Торпеда для фюрера

Home is the sailor, home from the sea…

Старокрымские леса. Район действия партизанского отряда Беседина

Вовка, толкнув вперёд шишечку затвора, загнал патрон в патронник и снова прильнул щекой к прикладу винтовки.

Немецкий мотоцикл, видный в просвете красно-рыжего сухостоя, казался чёрным муравьём, только как-то очень уж медленно ползущим вдоль склона горы, будто по корневищу древнего пня, и почему-то в одиночку. Обычно на лесной тропе, если и появлялись эти железные насекомые, то вереницей и торопясь, а этот… Как крадётся…

Что-то не то.

Вовка чуть приподнял голову, по-прежнему прицельно щурясь.

Картина, вроде бы, как учебная мишень с рогатым профилем: проста, ни с чем не перепутаешь. Один немец устало колыхается в седле, с серой пилоткой, сунутой под фельдфебельский погон. Второй — в зелёной люльке…

«Развалился, как на курорте», — зло прошептал Вовка; но именно это, — вдруг понял он, — его и смущало. Второй, который в коляске, бессильно мотал чернявой головой, выставив на станину снятого пулемёта ногу, замотанную в кровавые тряпки. Похоже, что даже не бинты, а так, что придётся. Время от времени первый утешительно похлопывал его по плечу.

«Ну так что ж теперь?.. — недовольно нахмурился Вовка. — Не на гимнастическом козле ведь ногу сломал. Может, в бою с партизанами…» — и подвёл под взлохмаченную голову «фрица» чёрную подковку прицела.

И вздрогнул, так, что наверняка выстрелил бы, не выдерни кто-то винтовку из его рук.

Вовка обернулся не сразу, а только когда малость утихомирилось сердце, заходившее, как поршень мотора. И ещё потому, наверное, что ладонь, лёгшая ему на плечо, показалась по-отечески спокойной, что ли? Когда если бы немцы, то впору за шкирку да мордой в землю…

— Дядя Серёжа! — с невольным детским восторгом, совсем не солидным для партизанского разведчика, вскрикнул Вовка, и даже, кажется, пустил петуха. — А я… А я тут…

— Чуть не пристрелил героических советских разведчиков, — хмыкнул взявшийся, надо полагать, с того света Везунок, — …лейтенантов Новика и Войткевича.

Приподнявшись на одно колено, он приложил ко рту ладонь горсточкой и очень похоже крикнул перепелом.

В ответ без особого таланта — почему и узнал Вовка, кто это, раньше, чем увидел, — откликнулся «дядя Арсений», Малахов, поднимаясь из зарослей высохшего травостоя с другой стороны мотоцикла.

— А что с товарищем лейтенантом?.. — суетился пару минут спустя Вовка, то забегая далеко вперёд с видом опытного проводника, то задерживаясь позади и прислушиваясь, как матёрый разведчик. — На мине подорвался?

— Не, — покачал головой дядя Яша Войткевич, который, казалось, дремал в кожаном седле, еле-еле ворочая блестящей рогатиной руля. — Купался, понимаешь, в неразрешенном месте.

— А… — протянул Вовка, хоть и не совсем понял, чего это им купаться вздумалось. — А с мотоциклом чего?

— Вторая передача не врубается, должно быть, синхронизатор полетел, — со знанием дела ответил Везунок, который шёл теперь, в лесу, рядом.

— А он и был поломанный, когда мы его в полевой жандармерии одолжили, — усмехнулся Войткевич, бормоча неохотно, наверное, только чтобы не заснуть. — Они его как раз ремонтировали, от своих отстали, а тут мы: «Не поможете товарища к партизанам свезти?», а они: «Может, лучше в гестапо?», а мы: «Нет, к партизанам». Ну, заспорили, повздорили… А насчёт передачи, не знаю. Акселератор вообще не работает, не тянет, эжектор…

— Хмур разберётся, — самоуверенно махнул рукой Вовка. — У него любая железяка в руках горит…

— Хмур? — вяло переспросил Войткевич и задумчиво повторил: — Хмур. Хмур… А как зовут этого вашего…

— Хмура? Лёвка, кажется… — Володя снова умчался куда-то вперёд, звучно топоча растоптанными ботинками.

Яков остановил мотоцикл и вопросительно уставился через плечо на командира партизанских разведчиков.

Тот, в свою очередь, повернулся к Малахову — старожилу отряда.

— Лёвка Хмуров, — пожал плечами Арсений. — Воюет с сорок первого. Мы его возле Атламских пещер подобрали, уже с трофейным оружием. Стреляет, правда, хреново, но в самом деле толковый механик, изобретательный сапёр. А ты чего?.. — насторожился Малахов, заметив странноватую, чтобы не сказать, глуповатую улыбку, блуждающую по лицу Войткевича.

— Ничего. Сколько ему? Лет пятьдесят на вид? — уточнил Яков.

— Ну, с копейками, — согласился Малахов.

— В очках?

— В очках…

— Железная фикса тут, — ткнул пальцем Войткевич в угол рта. — И ухи в фотокарточку не помещаются?

— Есть такое дело, — нахмурился Везунок. — А что? Ваш кадр, что ли?

Яков длинно и затейливо, но счастливо, как будто нашёл припрятанную на похмелье трёшку, выругался:

— Наш. Теперь наш. Бесценный кадр, прямо скажем… Слышь? — бесцеремонно толкнул он дремавшего в коляске Новика так, что тот застонал.

— Какого?..

— Задание выполнено и перевыполнено!

— Какое к чёрту?.. — поморщился Саша, бережно поправляя на ноге окровавленное тряпьё.

— «Изделие» уничтожили?

— Во-первых, не мы, а во-вторых, радости с того, — проскрипел зубами Новик.

— Радости полные штаны и медаль в придачу, — продолжал радостно тормошить его товарищ. — Ты помнишь, нам говорили про «специалиста минно-торпедных средств», помощника инженера Бреннера и подлинного отца «Вьюна», ещё фотографию его показывали?

— Это воентехник, который тут в сорок первом от Особого отдела ушёл? — с трудом сосредотачиваясь, припомнил Новик. — Лаврентий Хмуров, 1891 года… — и резко, до вскрика, выпрямился на сиденье мотоциклетной люльки: — А вы про кого говорили? Ну, только что?..

— Про Лёвку Хмура, прятавшегося осенью сорок первого в пещерах возле Атлама! — торжественно провозгласил Яков, соскакивая с сиденья, чтобы вновь завести заглохший «BMW».

— Где он?!

— А он у них тут, видишь ли, сапёром прохлаждается, — прорычал Яков, подскакивая на педали стартёра. — Это когда Родина так нуждается в его талантах.

«BMW R-71» неохотно прочихался и пошёл мелкой дрожью с лязгом расхлябанной выхлопной трубы.

— Засылай своего адъютанта, Серёжа, вперёд, — распорядился Войткевич. — Чтобы ваш изобретательный сапёр и близко сейчас к минам не подходил. По крайней мере, пока мы его в штаб флота не переправим…

Последние Хроники «осиного гнезда»

С сентября 1943 г командиром флотилии стал корветтен-капитан Герман Бюхтинг, ранее командовавший «S-27», потопленным в Керченском проливе, а затем «S-51» (семь пробоин от 20‑мм снарядов зенитки, временно захваченной диверсантами, заделали, и мелкие повреждения отремонтировали на базе «Иван-Баба»). Прежний командир, Георг Кристиансен, отделался лёгкой контузией при гибели «Кёльна», весьма умело организовал восстановление базы после налёта русской авиации; за боевые успехи получил «дубовые листья» к Рыцарскому кресту и отбыл на штабную работу.

Последним боевым эпизодом в деятельности германских торпедных катеров в 1943 году стало участие в блокаде Эльтигенского плацдарма в ноябре — декабре. Пятерка катеров совершила 17 групповых походов. шнельботам, которые взаимодействовали с тральщиками и быстроходными десантными баржами, удалось с середины ноября блокировать советский десант, что спустя две недели привело к его гибели. Операция прошла почти без потерь, что было, в частности, связано с удачным сдерживанием со стороны люфтваффе авиации КЧФ. Подопечные Бюхтинга заплатили за месяц боевых столкновений и пяти безрезультатных торпедных атак лишь повреждением катера «S-49», который так и не сумел увернуться от снарядов авиапушек.

Всю зиму штормило, и не было в ближних окрестностях морских операций, — зато на суше советские войска продвигались всё дальше и дальше на запад, оставляя Крым уже фактически в тылу. Долго это продолжаться не могло; катерники, народ лихой, но трезвомыслящий, понимали, что затишью скоро придет конец — и вряд ли он будет славным.

Так и получилось. 15 февраля 1944 года двенадцать «Ил-2» в сопровождении стольких же «Як-9» двумя группами штурмовали базу торпедных катеров. Два «Ил-2» подавляли средства противовоздушной обороны, остальные атаковали шнельботы в акватории. Один торпедный катер получил серьёзные повреждения, хотя и остался на плаву. Был подавлен огонь трёх батарей 20‑мм зениток и вызваны сильные взрывы в районе торпедно-пристрелочной станции (сдетонировали две торпеды, готовые к погрузке на шнельботы).

Начиная с 7 марта 1944 года катерникам пришлось испытать на себе всю силу ударов 11‑й штурмовой авиадивизии ВВС ЧФ. Командование Черноморского флота поставило перед лётчиками задачу полностью уничтожить «осиное гнездо» врага, — это была необходимая мера подготовки большого наступления и окончательного освобождения Крыма. Налёты происходили почти каждый день, иногда по два-три — теперь и штурмовики, и истребители базировались на Тамани, время подлёта сократилось до получаса. «ЛаГГи», «Аэрокобры» и новенькие «Яки» связывали боем истребительное крыло люфтваффе, почти каждый раз отправляя пенить волны кого-то из пилотов. А «шварце», русские штурмовики «Ил-2», пушечными снарядами и ракетами расклёвывали позиции зенитчиков и били по катерам в бухте и прилегающей акватории (далеко уходить не следовало). Особенно мощные налёты произошли 11 и 12 марта. Утром 11 марта в течении пяти минут двадцать пять штурмовиков «Ил-2» в сопровождении стольких же «Як-9» и «Л аГГ-3», а через день ещё двадцать черыре «Ил-2» в сопровождении «Як-9» и «ЛаГГ-3» повторно бомбардировали и расстреливали торпедные катера и баржи в бухте. «Як-9» фотографировал результаты удара штурмовиков. Из восьми катеров («S-26», «S-28», «S-40», «S-42», «S-45», «S-47», «S-49» и «S-51») повреждения получили шесть, в том числе два шнельбота («S-28» и «S-49»), — настолько тяжёлые, что в строй так и не вернулись. В групповых воздушных боях русские лётчики сбили «Хе-111» и три «Ме-109»; один «Хе-111» был подбит, но дотянул до своего аэродрома.

Финал базы наступил в апреле.

7 апреля тридцать «Ил-2» в сопровождении почти сорока «ЛаГГ-3» и «Як-9» нанесли бомбоштурмовой удар по торпедным катерам [72]. Два «Як-9» фотографировали результаты удара; все шесть шнельботов получили повреждения и больше не представляли угрозы апрельскому наступлению.

1‑я флотилия торпедных катеров перебазировалась в Сулину и Констанцу. 12 мая авиация КЧФ потопила плавучую базу «Романия», которая с конца 1943 года использовалась и как минный заградитель. Точку в существовании флотилии поставило новое советское наступление, начавшееся 20 августа. В этот же день ВВС Черноморского флота предприняли операцию по ликвидации остатков германо-румынских ВМФ. Шестьдесят два пикирующих бомбардировщика «Пе-2» 13‑й авиадивизии нанесли удар по Констанце, отправив на дно, в числе прочих, «S-42», «S-52», «S-131» и «S-149». Ещё два катера — «S-28» и «S-49» — были повреждены настолько сильно, что спустя пять дней их, как непригодных к восстановлению, затопили.

Разгрому подверглась и сулинская группа — после атаки штурмовиков 23‑го авиаполка она потеряла шнельботы «S-26» и «S-40». Катер «S-72» отбуксировали в Констанцу, но лишь для того, чтобы там его затопить. 22 августа погиб на мине в устье Дуная «S-148».

Три последних катера флотилии («S-45», «S-4»7 и «S-51») ушли в Варну. Команды шнельботов получили приказ затопить катера.

29‑го августа указание было выполнено.