Торпеда для фюрера

Непривычная миссия

Крым. Лето 43‑го. Железнодорожная станция Владиславовка

Майор Гутт даже вспотел больше обычного, пока с угрюмым бессловесным шорохом, но под аккомпанемент надрывного собачьего лая колонна пленных проследовала мимо «вороньих гнезд» зенитных установок, мимо «чужих» патрулей и одиноко чернеющих на солнцепеке часовых. Мимо встречных офицеров «своих», в форме вермахта, с двойным сутажом чиновничьих погон, — но «чужих», поскольку непосвящённых.

Бывший директор муниципальной школы, всю жизнь свою проживший с опаской, никогда ещё не испытывал столь нелепых опасений. Теперь он боялся не прозевать нарушение своими подопечными свыше установленного порядка, не проявить преступный недостаток бдительности, а наоборот. Боялся помешать преступлению или, что ещё хуже и нелепее, не дать проявить эту чертову бдительность кому другому! Не дай бог, если кому-нибудь из конвойной роты при «фельдполицай», — набранной, как назло, сплошь из местных татар, которых в чём в чём, а в недостатке рвения не обвинишь, попадется на глаза большевистский лазутчик! Тогда этот «живой покойник» из страшных средневековых сказок, гауптштурмфюрер Бреннер, точно сожрёт его живьём, поучительно и скучно объясняя при том, что имел в виду Гинденбург, говоря, что «самый гениальный стратегический замысел не стоит и выеденного яйца в дурацком… — тут гауптштурмфюрер покажет всем присутствующим берцовую кость Гутта и обмакнёт её в соль, — в дурацком тактическом исполнении». Прокаркает что-то в этом роде, если не точно так, — если не подводит память мальчика, мечтавшего о берлинской кадетской школе.

Майор поёжился, проклиная живость собственного воображения — действительность и сама по себе живописна, как полотна Босха.

Он покосился на изможденные… страдальческие… озлобленные… и мёртво-равнодушные лица военнопленных; точно, что пленных ада, ожидающих своей участи уже без ропота и надежды. По крайней мере, в это хотелось верить, — отвёл взгляд майор, которому уже доводилось видеть и трезво продуманные побеги, и бунты отчаяния вот таких вот, казалось бы, уже ко всему равнодушных, кроме баланды из кормовой свёклы.

«Скорей бы уже колонну принял этот новый назначенец из Geheimefeldpolizei [37] штурмбаннфюрер Габе».

В другой раз майор бы не преминул добавить: выскочка. Но в свете последних обстоятельств майор тяжело вздохнул, что, видимо, означало: «благослови его боже!». И добавил вслух, поймав за рукав унтера из лагерного конвоя, руководившего татарскими «оборонцами»:

— Угомоните своих подопечных, Деггер, а то, бог свидетель, они переусердствуют овчарок.