Торпеда для фюрера

Добровольные пленники

Утром того же дня. Железнодорожная станция Владиславовка

Майор Линн Гутт толкнул локтем водителя.

— Sind gefahren, Scheißkerl… [55]

И в этот раз в толпе пленных ему не удалось заметить подозреваемых, столь живо описанных Касаткиным. Ни мосластого пейзанина со славянским простодушием на блинной морде. Ни городского люмпена с повадками и косолапостью матроса, которые, в общем-то, интернациональны для всех четырёх океанов. Ни парня с неукротимой курчавой щетиной на древнегреческом лице из красной глины, должного быть особенно приметным, несмотря на лагерную стрижку и общую измождённость. Но нет, не разглядел…

Зато искомый им Хачариди, проводя взглядом подскакивающий на выбоинах просёлка задок «ауди» с колесом запаски, поднял обожжённую солнцем, стриженую голову и утёр безвольную слюну с подбородка.

— Что-то он рыщет, мужики, — пробормотал Сергей товарищам, несшим его под руки на плечах…

На брезгливый вопрос конвоира, ткнувшего в него дулом маузера несколько минут назад: — «Dass mit ihm?» [56] — Каверзев ответил, демонстративно закатив очи горе:

— Солнечный удар.

— Солнце! — подтвердил Малахов и для пущей доходчивости, стянув с обвисшей головы командира пилотку, потрогал щетинистое его темя, как раскаленную сковороду, — ойкая и хватаясь за уши.

— Den Sonnenstich! — живо хохотнул конвоир и посоветовал по-немецки, незатейливо инсценируя команду «оправиться»: — Надо намочить!

— Ага!.. — радостно подхватил Малахов по-русски. — На твою могилу!

— Да вроде тут и сдавать-то некому… — оглянулся Арсений Малахов на прочих военнопленных, чьи лица, схожие тупой усталостью как групповое фото победителей соцсоревнования и равномерно припудренные пылью, казались неразличимы. — Я покрутился у одной компании, у другой. Мало кто друг дружку даже в лицо знает.

— Ты не особенно, — заметил Сергей, снова свесив голову между плеч товарищей. — Компанейский ты наш. Примелькаешься.

— Да я в кумовья ни к кому и не прошусь, — дёрнул локтем, будто отмахнулся, Арсений. — Да и не к кому. Скис народ. Один только парнишка толковый, кажется. Из наших, флотский. Ершистый такой. Касаткин.

— Ага, всю дорогу немцу в спину из фиги целится, — проворчал Антон Каверзев. — Ершистый твой.

— Я его тоже приметил, — не то кивнул, не то бессильно мотнул головой Хачариди. — Выпендрёжный, как матрос, — имея в виду присутствующих.

— Но если что, может и впрямь пригодиться, — не особо скривившись, «проглотил пилюлю» Арсений. — Не для толку, так для понту.

— Увидим, — остановившись, пожал плечами Сергей. — И, может, даже скоро. Что там?.. — с видимым трудом поднял он лицо.

Колонна пленных не сразу, но словно мутный поток, завихрившийся перед преградой, утихомирилась, замерла перед жабьи-пятнистым бортом бронетранспортёра, вдруг перегородившего дорогу с резким скрипом рессор и тормозных колодок.

Когда осели клубы пыли, на вытянутом угловатом капоте появилась поджарая, какая-то канцелярски-сутулая фигура в мундире «фельдграу», но туго перетянутом ремнями портупеи, с ремешком фуражки, опущенным под острый подбородок, увешанная подсумками. Всё как-то слишком, как-то франтовато по-фронтовому .

Троица переглянулась.

— У-у… — протянул Малахов, невольно морщась. — Как всё сурьёзно…

— И это только начало, — поддакнул Каверзев, глядя, как, вывернув из-за бронетранспортёра и демонстративно грозя стволами пулемётов, по обе стороны колонны раскатываются мотоциклы с колясками.

— Ничего, — сплюнул под ноги командир партизанской разведгруппы. — Шумнее свадьба, веселей гори деревня.

Словно подслушав эти его слова, зондерфюрер Габе, стоявший на капоте «Schwerer», проворчал то ли сам себе, то ли водителю за откинутым щитком с амбразурой, повертевшему во все стороны матерчатым шлемом, но так ничего и не понявшему:

— Охранять это быдло?..

Габе зачем-то посмотрел в бинокль на колонну, сбившуюся в толпу практически у него под носом.

— Для этого зондеркоманда не нужна. Что ж, Ульрих, надо полагать, будет весело.

— Ja! — не совсем уверенно, но с энтузиазмом отозвался водитель.

— Выровняйте эту сволочь, как полагается на марше, — распорядился Габе, перебираясь на крыло «Ханогана» [57]. — День будет долгий, — добавил он неизвестно к чему, поскольку до пункта назначения, до базы шнельботов в Якорной бухте было не так уж и далеко даже для этих мокриц.