Торпеда для фюрера

Разминулись во тьме

Оккупированный Крым. Район Владиславовки

— Что там? — заглянул Везунок через плечо старшего сержанта Каверзева на цифирь часов, светящуюся тусклой фосфорной зеленью.

— Уже час десять, как должны быть, — пробормотал Каверзев, ворочая запрокинутой вверх головой.

Небо молчало, как бездонный колодец с нетронутым отражением звёзд. Для полноты впечатления, где-то на окраине поля, в заболоченной низине, время от времени заводила дребезжащий будильник лягушка, что-то здорово напутав с брачным периодом. Август всё-таки…

Как и в прошлый раз, в прошлом месяце, когда отряд Беседина частично был эвакуирован на Большую землю, площадку для приёма разведчиков выбрали не в горах, а как можно ближе к району предстоящих действий. На заброшенном колхозном поле, не так далеко, — может, даже рискованно недалеко от Якорной бухты.

А если соотносить с крайней, восточной грядой Крымских гор, то вообще «у чёрта на куличках», далеко от своих партизанских баз.

Впрочем, может, тем себя и оправдывал этот неоправданный на первый взгляд риск. Тут их не ждали. Крупный, стратегического значения, железнодорожный узел; опять-таки, рядышком база шнельботов, сумевших едва ли не парализовать весь Черноморский флот, да ещё под личной опекой фюрера. Тут и версты не пройдёшь, чтобы не натолкнуться на пост или патруль полевой жандармерии.

— Ещё минут десять-пятнадцать и вообще всё пойдёт прахом, — заметил Малахов, недовольно смыкая порыжелую пехотную гимнастерку, сменить на которую вольную тельняшку командир его буквально принудил.

(Кто знает? Найдутся ли в завтрашней колонне военнопленных ещё морские пехотинцы или матросы? Ну как засветишься там экзотической своей полосатостью, что зебра в зоосаде?)

— Прахом?.. — с мрачной злостью отозвался Сергей Хачариди. — Прахом не пойдёт. Прахом не годится.

— А я и не говорю, что «вообще», — лениво поправился матрос. — А именно эта, так сказать, версия. Затесаться среди военнопленных.

— Ни хрена, — упрямо повторил командир. — Именно эту версию мы и будем отрабатывать.

— А как же? — Арсений Малахов закатил глаза к необыкновенно щедрому на алмазы августовскому южному небу и сунул в рот очередную соломинку, которыми уже почитай всю ночь приходилось заменять курево. — Как же наши архангелы?

— Тебе цель операции известна? — спросил Везунок так значительно, что понятно стало: спросил не только одесского морячка, «расклешённого» во всех отношениях, вплоть до дисциплинарного, но и всех присутствующих. Всех, «кому идти».

— Ну, в общих чертах, — промычал Арсений, пережевывая соломинку, как мундштук папиросы.

— Чего тебе ещё надо? — вполоборота глянул на него Хачариди.

— Мне? А чего мне, — без особого энтузиазма сплюнул соломинку матрос. — Мне как всем: «Служу трудовому народу». Хлебом не корми, дай народу послужить.

— А вдруг они всё-таки прилетят? — озвучил Вовка Яровой вопрос, увязший у всех на зубах. И продолжил, переводя взгляд с одного разведчика на другого: — Вдруг они на запасной площадке?..

— Мы это проверить уже не успеем. Придётся тебе, — положил Везунок руку на плечо мальчишки.

— Я с вами! — дёрнулся тот и нахмурился упрямо, но скорее всё-таки притворно. Как ни морщи лоб, ни ходи желваками — сам понимал, ну какой с него, к лешему, военнопленный? Больно приметен.

— Пойдёшь на запасную площадку, дождётесь контрольного времени… — сжал его плечо «вождь и учитель» Сергей Хачариди. — Нет, так нет. А если всё-таки появятся флотские, расскажешь им всё. И про наш план слиться с военнопленными, и про немецкого офицера, что бабу свою на Молоканский хутор отвёз. — Хватка Сергея на секунду ослабла, будто он отвлёкся от инструктажа другими мыслями, но… — Обязательно про офицера! — стиснул он снова плечо мальчишки так, что Володька поморщился. — Если успеют подключиться, пароль для связи прежний, тот же, что и сейчас. Не успеют… — Везунок поднял глаза к молчащей и сияющей бездне и уточнил со сдержанным вздохом: — Или не смогут. Тогда сами сделаем всё, что сможем.

В том, что юный партизанский разведчик сделает всё, как надо, Везунок не сомневался. Будто почувствовал уже, что Вовка Яровой — заговорённый.