— Слышали, ноженьки? Теперь мы знаем, куда идем.

Рокко продолжил, будто Тернер его и не прерывал:

— Говорят, там начинается большая заварушка.

— Далеко еще? — поинтересовался Джонни.

— Миль тридцать, тридцать пять, — ответил капрал. Джо застонал и упал на траву. Несколько минут все лежали молча. Услышав жужжание аэроплана, они посмотрели на небо.

Джонни, прикрыв глаза от солнца ладонью, увидел серый «спад» с французскими опознавательными знаками. Солдаты лениво стали наблюдать за аэропланом.

— Там, наверное, прохладно, — позавидовал Джо. — Хоть ноги не болят.

Джонни Эдж смотрел, как по голубому небу грациозно, словно чайка, плывет сверкающий в лучах солнца аэроплан. Неожиданно он как бы замер и нырнул вниз.

— Интересно, что это он вытворяет? — поинтересовался Джонни.

Ответа не пришлось ждать долго. За маленьким «спадом» строем летели три красных «фоккера» с большими черными крестами на крыльях. Внезапно один вырвался из строя и бросился за серым аэропланом, но «спад» резко ушел в сторону, и «фоккер» промчался мимо.

— Маленький «лягушонок» провел «ганса»! — рассмеялся Джонни. «Спад» повернул на восток. — По-моему, он уйдет от них.

Второй «фоккер» устремился вниз. Рев моторов заглушил треск пулемета, который напомнил Эджу стук пишущих машинок.

— Почему он не отстреливается? — закричал Джонни.

— Им только это и нужно, — объяснил Рокко. — Как только француз начнет отстреливаться, ему конец. Он пытается уйти.

«Спад» и на этот раз обхитрил «фоккера». Первый «фоккер» медленно взбирался наверх, но француз сильно его обогнал, и немец едва ли успеет набрать достаточной высоты для атаки.

— Остался последний, — сказал Джо. — Если француз и от этого увернется, значит, все будет в порядке.

В этот момент третий «фоккер» бросился в атаку. Солдаты, затаив дыхание, наблюдали за боем. Аэропланы отлетели уже далеко, и звук моторов исчез. Сражение проходило молча, как в пантомиме. И опять «фоккеру» пришлось нырнуть под «спад».

— Он опять наставил им нос! — закричал Джонни. — Ты видел? — обратился он к Рокко.

Тот молча дотронулся до руки Эджа и молча указал вперед. За «спадом», покачивающимся, как подбитая птица, тянулся тоненький черный дымок. Неожиданно он завалился на одно крыло и начал падать. Теперь ясно виднелись языки пламени, лижущие крыло. «Спад» падал все быстрее. От пылающего аэроплана отделилась черная точка и полетела вниз.

— Бедняга выпрыгнул, — с горечью произнес Джонни, вскакивая на ноги.

— Ложись! — приказал Рокко, дергая его вниз. — Хочешь, чтобы «гансы» нас засекли?

Джонни Эдж лег и прикрыл ладонями глаза от солнца. Однако перед ним все еще стояла черная фигурка, выбирающаяся из горящего аэроплана. Джонни отнял ладони от глаз и посмотрел на небо. «Фоккеры» кружились над местом, где упал «спад». Через некоторое время они направились к немецким позициям. Небо опустело и вновь стало чистым и синим. Эдж опять ощутил жгучее солнце, и его охватила усталость.

— Подъем! — раздалась команда сержанта.

Джонни устало встал на ноги. Джо потуже зашнуровывал ботинки, а Рокко надевал ранец.

Когда колонна вступила в маленький французский городок, уже наступил вечер. На улицы высыпали горожане, которые невозмутимо наблюдали за солдатами. Некоторые из них держали звездно-полосатые флажки.

Американцы шли, автоматически переставляя ноги и глядя прямо вперед. Солдаты слишком устали, чтобы радоваться встрече, а местные жители в свою очередь были слишком осторожны, чтобы восторгаться. И те, и другие знали кое-что друг о друге, они даже чувствовали теплоту и симпатию друг к другу, но слишком устали и осторожничали для бурного проявления чувств.

Только Джо Тернер радовался, как ребенок. Как только они вступили в городок, он ожил. Разглядывал горожан, улыбался девушкам.

— Дамы, — смеялся он, толкая локтем Джонни. — Смотри, какие славненькие попадаются!

Эдж молча переставлял ноги. Он даже не поднимал голову, когда к нему обращался Джо. Джонни думал о последнем письме от Дорис. Она писала, что актеры очень многое делают для военных займов. Мэри Пикфорд, Дуг Фэрбенкс и остальные звезды разъезжали по Штатам и продавали облигации. Другие посещали военные госпитали. Женщины скручивали бинты. Петер снимал и короткометражные и полнометражные картины по заказу правительства. Бизнес процветал. Повсюду открывались новые синематографы. Из Голливуда по всему свету расходились картины. В Англии и остальной Европе из-за войны киностудии закрывались, поэтому американские картины везде встречали восторженный прием и их с нетерпением ждали. Марк за последний год здорово вырос. Он уже закончил среднюю школу, и папа послал его в военное училище. Петер надеялся, что когда сын достигнет призывного возраста, война закончится. На студии построили два новых павильона, и сейчас «Магнум Пикчерс» являлась одной из самых больших киностудий в Голливуде. Эдисон недавно продемонстрировал звуковое устройство — цилиндр, связанный с кинопленкой и синхронно двигающийся с ней. Папа присутствовал на демонстрации, но все решили, что у этого изобретения нет будущего.

Джонни молча выругался. Надо же — отсутствовать в такое время! Все там посходили с ума. Неужели они не понимают, что если кино озвучить, оно станет вровень со сценой? Жаль, что он не видел машину Эдисона.

Колонна вышла на большую, пустынную, мощенную булыжником площадь. Солдаты сбросили ранцы и поставили ружья на землю. С севера доносилась тихая канонада, напоминающая отдаленные раскаты грома.

Джонни Эдж опирался рукой на ружье и чувствовал, как от взрывов содрогается земля. Он молча ждал. Интересно, думал Эдж, погонят их дальше или оставят на ночь здесь?

К капитану подбежал маленький француз. Несколько минут они быстро разговаривали, затем капитан объявил:

— Заночуем здесь. В четыре утра выступаем. Каждому взводу укажут место для ночлега. Постарайтесь выспаться как следует. Не думаю, что в следующие несколько недель мы увидим кровать.

Он отвернулся и ушел с французом.

— Пошли они! — едва шевеля губами, прошептал Джо Тернер. — Я собираюсь найти себе даму.

— Черта с два! — откликнулся Рокко. — Мы отправляемся не на пикник. Предстоит серьезное дело.

— Я это уже слышал! — усмехнулся Джо. — Мы промаршируем туда, а потом попремся еще куда-нибудь. Это война не против Германии, а против моих ног.

— Заткнитесь, вы! — яростно прошептал Джонни, увидев приближающегося лейтенанта. — Летеха идет.

Лейтенант подозвал Рокко и что-то быстро ему сказал. Он передал капралу полоску бумаги и направился к следующему взводу.

Через несколько минут они уже шли по тихой улице. Остановившись около небольшого серого дома, Рокко постучал в дверь. Из дома что-то спросили по-французски.

— Мы американские солдаты, — объявил капрал.

Дверь открылась, и на улицу выглянул высокий мужчина с черной бородой. За его спиной горел свет. Он широко развел руками.

— Американцы! Входите, входите.

Они вошли в дом.

— Мари! — позвал хозяин, закрывая за ними дверь.

Последовал быстрый обмен репликами по-французски, из которого американцы ничего не поняли.

Солдаты стояли, неловко переминаясь с ноги на ногу. Рокко снял каску, и остальные последовали его примеру. В комнату вошла девушка с большими бутылками вина.

Джо с довольным видом огляделся по сторонам.

— Я знал, что все устроится, и мы отдохнем на славу перед боем, — пропел он.

— Устроить, — улыбнулся француз. — Да, устроить.

Он открыл бутылку и разлил вино. Торжественно раздал стаканы и поднял свой.

— Vive l’Amerique![17]

Все осушили стаканы. Хозяин вновь налил вина и стал чего-то ждать. Джонни первым понял, чего он ждет, улыбнулся и провозгласил тост:

— Vive la France![18]

Джо уже пытался разговаривать с девушкой.

Рокко Саволд потряс Джонни за плечо. Тот проснулся мгновенно, как кошка. Он всю ночь ждал этой минуты. Сейчас же, когда пришло время вставать, он хотел остаться в постели.

— Где Джо? — поинтересовался Рокко.

— Не знаю. Разве его здесь нет?

Рокко покачал головой.

Джонни сел, опустил ноги на пол и принялся зашнуровывать ботинки.

— Я его найду, — пообещал он капралу.

Эдж тихо вышел из комнаты в маленький коридор. Дождавшись, когда глаза немного привыкнут к темноте, он подошел к двери в конце коридора. В углу комнаты стояла кровать. Когда он двинулся к ней, чья-то фигура перевернулась на другой бок и испустила знакомый громкий храп.

Джонни улыбнулся, схватил Тернера за плечо и одним рывком сбросил с кровати.

— Вуаля, — прошептал он, стараясь сымитировать французский акцент. — Так вот што праисашел за мой спина!

Сонный Джо барахтался на полу, пытаясь встать, но Эдж его не отпускал.

— Извините, мистер, — наконец взмолился Тернер. — Я не хотел вас обидеть.

Джонни рассмеялся и отпустил Джо.

— Просыпайся, спящая красавица. Нас ждет поле брани!

— Откуда ты знал, что я здесь? — поинтересовался Тернер.

Около двери Джонни Эдж молча нагнулся и протянул другу ботинки. Джо ошеломленно смотрел на Джонни, затем его губы раздвинулись в улыбке.

— Французы смешной народ, — пропел Джо.

Эдж быстро приложил палец к губам.

— Теперь мне плевать, что произойдет дальше! — заявил Тернер, продолжая улыбаться. — Я получил все, чего хотел!

7

Раннее утро. Ночной туман еще продолжал клубиться над землей большими серыми массами. Солдаты печально стояли в длинной глубокой траншее.

Всех выстроил новый капитан. Этим утром выяснилось, что в батальоне поменяли всех офицеров.

— Боятся, что кто-нибудь из них получит пулю в спину, — заявил Джо, узнав новости.

— Ерунда, — возразил Рокко. — Просто новые офицеры намного опытнее старых.

Рокко Саволд говорил логично. Новый капитан оказался молод, даже моложе предыдущего, но его уверенный вид успокаивал. На решительном лице виднелись следы усталости. Создавалось впечатление, что, никуда не глядя, он видит все. Капитан говорил, не повышая голоса, и тем не менее все его ясно слышали.

— Меня зовут Саундерс. Жить со мной легко. — Он оглядел строй солдат, каждый из которых думал, что офицер обращается к нему. — Для того, чтобы ужиться со мной, требуется совсем немного — оставаться в живых. — Капитан опять замолчал и оглядел подчиненных. — С этой минуты забудьте обо всем, за исключением того, как остаться в живых. Мне нужны солдаты, а не герои, люди, а не трупы! Для того, чтобы остаться в живых, вы обязаны помнить несколько простых вещей. Во-первых, не поднимайте голову. Хочу самым решительным образом предостеречь вас от любопытства и выглядывания из траншеи. Для этого существуют специальные наблюдатели. Не делайте этого, если вы не наблюдатель. Во-вторых, держите оружие в чистоте и порядке. Солдат, который не почистил свою винтовку, обычно становится мертвецом раньше, чем может исправить ошибку. В-третьих, выполняйте только приказы и никакой личной инициативы. Все наши приказы основываются на одном — на максимуме вашей безопасности или, по крайней мере, на желании свести риск к минимуму. — Саундерс замолчал и оглядел строй. — Ясно? — Не дождавшись ответа, капитан улыбнулся. — Выполняйте эти нехитрые правила, и мы вместе вернемся домой. В противном случае вы все равно вернетесь домой, но не будете этого знать. Есть вопросы?.. — Вопросов не оказалось. Саундерс отвернулся и подошел к краю траншеи.

Он молча схватился за деревянный бруствер и осторожно подтянулся на руках. Когда его голова медленно выглянула над бруствером, раздался негромкий свист, и рядом с его головой взметнулся фонтанчик грязи. Саундерс быстро спрыгнул вниз, приземлился на колени и руки, вскочил на ноги и повернулся к солдатам. Его глаза насмешливо блестели.

— Теперь понятно, о чем я говорил? — поинтересовался он.

Сидя на корточках на дне траншеи, Рокко, Джо и Джонни образовывали треугольник. В руках дымился кофе. Рокко поднес к губам металлическую чашку и сделал большой глоток густой черной жидкости.

— Болтают, что завтра и мы начнем, — вздохнул он.

— Вздор! — откликнулся Тернер. — Я слышу это каждый день уже более пяти недель.

Джонни Эдж фыркнул и отхлебнул дымящийся кофе.

— Никакой не вздор, — стоял на своем Рокко Саволд. — Зачем бы они тогда стали каждую ночь перебрасывать сюда этих парней? По-моему, нам можно начинать готовиться.

Джонни думал. Слова Рокко подтверждали его мысли. Каждую ночь прибывали подкрепления. Вчерашняя ночь оказалась первой, когда к ним никого не перебросили. Может, на их участке уже собрали достаточно для наступления войск?

— К черту все это! — объявил Джо, ставя чашку. Он ослабил ремень, прислонился к стене траншеи и закурил. — Вот бы еще раз попасть в тот французский городок, помните? Эти французские крошки знают, как доставлять удовольствие мужикам. Я бы с удовольствием еще поразвлекался с ней.

К ним кто-то направлялся. Когда Рокко увидел, что это лейтенант, он начал вставать, но офицер жестом остановил его.

— Саволд, — обратился он к капралу, — проверь свой взвод. Смотри, чтобы все было в порядке. Вечером доложишь, чего не хватает.

— Есть, сэр.

Когда лейтенант отошел, Рокко встал и сказал:

— Похоже, я был прав.

— Угу, — буркнул Джонни Эдж.

— Саволд! — крикнул поспешно вернувшийся лейтенант.

— Да, сэр?

— Будешь исполнять обязанности сержанта. Джонсона только что ранили. У тебя есть кандидат на должность капрала?

— Что скажете насчет Эджа, сэр? — Рокко показал рукой на Джонни.

Офицер несколько секунд смотрел на Джонни, затем сказал:

— Ладно, Эдж, теперь ты капрал. — Он опять повернулся к Саволду. — Объясни ему, что он должен делать. Потом придешь ко мне в землянку. — Он быстро ушел.

— Зачем ты это сделал? — спросил у Рокко Джонни.

— Неужели тебе помешает лишняя десятка баков в месяц? — улыбнулся Саволд.

На дне воронки стояла лужа воды. Эдж и Тернер жались к стенкам, чтобы не промокнуть. Впрочем, сейчас это уже не имело никакого значения — всю ночь лил дождь, и одежда промокла насквозь и покрылась твердой коркой грязи.

— Где же эти парни, которые должны нас здесь встретить, черт побери? — проворчал Джо.

Джонни лишь пыхтел сигаретой, прикрывая ее ладонью.

— Не знаю. Мне плевать. Я готов ждать их здесь хоть до конца войны. Мне там что-то не очень нравится — можно запросто простудиться.

Джо забрал у него сигарету, аккуратно раскурил от нее свою. Раздался треск пулемета, и над их головами насвистели пули.

— Наверное, наши ждут, когда мы заставим этот чертов пулемет замолчать, — прислушиваясь, заметил Тернер.

— Чего ты беспокоишься? — Джонни Эдж пристально посмотрел на друга. — Куда-нибудь торопишься?

— Нет, — покачал головой Джо. — Мне кажется, они хотят, чтобы мы его уничтожили.

— А́ если и хотят? Мы же не умеем читать мысли на расстоянии. Никто нам не приказывал уничтожать пулемет. Помнишь, что сказал капитан? Делайте то, что вам приказывают, и никакой самодеятельности. Мы сделали то, что нам приказали. Теперь я намерен сидеть здесь и ждать нового приказа.

Тернер не ответил. Не снимая каску, он задумчиво почесал голову. Затем неожиданно выругался, смахивая что-то с волос.

— Эти проклятые вши сведут меня с ума.

Джонни прислонился к стене воронки и закрыл глаза. Он устал. Три дня они не отдыхали и почти не спали. Сейчас ему казалось, что он может уснуть прямо здесь.

Джо растолкал Эджа. Наступила уже ночь. Когда Джонни закрыл глаза, был еще вечер.

— Я, наверное, заснул, — смущенно пробормотал он.

— Еще как заснул! — улыбнулся Джо. — Я боялся, что твой храп услышат в Берлине.

Треск пулемета заглушил ответ Джонни. Некоторое время они молчали. Затем Тернер достал из ранца плитку шоколада, разломил пополам и протянул половину другу. Они принялись жевать шоколад, и густая сладкая масса наполнила рты.

— Я думаю, — сказал Джо.

— А?

— Они, должно быть, надеются, что мы уничтожим этот пулемет. Иначе не стали бы ждать.

— Это не наша беда, — отрезал Джонни. — Нам никто ничего не говорил.

Тернер посмотрел на товарища, слегка сузив глаза.

— Ты сам знаешь, что в такой ситуации нам никто не может ничего приказать. Нужно самим решать.

— Я уже решил, — ответил Джонни Эдж. — Я выполняю приказ и остаюсь здесь.

Джо с минуту пристально смотрел на него, затем стал на колени, снял с пояса две гранаты и проверил их. После этого вновь посмотрел на Эджа.

— А я собираюсь заняться пулеметом.

— Ты останешься здесь, — холодно проговорил Джонни.

Джо Тернер склонил голову набок и задумчиво посмотрел на друга.

— Ты хочешь заставить меня остаться? — так же холодно поинтересовался Джо.

Они пристально смотрели друг на друга, затем Джонни улыбнулся и толкнул Джо.

— О’кей. Если хочешь стать героем, мне лучше присмотреть за тобой.

Тернер пожал руку Джонни и улыбнулся.

— Я знал, что ты поймешь меня, парень.

Джонни улыбнулся в ответ, снял с пояса две гранаты и тоже проверил. Удовлетворенный осмотром, он повернулся к Джо и сказал:

— Я готов.

— Я тоже. — Джо Тернер начал карабкаться наверх. Он оглянулся. Эдж полз за ним. — Я скоро совсем рехнусь от этих вшей!

Они осторожно выглянули из воронки. Впереди вспыхивал огонек немецкого пулемета.

— Видишь? — прошептал Джонни.

Тернер кивнул.

— Заходи справа, а я — слева.

Джо опять кивнул.

— В чем дело? — нервно спросил Джонни. Он покрылся легкой испариной. — Язык проглотил?

— Так струхнул, что язык отнялся, — улыбнулся Джо, вставая на четвереньки. — Пошли, парень. Насыпем им перца под хвост! — И он побежал зигзагами по полю.

Через секунду Эдж последовал за ним.

8

Джонни Эдж неподвижно лежал на кровати и слушал музыку, доносящуюся из открытого окна. Широко раскрытые глаза, ничего не видя, смотрели в потолок. Его не интересовала ни погода, ни яркое солнце, ни синее небо. Одной рукой он придерживал на груди простыню, словно боялся, что она исчезнет.

Спокойная музыка привлекла его внимание, и он начал вслушиваться, ожидая продолжения. Он знал мелодию — перед отправлением автобуса играли одно и то же.

Джонни взял с маленького прикроватного столика сигареты. Закурил и глубоко затянулся, ожидая, когда музыка заиграет вновь.

Из-за окна донеслись звуки голосов. Мужские и женские голоса плавно плыли в легком ветерке. Прекрасные слова, мягкие, нежные и немного грубоватые.

— Пока, сестренка. Если бы вы не были лейтенантом, и бы вас поцеловал!

В ответ раздался теплый смех.

— Отправляйся домой, солдат, только следи за рукой. Не забывай, что сказал доктор.

Другие голоса, на этот раз мужские.

— Я мог уложить ее, дружище. Честное слово! Но ей нужно было идти, и я остался с носом!

— Они дают только офицерам.

— Я буду скучать по вас, — произнес первый голос.

— И я по тебе, — ответила женщина.

— Можно мне как-нибудь навестить вас?

— Для чего, солдат? — ответила она после небольшой паузы. — Ты ведь едешь домой.

Постепенно голоса стихли. Затем тишину нарушил шум мотора.

Свободная рука Джонни Эджа сжала край простыни. Опять, опять эта музыка ударила его, как океанская волна. Она швыряла и переворачивала его до тех пор, пока он не начал тонуть. Эту громкую металлическую музыку специально написали для того, чтобы мучить его.

— Когда Джонни вернется домой, тра-ля, тра-ля…

Эдж прижал к ушам ладони, чтобы не слышать, но громкая музыка просачивалась сквозь пальцы. Он услышал звук переключения скоростей, последние прощания, а над всем этим гремела пульсирующая музыка.

Наконец она стихла, и Джонни убрал руки от ушей. От пота, бегущего по лицу, намокли ладони. Он положил сигарету в пепельницу и вытер ладони о простыню.

Напряжение медленно начало отступать, ресницы опустились, почти закрылись, дыхание замедлилось. Он устал, и скоро пришел сон.

Грохот тарелок на подносе разбудил его. Как только открылись глаза, Джонни Эдж потянулся к сигаретам, но спичку зажечь на успел — чья-то рука уже поднесла горящую спичку.

Не глядя вверх, он глубоко затянулся.

— Спасибо, Рок, — поблагодарил Эдж.

— Я принес обед, Джонни. Хочешь встать и поесть? — Голос Саволда был таким же твердым, как его рука.

Взгляд Джонни машинально нашел костыли, стоящие у изножья кровати. Они постоянно напоминали ему о том, кем он стал.

— Нет, — покачал головой Джонни Эдж.

Он приподнялся на руках, и Рокко поправил подушку, чтобы Джонни мог сидеть. Саволд поставил поднос на кровать. Эдж посмотрел вниз на ноги и отвернулся.

— Я не голоден.

Рокко придвинул к кровати стул, сел и посмотрел на Эджа. Затем закурил и медленно выпустил дым череву ноздри.

— Никак не могу тебя понять, Джонни, — спокойно сказал он.

Джонни Эдж молчал.

— Ты должен быть настоящим героем, а ты боишься встать с кровати, — так же спокойно продолжил он. — Ты человек, который один бросился на немецкий пулемет, тебе повесили медаль. Даже две — нашу и французскую. — В голосе Саволда слышалось спокойное удивление. — И тем не менее ты не встаешь с кровати.

Джонни Эдж произнес непечатное слово, повернулся и посмотрел в непроницаемое лицо Рокко.

— Пусть делают со своими чертовыми медалями, что хотят. Они дали ее и Джо, но ему сейчас от нее нет никакой пользы. Сколько раз мне тебе говорить, что я был не один! Если бы я знал, что произойдет, я бы никогда не пошел туда. Я вовсе не хотел быть героем!

Рокко не ответил, и они молча дымили сигаретами. Джонни первым нарушил молчание. Он показал на семь пустых кроватей в палате.

— Когда прибывает новая партия?

Рокко Саволд тоже посмотрел на кровати, затем повернулся к Эджу.

— Завтра утром. До завтрашнего утра это твоя личная палата. — Он задумчиво посмотрел на Джонни. — В чем дело, Джонни? Скучаешь?

Эдж ничего не ответил.

Саволд встал, отодвинул стул и посмотрел на товарища сверху вниз. Сочувствие на лице однако не передалось голосу, который оставался равнодушным.

— Если бы ты захотел, ты бы мог уехать с ними, Джонни.

Лицо Джонни Эджа превратилось в маску. Он ответил таким же равнодушным голосом:

— Мне нравится, как здесь ухаживают за больными, Рок. Думаю, я останусь еще.

— Это транзитный отель, Джонни, — медленно улыбнулся Рокко Саволд. — По-моему, это не место, где стоит задерживаться.

Джонни потушил сигарету в пепельнице, посмотрел на Рокко и горько сказал:

— Можешь позволить себе думать, что хочешь, Рок. Никто не заставляет тебя оставаться. Но если ты здесь торчишь, держи свои мысли при себе.

Саволд молча поставил поднос на маленькую тележку, отвез ее к двери, вернулся к кровати и повернулся к Джонни, взяв костыли.

— Здесь лежат ребята, которые считают себя счастливыми, что могут пользоваться ими. Подумай, Джонни. Ты не можешь всю жизнь пролежать в кровати.

Джонни Эдж отвернулся к стене.

Рокко подождал несколько секунд. Внутри клокотали слезы. Это началось с того дня, когда он нашел Джонни, лежащего в маленьком окопе рядом с пулеметом.

В нескольких ярдах лежал Джо, а рядом с пулеметом — три мертвых немца. Джонни Эдж постоянно твердил в бреду:

— Моя нога, о моя нога! Эти гады навтыкали в нее миллион иголок!

Саволд быстро опустился на колени и перевернул Эджа. Правая штанина Джонни вся пропиталась кровью. Когда Рокко разрезал штанину и увидел цепочку отверстий от пуль, из которых сочилась кровь, он тихо выругался. Пули вошли чуть выше колена.

Он оторвал кусок от своей гимнастерки, сделал грубую повязку, которая остановила кровотечение. После этого он попробовал подвинуть Джонни.

У Рокко Саволда до сих пор стоял в ушах крик Джонни. Вопль ужаса и боли высоко тогда повис над затихшим полем боя.

— Рокко! — Джонни неожиданно узнал друга. — Не отрывай мою ногу!

Затем Джонни Эдж потерял сознание.

Рокко отнес товарища в санитарный батальон. Врач печально покачал головой и, обрезав мясо вокруг колена, обнажил разбитую кость и начал ее пилить. Саволд видел, как доктор небрежно взял ампутированную ногу и швырнул в кучу таких же конечностей, как он изо всех сил натянул кожу вниз и сшил ее, оставив только маленькое отверстие для выхода гноя.

Когда Саволд шел рядом с носилками, на которых Джонни после операции переносили в небольшой госпиталь, он почувствовал, как рука Джонни вцепилась в его рукав. Рокко взглянул вниз.

Эдж смотрел на него широко раскрытыми глазами.

— Рок, не давай им отнять у меня ногу. Останься со мной. Не давай им!..

— Спи, Джонни. — Глаза Рокко Саволда наполнились слезами. — Я не позволю им причинить тебе боль.

Война закончилась, но Рокко не вернулся со всеми домой. Он перевелся в медицинскую часть и остался во французском госпитале вместе с Джонни Эджем, затем последовал за ним в госпиталь на Лонг Айленде.

Саволд пообещал себе, что останется с Джонни до тех пор, пока будет ему нужен. Может, потому что он чувствовал вину перед Эджем. Ведь это он тогда отдал тот злополучный приказ. Но он не виноват, что все так получилось. В тот день ничего не клеилось, и Рокко до сих пор не мог понять, как Эдж и Тернер вообще смогли уничтожить пулемет, когда все складывалось так неудачно.

Сейчас Саволд стоял около кровати и смотрел на Эджа. Чувство жалости заставило его положить руку на плечо друга.

— Джонни, — мягко сказал он. — Джонни, посмотри на меня.

Джонни медленно повернулся, привлеченный какой-то яростной теплотой, текущей из руки Саволда в его плечо, и посмотрел на Рокко.

— Я знаю, каково тебе сейчас, Джонни. — В глазах Рокко светилось понимание, — но ты должен жить. У тебя есть работа и друзья, и я не позволю тебе спрятаться здесь. — Он глубоко вздохнул. — Ты будешь ходить. Я найду то, что заставит тебя ходить.

Джонни заглянул в глаза друга и начал погружаться в их глубины. Он попытался сопротивляться.

— Если ты хочешь найти вещь, которая бы заставила меня захотеть ходить, найди мою ногу, — горько проговорил Эдж, отворачиваясь к стене.

Рука Рокко упала, и он почувствовал внутри боль, ноющую боль, которую вызвал отказ Джонни. Саволд тихо вышел из палаты.

Ночью Джонни приснился сон. Он бежал по длинной знакомой улице, которой не было конца. И все же Джонни знал, что конец улицы впереди и что там находится. Он бежал много часов, и вот наконец показался конец улицы. Там стояла стройная девушка. Эдж знал, кто она такая, хотя и не мог разглядеть лица.

Внезапно улица заполнилась людьми, которые смеялись и показывали на него пальцами.

— Посмотрите на этого калеку. Он еще пытается бежать, — насмехались они.

Сначала Джонни не обращал на их насмешки никакого внимания. Все мысли были с той девушкой, которая ждала его. Но по мере его приближения к ней зеваки смеялись все громче и громче. Наконец Джонни остановился.

— Что смешного? — спросил он.

— Ты смешон, — иронично ответил один из толпы. — Все знают, что одноногие не умеют бегать.

— А я умею!

— Нет, не умеешь! — насмешливо ответил ему хор голосов.

— Умею! Умею! — закричал Эдж. — Я вам покажу!

Он побежал, но неожиданно понял, что не бежит, а прыгает. Он отчаянно пытался бежать. В груди яростно колотилось сердце. Неожиданно, испугавшись, Джонни упал. Вокруг собралась толпа.

— Видишь, мы были правы, — смеялись они. — Ты не можешь бегать.

— Я могу бегать, могу, могу! — рыдал он, стараясь подняться. Девушка отвернулась и пошла прочь. — Подожди меня! — отчаянно закричал Джонни. — Я могу бегать.

Но девушка ушла.

Джонни открыл мокрые от слез глаза. Стояла ночь. Дрожащей рукой достал сигарету и сунул между губами.

Он начал искать спички, когда перед ним неожиданно вспыхнул огонек.

Эдж затянулся и поднял глаза. Пламя спички слабо освещало лицо Рокко Саволда. Джонни еще раз затянулся.

— Ты что, никогда не спишь, Рок?

Рокко потушил спичку и улыбнулся. В темноте сверкнули его зубы.

— Как я могу спать, если мне приходится всю ночь напролет гоняться за тобой по коридорам?

— Что ты хочешь этим сказать? — Джонни удивленно уставился на товарища.

— Услышал твои крики и решил заглянуть, — вновь улыбнулся Рокко. — Ты сидел на краю кровати, как бы собираясь встать. Я толкнул тебя обратно, а ты принялся кричать: «Я могу бегать! Я могу бегать!»

— Наверное, приснился кошмар, — сказал Джонни.

— Как бы не так! — спокойно заявил Саволд. — Я бы ничуть не удивился, если бы действительно нашел тебя бегающим. Пусть, конечно, не сегодня, а когда-нибудь потом. — Он взял костыли и постучал ими друг об друга. — Естественно, после того, как научишься ходить!

9

Когда Рокко Саволд подкатил кресло-каталку к месту, откуда Джонни мог видеть экран, холл был переполнен. Эдж огляделся по сторонам. Лица зрителей светились ожиданием.

Примерно неделю назад по госпиталю поползли слухи, что в холле будут показывать кино, и с тех пор все говорили только о предстоящем событии. Больные, ранее проявлявшие равнодушие и апатию ко всему, неожиданно словно ожили от спячки.

К удивлению Саволда, Джонни Эдж входил в их число. Когда Джонни услышал о кино, он выпрямился на кровати.

— Я хочу посмотреть его, — объявил он Рокко.

Рокко давно не видел на лице товарища такого возбуждения и ожидания.

— Конечно, конечно, — заверил он. — Поедем или пойдем?

Джонни посмотрел на костыли, затем перевел взгляд на Саволда.

— Наверное, поедем, — попытался улыбнуться он. — В коляске больше шика. К тому же она гарантирует место.

Рокко рассмеялся. С его сердца будто сняли тяжелый груз. Впервые за долгое время он слышал, как Джонни пытается шутить.

Следующую неделю Джонни мучал Рокко вопросами. Знает ли он, что покажут? Кто снимался? Какая киностудия делала картину? Кто режиссер?

Рокко Саволд не мог ответить ни на один вопрос, впрочем, так же, как остальные. Они только знали, что им покажут картину. Рокко вопросы Джонни показались странными.

— Почему это тебя так интересует? — спросил он.

Джонни не ответил, и Рокко подумал, что он уснул.

Но Эдж не спал. Он лежал, положив голову на подушку и закрыв глаза, однако его мозг продолжал работать. Джонни чувствовал волнение, о существовании которого он уже давно забыл. С момента ранения он не написал никому ни одного письма. Письма друзей оставались без ответа. Эдж не хотел сочувствия, ничьих милостыней. Если бы он остался цел и невредим, он бы с радостью вернулся назад в кино, но став калекой, Джонни считал себя обузой для всех. Поэтому он перестал писать и постарался выбросить прошлое из головы и сердца.

В холле Эдж огляделся по сторонам. Недалеко от него, чуть сзади, стоял кинопроектор. Джонни с любовью посмотрел на него, как люди смотрят на свои дома. Все правильно, он неожиданно почувствовал тоску по дому, тоску по запаху нагревающейся в проекторе пленки, тоску по пахнущим озоном углеродным лампочкам в самом кинопроекторе.

— Подвези меня к машине, — попросил он Рокко. — Я хочу поближе рассмотреть ее.

Саволд подвез его к проектору. Джонни с удовольствием наблюдал, как механик вставляет пленку.

Начали закрывать шторами окна, и в комнате стало так темно, что Эдж не мог ничего увидеть. Он отчаянно хотел закурить, но вспомнил, что рядом с пленкой нельзя курить. Послышалось знакомое жужжание лампочек, и вот экран вспыхнул ярким светом. На нем загорелись слова. Сначала они были расплывчатыми, но когда механик настроил резкость, Джонни прочитал:

Слова исчезли быстро, и Джонни едва успел прочитать их. Увидев имя Петера, он замер в кресле.

Затем появился знакомый знак, который сопровождал все картины «Магнума» — большая бутылка шампанского, из которого в стакан текло вино, пока он не наполнялся до краев. Затем весь экран заняли готические буквы:

Неожиданно Рокко Саволд услышал шепот Джонни, наполненный страданием:

— Увези меня отсюда, Рокко! Увези!

На мгновение Рокко ошеломленно замер, не в силах ничего понять. Джонни целую неделю так хотел посмотреть картину, а сейчас хочет уйти еще до того, как она началась.

— Что случилось, Джонни? — наклонившись к уху Эджа, прошептал он. — Тебе плохо?

Он увидел, как руки Джонни впились в подлокотники.

— Нет. Просто увези меня.

Рокко выкатил кресло в коридор. Яркий свет резал глаза, и он замигал. Затем взглянул на Эджа.

Джонни сидел с крепко закрытыми глазами, настолько крепко закрытыми, что в их уголках показались слезы. На мертвенно-белом лице блестели капли пота.

Саволд быстро отвез товарища в палату и уложил в постель. Джонни дрожал, как осиновый лист. Рокко накрыл его и мягко спросил:

— Ты кого-нибудь из них знал, Джонни?

Внезапно глаза Эджа открылись, и он посмотрел на Саволда. Рокко случайно наткнулся на правду, но он не должен ничего узнать.

— Нет, — медленно ответил Джонни Эдж. Он вспомнил, как врачи разговаривали о… клаустрофобии, страхе закрытых пространств, из которых невозможно выбраться. Необходимо заставить Рокко поверить, что у него клаустрофобия. — Мне неожиданно стало страшно, — начал объяснять он. — Я почувствовал, что никогда не смогу выбраться из этой комнаты. Похоже, у меня клаустро… ну, в общем доктора знают.

Рокко молча смотрел на друга. На этот раз Джонни не проведет его, думал он. Он намеревался найти настоящую причину, которая заставила Эджа вести себя так странно. Если парень на самом деле боялся закрытых комнат, он никогда бы так долго не оставался в этой палате.

— Можете войти, сержант. Капитан Ричардс вас примет, — сообщила сестра.

Он поблагодарил ее и вошел в маленький кабинет. Став по стойке смирно, отдал честь.

Капитан Ричардс вяло отдал честь и устало посмотрел на Саволда.

— Садитесь, сержант. Мы здесь не соблюдаем формальности.

Рокко сел напротив стола. Капитан взглянул на бумаги, лежащие на столе, затем перевел взгляд на Рокко.

— Ваша просьба очень необычна, сержант.

— По-моему, это единственный способ, как мы можем помочь ему, сэр.

Офицер фыркнул и опять посмотрел на документы. Несколько минут он молча изучал их.

— Вы просили достать послужной список капрала Эджа, но в нем нет ничего, что могло бы нам помочь найти его друзей, родственников или прошлое. Он не получил здесь страховку, и единственный человек, которого необходимо по закону предупредить о ране Эджа, Джозеф Тернер, убитый во Франции. — Капитан взял трубку и набил табаком. Затем поднес спичку и держал до тех пор, пока не раскурил. — Говорите, ему некуда идти и он хочет остаться здесь?

Рокко кивнул.

— Мы не можем выписать такого больного, если он хочет остаться, — покачал головой Ричардс. — Единственный выход я вижу в его переводе в психиатрическую лечебницу.

Рокко Саволд вскочил на ноги.

— Для этого нет оснований, сэр, — быстро возразил он. — С Джонни Эджем все в порядке. Голова у него такая же, как у меня.

— Судя по всему, вы его довольно хорошо знаете.

— Мы были друзьями, — просто объяснил Рокко. — Вместе воевали во Франции. Это я послал его на задание, в котором ему оторвало ногу, а Джо погиб.

— Понятно. — Капитан Ричардс медленно кивнул. — Вы чувствуете за него ответственность?

— Что-то в этом роде, — признался Рокко Саволд.

Капитан немного помолчал, затем, сказал:

— Ваши чувства делают вам честь, сержант, но если бы все военные принимали подобные случаи так близко к сердцу, у нас бы в госпитале было больше санитаров, чем пациентов.

Рокко промолчал.

— Это, однако, не решает нашу проблему, — продолжил Ричардс. — У вас есть какие-нибудь предложения?

Рокко наклонился вперед и с жаром заговорил:

— Если бы вы сумели достать послужной список Джозефа Тернера, может, мы бы что-нибудь узнали о прошлом Джонни.

Капитан обдумывал предложение.

— Сержант, мы не имеем права проводить такое расследование. Официально, по крайней мере, — добавил он после небольшой паузы.

Рокко Саволд понимающе улыбнулся.

— Знаю, сэр, но я могу случайно обнаружить что-нибудь интересное.

Ричардс встал и тоже улыбнулся.

— Случайно, естественно.

— Значит, вы попытаетесь достать послужной список Джо, сэр? — спросил Рокко, вставая.

Капитан Ричардс кивнул.

Рокко Саволд стоял на тротуаре перед зданием «Магнум Пикчерс». На мгновение он замешкался, затем вошел вовнутрь и очутился в маленькой приемной.

В окошечко выглянула девушка.

— Здесь не найдешь работу, солдат.

— Я не ищу работу, мисс. Я пришел поговорить с кем-нибудь.

— Простите, сэр, — извинилась она. — С кем вы хотите поговорить?

Рокко достал из кармана бумажку.

— С мистером Петером Кесслером.

— Как вас зовут, сэр?

— Саволд. Сержант Саволд.

— Присядьте, пожалуйста, — предложила девушка. — Я сейчас узнаю, сможет ли он вас принять.

Рокко просидел почти пятнадцать минут и уже начал беспокоиться, что о нем забыли, когда из окошечка выглянула девушка.

— Я дозвонилась до секретарши мистера Кесслера. О чем вы хотите с ним говорить? Он сейчас очень занят. Если вы объясните цель вашего прихода, она назначит время приема.

Саволд заколебался. Он не хотел разговаривать с секретаршей, но, похоже, без нее не обойтись. Сержант кивнул.

— Алло? — сказал он в трубку.

— Я мисс Андерсен, секретарша мистера Петера Кесслера, — раздался деловой женский голос. — Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Я… я не знаю, мисс. Я хотел поговорить с мистером Кесслером по личному делу.

— Можете сказать мне, — приятным голосом предложила она. — Я его личная секретарша.

Рокко немного подумал, затем решил рассказать.

— Я хотел поговорить с ним о Джонни Эдже. — На другом конце провода неожиданно воцарилась тишина, и он озабоченно поинтересовался: — Вы слышите меня, мисс?

— Слышу. — Сейчас мисс Андерсен говорила так тихо, что он едва мог разобрать ее слова. — Вы хотели поговорить о Джонни Эдже?

— Верно, мисс. — Саволд неожиданно разволновался. — Вы его знаете?

— Да. С ним все в порядке?

— Конечно, — улыбнулся Рокко Саволд. — Конечно, в порядке.

— Слава Богу! — донесся взволнованный шепот.

10

Рокко катил кресло по узенькой дорожке. Они уже отъехали от госпиталя почти на четверть мили, и здесь ничто не нарушало тишину. По обеим сторонам дорожки росли высокие живые изгороди, разделенные маленькими клумбами цветов. Когда Саволд остановился, Джонни удивленно посмотрел на него. Рокко рылся в карманах.

— Что ты ищешь, Рок?

— Сигареты.

— Возьми мои. — Джонни Эдж полез в карман, но сигарет там не оказалось. Он озадаченно сунул руку в другой карман гимнастерки, тоже оказавшийся пустым. «Странно, — подумал Эдж. — Я же помню, что брал сигареты». — Я тоже без сигарет.

— Не возражаешь, если я сбегаю за ними в столовую? — Рокко как-то странно смотрел на товарища. — Я вернусь через несколько минут.

— Конечно, беги. Не беспокойся за меня.

Когда Рокко убежал, Джонни развернул кресло к солнцу и положил голову на спинку. Лучи солнца приятно падали на лицо, рука свисала и играла с травой. Он лениво сорвал несколько травинок и сунул в рот. Сок оказался горьковатым, и Эдж улыбнулся. «Что ярко цветет, горько на вкус», — подумал он, с удовольствием греясь на солнце.

Его потянуло в сон. Хорошо бы сейчас завалиться на прохладную траву и отдохнуть. Джонни повернул голову и посмотрел на землю. Хорошо бы, но не для него. Сейчас он не может, как раньше, встать и лечь на траву. Джонни опять закрыл глаза и подставил лицо солнцу.

Услышав за спиной шаги, он спросил, не поворачивая головы:

— Рокко? Дай мне сигарету.

Он почувствовал, как ему между губ вставили сигарету, услышал чиркание спички. Джонни затянулся и наполнил дымом легкие.

— Здорово здесь! — заметил он.

— Нравится здесь, Джонни? — Голос был знакомым, но не принадлежал Рокко.

Джонни Эдж открыл глаза и развернул кресло.

— Петер! — сорвался с его губ крик.

Перед ним стоял бледный и усталый Петер Кесслер, в глазах которого сверкали слезы.

— Да, Петер, — медленно ответил Кесслер. — Неужели ты не рад видеть меня, Джонни?

Эдж сидел, не шевелясь. Сигарета словно прилипла к губам. Казалось, он потерял дар речи.

Петер сделал шаг вперед и взял его руку.

Джонни чувствовал, как тепло руки Кесслера вливается и него. Неожиданно к горлу подступил комок, он нагнулся к руке Петера и заплакал.

Вторая рука Кесслера покоилась в волосах Джонни Эджа.

— Джонни, — произнес он дрожащим голосом. — Джонни, неужели ты думал, что сумеешь скрыться от тех, кто тебя любит?

11

Они вышли из такси. Когда машина уехала, Джонни посмотрел на новенькие желтые костыли, сверкающие в лучах солнца. Низ штанины был аккуратно прикреплен к бедру. Целая нога выглядела странно и одиноко между желтыми костылями.

Эдж криво улыбнулся Рокко и посмотрел на здание. Каменные буквы гласили: «МАГНУМ ПИКЧЕРС».

Он направился ко входу, но у самой двери заколебался. Лицо побледнело, на лбу блестели маленькие капельки пота.

— Не хочу, чтобы меня кто-нибудь жалел, — негромко произнес Эдж.

— Не беспокойся, — успокаивающе улыбнулся Рокко Саволд. — Никто не будет тебя жалеть. Сначала они будут чувствовать себя немного неловко и будут хотеть помочь, но когда увидят, что ты нормально ходишь, они привыкнут и перестанут обращать внимание. Все станет на свои места.

— Хорошо бы, — ответил Джонни Эдж.

— Все будет в порядке, — произнес Рокко, открывая дверь.

Они вошли в маленькую приемную. В окошечко с любопытством выглянула девушка, но окошко не открыла. Рокко улыбнулся ей и подошел к Джонни.

— Сюда, — сказал он, показывая на дверь.

Джонни взволнованно огляделся по сторонам. Как все изменилось! Он молча переступил порог и очутился в длинном коридоре. Из-за дверей доносился треск пишущих машинок, арифмометров и голоса. Время от времени им навстречу попадались сотрудники, которые с удивлением смотрели на Эджа.

Джонни чувствовал себя так, словно попал в совершенно чужое место. Он не встретил ни одного знакомого. Наконец они подошли к двери с табличкой «Администрация».

В маленьком, приятно освещенном коридоре, стояли удобные стулья, пол устилал светло-красный ковер. Здесь царила абсолютная тишина.

— Никого, похоже, нет, — заметил Джонни.

— Еще рано, — ответил Рокко. — Петер сказал, что никто не приходит до десяти.

Джонни Эдж посмотрел на наручные часы. Они показывали только четверть десятого.

— Отлично. Хоть несколько минут можно посидеть спокойно.

— Твой кабинет в конце коридора, рядом с Петеровым кабинетом, — сообщил Саволд.

Джонни направился по коридору. На нескольких дверях висели таблички с незнакомыми именами. Он отсутствовал чуть больше двух лет, но фирма росла так быстро, что он уже многих не знал. Сейчас Эдж чувствовал себя в «Магнуме» гостем.

Когда они прошли кабинет Петера, Рокко сказал:

— Следующий твой.

Джонни посмотрел на дверь, на которой свежей, казавшейся еще влажной, краской было написано его имя. Он импульсивно потрогал ее пальцем, но палец не испачкался.

Саволд улыбнулся, и Эдж улыбнулся в ответ.

— Войдем? — поинтересовался Рокко, продолжая улыбаться.

Джонни кивнул.

Рокко открыл дверь и освободил дорогу Джонни, который изумленно застыл на пороге. Его встретила волна шума, он побледнел и слегка пошатнулся. Рокко поддержал друга.

В комнате находилось много и знакомых, и незнакомых людей. Впереди стояли Петер, Джордж Паппас и Джейн Андерсен.

Кабинет украсили красной, белой и голубой материей, а в центре с потолка свисал большой транспарант: «Добро пожаловать, Джонни», написанный большими красными буквами.

Шум стих, и он молча смотрел на них. Джонни дважды тщетно открывал рот, пытаясь что-нибудь сказать.

Джейн Андерсен сделала шаг вперед и протянула руку.

— Привет, босс, — поздоровалась она, словно Эдж просто вернулся с обеда.

Как по команде кто-то включил фонограф, загремела музыка, и все запели:

— Когда Джонни вернется домой, тра-ля, тра-ля…

У Джейн выступили слезы, и глаза у Джонни тоже защипало.

— Джейни, — хрипло пробормотал он, пожимая руку.

Она обняла его и поцеловала.

Глаза Эджа затуманились. Он тоже попытался обнять мисс Андерсен, но один костыль с грохотом упал на пол. Джонни пошатнулся и упал бы, если бы не рука Рокко.

Эдж смотрел на ярко-желтый костыль, лежавший на красном ковре, и чувствовал себя беспомощным. С беспомощностью пришло более странное ощущение страха, страха перед людьми, которые наблюдали за ним.

Джонни Эдж на мгновение закрыл глаза. Это пройдет, с отчаянием говорил он себе, но страх и не думал проходить. Голова закружилась, он пошатнулся и начал падать, не открывая глаз.

Джонни почувствовал, как ему помогли сесть. Рокко спокойным голосом попросил всех выйти, объяснив, что Джонни слишком устал и еще очень слаб. После того, как все вышли, в комнате воцарилась тишина. Эдж медленно открыл глаза и огляделся по сторонам. Он сидел на маленьком диване, а Петер, Джордж и Джейн испуганно смотрели на него. Рокко поднес к его губам стаканчик.

Джонни автоматически сделал глоток, и жидкое пламя обожгло горло и желудок. На щеки вернулись краски, и он слабо улыбнулся, но страх продолжал сжимать сердце.

— С тобой все в порядке, Джонни? — встревоженно поинтересовался Петер Кесслер.

— Да, — кивнул Эдж. — Просто слишком переволновался. Немного отдохну, и все придет в норму. — Он закрыл глаза и положил голову на диванные подушки. Хотелось, чтобы все ушли и оставили его одного.

Когда дверь скрипнула, Джонни открыл глаза. Сейчас кроме него и Саволда в кабинете никого не было.

— Рок, — прошептал Джонни Эдж.

— Что, Джонни?

— Рок, ты должен остаться со мной. — В голосе Джонни слышалось отчаяние. — Ты не должен бросать меня. Я боюсь остаться с ними один.

— Чего ты боишься, Джонни? — Рокко попытался успокаивающе улыбнуться. — Они же твои друзья.

— Знаю, — прошептал Джонни, — но без ноги я чувствую себя беспомощным. Когда я посмотрел вниз и увидел, что ее нет, я испугался, все начнут смеяться надо мной.

— Никто не будет смеяться.

— Плевать. Я все равно боюсь. Ты не можешь меня бросить, Рок. Я боюсь оставаться с ними один. — Он крепко схватил Саволда за руку. — Обещай, Рок, обещай!

— Хорошо, Джонни, — медленно ответил Рокко Саволд. — Я буду с тобой.

— Нет, обещай! — настаивал Джонни.

— Обещаю, — неохотно сказал Рокко после некоторых колебаний.

Через несколько минут Джейн вернулась в кабинет с подносом, на котором стояли кофейник и две чашки.

— Кофе, по-моему, тебе не повредит, — сказала она, ставя поднос на маленький стол перед его диваном.

— Конечно, не повредит. — Рокко налил кофе и протянул чашку Джонни.

— Спасибо, Джейн, — поблагодарил Эдж. Неожиданно он заметил у нее на пальце какой-то блестящий предмет.

Поставив чашку, Джонни взял ее за руку. Джейн носила маленькое обручальное кольцо.

— Джейни! — удивленно воскликнул он. — Ты замужем! Почему ты мне ничего не сказала? Когда это случилось?

— Я писала тебе, — спокойно ответила Джейн Андерсен. — Я вышла замуж примерно через четыре месяца после твоего отъезда.

— Я не получил письмо. Кто он?

— Очень славный парень, солдат, — не сразу ответила Джейн. — Мы познакомились на танцах.

Только сейчас Джонни Эдж обратил внимание на ее напряженный голос и заглянул в ее глаза.

— Он не вернулся? — мягко спросил он.

— Он… он не вернулся. — Она едва уловимо покачала головой.

— Извини, Джейни, — произнес Эдж и взял ее руки. — Я не знал. Мне никто ничего не сказал.

— Никто и не мог тебе ничего сказать, так как никто не знал, где ты. Мы пытались отыскать тебя, но все так перемешалось, что у нас ничего не вышло. — Через несколько секунд Джейн Андерсен добавила: — Но не все так уж и плохо. У меня отличный сынишка.

Джонни посмотрел на Джейн, но та не отвела взгляда. Она твердо, даже немного гордо смотрела на него. Джонни еще раз посмотрел на ее руки.

— Мне еще многое предстоит узнать здесь, — сказал он. — Все так изменилось.

— Не все, Джонни. Изменились только твой мысли.

12

Все утро Джонни слушал терпеливые объяснения Петера о том, что произошло в его отсутствие. «Магнум» рос с неожиданной даже для Джонни скоростью. Только за прошлый год доходы компании составили более трех миллионов долларов.

Сейчас они снимали ежегодно тридцать полновесных картин и множество короткометражных, в число которых входили комедии, фильмы о путешествиях, хроника и мультфильмы, состоящие из одной и двух частей. Петер сказал, что этого явно недостаточно. Кинорынок оказался ненасытным. Кесслер уже планировал расширить студию до пятидесяти картин в год.

Кроме производства картин «Магнум» владел вместе с Джорджем Паппасом более чем сорока синематографами по всей стране, и Петер собирался строить и покупать еще.

Сейчас обсуждалась возможность организовать собственные филиалы в крупнейших городах. Тогда «Магнум» не будет нарушать законы штатов, защищающие права своих прокатчиков, и сэкономит многие тысячи долларов, которые сейчас уходили на комиссионные.

Два года назад в «Магнуме» работало чуть больше двухсот человек в Голливуде и около сорока — в Нью-Йорке. Сейчас в Калифорнии работало более восьмисот человек, а в Нью-Йорке — около двухсот. Причем Петер Кесслер подумывал о дальнейшем расширении компании.

Мозг Джонни Эджа сортировал полученную информацию. Петер больше не занимался делами всей компании. За производство картин отвечали директора студий, которые отчитывались только перед Петером. Продажа картин была поделена на внутреннюю и внешнюю, и каждый отдел отвечал за свою территорию.

В следующем году Петер собирался вместе с начальником отдела внешней продажи картин отправиться заграницу, чтобы организовать отделения «Магнума» во многих странах.

Сейчас Кесслер занимался координирующей деятельностью, в которую входили самые разнообразные вопросы. Для этой работы он нуждался в способных помощниках, которым можно доверять. Сейчас он автоматически считал, что Джонни станет его первым заместителем.

Джонни останется в Нью-Йорке и будет заниматься текущей работой, а Петер теперь сможет спокойно определять стратегию.

Для осуществления своей громадной программы расширения «Магнум Пикчерс» Петер Кесслер уже начал переговоры с Независимым Банком, которым владел Ал Сантос, о займе в четыре с половиной миллиона долларов. Услышав сумму, Джонни непроизвольно негромко присвистнул. Он удивился не только равнодушному тону, с которым Петер говорил о таких деньгах, но и тому, что банк Ала Сантоса мог делать такие займы.

Все утро в кабинет Джонни входили и выходили люди — знакомые, чтобы поздравить Джонни с возвращением, и незнакомые, чтобы увидеть и оценить первого помощника босса. Все эти встречи, какими бы краткими они ни были, пропитывал дух оценки его характера. Многие пытались определить, насколько близок Джонни к Кесслеру, а Эдж, в свою очередь, старался создать у них впечатление, что он высокого мнения об их деловых качествах.

Острый ум Джонни мгновенно улавливал нюансы, и он сделал удивительное открытие — сейчас в компании существовали различные фракции и группы, которые постоянно пытались склонить босса на свою сторону. Эдж откинулся на спинку стула и улыбнулся Петеру.

— Голова кругом идет, — печально признался Джонни. — Я даже не думал, что «Магнум» так вырастет. Придется всему теперь учиться заново.

Петер Кесслер гордо улыбнулся.

— Ты моментально все поймешь, — уверенно заявил он. — Это все тот же бизнес, просто он сильно расширился. — Петер встал и посмотрел на Джонни. — Как насчет обеда? Джордж ждет нас в ресторане.

Джонни Эдж посмотрел на диван, на котором все это время сидел Рокко. Саволд сидел тихо, словно являлся предметом мебели, и двигался только, когда Джонни обращался к нему. Все утро он не сводил с Эджа темно-карих глаз, пытаясь отыскать в товарище признаки усталости, но никакой усталости не было и в помине. Наоборот, Джонни будто ожил, принял брошенный вызов, его глаза блестели так, что Рокко изумился. Он мало что понял из их разговора, но видел, что Джонни впитывает информацию, как губка.

Рокко наблюдал, как Джонни разговаривал с людьми с какой-то теплотой и обаянием, о существовании которых у Эджа он даже не подозревал. Армия не место, в котором эти черты характера выплывают на поверхность, думал Саволд, но сейчас он начал понимать, почему Джо Тернер так любил Эджа.

Однако все это исчезало, когда Джонни вставал. На его лице появлялось напряжение, оно белело, он начинал запинаться, с трудом подбирать слова, хотя обычно его речь отличалась четкостью.

В такие минуты Рокко захлестывала жалость к Джонни. Он почти чувствовал гордость за своего товарища. Поймав взгляд Эджа, в котором сквозил немой призыв, Рокко Саволд встал и молча подошел. Он поддержал Джонни, пока тот брал костыли. Затем протянул шляпу, и они направились к двери.

«Жаль, что ничего нельзя сделать», — подумал Рокко. Никто на этом свете не мог вернуть Джонни ногу.

У двери Джонни Эдж остановился и повернулся к Петеру.

— Что-то необходимо придумать с Рокко, — смущенно сказал он. — Я не могу без него обходиться.

Петер быстро посмотрел на молчащего Саволда.

— Если он захочет, я найду ему работу при тебе, — предложил Кесслер, а через секунду добавил: — Семьдесят пять долларов в неделю.

Джонни посмотрел на Рокко, который думал. Столько он никогда не заработает в парикмахерской. Семьдесят пять долларов — отличные бабки. К тому же он обещал Джонни остаться. Рокко почти неуловимо кивнул.

— Спасибо, Петер, — улыбнулся Джонни. — Он согласен.

Они прошли через кабинет Джейн и вышли в коридор. Джейн встала из-за стола, подошла к Саволду и спросила:

— Вы любите его?

— Да, — просто ответил Рокко Саволд. В его темных и бездонных глазах появилась теплота. — А вы нет?

— Я когда-то любила его, — после небольшой паузы озадаченно ответила она. — И люблю сейчас. Только та и эта любовь отличаются друг от друга. — Она посмотрела на пол, пытаясь найти правильные слова для описания своих чувств. Затем Джейн Андерсен взглянула в теплые и дружеские глаза Рокко. — Вот так вот любишь человека, как сумасшедшая, а потом любовь уходит, когда узнаешь, что он тебя не любит. Он продолжает нравиться, и постепенно это чувство перерастает в новую любовь, которая заставляет забыть старые обиды. В этом что-то, наверное, есть.

— Может, это уважение? — спокойно поинтересовался Рокко.

— Вряд ли, это больше, чем уважение. Я просто не могу объяснить. Но сейчас я думаю не о себе, а о Дорис.

— Дорис, — повторил Рокко. — Кто это?

— Дочь Петера. Она любит Джонни, и мне кажется, что он любил ее перед войной, хотя и не признавался себе в этом.

— Почему?

— Она на десять лет моложе. Джонни много возился с ней в детстве, и Дорис называла его дядей.

— Понятно, — медленно произнес Саволд.

— Но сейчас, — продолжила Джейн, словно он не прерывал ее, — по-моему, у девочки нет шансов. Создается впечатление, что Джонни совсем забыл о ее существовании. За все утро не сказал о ней ни слова, даже не спросил, как у нее дела. Кажется, он закрыл свое сердце для нее.

— У него есть причина для этого, — принялся защищать друга Рокко. — Он не хочет связывать ее сейчас, когда остался без ноги.

— Ей-то какая разница! Для людей, которые любят по-настоящему, это не играет никакой роли.

— Играет, когда чувствуешь себя обузой, — возразил Рокко.

Джейн не ответила. Она вернулась к столу, достала из сумочки губную помаду и принялась краситься. Какое-то время Саволд наблюдал за ней с легкой улыбкой.

— Если вы свободны, может, пообедаем вместе? — поинтересовался он.

Она удивленно взглянула на него, затем неожиданно улыбнулась.

— Хотите услышать всю историю? — спросила она.

— Хотел бы, — честно ответил он.

— Я работала секретаршей у Сэма Шарпа, — начала рассказывать Джейн, доставая из гардероба шляпку. — Как-то Джонни пришел к нему по делу. — Она надела шляпку и удивленно посмотрела в зеркало. — Нет, все началось раньше.

Джейн Андерсен повернулась к Рокко и тепло, по-дружески улыбнулась.

— Пойдемте обедать, — сказала она, — и я попробую рассказать вам всю историю с самого начала.

Он взял шляпу и вышел из кабинета вслед за Джейн.

13

Обед прошел спокойно. Говорили в основном Джордж и Петер, а Джонни больше слушал. Он чувствовал, что ему предстоит еще многое узнать, да и Паппас с Кесслером хотели рассказать как можно больше. Оба всячески старались избежать упоминания о ноге Эджа, еще они не говорили о Джо Тернере, боясь вернуть горькие воспоминания.

Обед пролетел быстро. Уже в офисе, торопясь по своим делам, Петер предупредил, что после съемок заедет за Джонни.

— Можешь не беспокоиться, Петер. Увидимся утром.

— Что ты хочешь этим сказать? — возмутился Кесслер. — Ты не поедешь к нам ужинать? Эстер целый день готовила бульон с кнедликами, а Дорис специально приехала из школы. Все, как раньше, Джонни. Ты едешь со мной ужинать безо всяких разговоров. Не понимаю, как можно думать о чем-то другом в первый вечер дома?

Эдж глупо смотрел на Петера. Дорис. Весь день он старался не думать о ней, но знал, что встречи не избежать. Когда-то она думала, что любит его, но это было детское увлечение, которое сейчас должно пройти. Однако Джонни знал, что ошибается. Он знал, что то чувство Дорис было больше простого увлечения. Иначе бы он так не мучился. И вот сейчас солдат вернулся домой без ноги. Он понимал, что ее жалость разбудит его чувства.

Но выхода все равно не было. Делать нечего, с Дорис необходимо объясниться. Если она что-то скажет о прошлом, он объяснит, что это было детство, что он всегда любил ее как маленькую девочку.

Петер пристально смотрел на Эджа. Кесслеры обидятся, если он не поедет.

— Хорошо, если ты настаиваешь, — выдавил улыбку Джонни. — Я просто не хотел, чтобы вы беспокоились из-за моих неприятностей.

— С каких это пор у тебя возникли неприятности? — рассмеялся Петер.

Джонни Эдж задумчиво вошел в свой кабинет. В ушах звенел голос Кесслера, из головы не выходили его слова. Неужели он знал о них с Дорис? Может, она рассказала родителям? Нет, глупости. Рассказывать-то нечего. Просто Петер так шутит. Они такие друзья, что Кесслер считает его членом своей семьи.

Эдж и Рокко сидели в просмотровом зале. После первой же картины Джонни понял, что в кино произошли значительные технические изменения. Удалось значительно уменьшить колебания кадров. Движения актеров сейчас стали более реальными, близкими к жизни. Лихорадочные движения замедлились, и сейчас перестало казаться, что они двигаются на экране прыжками.

Изменились и методы подачи информации. Сценарии упростились. Техника ближних съемок, постепенного исчезновения изображения, составления титров неузнаваемо изменили кино. Джонни понял, что придется идти на студию и изучать новую технику съемок. За короткое время отсутствия экран стал совершенно другим.

Он закурил в темном зале, и пламя спички осветило лицо Рокко, увлеченного картиной. Джонни улыбнулся. Один вид Рокко Саволда поднимал настроение.

Джонни вспомнил старый кошмар, в котором он старался бежать, падал, а люди смеялись над ним. С той ночи он стал бояться насмешек. Он не хотел, чтобы над ним смеялись, не хотел жалости. Эдж не сомневался, что когда Рокко рядом, все будет в порядке. Саволд предвидел нежелательные ситуации и избегал их. Он, например, менял тему разговора, которая могла бы расстроить Джонни. Он всегда защитит друга от любой неприятности.

Джонни Эдж был рад, что Рокко пообещал остаться.

— Машина внизу, — сообщил Петер Кесслер. — Я только что позвонил Эстер и сказал, что через полчаса мы будем дома. Она волнуется, как невеста.

— Я готов, — спокойно ответил Джонни Эдж.

Они спустились вниз. Перед зданием компании ждал лимузин, шофер держал открытую дверцу.

Петер пропустил первым Джонни. Салон поражал роскошью отделки — стены и потолок были обтянуты велюром. За Эджем в машину забрались Кесслер и Саволд.

— Вот это шик! — восхищенно заметил Джонни, оглядываясь по сторонам. — Новая машина, Петер?

— «Пирс-арроу», — гордо кивнул Кесслер и улыбнулся. — Специально по заказу кузов.

Большая машина плавно и тихо тронулась с места. Вскоре они уже ехали по Пятой авеню. Лимузин остановился перед огромным новым многоэтажным зданием напротив Сентрал Парк.

— Добрый вечер, мистер Кесслер, — поздоровался швейцар, открывая дверцу.

— Добрый, Том, — ответил Петер.

Они подождали, пока Джонни выберется из машины, затем вошли в здание.

Джонни огляделся по сторонам. Он ничего не сказал, но обстановка производила сильное впечатление. Для того, чтобы жить в таком домике, нужно иметь большие бабки. Сейчас все, что он увидел и услышал за день, обрело особую яркость и смысл.

Они поднялись на лифте на одиннадцатый этаж и вышли в такой же роскошный, как вестибюль, коридор.

Петер остановился перед дверью и нажал кнопку звонка.

Сердце Джонни бешено заколотилось, и он автоматически напрягся.

Дверь открыла Эстер. Несколько секунд они неловко молча смотрели друг на друга, затем Эстер бросилась к Эджу и обняла его. Она заплакала.

Джонни напряженно стоял, вцепившись в костыли, потому что боялся упасть. Он смотрел поверх головы Эстер, пока она целовала его лицо. В дверях стояла Дорис. На бледном тонком лице в электрическом свете сверкали темные, широко раскрытые глаза.

Рокко, стоявший за Джонни, видел этот разговор глаз. Волосы девушки свободно спадали на плечи, обрамляя лицо, руки были крепко сжаты, ресницы затеняли глаза. Казалось, что кто-то внезапно выключил свет на ее лице. Она опустила взгляд. Рокко видел, как в углах глаз появляются слезы. Девушка дважды быстро мигнула, стараясь прогнать их.

Каким-то непостижимым путем Дорис Кесслер узнала, что Джонни собирается ей сказать. Как это она узнала, Саволд не мог понять. Они не сказали друг другу ни слова, и тем не менее Дорис все знала. Вся ее фигура сейчас показывала это — неожиданная расслабленность, чуть опущенные плечи.

Все это произошло за какие-то доли секунды, но Рокко не сомневался, что для Дорис и Джонни прошли долгие годы.

Эстер перестала целовать Джонни, сделала шаг назад и, не отпуская его плечи, посмотрела на него.

— О, мой Джонни, — тихо заплакала она. — Что они с тобой сделали?

— Мама, не будь дурой, — хрипло сказал Петер. — Он ведь с нами! Чего нам еще просить?

Ужин прошел в молчании. Они, конечно, говорили, но совсем не о том, что лежало на сердце. За улыбающимися масками скрывались немые слезы.

Рокко заметил, что весь ужин Дорис не сводила глаз с Джонни. Они сидели друг против друга. Когда бы Саволд не поднимал глаза, Дорис Кесслер смотрела на Эджа. Бледный Джонни говорил мало, потому что не знал, что сказать.

С момента их последней встречи Дорис сильно изменилась. Тогда она была просто хорошенькой девушкой, а сейчас превратилась в потрясающую красавицу.

После ужина все направились в гостиную. Дорис и Джонни задержались в столовой и на какое-то время остались одни. Она поставила кофейную чашку, молча встала и подошла к нему. Джонни следил за девушкой взглядом.

Дорис наклонилась и сказала спокойным голосом:

— Джонни, ты меня так и не поцеловал.

Он молча смотрел ей в глаза.

Она медленно прижала свои губы к его губам. На какое-то мгновение между ними вспыхнула искра. Джонни почувствовал, что его тянет к ней, но ему удалось сдержаться. Он откинулся на спинку стула.

Дорис выпрямилась и удивленно посмотрела на него. В ее спокойном голосе слышалась слабая обида:

— Ты изменился, Джонни.

Он посмотрел на нее, затем перевел взгляд на ноги.

— Да, я изменился, — горько согласился Эдж.

— Я не об этом. Ты изменился внутри.

— Возможно, — бесстрастно проговорил он. — Все, что меняет наружность человека, меняет и его самого. Даже когда вырывают зуб, меняешься. Реже улыбаешься.

— Но ты еще иногда улыбаешься, Джонни. Ты еще не стал холодным.

Эдж промолчал.

Секунду Дорис смотрела на Джонни, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Ей стало стыдно, и она попыталась сдержать их. Когда девушка заговорила, ее голос слегка дрожал:

— Помнишь наш последний разговор? Как мы смеялись, смотрели друг на друга и как ты обещал привезти мне подарок?

Закрыв глаза, он вспомнил.

— Да, — ответил Джонни, зная, что причиняет Дорис боль. — Тогда ты была еще ребенком, война казалась очередным приключением, и я пообещал привезти тебе подарок.

Девушка зажмурилась, словно его слова ударили ее.

— Больше для тебя это ничего не значило?

Эдж широко раскрыл глаза и притворно невинно посмотрел на нее.

— А что? Что-то еще, кроме этого?

Дорис повернулась и выбежала из столовой. Дрожащими пальцами Джонни зажег спичку и закурил. Несколько секунд он сидел неподвижно, затем с трудом встал и направился в гостиную.