Торговцы мечтами

1

Джонни держал в руках рубашку и слушал, как часы на церкви бьют одиннадцать. «До поезда всего сорок минут», — подумал он и возобновил лихорадочные сборы. Быстро затолкал в чемодан оставшуюся одежду и захлопнул его. Придавав коленом и навалившись всем телом, Джонни замкнул чемодан. Наконец он снял его с кровати, прошел через зал и поставил рядом с дверью.

Некоторое время Джонни постоял, оглядываясь по сторонам. Казалось, в темноте игральные автоматы насмехаются над его неудачей. Упрямо сжав губы, он вышел в маленькую комнату. Оставалось сделать последнее, самое неприятное из всего этого отвратительного дела — объяснить Петеру в письме причины ночного бегства.

Объяснение оказалось бы значительно легче, если бы Петер не был к нему так добр, если бы вся семья Кесслеров не относилась к нему как к родному. Почти каждый вечер Эстер кормила его ужином, детишки называли его «дядя Джонни». К горлу подступил ком, и он сел за стол. Все эти долгие, одинокие годы, которые Джонни проработал в передвижном цирке, он мечтал о такой семье.

Достал лист бумаги, карандаш и написал: «Дорогой Петер». Затем тупо уставился на письмо. Как попрощаться с людьми, которые сделали тебе столько добра, как отблагодарить их? Неужели достаточно банальных слов: «Пока. Очень приятно было познакомиться. Спасибо за все!» — и забыть их?

Он задумчиво погрыз карандаш, затем положил его на стол и закурил. Через несколько минут Джонни опять взялся за карандаш.

Джонни вспомнил день, когда впервые вошел в магазин Петера Кесслера. В свои девятнадцать лет он считал себя очень умным. Проработав в цирке много лет и накопив пятьсот долларов, наконец решил осесть в одном месте и открыть свое дело. Один знакомый сообщил, что в Рочестере продается зал с игральными автоматами.

В тот день Джонни познакомился с Петером, которому и принадлежал дом. Его скобяная лавка находилась в этом же здании. Парень понравился Петеру Кесслеру сразу.

Джонни нравился всем: высокий юноша почти шести футов роста с густыми черными волосами, голубыми глазами и неизменной приятной улыбкой, показывающей ровные белые зубы. Кесслер моментально проникся симпатией к юноше еще до того, как тот арендовал зал, где и располагались игральные автоматы.

Петер наблюдал, как парень ходит по магазину, дотрагиваясь до автоматов. Наконец он прервал молчание:

— Мистер Эдж.

— Да?

— Мистер Эдж, наверное, это не мое дело, но вы действительно считаете, что здесь подходящее место для игрального зала? — Петер мысленно обругал себя за то, что сует нос не в свои дела. Прежде всего он всего лишь владелец здания и его должна интересовать в первую очередь арендная плата…

Глаза Джонни посуровели. В девятнадцать нелегко признавать свои ошибки.

— Почему вас это интересует, мистер Кесслер? — холодно поинтересовался юноша.

— Ну, двое последних ребят… у них ничего не получилось, — слегка заикаясь, объяснил Петер.

— Наверное, они не очень разбирались в этих вещах, — сказал Джонни. — К тому же вы правы — это, по-моему, не ваше дело.

По лицу Кесслера пробежала обида. Он относился к чувствительным людям, хотя и старался скрыть это. Петер извинился деловым тоном:

— Простите, мистер Эдж. Я не хотел вас обидеть.

Джонни кивнул.

— Тем не менее, принимая во внимание мой прошлый опыт с бывшими арендаторами этого зала, я считаю себя вправе настаивать на плате за три месяца вперед, — продолжил Петер тем же тоном. Он надеялся, что это суровое требование остановит мальчишку.

Джонни Эдж быстро считал в уме. Трехсот восьмидесяти долларов, которые останутся, вполне хватит для задуманного. Он достал деньги и отсчитал сто двадцать долларов.

Петер Кесслер написал расписку, передал Джонни и протянул руку.

— Извините за бестактность, но я желаю вам добра, — робко улыбнулся он.

Джонни Эдж пристально посмотрел на Петера. Не увидев иронии, пожал протянутую руку.

— Если вам что-нибудь понадобится, заходите, не раздумывая, мистер Эдж, — предложил владелец скобяной лавки, подойдя к двери. — Я живу наверху.

— Спасибо, мистер Кесслер.

— Успехов вам, — попрощался Петер.

Когда он с задумчивым видом поднялся к себе, к нему подошла жена Эстер.

— Ну как, он взял? — поинтересовалась она.

— Да, — медленно кивнул Петер. — Взял, бедняга. Надеюсь, ему повезет.

Джонни закурил вторую сигарету и вернулся к письму.

Джонни не хотел возвращаться в цирк не потому, что не любил эту работу, а потому, что знал — будет скучать по Кесслерам. Он плохо помнил своих родителей. Они погибли девять лет назад в результате несчастного случая, происшедшего в цирке. Тогда Джонни взял Ал Сантос под свое крылышко, но Алу приходилось много работать. Почти все время Джонни проводил один, потому что в цирке оказалось мало детей его возраста. Так что Кесслеры заполнили вакуум в его жизни.

Джонни вспомнил ужины по пятницам у Кесслеров — как аппетитно дымился куриный бульон с мацой или кнедликами. Вспомнилось последнее воскресенье, когда он водил детей в парк. Как весело они смеялись! Как он гордился, когда ребятишки называли его «дядей Джонни»! У Петера замечательные дети — Дорис около девяти, а Марку три годика.

Джонни не хотел возвращаться в цирк, но он не мог всю жизнь сидеть на шее у Петера. Он и так задолжал арендную плату за три месяца. Если бы не Эстер, ему бы частенько приходилось ложиться спать голодным.

Карандаш опять забегал по бумаге.

Джонни подписался и перечитал написанное. Что-то в письме казалось пустым и формальным. Так не прощаются с друзьями. Он импульсивно принялся вновь писать.

Настроение Джонни немного поднялось. Он встал и прислонил письмо к пустому бокалу, стоящему на столе. Внимательно огляделся по сторонам. Он не мог позволить себе что-нибудь забыть здесь — денег осталось очень мало. Нет, все в порядке, ничего не забыл.

Джонни бросил последний взгляд на письмо, выключил свет и вышел из комнаты. Он не заметил, как от сквозняка письмо слетело на пол. Глядя по сторонам, Джонни медленно прошел по залу.

Справа стояли «однорукие бандиты», рядом с ними — мультипликационные машины. Чуть дальше находились автоматы, в которых исход поединка решали мастерство и реакция игроков — бейсбольная машина с бэтсменом и девятью игроками и ринг с боксерами, у которых на щеках виднелись продолговатые металлические пуговицы. Слева располагались ряды скамей для зрителей кинопроектора, которого он так и не дождался. У самой двери стоял автомат «Бабушка-гадалка», предсказывающий судьбу.

Джонни посмотрел через стекло на куклу. Ее голову покрывала белая шаль, на которой звенели монеты необычной формы и различные амулеты. В темноте она казалась живой и смотрела на Джонни ярко накрашенными глазами.

Джонни нашел в кармане монету, протолкнул в щель и нажал на рычаг.

— Ну-на поведай мне судьбу, старушка, — попросил он.

Зажужжал механизм, рука куклы поднялась и тонкие металлические пальцы прошлись по рядам аккуратно расставленных перед ней белых карточек. Шум усилился. Гадалка выбрала карточку, с трудом повернулась и бросила ее в лоток. Жужжание прекратилось, и карточка вылетела по лотку к Джонни. В этот момент с улицы донесся свисток поезда.

— Черт! — пробормотал Джонни. — Надо бежать.

Он сунул карточку в карман, схватил чемодан и быстро вышел на улицу. Несколько секунд смотрел на темные окна второго этажа. Кесслеры спали. Ночь оказалась прохладной. Джонни надел пальто, поднял воротник и поспешил на станцию.

Дорис внезапно проснулась и уставилась в темноту. Затем повернулась на бок, лицом к окну. Уличный фонарь осветил идущего человека с чемоданом в руке.

— Дядя Джонни, — сонно прошептала девочка и опять заснула.

Утром Дорис ничего не помнила, но подушка оказалась почему-то влажной, словно она плакала во сне.

Джонни стоял на перроне. Показался поезд. Парень полез в карман за сигаретой и наткнулся на карточку.

Джонни громко рассмеялся и поднялся в вагон.

— На этот раз ты почти угадала, старушка. Но ты ошибаешься насчет возвращения. — И он выбросил карточку в темноту.

Однако ошибалась не «Бабушка-гадалка», а Джонни Эдж.

2

Петер Кесслер открыл глаза. Он лежал на большой двуспальной кровати, и голова медленно прояснялась ото сна. Петер потянулся, задев правой рукой впадину на еще теплой подушке, на которой спала Эстер. Из кухни донесся голос жены, которая велела Дорис поторопиться с завтраком, если девочка не хочет опоздать в школу. Окончательно проснувшись, Кесслер встал и направился к стулу, на котором лежала одежда. Полы длинной ночной сорочки волочились по полу.

Он снял рубашку, надел нижнее белье, брюки. Сидя, натянул носки, обулся и вышел в ванную. Открыл воду, достал набор для бритья и принялся взбивать пену, напевая старинную немецкую песню, которую помнил еще с детства.

В ванную заглянул Марк.

— Папа, я хочу пи-пи, — заявил мальчуган.

— Давай сам, ты уже большой мальчик.

Марк закончил пи-пи, взглянул снизу вверх на отца, который правил бритву, и поинтересовался:

— Можно мне сегодня побриться?

— Когда ты брился в последний раз? — Отец серьезно посмотрел на сынишку.

Марк потер пальцами щеку, как всегда делал Петер.

— Позавчера, но у меня быстро растет борода.

— Ладно, — сказал Петер, заканчивая править бритву. Он протянул мальчугану стаканчик с кисточкой. — Намылься, пока я буду бриться.

Марк покрыл лицо пеной и принялся терпеливо ждать, когда отец закончит бриться. Мальчик ждал молча. Он знал, что бритье очень важное и тонкое дело и, если мешать, можно порезаться.

Наконец отец закончил бриться и повернулся к сыну.

— Готов?

Марк кивнул. Он побоялся проглотить пену, если откроет рот.

— Повернись-на, — велел Петер, опускаясь на колени.

Мальчик повернул голову, закрыл глаза и попросил:

— Только не порежь меня.

— Я осторожно, — пообещал Петер, прижал бритву обратной стороной к лицу сынишки и начал снимать пену. Через несколько секунд он встал и объявил: — Все.

Марк открыл глаза и потер щеки.

— Гладкие, — счастливо объявил малыш.

Петер улыбнулся. Он ополоснул бритву, вытер и аккуратно спрятал в коробку. Затем помыл стаканчик и кисточку. Смыв с лица остатки пены и вытеревшись, он взял Марка на руки.

— А теперь идем завтракать.

На кухне он усадил сынишку и сел на свое место.

— Доброе утро, папа, — чистым и ясным голосом поздоровалась Дорис, целуя отца.

— Gut morgen, liebe kind,[1] — ответил Петер, обнимая дочь. После рождения Марка он всегда так отвечал Дорис. Марк стал у него любимцем, и Петер испытывал чувство вины перед дочерью. Поэтому он старался уделять Дорис больше внимания, быть с ней помягче.

Дорис вернулась на свое место. Петер с удовольствием смотрел на дочь, красивую девочку с золотыми косами, уложенными короной, и нежными синими глазами. На щечках играл румянец. Кесслер вспомнил, что семья переехала в Рочестер из перенаселенного нью-йоркского Ист-Сайда из-за слабого здоровья Дорис в раннем детстве.

Эстер принесла тарелку с вареными яйцами, копченой лососиной и зажаренным в масле луком. С тарелки поднимались ароматные запахи.

— Лососина с яйцами! — радостно воскликнул Петер, шумно принюхиваясь. — Как тебе удается достать ее, Эстер?

Эстер гордо улыбнулась. В Рочестере копченую лососину не продавали, но ей присылали из Нью-Йорка.

— Это кузина Рашель прислала из Нью-Йорка, — ответила она мужу.

Накладывая еду, Петер Кесслер любовался женой. Она была на год моложе его, по-прежнему стройна и красива, как тогда, когда он пришел в скобяную лавку ее отца сразу после приезда в Америку. Эстер, как в старину, собирала густые черные волосы на затылке, с ее круглого лица спокойно смотрели карие глаза. Она начала накладывать еду сынишке.

— Я побрился, — сообщил Марк матери.

— Вижу. — Она провела ладонью по щеке малыша. — Очень гладкая.

— Когда я смогу бриться сам? — поинтересовался Марк.

— Ты еще слишком мал, — рассмеялась Дорис. — Тебе вообще рано бриться.

— Нет, не рано, — запротестовал мальчуган.

— Успокойтесь и ешьте! — скомандовала Эстер.

Когда она наконец села за стол, Петер уже заканчивал завтракать. Он взглянул на часы, быстро допил кофе и молча поспешил открывать магазин. Все домочадцы знали, что папа обычно опаздывает. Вот и сегодня он опоздал — часы показывали несколько минут девятого.

Утро тянулось медленно. Покупателей не было. Наверное, теплая, не по сезону, погода вызывала у всех лень.

Около одиннадцати в лавку заглянул ломовой извозчик.

— Во сколько открывается зал игровых автоматов? — спросил он, показывая большим пальцем на заведение Джонни.

— Около двенадцати, — ответил Петер. — А что?

— Я привез ему аппарат. У него закрыто, а я не могу вернуться в Нью-Йорк с грузом.

— Он спит в задней комнате. Постучите, — посоветовал Кесслер.

— Уже стучал. Никто не отвечает.

— Подождите-на минуту. — Петер достал из-под прилавка ключ. — Я вам открою.

Они вышли на улицу. Петер постучал в дверь, но ответа не последовало. В окне он тоже ничего не увидел. Тогда он отомкнул дверь и заглянул в заднюю комнату. Увидев, что юноши нет, он вернулся к извозчику.

— Заносите аппарат внутрь. Наверное, Джонни куда-то вышел.

Петер Кесслер с любопытством наблюдал за машиной, которую привез извозчик. Он видел ее впервые.

— Что это? — полюбопытствовал Петер.

— Кинопроектор. Он переносит картинки на экран, и они движутся.

— И чего только не придумают! — недоверчиво покачал головой Кесслер. — Думаете, он работает?

— Еще как! — фыркнул извозчик. — Я видел их в Нью-Йорке.

Когда проектор занесли внутрь, Петер подписал квитанцию, запер дверь и забыл об аппарате до полчетвертого, когда из школы вернулась Дорис.

— Папа, почему дядя Джонни до сих пор не открыл свой зал?

Петер озадаченно посмотрел на дочь. Он уже забыл о проекторе.

— Не знаю, — медленно ответил он. Они вышли на улицу и посмотрели на вход в зал. Петер заглянул внутрь, но не различил ни одного движения. Ящик, доставленный утром, продолжал стоять на том же месте, где его оставил извозчик. Он повернулся к дочери.

— Сбегай наверх и скажи маме, чтобы она постояла в магазине.

Он дождался Эстер и объяснил все жене.

— Джонни до сих пор не открылся. Побудь в магазине, пока я буду искать его.

Кесслер открыл дверь и медленно направился в заднюю комнату. На этот раз он заметил на полу лист бумаги. Прочитал, вернулся в лавку и протянул письмо жене.

Эстер прочитала письмо и вопросительно взглянула на мужа.

— Он уехал?

В глазах Петера затаилась обида. Казалось, он не слышал вопроса жены.

— Наверное, я во всем виноват. Я не должен был сдавать ему помещение.

Эстер с сочувствием смотрела на мужа. Ей тоже нравился Джонни.

— Ты не виноват, Петер. Ты старался остановить его.

Петер забрал письмо и перечитал его.

— Зачем парень убежал ночью? — пожаловался он. — Мог бы хоть предупредить меня.

— Наверное, ему немного стыдно, — предположила Эстер.

— Все равно не могу понять, — покачал головой Петер. — Мы ведь были его друзьями.

Внезапно Дорис, которая стояла рядом и серьезно слушала разговор взрослых, расплакалась. Родители обернулись к дочери.

— Дядя Джонни больше не вернется? — всхлипывала девочка.

— Конечно, вернется, — утешил Петер, беря ее на руки. — Он написал, что вернется и поведет тебя в цирк.

Дорис перестала плакать и пристально посмотрела на отца большими круглыми глазами.

— Честно?

— Честно, — ответил Петер, глядя на жену поверх головы дочери.

3

Незнакомец терпеливо ждал, пока Петер Кесслер обслужит покупателя, затем подошёл к прилавку.

— Джонни Эдж здесь живет? — поинтересовался он.

Петер с любопытством взглянул на мужчину. Этот человек не был похож на кредитора, о котором писал Джонни. Почти всех кредиторов Кесслер знал в лицо.

— Сейчас нет. Может, я смогу вам помочь? Я — Петер Кесслер, владелец этого здания.

Незнакомец протянул руку и улыбнулся.

— Джо Тернер из «График Пикчерс Компани». Я приехал научить Джонни работать с проектором, который привезли вчера.

— Рад познакомиться. — Петер пожал протянутую руку. — Но боюсь, вас ждет разочарование. Джонни позавчера уехал.

— Все-таки не выдержал? — На лице Тернера мелькнула досада.

— Дела не пошли, — кивнул Кесслер. — Он вернулся к своей прежней работе.

— У Сантоса?

— Да. А вы знаете Джонни?

— Мы вместе работали у Сантоса. Джонни хороший парень. Очень жаль, что он не дождался меня. Кино помогло бы ему стать на ноги.

— В Рочестере? — рассмеялся Петер.

— А почему бы и нет? Рочестер не очень отличается от других городов, где кино выходит на первое место среди развлечений и синематографы растут, как грибы после дождя. Вы сами-то хоть видели?

— Нет, — ответил Петер. — Я только вчера услышал о кино, когда ваш человек привез аппарат.

Тернер вытащил из кармана сигару, откусил кончик и зажег ее. Выдохнул облако дыма и внимательно посмотрел на Петера Кесслера.

— Вы производите впечатление порядочного человека, мистер Кесслер, поэтому я хочу сделать вам предложение. Эту машину Джонни заказал у нас. Если мне придется везти ее назад, перевозка обойдется недешево. Давайте я здесь сегодня вечером покажу фильм. Если вам понравится, я оставлю проектор.

— Зачем он мне? — покачал головой Петер. — Я торгую скобяными изделиями и ничего не знаю о кино.

— Ничего страшного, — убеждал Джо Тернер. — Это новое дело. Всего два года назад некий Фокс открыл синематограф безо всякого опыта, а сейчас он процветает. Та же самая история с Леммлем. Вам придется лишь крутить ручку машины. За то, чтобы смотреть картины, вам будут платить деньги и немалые. За кино — будущее!

— Только не для меня. У меня и так хорошее дело. Мне ни к чему головная боль.

— Послушайте, мистер Кесслер, я покажу вам фильм бесплатно. У меня с собой есть несколько катушек, и мне все равно нечего делать. Давайте я покажу вам, что это такое. Если не понравится, завтра же увезу аппарат обратно.

Петер задумался. Ему хотелось взглянуть на эти фильмы.

— Ладно, — сдался он. — Только я ничего не обещаю.

Тернер улыбнулся и протянул руку.

— Все так говорят, пока не увидят кино. Можете мне поверить, мистер Кесслер. Вы еще не знаете этого, но кино уже покорило ваше сердце.

Петер пригласил Джо Тернера поужинать. Когда он представил гостя, Эстер вопросительно взглянула на мужа, но промолчала.

— Мистер Тернер покажет нам вечером фильм, — поторопился объяснить Петер Кесслер.

После ужина Тернер извинился и пошел настраивать аппарат. Петер отправился с ним.

— Жаль, что Джонни уехал, — обратился Тернер к Кесслеру, когда они вошли в зал игровых автоматов. — Ему эта штука очень бы пригодилась.

Петер рассказал о причине отъезда Джонни и о письме. Джо Тернер внимательно слушал, возясь с проектором. Затем сказал:

— Мистер Кесслер, можете о деньгах не беспокоиться. Если Джонни пообещал, то заплатит.

— А кто беспокоится о деньгах? — обиделся Петер. — Просто нам понравился парень. Он стал нам почти родным.

— Да, Джонни такой, — улыбнулся Тернер. — Я помню, как погибли его родители. Ему тогда и десяти не было. Мы с Сантосом не знали, что делать с мальчишкой. У него не осталось родственников, поэтому существовал один выход — отправить его в приют для сирот. Но Сантос решил взять его к себе. Через некоторое время он относился к Джонни как к сыну.

Когда Джо Тернер закончил настраивать проектор, Петер отправился наверх за женой. Когда они спустились, в зале царила темнота. Кесслеры сели, где указал Тернер. Петер был рад, что кино они будут смотреть одни — он очень волновался.

— Готовы? — поинтересовался Джо Тернер.

— Да, — ответил Кесслер.

Неожиданно экран, висящий перед ними, осветил яркий свет. Появились расплывчатые слова, которые приобрели четкость после того, как Джо настроил резкость. Однако слова исчезли, прежде чем Кесслеры успели их прочитать. В углу возник маленький паровоз, за которым тянулся дым. Он мчался на них, с каждой секундой увеличиваясь в размерах.

Затем поезд очутился прямо перед ними, готовый спрыгнуть с экрана. Эстер вскрикнула и спрятала лицо на плече у мужа, схватив его за руку. У Петера пересохло в горле, он молчал, и на бледном лице сверкали капли пота.

— Он уехал? — спросила Эстер через несколько секунд.

— Да, — отозвался Кесслер, удивленный тем, что может говорить.

Теперь они перенеслись на пляж. Одни девушки плавали, другие загорали и улыбались.

Затем Кесслеры заходили в гавань Нью-Йорка на пароме. Знакомые здания выглядели так реально, что хотелось до них дотронуться. Гавань сменил ипподром в Шипсхед Бэе. По дорожке мчались лошади, и зрители шумно приветствовали победительницу. Фильм закончился, и яркий свет экрана стал резать глаза.

Петер в удивлении заметил, что до сих пор держит жену за руку.

— Ну как? — раздался голос Тернера.

Петер встал, быстро моргая. На лице Джо играла понимающая улыбка. Кесслер изумленно закрыл глаза руками.

— Если бы не видел собственными глазами, никогда бы не поверил, что такое возможно.

— Все так говорят сначала, — рассмеялся Тернер и включил свет.

Только сейчас Петер увидел, что на улице толпится народ. Их лица прижимались к окнам, в глазах виднелось такое же изумление и недоверие. Петер повернулся к Эстер.

— Что ты думаешь?

— Не знаю, что и думать. Никогда не видела ничего подобного.

Двери распахнулись, и в зал хлынули люди. Посыпался град вопросов.

— Что это?

— Кино из Нью-Йорка, — ответил Тернер.

— Вы будете это здесь показывать?

— Не знаю. Все зависит от мистера Кесслера.

Толпа уставилась на Петера.

Некоторое время он стоял молча. Его по-прежнему переполняли впечатления от того, что он только что увидел. Неожиданно для самого себя Петер ответил:

— Конечно, мы будем это здесь показывать. Мы откроемся вечером в субботу.

— Bist du meshuggeh.[2] — Эстер схватила мужа за руку. — Суббота ведь уже послезавтра.

— Сошел с ума? Я? — прошептал Петер. — Да ведь все эти люди рвутся смотреть кино.

Эстер промолчала.

Сердце Петера Кесслера возбужденно колотилось. Вечером в субботу он откроет синематограф. В конце концов Эстер не сказала «нет».

Через полтора месяца вернулся Джонни. Он остановился перед домом Кесслера. Лавка оставалась прежней, но на зале игровых автоматов поменялась вывеска — «Синематограф Кесслера».

Было раннее утро, и на улице Джонни не встретил ни одного человека. Он целую минуту разглядывал вывеску, затем переложил чемодан в другую руку и вошел в магазин. Чтобы глаза привыкли к полумраку, ему пришлось задержаться в дверях.

Петер первым увидел его и бросился с протянутой рукой.

— Джонни!

Джонни Эдж поставил чемодан и пожал протянутую руку.

— Ты вернулся! — возбужденно воскликнул Петер. — Я говорил Эстер, что ты вернешься. Она сомневалась, может, ты не захочешь, но я все равно решил послать телеграмму.

— Я так и не понял, почему ты попросил меня вернуться, — улыбнулся Джонни. — Особенно после того, как уехал ночью, не попрощавшись. Но…

— Никаких «но», — не дал ему договорить Петер. — Я уже забыл, что случилось. Это все в прошлом. — Он крикнул Дорис: — Скажи маме, что Джонни приехал… Я чувствовал, что ты приедешь. Этот аппарат твоя идея, и ты имеешь право на часть доходов, которые он приносит. — Взгляд Кесслера упал на Дорис, которая смотрела на Джонни. — Разве я не велел тебе бежать за мамой?

— Я хотела сначала поздороваться с дядей Джонни, — немного грустно ответила девочка.

— Ладно, здоровайся и беги наверх.

Дорис с серьезным видом подошла к Джонни и протянула руку.

— Привет, дядя Джонни.

Джонни рассмеялся и поднял ее на руки.

— Привет, милая. Я скучал по тебе.

Девочка покраснела, выскользнула из его рук и побежала наверх.

— Я должна сказать маме.

— Ну, что тут у вас случилось? — обратился Джонни к Петеру.

— Через день после твоего отъезда приехал Джо Тернер, и не успел я и глазом моргнуть, как он убедил меня взять проектор, — улыбнулся Петер. — Я и не думал, что это окажется таким прибыльным. Эстер продает билеты, но я слишком устаю в магазине, чтобы по вечерам крутить кино. Поэтому мы решили попросить тебя вернуться. Как я написал в телеграмме, ты будешь получать сотню в месяц и десять процентов от прибыли.

— Заманчивое предложение, — ответил Джонни. — Я видел немало синематографов. Кино становится прибыльным бизнесом.

Позже они зашли в зал. Джонни одобрительно огляделся по сторонам. Все игральные автоматы вынесли, их заменили скамьи для зрителей. Лишь в углу, у двери осталась «Бабушка-гадалка».

Джонни подошел к ней и постучал по стеклу.

— Похоже, ты была права, старушка.

— Что ты сказал? — удивился Петер.

— Эта старушка предсказала мне судьбу в ту ночь, когда я уехал. Она считала, что я вернусь. Я думал, что она дура, но теперь ясно, что дурак я.

— Знаешь, есть поговорка: «Чему быть, того не миновать».

Юноша огляделся по сторонам, прежде чем ответить.

— Мне даже не верится…

Он вспомнил, как принесли телеграмму, как он показал ее Алу Сантосу.

— Не знаю, почему он зовет меня обратно. Ведь я уехал, задолжав за три месяца, — сказал тогда Джонни.

— За два, — поправил Сантос. — Ты уже послал ему деньги за месяц.

— Верно, — согласился молодой человек. — Все равно не понимаю.

— Может, он тебя любит, — предположил Ал Сантос. — Что собираешься делать?

Сейчас Джонни стоял в бывшем зале игровых автоматов. Он снял руку с «Бабушки-гадалки» и спросил:

— Сколько сеансов в день ты проводишь?

— Один.

— С сегодняшнего дня будем давать три, — объявил Джонни. — Один днем и два вечером.

— Но где мы возьмем столько зрителей?

Джонни настороженно взглянул на Петера, заподозрив иронию. Увидев, что Кесслер говорит серьезно, юноша ответил:

— Петер, тебе еще много предстоит узнать о шоу-бизнесе. Хочешь знать, как мы будем вести дело? Сделаем рекламу, везде развесим афиши, даже за городом, дадим объявления в газеты. Во всем районе это единственный синематограф. Люди, если узнают, будут приезжать издалека. К тому же нам два дополнительных сеанса не будут стоить ни цента. Мы-то платим за один показ.

Петер уважительно посмотрел на молодого человека и с облегчением подумал: «У этого парня голова варит. Как он здорово придумал фокус с тремя сеансами». Он понял, что теперь с возвращением Джонни о синематографе можно не беспокоиться.

— Хорошая идея, Джонни, — признал Петер. — Отличная.

Ночью Петер Кесслер продолжал думать о предложении Джонни Эджа. Это значило в три раза больше прибыли.

4

В полвосьмого вечера Джордж Паппас стоял напротив «Синематографа Кесслера» и смотрел, как народ валит на сеанс. Он достал часы, вздохнул и покачал головой. Этот синематограф изменил распорядок жизни города. После семи вечера до его открытия на улицах можно было встретить лишь редких прохожих. Сейчас уже почти восемь, а толпы идут и идут смотреть кино.

Среди зрителей попадались не только горожане, но и фермеры. Да, этот кесслеровский помощник, Джонни Эдж, действительно деловой парень — везде, где можно, он развесил афиши.

Джордж Паппас опять вздохнул. Как ни странно, но он чувствовал, что кино не мимолетная забава, что оно надолго. Он уже побывал на сеансе и считал, что в его жизнь вошло что-то новое и важное. Паппас еще не знал, как кино изменит его жизнь, но то, что изменит — не сомневался.

Джордж владел маленькой кондитерской в пяти кварталах отсюда. В семь они с братом закрывались и шли ужинать. За исключением суббот, делать по вечерам было нечего. Но сегодня вторник, а у «Синематографа Кесслера» толпится больше народа, чем по субботам слоняется по улицам всего города. Паппас вновь вздохнул и подумал, вот бы и в его кафе привлечь столько посетителей.

Он направился домой, размышляя над этой проблемой, и неожиданно замер, как вкопанный. Мелькнула идея. Мысль пришла на греческом языке. Она появилась так быстро и естественно, что до конца Джордж понял ее только тогда, когда машинально перевел ее на английский. Это был просто великолепный ответ на его вопрос. Он развернулся и поспешил к синематографу.

У дверей Эстер продавала билеты.

— Здравствуйте, миссис Кесслер, — поздоровался Джордж Паппас.

— Здравствуй, Джордж, — кратко ответила Эстер, занятая продажей билетов.

— Где мистер Кесслер? — спросил Джордж со своим смешным акцентом.

— Он внутри.

— Я хочу поговорить с ним, пожалуйста.

Она с любопытством взглянула на молодого человека, привлеченная серьезностью, с которой он произнес слова.

— Он выедет через несколько минут. Сеанс вот-вот начнется. Я ничем не могу помочь?

— Я подожду, — покачал головой Джордж. — У меня к нему одно дело.

Эстер наблюдала, как он подошел к двери и прислонился к косяку. Интересно, что у Джорджа за дело к Петеру, мелькнула у нее мысль, но зрителей было так много, что она через несколько секунд забыла о его присутствии.

Джордж в это время тоже не прохлаждался. Стоя около двери, он насчитал около сорока человек, а когда заглянул вовнутрь, увидел, что зал набит битком. В ожидании сеанса люди болтали, некоторые ели принесенные фрукты и сладости. Джордж подумал, что собралось не менее двухсот человек. Когда Петер закрыл двери, на улице еще оставались люди и постоянно подходили все новые.

Кесслер поднял руку.

— Через час будет еще один сеанс, — сообщил он не попавшим в зал. — Синематограф переполнен, но если вы подождете, обязательно увидите фильм.

По толпе пронесся шепот разочарования, но ушло всего несколько человек. Их заменили новые зрители, причем их оказалось значительно больше, чем ушедших. Постепенно образовалась очередь.

Петер заглянул в зал и крикнул:

— Джонни, начинай.

Когда огни погасли, раздались аплодисменты, но при появлении первых кадров наступила тишина.

Петер раскуривал сигару, когда к нему подошел Джордж.

— Здравствуйте, мистер Кесслер.

— Привет, Джордж, — добродушно ответил Кесслер. — Как поживаешь?

— Неплохо, мистер Кесслер, — вежливо ответил Джордж Паппас и огляделся по сторонам. — К вам ходит много людей.

— Да, Джордж, — улыбнулся Петер, попыхивая сигарой. — Все хотят посмотреть картину. Ты уже видел?

Джордж Паппас кивнул.

— За синематографом будущее, — торжественно объявил Кесслер.

— Мистер Кесслер, я тоже так думаю, — заверил его Джордж. — Вы хорошо разбираетесь в том, что хотят люди.

— Спасибо, Джордж, — довольно улыбнулся Петер и полез в карман жилета. — Джордж, выкури сигару.

Джордж с серьезным видом взял сигару, поднес к носу и понюхал, хотя не только не любил сигар, но даже не переносил запаха табачного дыма.

— Хорошая сигара, — похвалил он.

— Мне их привозят из Нью-Йорка, — гордо сообщил Петер Кесслер. — По шесть центов за штуку.

— Если не возражаете, мистер Кесслер, я выкурю ее после ужина, чтобы получить больше удовольствия, — сказал Джордж и аккуратно спрятал сигару в карман.

Петер кивнув, рассматривая очередь. Джордж почувствовал, что внимание мистера Кесслера отвлечено, но не выдержал и выпалил:

— Мистер Кесслер, я бы хотел открыть у вас киоск с мороженым.

— Киоск с мороженым? — Петер весь превратился во внимание. — Для чего?

Паппас смутился и покраснел. Его далеко не безупречный английский стал еще неразборчивее.

— Эти люди, — запинаясь, забормотал он, — они хороши для бизнеса. Мороженое, конфеты, фрукты, орешки…

Петер перестал улыбаться. Неожиданно до него дошло, о чем говорит Паппас.

— Хорошая идея, — серьезно согласился Кесслер. — Но где мы его поставим, Джордж? У нас и так не хватает места.

Как по волшебству, нашлись мгновенно нужные слова. Джордж объяснил, как мало места ему понадобится. Но окончательно Петера убедило обещание Джорджа Паппаса платить кроме аренды еще и процент с прибыли.

Несмотря на то, что синематограф процветал, проблем оставалось немало. Петер Кесслер заключил соглашение с «График», по которому получал новую картину каждые три недели. Все было в порядке до тех пор, пока они не начали показывать по три фильма в день. В первую же неделю все желающие смотрели новинку, и в следующие две недели количество зрителей резко уменьшалось. Петер и Джонни решили обратиться за помощью к Джо Тернеру в его следующий приезд в Рочестер. Раз в месяц Джо обязательно наведывался.

Примерно через две недели после открытия Джорджем Паппасом маленького киоска приехал Джо Тернер. Он с интересом наблюдал, как торгуют братья Паппасы. Через некоторое время Тернер подошел к Джонни.

Дневной сеанс только что закончился, и Джонни перематывал пленку для вечернего.

— Кто это придумал? — полюбопытствовал Джо.

— Петер, — ответил Джонни Эдж. — Нравится?

— Хорошая идея, — одобрительно кивнул Джо Тернер. — За нее, наверняка, ухватятся в городе.

Джонни закончил перемотку, установил кассету и спустился с маленькой платформы, на которой стоял проектор.

— Пошли, выпьем «мокси», — пригласил он Джо.

Джонни познакомил Джо Тернера с Джорджем Паппасом и его братом. Некоторое время они молча отхлебывали напиток, затем Джонни прервал молчание:

— Неужели у тебя нет новых фильмов? За три недели народ устает от одной и той же картины.

— Мы можем вам прислать только один однороликовый фильм, — покачал головой Джо.

— Какой толк от одного ролика, когда нам нужен полный сеанс?

Тернер несколько секунд смотрел на Джонни, затем ответил:

— Я знаю выход, но это должно остаться в тайне.

— Ты меня знаешь, Джо. Когда нужно, я могу быть нем, как рыба.

Джо улыбнулся и спросил:

— Ты, наверное, слышал, что крупные кинокомпании объединяются, чтобы контролировать весь рынок?

— Угу.

— Наверняка, ты знаешь, что одна из причин для этого шага та, что множество мелких продюсеров делают картины и составляют им конкуренцию. Крупные компании хотят, чтобы в синематографах крутили только их короткометражки. Им нужно быть уверенными, что вы, прокатчики, будете покупать картины только у них. Поэтому они объединяются в ассоциацию, которая будет контролировать все производство картин, и никто, кроме них, не сможет снимать новые фильмы.

— Ну и что? — не понял Джонни. — Не пойму, как мы получим от них больше фильмов.

— Сейчас, сейчас… «График» тоже присоединяется к ассоциации, а я перехожу к независимому продюсеру, который собирается снимать каждую неделю новый фильм.

— Звучит заманчиво, но мы тут причем? — Джонни втянул «мокси» через соломинку. — По соглашению мы обязаны крутить картины только «График».

— Огромное количество владельцев синематографов поняли, как можно схитрить, — объяснил Джо. — Послушай, можно крутить, что угодно, только тихо. Ты берешь у них картину каждые три недели, но ты не обязан крутить только ее все три недели.

— Понятно. — Джонни допил напиток. — Пошли обсудим это с Петером.

По пути в скобяную лавку Джо объяснил Джонни, что для того, чтобы достать фильм, Джонни достаточно только поехать в Нью-Йорк и подписать одну бумажку.

— На кого ты собираешься работать? — поинтересовался Джонни.

— На Билла Бордена. Он самый крупный из независимых продюсеров.

— Чем ты будешь у него заниматься? — Джонни закурил. — Продавать картины?

— Нет, — покачал головой Джо. — Я собираюсь снимать их. Я объяснил Бордену, что ему нужен человек, который бы знал запросы прокатчиков, и я именно тот, кто ему нужен.

— Ты совсем не изменился с тех дней, когда мы работали в цирке, — рассмеялся Джонни.

Джо тоже рассмеялся.

— Если серьезно, парень, когда-нибудь кино станет самым прибыльным бизнесом. Я не хочу, чтобы ты остался в стороне, когда польется золотой дождь.

5

Джонни Эдж взялся за дверную ручку, но дверь не открыл. Из квартиры донесся голос Эстер, разговаривающей с Петером.

— Ты до сих пор не оделся? — возмущалась Эстер. — Ты же обещал сегодня сводить Дорис и Марка в парк.

Петер что-то негромко и лениво проворчал в ответ. Джонни улыбнулся. Он знал, что по воскресеньям Петер любит поваляться и почитать газеты. Джонни вошел на кухню.

Эстер удивленно посмотрела на молодого человека, потом перевела взгляд на часы.

— Джонни, ты сегодня что-то рано встал. — На плите за ее спиной булькала большая кастрюля.

— Я только на минуту, — улыбнулся Джонни. — Хотел спросить у Петера, не нужно ли ему что-нибудь привезти из Нью-Йорка.

— Едешь в Нью-Йорк?

Он кивнул. Эстер казалась слегка раздраженной. Интересно, что с ней, подумал Джонни.

На кухню выглянул Петер.

— Ты едешь в Нью-Йорк? — повторил он вопрос жены.

— Угу, — лаконично откликнулся Джонни.

Петер был в рубашке с короткими рукавами, пояс на брюках ослаблен. В последнее время он немного поправился, подумал Джонни. А почему бы и нет? Дела ведь идут неплохо.

— Зачем? — полюбопытствовал Петер.

— Я пообещал Джо посмотреть новые картины, — объяснил Джонни. — Вернусь завтра к вечеру.

Петер Кесслер пожал плечами.

— Неужели охота трястись восемь часов, чтобы взглянуть на пару картин? Я бы ни за что не поехал!

Джонни улыбнулся и подумал: «Если бы ты поехал, то понял бы, что я пытаюсь тебе объяснить несколько последних месяцев — нашему делу нужен размах». Вслух он сказал:

— Мне самому хочется съездить. Хоть узнаю, что творится в мире.

Петер посмотрел на молодого человека, глаза которого возбужденно горели. Джонни Эджем овладело кино. Ни о чем другом он думать не мог. Джонни говорил только о фильмах с тех пор, как начал ездить за ними в Нью-Йорк.

Петер вспомнил, что Джонни сказал как-то, вернувшись из Нью-Йорка:

— Этот Борден на правильном пути. Он делает двухроликовые фильмы с сюжетом. Этим же занимаются Фокс и Леммль. Они утверждают, что это очень выгодный бизнес. Говорят, что придет день, когда театры будут показывать такие фильмы так же, как сейчас показывают пьесы и спектакли.

Петер Кесслер тогда лишь фыркнул в ответ, но запомнил надолго слова Джонни. Они произвели на него впечатление. Может, эти ребята правы? Он видел их картины — они несомненно лучше, чем у ассоциации. Да, ребятам можно верить.

Петер подумал о театре, который показывал бы только фильмы, но тут же отогнал эти мысли. Бесполезно об этом думать, из этой идеи ничего не выйдет. Пусть лучше все идет потихоньку, как сейчас.

На кухню, услышав голос Джонни, выбежали Дорис и Марк. Девочка с сияющим лицом посмотрела на Джонни Эджа.

— Идете в парк, дядя Джонни? — радостно поинтересовалась она.

— Не сегодня, милая, — улыбнулся Джонни. — Дядя Джонни должен ехать в Нью-Йорк по делам.

По ее лицу пробежала тень разочарования.

— О, — лишь выдохнула она.

Эстер выразительно посмотрела на Петера, который взял дочь за руку.

— Папа отведет тебя, liebchen. — Он повернулся к Джонни. — Подожди, мы проводим тебя до станции. — И он вышел за пиджаком.

— Хочешь кофе, Джонни? — спросила Эстер.

— Нет, спасибо, — улыбнулся Джонни. — Я уже позавтракал.

Через минуту вернулся Петер, застегивая на ходу пиджак.

— Пошли, kinder, — сказал он.

На улице Марк дернул Джонни за руку и заявил:

— Хоцу на плеци!

Джонни улыбнулся и посадил малыша к себе на плечи.

— Ура! — восторженно завизжал Марк.

Только через полквартала Петер заметил, что Дорис держит Джонни за руку. Кесслер улыбнулся про себя — дети не любят плохих людей.

— Как дела у Джо? — спросил он у Джонни. Он не видел Тернера с тех пор, как тот ушел из ассоциации к Бордену.

— Хорошо. Он сделал несколько отличных картин. Борден говорит, что Джо у него самый лучший работник.

— Прекрасно, — сказал Петер. — Джо доволен?

— Джо нравится работа, но ему хочется делать еще кое-что. — Джонни попытался освободить волосы от вцепившегося в них Марка, который звонко смеялся.

— Отпусти волосы дяди Джонни, — строго приказал Петер сыну. — А то я скажу ему, чтобы он спустил тебя вниз.

Марк отпустил волосы, и Петер возобновил разговор с Джонни.

— Чего он хочет?

— Он хочет открыть свое дело, — притворно равнодушным голосом ответил молодой человек. — Он говорит, что съемки фильмов ужасно прибыльный бизнес.

— А ты что думаешь? — Петер постарался скрыть интерес.

Джонни быстро посмотрел на него краешком глаза. Лицо Петера оставалось бесстрастным, но его выдавали глаза.

— По-моему, он прав, — медленно ответил юноша. — Мы с ним все рассчитали. Однороликовые фильмы стоят около трехсот долларов плюс стоимость изготовления копий. С каждого негатива можно сделать сто копий. Каждую копию дважды как минимум можно продать по десять долларов. Это дает две тысячи долларов за картину. Не вижу, как здесь можно прогореть.

— Тогда что его останавливает?

— Деньги, — ответил Джонни. — Камеры и другая аппаратура стоят не меньше шести тысяч долларов, а их у него нет.

Они подошли к станции, и Джонни снял Марка с плеч.

— Знаешь, Петер, — задумчиво произнес он, глядя на Кесслера. — Неплохое дельце и для нас.

— Только не для меня, — рассмеялся Петер. — Я не дурак. Я знаю, чем стоит заниматься, а чем — нет. Что случится, например, если ты не сумеешь продать фильм? — И он сам ответил на свой вопрос: — Ты прогоришь.

— Не думаю, — быстро возразил Джонни. — Посмотри на нас. Мы покупаем фильмы везде, где можно, и все равно нам их не хватает. Не пойму, как в такой ситуации можно прогореть. — Юноша сунул в рот сигарету. — Все прокатчики находятся в таком же положении, как и мы. Они ждут не дождутся новых картин.

Петер Кесслер опять рассмеялся, только на этот раз не так уверенно. Джонни видел, что его заинтересовала идея.

— Я не жаден, — объяснил Петер. — У нас и так все в порядке. Пусть головы болят у других.

Через несколько минут Джонни, улыбаясь, сел в поезд. Он подал Петеру идею. Теперь достаточно напоминать об этом время от времени, и постепенно идея начнет созревать. Станция скрылась за поворотом. Джонни сел и, по-прежнему улыбаясь, достал газету. Может, к тому времени, когда Джо подготовится, Петер созреет.

Когда поезд тронулся с места, Дорис неожиданно заплакала, и Петер удивленно посмотрел на дочь.

— Почему ты плачешь, liebchen?

— Не люблю, когда уезжают на поездах, — всхлипывая, ответила девочка.

Петер озадаченно почесал ухо. Насколько он знал, она еще никого не провожала на поезд.

— Почему? — поинтересовался он.

Заплаканные голубые глаза девочки серьезно смотрели на отца.

— Я… я не знаю, папа, — тихо ответила она. — Просто становится грустно и хочется плакать. А вдруг дядя Джонни не вернется?

Петер Кесслер молча смотрел на дочь сверху вниз. Через некоторое время он взял девочку за руку.

— Какая глупость! — фыркнул он. — Пойдемте в парк.

6

Когда Джонни проснулся, уже стемнело. Он лежал в незнакомой комнате, голова раскалывалась от боли. Джонни застонал и потянулся.

На постели рядом кто-то зашевелился. Когда рука дотронулась до теплого мягкого тела, Джонни вздрогнул и повернул голову.

Он в темноте едва мог различить лицо девушки, лежащей рядом. Она лежала на боку, спрятав одну руку под подушку. Джонни медленно сел и попытался вспомнить прошлую ночь. Постепенно он начал вспоминать.

Все началось около пяти, когда он пришел на студию. Джо сказал, что сегодня они работают допоздна, потому что это единственный день, когда большинство артисток свободны. Остальные шесть дней в неделю они выступают в комическом шоу.

Войдя на студию, Джонни услышал, как на Джо Тернера кричит одна из девушек. Сначала Джонни не мог разобрать, в чем дело, но в конце концов он понял, что спор касается ее одежды. Билл Борден стоял рядом с встревоженным лицом. Выражение тревоги на лице, как позже узнал Джонни, является отличительным признаком тех, кто занимается кино. Джо спокойно ждал, когда артистка прекратит кричать. Никто не заметил Джонни, стоящего в дверях.

Наконец девушка затихла. Джо Тернер несколько секунд молча смотрел на нее, затем не обращая на нее ни малейшего внимания, повернулся к Бордену.

— Отдай ей сегодняшний заработок, Билл. Нам не нужны вспыльчивые артистки.

Билл молчал. Лишь выражение тревоги на его лице усилилось.

— Ты не имеешь права это делать! — опять закричала девушка. — Я должна играть в этой картине главную роль. Мой агент подаст на тебя в суд!

Несколько секунд Джо молча смотрел на нее, затем совершенно неожиданно взорвался.

— На кого, черт побери, ты собираешься подавать и суд? — завопил он. — Да мы за один день платим тебе больше, чем ты зарабатываешь в своем балагане. Посмей только обратиться в суд! Мы сделаем так, что тебя больше не возьмет ни один продюсер. — Он очень близко подошел к ней и принялся размахивать указательным пальцем перед самым ее носом. — Если хочешь играть главную роль, снимай свое чертово платье! Героиня должна играть в сорочке. И не вешай мне лапшу на уши о своей скромности. Я видел тебя в «Биджу» совсем без ничего! Только поэтому мы тебя и взяли!

Услышав такую неожиданную речь, девушка замолчала. Она несколько секунд задумчиво разглядывала Джо, затем сказала:

— Ладно, сниму. Только учти, я тебя предупреждала.

Девушка сделала шаг назад, сдернула платье через голову и бросила его к ногам Тернера.

У Джонни перехватило дыхание. Артистка оказалась абсолютно голой. Джо быстро поднял платье и бросился прикрывать ее наготу, Борден закрыл лицо руками и застонал, а сама виновница переполоха лишь улыбнулась.

— Вам придется одолжить мне сорочку, — ехидно сообщила она. — Сейчас стоит такая жара, что я хожу в одном платье!

— Ты должна была сказать это сразу! — едва выговорил сквозь смех Джо. — По крайней мере, сберегли бы друг другу нервы.

Через несколько минут она надела сорочку, и камера зажужжала. Джо заметил Джонни Эджа и, улыбаясь, подошел к нему.

— Видишь, в каких условиях приходится работать!

— Да, тут не соскучишься, — улыбнулся Джонни.

— Эти девчонки просто ненормальные. От них можно ждать всего, что угодно!

— Не пойму, чего ты жалуешься, — опять улыбнулся молодой человек.

— Пойди пока в просмотровый зал и посмотри что-нибудь, бессердечная скотина! — шутя, посоветовал Тернер. — Когда освободишься, съемки как раз закончатся, и мы поедем ужинать.

— О’кей. — Джонни направился к двери, но Джо его окликнул:

— Знаешь, у меня неплохая идея, — улыбнулся он. — Возьмем с собой пару этих крошек. В Рочестере, по-моему, у тебя слишком скучная и пресная жизнь.

— Очень мило, что ты заботишься обо мне, — насмешливо ответил Джонни. — Неужели ты не можешь обойтись без дам?

— Я-то могу, а вот ты?.. Помнишь, как в шестнадцать ты чуть не набросился на ту женщину-змею. Сантосу даже пришлось вмешаться.

Джонни покраснел. Он хотел что-нибудь ответить, но Борден повел его в просмотровый зал. Когда Джонни освободился, Джо уже ждал его с двумя девушками.

Одна оказалась той самой скандалисткой. Ее звали Мэй Даниелс. По тому, как она держала руку Джо, стало ясно, что они старые друзья. Вторая, миленькая блондинка небольшого роста по имени Фло Дейли, улыбнулась Джонни.

— Будь к нему добра, Фло, — расхохотался Джо. — Это один из наших самых крупных покупателей.

Ужинать отправились в «Черчилль». Джо Тернер закончил снимать картину и находился в хорошем настроении. После еды он закурил, откинулся на спинку стула и спросил у Джонни:

— Ну как, разговаривал с Петером?

— Да, сегодня утром, — проворчал Джонни. — Кажется, он клюнул.

— Будем надеяться. — Джо наклонился вперед. — Борден собирается открывать в Бруклине новую студию. Было бы очень неплохо, если бы Петер нам помог. Это сильно облегчило бы нам задачу.

— Поможет, — заверил его Джонни. — Я уверен.

— Хорошо. — Джо вновь откинулся на спинку стула и выпустил к потолку облако дыма.

— Вы, мужчины, только и знаете, что говорить о делах! — возмутилась Мэй. — Неужели нельзя хоть иногда забывать о них, чтобы повеселиться?

Джо Тернер ущипнул ее под столом за коленку. Он был слегка навеселе и чувствовал себя превосходно.

— Правильно, бэби. Давайте веселиться по-настоящему. — Он крикнул официанту: — Еще вина!

Выйдя поздно ночью из ресторана, Джо и Джонни заспорили, куда ехать. В конце концов отправились к Тернеру домой. Джо нахваливал деловые качества друга, называя его гением, а Фло удивилась, что такой молодой человек может быть таким удачливым бизнесменом.

Когда они зашли в квартиру Тернера, Джонни пробормотал:

— Ты здорово нагрузился. Тебе нужно идти спать!

Невзирая на протесты хозяина, гости отволокли его в спальню. Джо упал на кровать и сразу захрапел. Они попытались раздеть его, но Мэй остановила их, заявила, что слишком устала, растянулась рядом с Тернером и моментально уснула.

Джонни и Фло посмотрели друг на друга и засмеялись.

— Слабаки! — торжественно провозгласил Джонни.

Пошатываясь, они вышли в другую спальню. Фло улыбнулась и протянула руки.

— Я тебе нравлюсь, Джонни? — спросила она неожиданно трезвым голосом.

Он удивленно посмотрел на девушку и обнял ее.

— Конечно, нравишься.

Продолжая улыбаться и не сводя взгляда с его лица, она тихо поинтересовалась:

— Так чего же ты ждешь?

На какое-то мгновение Джонни замер, затем поцеловал ее. Фло тесно прижалась. Его рука скользнула под платье и нашла теплую девичью грудь. Он потащил ее к кровати, но Фло рассмеялась.

— Подожди, Джонни. Так ты порвешь мне платье.

Она выскользнула из его объятий и разделась.

«Джо был прав, — мелькнула дикая мысль. — Я веду нездоровый образ жизни». Но внутренний сторож упрямо твердил, что у него нет времени на девушек и все остальное.

Фло переступила через лежащую на полу одежду и подошла к нему.

— Видишь, — улыбнулась девушка. — Так значительно лучше.

Джонни молча обнял ее, и их губы встретились. Девичье тело горело, как огонь. Он отогнал все мысли и нырнул в водоворот желания.

Голова продолжала раскалываться. Джонни встал и начал натягивать нижнее белье. Сделав несколько неуверенных шагов по направлению к ванной комнате, он вернулся к кровати. Несколько секунд смотрел на девушку, затем наклонился и приподнял одеяло. Фло пошевелилась и повернулась к нему.

— Джонни, — сонно пробормотала она. Она лежала абсолютно голая.

Нахлынули воспоминания о теплом женском теле. Он опустил одеяло и, шатаясь, направился в ванную. Закрыл дверь и потянулся к выключателю. Яркий свет резанул глаза. Джонни подошел к умывальнику, набрал в таз холодной воды. Нагнулся, на секунду заколебался, затем сунул голову в холодную воду.

Наконец стало немного легче. Вытеревшись полотенцем, Джонни посмотрел в зеркало, висящее над умывальником, и провел ладонью по щеке. Не мешало бы побриться, но, к сожалению, времени нет.

Он вернулся в спальню, оделся и тихо, никого не разбудив, вышел из дома. Чистый утренний воздух взбодрил и прояснил голову. Джонни вытащил из кармана часы. Полседьмого. Если он хочет успеть на первый поезд в Рочестер, следует поторопиться.

7

Джонни Эдж заглянул на кухню. Большая печь испускала волны тепла.

— Где Петер? — спросил он.

Эстер накрыла кастрюлю с супом, оглянулась и ответила:

— Вышел прогуляться.

— По такой погоде? — удивился Джонни, подходя к окну. По-прежнему валил густой снег. На улице уже появились сугробы. Он повернулся к Эстер. — Там столько снега!

— Я ему говорила, — она беспомощно махнула рукой, — но он все равно ушел. Последние несколько дней Петер ходит сам не свой.

Джонни понимающе кивнул. Он тоже заметил это три дня назад, когда из-за сильных снегопадов пришлось закрыть синематограф. Лето оказалось прибыльным, но первый же зимний снег заставил их закрыться.

Эстер рассеянно посмотрела на молодого человека, думая о Петере.

— Не пойму, что с ним случилось в последние дни, — негромко сказала она, как бы говоря сама с собой. — Я его таким никогда не видела.

Джонни сел на стул, вопросительно нахмурившись.

— Что ты хочешь этим сказать?

Она смотрела ему прямо в глаза, словно ответ находился там.

— После открытия синематографа он изменился, — медленно ответила Эстер. — Раньше его дела почти не беспокоили, а сейчас он первым делом каждое утро бежит к окну и ругает снегопад.

— Это не так уж и плохо, — улыбнулся Эдж. — Когда я работал в цирке, мы всегда знали, что солнце не может сиять каждый день. Это бизнес.

— Я сказала сегодня, что нам не на что жаловаться, что нам пока везет, но он не стал меня слушать, повернулся и ушел. — Женщина села напротив Джонни и посмотрела на свои руки, сложенные на коленях. Когда она подняла глаза, они блестели от слез. — Мне кажется, что я его уже не понимаю, что он незнакомый мне человек. Помню, когда Дорис было три годика и она сильно болела, доктор сказал, что необходимо уехать из Нью-Йорка. Петер тогда, не колеблясь ни минуты, продал магазин. Сейчас я начинаю сомневаться, что он опять поступил бы так же.

Джонни смущенно заерзал на стуле. Он растерялся от неожиданной откровенности Эстер.

— В последнее время приходилось много работать, — попытался он успокоить ее. — Нелегко руководить одновременно двумя предприятиями.

Эстер улыбнулась сквозь слезы этой жалкой попытке утешить ее.

— Не надо, Джонни, — мягко произнесла она. — Я все знаю. После твоего возвращения он палец о палец не ударил в синематографе.

— Но ответственность-то все равно лежит на нем, — неуклюже ответил юноша и покраснел.

Продолжая улыбаться, Эстер взяла его за руку.

— Ты хороший парень. Спасибо, что пытаешься меня утешить, но тебе меня не провести.

Суп начал закипать. Эстер отпустила руку Джонни и встала. Она принялась снимать пенку ложкой и продолжала разговаривать с Джонни, стоя к нему спиной.

— Нет, работа здесь не при чем. У него что-то на уме, и я не знаю, что. — Эстер говорила расстроенным голосом, и у Джонни сложилось впечатление, что Петер сейчас очень далек от нее, так далек, как никогда раньше.

Она вспомнила день, когда Петер, настоящий увалень с руками, торчащими из коротких рукавов пиджака, пришел в магазин ее отца. Ей тогда было четырнадцать, а он — почти на год старше.

Он только что сошел с борта корабля и принес письмо от брата отца, живущего в Мюнхене. Отец дал ему работу в маленькой скобяной лавке на Ривингтон-стрит. Петер начал ходить в вечернюю школу, и Эстер помогала ему с английским.

В том, что они полюбили друг друга, не было ничего неестественного. Эстер вспомнила, как Петер просил у отца ее руки. Она тогда подглядывала в щелочку. Петер неловко переминался с ноги на ногу и смотрел на отца, сидящего на высоком стуле за прилавком. На затылке отца сидела маленькая черная ермолка, на глазах — небольшие очки. Он читал еврейскую газету.

После слишком затянувшейся паузы Петер наконец произнес:

— Мистер Гринберг.

Отец молча оторвался от газеты. Он никогда не отличался большой разговорчивостью.

— Я… уф, то есть мы — Эстер и я — хотим пожениться.

Отец так же молча вернулся к газете. Эстер на всю жизнь запомнила, как она боялась тогда, что они услышат стук ее сердца. Девушка затаила дыхание.

Петер опять заговорил напряженным прерывающимся голосом:

— Мистер Гринберг, вы слышали меня?

Отец отложил газету и ответил на идиш:

— А почему я не должен тебя слышать? Я не глухой.

— Но… но вы ничего не ответили, — заикаясь, проговорил Петер.

— Я же не сказал «нет», правда? Я еще не настолько глуп и слеп, чтобы не видеть, что тебе нужно. — Он опять принялся читать.

Петер не мог поверить своим ушам, затем бросился к Эстер. Она едва успела отойти от двери, когда юноша порвался в комнату.

После смерти отца магазин достался Петеру. Их маленькая Дорис родилась здесь же, в задней комнате. В три года она сильно болела, и доктор сказал, что единственный выход — уехать из Нью-Йорка. Так они очутились в Рочестере, где через несколько лет родился Марк.

Сейчас Петера что-то беспокоило, и Эстер не могла понять что. Она чувствовала, что он словно выбросил ее из головы, куда-то отдалился. Эстер ощущала тупую боль к сердце.

Открылась дверь, и в кухню вошел Петер, отряхивая снег. Джонни облегченно откашлялся. Молчание Эстер смущало его, и он обрадовался возвращению Петера.

— Плохая погода, — объявил молодой человек.

Кесслер угрюмо кивнул.

— Похоже, завтра мы тоже не откроемся, — раздраженно ответил он. — Снег и не собирается прекращаться.

Он бросил пальто на стул. Снег моментально начал таять, и с пальто закапала вода.

— Так я и думал, — сказал Джонни. — Я собирался съездить к Джо в Нью-Йорк. Поехали вместе.

— Не вижу смысла! — раздраженно ответил Петер. — Я же тебе говорил, что меня это не интересует.

Эстер быстро взглянула на мужа. По его голосу она интуитивно догадалась, что его беспокоит, и повернулась к Джонни.

— Что ты от него хочешь?

Джонни почувствовал в Эстер союзницу.

— Билл Борден скоро открывает в Бруклине новую студию и хочет избавиться от старой. Я прошу Петера съездить в Нью-Йорк и посмотреть на нее. Если ему понравится, мы втроем, Петер, я и Джо, купим ее.

— Ты хочешь снимать картины? — поинтересовалась женщина, краем глаза наблюдая за мужем.

— Да, — ответил Джонни. — Это очень прибыльное дело, и оно становится прибыльнее с каждым днем.

Он возбужденно начал рассказывать об открывающихся перспективах. Эстер внимательно слушала. Для нее все оказалось новостью, а Петер со скучающим видом опустился на стул. Но под маской напускного безразличия Эстер различила заинтересованность.

Джонни не закрывал рот весь ужин. На эту тему он мог говорить бесконечно. Когда молодой человек отправился спать, его слова все еще звучали в ушах Эстер. Петер хранил молчание, думая о чем-то своем.

Около девяти Кесслеры отправились спать. Снегопад не прекратился, и в спальне было холодно. Эстер легла в постель и принялась ждать Петера. Она хотела поговорить, но он пришел сонный.

— Почему ты не хочешь съездить и посмотреть? — спросила она.

Он фыркнул, повернулся на другой бок и пробормотал в подушку:

— Зачем? Парень вбил себе в голову совершенную чушь.

— Но он не ошибся в синематографе. И сейчас может быть прав.

— Студия — это тебе не синематограф, — сказал Петер, садясь на кровати. — Синематограф — новшество. Когда он надоест публике, мы его просто закроем и на этом ничего не потеряем, потому что купили дешево. Но съемки картин — дело большое и сложное. Для него необходимы немалые деньги. Да, оно тоже основывается на том же новшестве. Но когда синематографы закроются, что будет со студиями? Им придет конец. Синематограф делает нам деньги, и когда придется закрыть его, мы не потеряем аппетита и спать будем нормально.

— Но Джонни считает, что кинобизнес продолжает развиваться, — настаивала Эстер. — Он говорит, что сейчас в неделю открывается более двадцати синематографов.

— Чем больше их откроют, тем быстрее отомрет кино. — Он опять лег и вдруг спросил: — Почему ты так неожиданно заинтересовалась тем, что сказал Джонни?

— Из-за тебя, — откровенно ответила Эстер. — Почему ты не сознаешься, что трусишь?

Петер промолчал. «Она права, — думал он. — Я боюсь риска. Поэтому и не хочу связываться с Джонни».

Когда Петер начал дремать, Эстер заговорила вновь:

— Спишь?

— Нет, — напряженным голосом ответил он.

— Петер, Джонни придумал стоящее дело. Я чувствую это.

— Я тоже чувствую, что мне пора спать, — проворчал Кесслер.

— Нет, Петер. — Эстер села на кровати и посмотрела на мужа. — Я серьезно. Помнишь, что я говорила о Рочестере, когда доктор велел увезти Дорис из Нью-Йорка?

В темноте Петер смотрел на жену. Он не хотел признаваться в этом, но уважал интуицию Эстер. Время не раз уже подтверждало ее правоту. Шесть лет назад он хотел поехать в другое место, но по настоянию жены они приехали к Рочестер. Сейчас Кесслеры процветали, а человек, купивший их магазин, с которым Петеру так тяжело было расстаться, разорился.

— Ну? — спросил он.

— Мне кажется, наступило время вернуться в Нью-Йорк. Я молчала до сих пор, потому что мы приехали сюда поправить здоровье нашей девочки. Сейчас, слава Богу, Дорис здорова, а мне здесь скучно. Я скучаю по родственникам. Я хочу, чтобы Марк ходил в хедер[3] при той же синагоге, где молился мой папа. Я хочу слышать идиш. Я хочу стоять с детьми перед пекарней на Ривингтон-стрит и чувствовать запах свежей мацы, как мы когда-то делали с отцом. Мне стало ясно — пришло время возвращаться домой. Пожалуйста, Петер, поезжай и посмотри. Если это пустые разговоры, ничего не решай. Просто посмотри, что там такое.

Эстер, как и ее отец, редко произносила длинные речи. На Петера ее слова произвели впечатление. Он положил голову жены к себе на плечо. Мокрая щека коснулась его шеи. Свободной рукой он гладил ее волосы. Наконец Петер тихо заговорил на идиш:

— Ладно, я поеду и посмотрю.

— Завтра?

— Завтра. — Неожиданно он добавил по-английски: — Но я ничего не обещаю.

Эстер долго прислушивалась к ровному дыханию мужа. Смешно, но порой, чтобы убедить мужчину сделать именно то, что он сам хочет, приходится изрядно потрудиться.

8

На следующий день в три часа Петер Кесслер и Джонни Эдж уже находились в студии Бордена. Джонни провел Петера к месту, где работал Джо Тернер. Увидев их, Джо помахал рукой.

— Посидите пока. — Тернер с трудом перекричал шум студии. — Я скоро освобожусь.

Однако освободился Джо почти через час. Все это время Петер просидел, вертя головой по сторонам. Даже его неопытный глаз уловил напряженную работу, кипящую вокруг. На различных платформах работали три съемочные группы. Джонни объяснил, что эти платформы называются съемочными площадками. В людях чувствовалась какая-то гордость, уверенность и сознание, что они делают самую важную и ответственную работу на свете.

Петер наблюдал за Джо Тернером, который репетировал сцену. Снова и снова он заставлял актеров выполнять одни и те же движения, повторять одни и те же реплики до тех пор, пока их игра его не удовлетворяла. Все это напоминало Петеру детство в Мюнхене, когда он носил отцу завтрак в концертный зал. Отец был второй скрипкой в оркестре. По команде маэстро воцарялась тишина и начиналась последняя репетиция перед вечерним концертом. Если игра музыкантов удовлетворяла маэстро, он кивал и говорил: «Теперь, дети мои, вы готовы сыграть даже перед королем, если он придет».

Джо сейчас занимался тем же самым. Только здесь королем являлась камера. Сердце Петера отчего-то сжалось. Он понимал действо, которое разворачивалось перед его глазами. Отец изо дня в день заставлял его играть на скрипке, надеясь, что когда-нибудь сын станет играть рядом с ним. Петер знал, сколько усилий и денег стоило отцу отправить сына в Америку, когда кайзер объявил мобилизацию молодежи. Для Кесслера время сейчас в студии летело быстро, так он увлекся. Час, который у Джо ушел на репетицию сцены, показался ему несколькими минутами.

— Наконец и ты приехал, — улыбнулся ему Джо Тернер, когда освободился.

— У нас сейчас затишье, — осторожно ответил Петер. — Делать особенно нечего, вот и решил приехать.

— Ну и что скажешь? — Джо обвел рукой студию.

— Нормально. Очень интересно, — опять состорожничал Петер.

— Кажется, в студию заглянул босс, — сообщил Джо. — Джонни, познакомь его с Петером. Мне сегодня нужно отснять еще одну сцену.

— Ладно, — согласился Джонни.

Он отвел Петера в огромную комнату, в которой несколько мужчин и женщин работали за конторскими столами. В задней части за невысокой оградой стоял большой пол с откидывающейся крышкой, полностью скрывающий маленького мужчину, который сидел за ним. Когда он двигался или говорил по телефону, виднелась только его лысина.

Когда Джонни и Петер подошли к столу, маленький мужчина взглянул на них.

— Мистер Борден, — сказал Джонни. — Я хочу познакомить вас с моим боссом Петером Кесслером.

Борден вскочил, несколько секунд испуганно смотрел на Петера, затем улыбнулся и протянул руку.

— Петер Кесслер, — произнес он пронзительным голосом. — Конечно. Неужели вы не помните меня?

Петер с озадаченным видом пожал протянутую руку. Неожиданно его глаза загорелись.

— Вилли… Вилли Борданов. — Кесслер взволнованно кивнул и улыбнулся. — Конечно, у твоего отца была…

— Совершенно верно, — улыбнулся Борден, — ручная тележка на Ривингтон-стрит поблизости от скобяного магазинчика Гринберга. Я помню, ты женился на его дочери Эстер. Как она поживает?

Старые знакомые взволнованно обменивались воспоминаниями, поэтому Джонни вернулся к Тернеру. У него возникла уверенность, что встреча старых друзей не пройдет бесследно. Уверенность еще больше укрепило то, что Петер сказал о приглашении Бордена поужинать у него дома.

После ужина разговор никак не переходил к кинобизнесу. Джонни очень расстроился, потому что Петер и Борден только и болтали, что о своей юности, не говоря ни слова о делах. Юноше самому пришлось перевести разговор в нужное русло. Он спровоцировал Бордена на разговор об ассоциации, которую хозяин ненавидел всем сердцем. Затем Борден заявил, что если в кинобизнесе будет побольше независимых продюсеров, ассоциация погибнет.

Джонни согласно кивнул и заметил:

— Я говорил то же самое Петеру, но он считает продажу скобяных товаров более безопасным делом.

Борден посмотрел на Кесслера, затем перевел взгляд на молодого человека.

— Может, Петер прав, и скобяное дело действительно безопаснее, но студия предоставляет первопроходцам больше возможностей, больше наград. Посмотри на меня, например. Три года назад я начал всего с полутора тысячами долларов, а через несколько недель заканчивается строительство новой студии, одно здание которой обошлось в пятнадцать тысяч, не говоря уже об аппаратуре. Мои картины показывают по всей стране. Мой недельный оборот составляет восемь тысяч долларов, а через год я буду делать вдвое больше.

Цифры произвели на Петера Кесслера большое впечатление.

— Сколько нужно, чтобы открыть свое дело? — поинтересовался он.

— Ты серьезно? — Борден пристально посмотрел на собеседника.

Петер кивнул и показал на Джонни.

— Последние шесть месяцев этот молодой человек не дает мне шагу ступить. Он постоянно твердит, что мы должны снимать картины. Так что я говорю на полном серьезе. Если из производства картин можно извлечь прибыль, какие тут могут быть шутки?

Борден с уважением посмотрел на Джонни.

— Так вот почему ты отказывался от работы, которую я тебе предлагал? Значит, у тебя собственные планы. — Он повернулся к Петеру. — Дюжину раз я предлагал этому молодому человеку работать на меня, но каждый раз он отвечал «нет». Теперь я хоть знаю причину.

Петер растрогался. Подумать только — Джонни отказался от работы из-за него и даже не рассказал.

— Джонни хороший парень, — заявил он. — Он нам как родной.

— Во сколько это обойдется, мистер Борден? — смущенно поинтересовался Джонни.

Мужчины обменялись понимающими улыбками, и Борден откинулся на спинку стула.

— Дело можно открыть с десятью тысячами долларов.

— Тогда об этом и нечего говорить! — решительно заявил Петер и закурил. — У меня нет столько денег.

— Но… — Борден слегка наклонился вперед и взволнованно произнес: — У меня есть идея. — Он встал и подошел к Кесслеру. — Если тебе действительно хочется заняться кинобизнесом, я могу сделать предложение.

— Ну? — поинтересовался Петер.

— Как я уже сказал, — Борден уже взял себя в руки, — через несколько недель у меня открывается новая студия в Бруклине. Аппаратуру и оборудование старой я собирался распродать, потому что для новой достал все новое. — Он наклонился над Петером и понизил голос до доверительного шепота. — Я могу уступить тебе аппаратуру за шесть тысяч долларов.

— Вилли. — Петер встал и посмотрел на маленького Бордена сверху вниз. — Ты совсем не изменился с тех дней, когда пытался всучить мне двухцентовые шнурки за пятак. Может, я абсолютно ничего не понимаю в кинобизнесе, но я не настолько глуп, как тебе кажется. Думаешь, я не догадываюсь, в каком состоянии находится твое старое оборудование? Я не зря столько лет торговал скобяными товарами. Если бы ты предложил три тысячи, я бы еще подумал, но шесть — это же просто смешно!

У Джонни перехватило дыхание. Неужели Петер сошел с ума? Неужели он не знает, что аппаратуру сейчас достать невозможно? Что ассоциация контролирует весь рынок киноаппаратуры? Что очень много людей с радостью купят ее за шесть тысяч долларов? Но ответ Бордена еще больше ошеломил юношу.

— Петер, я сделал тебе такое сенсационное предложение только потому, что хочу, чтобы ты занимался кинобизнесом. У меня такое ощущение, что ты в любом случае начнешь снимать фильмы, поэтому я готов сделать тебе другое, более выгодное предложение. У тебя по старой дружбе я готов взять три тысячи наличными, а на остальные три тысячи оформим ссуду под залог имущества. Я не сомневаюсь, что ты заплатишь, как только разбогатеешь.

Петером Кесслером овладел дух торга.

— Давай остановимся на пяти тысячах — две наличными и три в виде закладной. На таких условиях я готов подумать и обсудить твое предложение с Эстер.

Джонни удивился еще раз. Он не понял, зачем Петеру обсуждать предложение с Эстер. Молодой человек не видел в этом никакой необходимости. Что в конце концов она знает о кинобизнесе?

Но Борден совсем не удивился. Он проницательно посмотрел на Кесслера. Судя по всему, осмотр его удовлетворил, потому что он игриво похлопал Петера по руке.

— Ну ладно, дружище! — согласился он. — Если Эстер одобрит, мы заключим сделку.

9

Всю дорогу домой в поезде Петер Кесслер промолчал. Джонни не стал лезть к нему с расспросами, видя, что Петер хочет, чтобы его оставили в покое. Большую часть времени он выглядывал в окно.

Наконец они прибыли на станцию Рочестера и отправились домой пешком по заснеженным улицам. У самого дома Петер нарушил молчание.

— Все не так просто, как ты думаешь, Джонни. Мне очень много пришлось потрудиться, прежде чем появилась такая возможность.

У Джонни создалось впечатление, что Петер говорит больше для себя. Поэтому он промолчал.

— На мне лежит немалая ответственность, — продолжил Кесслер. Юноша не ошибся, Петер и не ждал от него ответа. — У меня здесь два дела и дом, которые необходимо продать, чтобы достать наличность. Сейчас скобяные товары идут не очень. У меня скопились большие запасы, которые удастся реализовать не раньше весны.

— Но мы не можем ждать так долго, — запротестовал Джонни. — Тебе не удастся уговорить Бордена ждать до весны. Ему придется распродать оборудование.

— Знаю, — согласился Петер, — но что я могу сделать? Ты же слышал, он требует как минимум две тысячи наличными, а их у меня сейчас нет. К тому же я не уверен, что правильно вот так сразу покупать столько аппаратуры. Это рискованно! Что, если картины перестанут покупать? Я абсолютно ничего не знаю о работе студии.

— С нами будет работать Джо, а уж он-то знает, как снимать фильмы. Он делает лучшие борденовские картины. Мы не можем прогореть.

— Кто знает? — с сомнением произнес Петер, когда они подошли к дверям. — Гарантий-то нет.

Петер Кесслер поднялся к себе, а Джонни отправился в синематограф.

— Привет, Джонни! — крикнул Джордж Паппас.

— Привет, Джордж. — Джонни подошел к стойке и взобрался на табурет.

— Как съездил? — Паппас поставил перед молодым человеком чашку кофе.

— Неплохо, — кивнул Эдж. «Вернее, было бы неплохо, если бы Петер так чертовски не осторожничал», — подумал он. — Не думал, что ты будешь работать в такую погоду — слишком холодно, чтобы пришли зрители.

— Ничего, придут! — уверенно заявил Джордж. — Жаль, что тебя вчера не было. Как только прекратил идти снег, сразу повалил народ.

— Ты хочешь сказать, что по такому снегу пришли зрители? — недоверчиво переспросил Джонни Эдж.

— Конечно.

— Ты им сказал, что сегодня вечером мы откроемся?

— Нет, — гордо ответил Джордж. — Я поступил умнее. Я поднялся к миссис Кесслер и все ей объяснил. Она спустилась, и мы вдвоем показали представление. Неплохо наработали!

— Провалиться мне на этом месте! — изумленно пробормотал Джонни. — Кто крутил проектор?

— Я, — широко улыбнулся Джордж Паппас. — Миссис Кесслер продавала билеты, а мой брат Ник торговал мороженым. У меня только два раза порвалась пленка.

Два раза за картину это ерунда, мысленно согласился Джонни.

— Как ты научился работать с проектором? — недоверчиво спросил он.

— За тобой смотрел. Это не так уж трудно. — Он посмотрел на Джонни и улыбнулся. — Очень выгодное дело — очень легко делать деньги. В один конец аппарата вставляешь пленку, а из другого — вылетают деньги.

Джонни еще не слышал такого великолепного определения кино. Он допил кофе и направился в свою комнату, находившуюся в задней части зала.

— Джонни! — крикнул Паппас.

— Что?

— Миссис Кесслер сказала, что Петер поехал в Нью-Йорк и может заняться там кинобизнесом.

— Возможно.

— Что он будет делать с синематографом? — поинтересовался Джордж. — Продаст?

— Возможно.

Джордж Паппас в возбуждении подбежал к Джонни и дотронулся до руки.

— Если он захочет продать, как, по-твоему, может, он продаст мне?

— Если он захочет и у тебя будут деньги, я не вижу причины, почему бы и нет, — после небольшой паузы ответил Джонни.

Джордж смотрел в пол. Как всегда, когда он волновался, его лицо слегка покраснело.

— Знаешь, когда я приехал в Америку пятнадцать лет назад, мы с братом Ником решили жить экономно и копить деньги на возвращение в Грецию. Сейчас мне кажется, что в Грецию мы, наверное, вернемся нескоро и лучше потратить эти деньги на синематограф.

— Почему ты так решил? — полюбопытствовал Джонни.

— В газетах пишут, что синематографы сейчас открываются по всей стране. В Нью-Йорке сейчас есть театры, которые показывают только фильмы, — медленно объяснил Джордж. Он старался говорить правильно и старался подбирать точные слова. — Если Петер продаст мне здание, я уберу скобяную лавку и сделаю постоянный кинотеатр, как в Нью-Йорке.

— Все здание? — Джонни не мог поверить своим ушам.

— Все здание, — подтвердил Паппас, затем осторожно добавил: — Если, конечно, Петер не затребует слишком много.

Петер Кесслер только закончил объяснять жене причины, по которым они не могут принять предложение Бордена, когда в комнату вбежал запыхавшийся Джонни Эдж.

— Петер, все в порядке! Мы нашли их!

— Кого нашли? — Кесслер посмотрел на молодого человека, как на сумасшедшего.

Джонни не мог стоять на месте. Он подхватил Эстер и бросился в пляс. У Петера от удивления даже отвисла челюсть.

— Все беды закончились! — пропел Джонни. — Джордж покупает все здание!

Возбуждение передалось Петеру. Он подошел к юноше и закричал:

— Да остановись ты хоть на минуту, псих ненормальный! Что ты хочешь этим сказать? Где Джордж возьмет деньги?

— Достанет, — усмехнулся Джонни. — Он сказал, что хочет купить все здание.

— Ты сошел с ума! — провозгласил окончательный диагноз Кесслер. — Это невозможно!

— Невозможно? — закричал Джонни. Он открыл дверь и крикнул вниз: — Эй, Джордж, поднимайся сюда!

На лестнице раздались шаги, сначала медленные и выжидающие, но с каждой ступенькой набирающие уверенность. Наконец показался сам Джордж Паппас с красным лицом. Он смотрел себе под ноги, но тем не менее споткнулся о порог.

— Что это тут рассказывает Джонни? — спросил у него Петер.

Джордж попытался ответить, но английские слова вылетели из головы. Он дважды попытался проглотить ком, потом беспомощно посмотрел на Эджа.

На помощь пришла Эстер. Почувствовав затруднение бедняги и разделяя причины, его вызвавшие, она подошла к нему и взяла за руку.

— Присядь, Джордж, — спокойно сказала женщина. — Пока вы будете говорить, я сварю кофе.

Кесслер и Паппас быстро обо всем договорились. Через неделю Джордж купил здание и кинопроектор за двенадцать тысяч, причем половину выплатил наличными, а вторую — под залог имущества. Петер продал скобяные товары своему единственному конкуренту в Рочестере, который с радостью их купил, чтобы избавиться от соперника.

На следующий день Петер подписал договор с Борденом и через час стал владельцем киноаппаратуры и арендатором киностудии. После подписания документов Борден повернулся к Кесслеру и улыбнулся.

— Теперь тебе нужны люди, которые разбираются в кинобизнесе. У меня есть родственники, которые все знают. Может, я пришлю их?

— Не думаю, что они мне понадобятся, — улыбнулся Петер и покачал головой.

— Но тебе же необходимы люди, которые будут снимать картины, — запротестовал Борден. — Я тебе желаю только добра. Ты же ничего не знаешь о съемках.

— Верно, — согласился Кесслер. — Но у меня есть кое-какие идеи, которые я сначала хотел бы испробовать.

— Как хочешь. Это твои похороны!

Праздновать отправились в «Лючоу» на Четырнадцатую улицу. За большим столом собралась целая компания — Борден с женой, Петер, Эстер, Джонни и Джо Тернер. Вилли Борден встал и провозгласил тост, подняв бокал с шампанским.

— За Петера Кесслера и его прекрасную жену Эстер! Успехов вам в делах… — он неожиданно замолчал. — Мне пришла в голову одна мысль. У тебя ведь нет названия, Петер. Какое название ты собираешься ставить на свои картины?

— Никогда не думал об этом, — озадаченно ответил Кесслер. — Я и не знал, что для фильмов нужно название.

— Это очень важно, — торжественно заверил его Борден. — Как же еще клиенты смогут узнать, что это твои картины?

— У меня идея, — вмешалась в разговор мужчин Эстер.

Все посмотрели на нее.

— Петер, — слегка покраснев, обратилась она к мужу. — Как официант назвал ту большую бутылку шампанского, которую ты заказал?

— Магнум, — ответил Петер.

— Верно, — улыбнулась Эстер. — Почему бы и студию не назвать «Магнум Пикчерс»?

Раздались аплодисменты.

— Значит, решено, — заявил Борден, опять поднимая бокал. — За «Магнум Пикчерс»! За то, чтобы картины «Магнум Пикчерс» можно было увидеть на каждом экране Америки так же, как картины «Борден Пикчерс»!

Все выпили. Затем встал Петер Кесслер, оглядел присутствующих и поднял бокал.

— За Вилли Бордена, доброту и щедрость которого я никогда не забуду!

После того, как все опустошили бокалы, Петер откашлялся.

— Сегодня большой день в моей жизни. Сегодня я купил студию. Сегодня моя дорогая жена придумала ей название. А сейчас я хочу сделать заявление. — Он драматически обвел всех присутствующих взглядом. — Я назначаю мистера Джо Тернера менеджером «Магнум Пикчерс».

Борден не удивился. Он улыбнулся и пожал через стол руку новоиспеченному менеджеру.

— Теперь понятно, Петер, почему тебе не нужны мои родственники! — печально проговорил он.

После этих слов раздался дружный взрыв смеха. Петер беспокоился, как Борден отнесется к уходу Тернера. Он не знал, что Джонни и Джо уже давно обо всем договорились с управляющим «Борден Пикчерс».

— Подождите минуточку, — сказал Петер Кесслер. — У меня еще одно сообщение.

Все посмотрели на него.

— За моих партнеров — Джо Тернера и Джонни Эджа! — поднял бокал Петер.

У Джо от удивления отвисла челюсть, и он лишился дара речи. Джонни вскочил на ноги. Его сердце гулко колотилось в груди, глаза блестели от слез.

— Петер… — забормотал он. — Петер…

— Не волнуйся, Джонни, — улыбнулся Петер Кесслер. — У вас всего по десять процентов акций на брата.