Травоядный. Том I

Интерлюдия

Хрустели колосья, тонкие бледные ножки Санреи нежно ступали по полю. Она тащила за собой одноколёсную деревянную тачку, на колесо то и дело наматывалась пшеница, тачка застревала, а девушка кричала, ругалась:

— Проклятая пшеница! Грёбаный Марк! Ну разве трудно было умереть где-нибудь на краешке поля?! Нет, надо обязательно в самом центре, будто оттого ты сдох менее позорно?! — её высокий, приятный голосок звучал почти кощунственно в компании каркающих воронов, слетавшихся отведать мертвечины.

В конце концов она остановилась за сотню метров до разбросанных тел, утерла лоб под широкобортной кружевной шляпкой с прозрачной вуалью на кромке. Сегодня она решила одеться в чёрное — всё-таки умер её жених, хотя так считала только она, Марк на это никогда не соглашался. Ну а ей что? Она его любила, и смерть не повод отменять свадьбу.

— Ну всё! Пшеничка, ты меня совсем утомила, прости, но мне придётся сделать тебе больно… — с наигранной жалостью проговорила она, облизнув лиловые губы.

Она достала небольшой прозрачный флакончик из кожаной сумочки с ремешком на плече. Жидкость в нём, казалось, впитывала свет, была густой и плотной. Она поднесла его к лицу, потрясла и сказала:

— Мертвецам уже всё равно, а мне этого милого дурочка ещё обратно везти! — проговорила она, роняя несколько капель жидкости на землю.

Только она коснулась почвы, как всё вокруг начало стремительно чернеть, пятно разрасталось с невероятной скоростью, словно осьминог разошлось оно щупальцами по полю. Она дёрнула носиком, ей не нравился маслянистый аромат «Яда чёрного огня», но использовать его она любила — сама же придумала.

— Так, ядик! — она ткнула на землю тонким пальчиком с ноготком, выкрашенным в нежно мятный, — Меня не кусай, и телегу не кусай! А! И милого не кусай! Он хоть и мертвенький, но мне бы хотелось, чтобы от него хоть что-то осталось, а то душа улетит его, и что я тогда делать буду? А? — приказала она, словно жидкость её понимала, и опустилась на корточки, словно малышка в песочнице, обнажив коленки. Все её ноги покрывали крупные швы, они окружали, ползли вверх под юбку.

Достав из карманчика заготовленные кремень и огниво, она выбила несколько искр, и одна из них коснулась тёмной жидкости. Поле в одно мгновение вспыхнуло голубым пламенем, земля затрещала от адского жара! Ну а девушка в длинном кружевном платье задорно пошла дальше, насвистывая что-то весёлое, пока вонь горелых перьев и трупов распространялась по округе, те птицы, что были в это время в воздухе, падали вниз с опалёнными крыльями, словно из той легенды.

— А вот и ты, ох… — с нежностью покорённой девственницы сказала она, смотря на бледного мертвеца без руки, с распаханным горлом, — Даже мёртвый ты такой красивый, — она опустилась рядом с ним на колени и открыла ему глаза, на неё уставились два пустых зрачка — точно как у мёртвой рыбины, — Теперь ты от меня не уйдёшь, милый, — сказала она и впилась своими алыми губами в его мертвецки бледные. Поцелуй был долгим, она водила языком по его деснам, зубам, то открывала глаза, то закрывала.

Запыхавшаяся, взмокшая, она наконец оторвалась от него, поправила волосы и поёрзала ногами. Её обычно бледные щёки горели лихорадочным огнём, казалось, даже шрамы, рассекавшие её личико десятками швов, немного светятся. Тонкой нитью стекала слюна по маленькому подбородку, она утёрла его кружевным платочком и заговорила:

— Милый, как же ты хорош, — томно сказала она и приблизила губы к его уху, — Если бы ты был жив, я бы отдалась тебе прямо здесь. Но, эх, ты сейчас мертвее мёртвого. Очень жаль…, но это ненадолго, не волнуйся.

Она посидела с минуту, смотря на его мертвецки бледное лицо: черты резкие, но благородные; скулами можно было резать не хуже кинжала, а на лбу виднелась морщинка от вечно поднятых густых бровей; ровный нос с тонким и длинным горизонтальным шрамом до уха, только добавляющего юношескому лицу суровой красоты; тонкие безжалостные губы, с которых вечно слетали колкости и изредка пренебрежительное одобрение; острый подбородок покрыт запёкшейся кровью; а ресницы, какие у него ресницы — длинные и чёрные, так резко выделявшиеся на фоне светло-голубых глаз. Она провела рукой по его густым вороновым кудрям, растрёпанным и сальным из-за потуги последней битвы. Он не считался красавчиком в широком кругу, но для неё он был самым лучшим. Ведь это он дал ей право на жизнь.

И она отплатит ему тем же.

— Нам пора, милый, уходим, — с улыбкой сказала она и достала небольшую склянку из всё той же сумки.

Капнув одну каплю прозрачного как вода зелья на его тело, она сумела с лёгкостью его поднять и положить на телегу. Сейчас он почти ничего не весил, может килограмма три. Она взялась за ручки и пошла сквозь бушующее пламя к земляной дороге, где её ждала повозка, замаскированная под государственную службу снабжения. Такие редко осматривали, а именно её — ещё реже, ведь на боку красовалась красная шёлковая лента, означавшая, что внутри неимоверно важный груз. Так-то оно и было, только она к имперским снабженцам, естественно, никакого отношения не имела.

— Дружок, я вернулась! — крикнула она, подойдя к дорого украшенной повозке.

Из неё выскочил громадный мужчина с безумными глазами и счастливым выражением на лице. Он был одет в широкий фрак со свисающим до земли подолом. Она всегда любила одевать питомцев во всякие смешные наряды.

— Хозяйка, хозяйка! — басом гремел он и тут же кинулся к ней, принялся вылизывать её лицо, одновременно стараясь потереться об неё.

— Ну всё, дружок! Прекрати! — смеясь просила она, но он продолжал. — Место! — рявкнула она, и мужчина, по виду в несколько раз старше неё, резко одёрнулся и вытянулся по струнке. — Молодец, хороший мальчик. А теперь, будь добр, положи папу внутрь.

Мужчина немного с обиженным видом всё же выполнил приказ и разместил тело парня у стены в экипаже. Внутреннее состояние кареты резко контрастировало с внешним: богатым, украшенным золотой краской и полированной древесиной. Вместо ожидаемой роскоши внутри было лишь несколько лавок, прибитых к полу, и множество крючков в стенах с висящими на них разноцветными сумками и мешочками, сухоцветами и скрутками кореньев.

— Милый, мы едем домой, — сказала девушка, забравшись в карету и усевшись на пол, положив себе на колени голову Марка. — Дружок! — бросила она, и карета двинулась, звякнув бесчисленными склянками и флаконами в сумках.

Дорога не составила проблем, Санрея всегда тщательно готовилась к любой вылазке из дома. В этот раз она использовала беспрецедентное количество элексиров и зелий: не считая «Яда чёрного огня» и зелья «Легче перышка», они использовала «Глаз ястреба», «Слезу хамелеона», «Волю маятника», «Незримую длань» и ещё дюжину других алхимических составов. Она вообще не любила неожиданности. Даже смерть её возлюбленного Марка входила в её планы.

— Ведь теперь ты точно будешь со мной, мой милый, — шептала Санрея на ухо мертвецу. — Ты исполнил свою месть и теперь сможешь посвятить всего себя мне. Я сделаю тебя идеальным, представляешь? Немного поправим характер, добавим шепотку чувств и грамм чуткости, и ты будешь совершенство! — со страстью говорила она и, приблизившись совсем вплотную к уху, — А может, пара сантиметров снизу…

Она тут же залилась краской, одёрнулась и крикнула:

— Прекрати! Ты опять меня смущаешь! — ткнула пальчиком ему в кончик носа и сказала: — Ду-ра-чок.

К закату экипаж добрался до Леса волхвов и Сивых гор за ним. В одной из долин, раскинувшийся в ущелье, спрятанный от посторонних глаз, стоял её дом, окружённый барьерами и скрытый множеством иллюзий. Но мужчина, верховодивший на месте извозчика, совершенно безошибочно знал, куда двигаться, он лавировал в скальных иллюзиях, проходя сквозь серый камень, и успешно избегал ловушек, расставленных Санреей, ожидавших слишком любопытных странников. Так они вскоре добрались до высокой башни, напоминавшей многократно увеличенную шахматную ладью, поросшую мхом и красноватым плющом. За ней раскинулся разноцветный сад, наполненный самыми разными и экстравагантными ингредиентами, под мыльным куполом, оберегавшим урожай от разных невзгод, на вроде солнца или дождя.

— Дружок, папочку наверх! Ты знаешь куда! — радостно приказала Санрея и умчалась в сад собирать необходимые ингредиенты для совершенно беспринципного и инновационного ритуала. Хотя и не первого. Но ей нравились эти слова.

А Дружок тем временем пронес тело Марка через всю башню на самый вверх по винтовой лестнице. На широкой круглой площадке, опоясанной каменными зубцами, стояла два блестящих стола из полированного камня, соединенных многочисленными стальными трубками разной толщины, с головной стороны из монолитного камня каждого стола выходила толстая труба, утекающая наверх к бронзовому чану, расписанного многочисленными заговорными строками на мёртвом языке — мёртвых мудрецов. Санрея часто думала, что, может, они и не такие мудрецы — раз мёртвые. На одном из столов уже лежал весьма симпатичного вида человек, черноволосый, с ровным носом и приятными чертами. Он был похож на Марка, только на совсем юного, без ожесточившихся линий и суровых шрамов. Краснощёкий, пылающий юношеским жаром.

А громадный мужчина во фраке тем временем положил тело Марка и защелкнул кандалы на запястьях и щиколотках, положил подушечку под шею, чтоб мертвецу было удобно. Ему он никогда не нравился, он всегда был груб с хозяйкой и только пользовался её добротой, но в то же время Дружок был верным питомцем и собирался сделать всё хорошо и правильно.

Ритуал начался, когда луна поднялась повыше, не то чтобы это имело какое-то значение, просто Санрее так нравилось больше, ей требовалась вдохновляющая и соответствующая моменту атмосфера. Она уже разожгла огонь на постаменте под котлом и закидывала туда травы и плоды в строгой очерёдности, заглядывая в потрёпанный от использования дневник. Дружок сидел поодаль, наблюдая за таинством ритуала, который его хозяйка называла «Трансплантацией души».

— И наконец, корень Семицвета! — сказала с улыбкой Санрея и бросила корешок в чан.

Жидкость забурлила, на поверхности показались десятки небольших водоворотов. Она открыла клапаны на соединении труб и котла, и жидкость потекла по ним. Достигнув стола, камень засветился, спящий юноша резко раскрыл глаза!

— Что происходит?! — кричал он, — Санрея?! Что это?!

— Ты, мой мальчик, станешь сосудом для моего возлюбленного Марка, — спокойно отвечала она, открывая всё новые клапаны, соединяющие множество трубок меж двумя столами.

Юноша закричал, истошно и мучительно, как только жидкость потекла по трубкам. Он распластался по столу, словно прижатый неведомой силой, и только хлопал веками, нервно ворочая глазами. Но постепенно они закрылись, а его грудь засветилась.

— Вот она! Вот! — радостно кричала Санрея, — Душа! Прекрасно! — Она резко бросилась к клапану на стыке двух тонких прозрачных труб и открыла заслонки.

По одной из трубочек потёк свет, нестерпимо яркий, холодный и в то же время словно живой. Санрея и Дружок зажмурились в ожидании. Послышался свист, монотонный и тонкий, он становился всё сильнее до той степени, что перепонки готовы были лопнуть. Вся башня тряслась, где-то вдалеке ударил гром, и прямо над башней сверкнула лиловая молния — предвестница неудачи. Свист медленно стих, свет померк, а луна вышла из-за розоватых закатных туч. Камень под Марком терял свет, впитывался в мёртвое тело, и в то же время пышущий жизнью мальчишка на соседнем столе бледнел, грудь его не вздымалась.

— Нет! Нет, нет, нет! Не может этого быть, всё должно было сработать! — кричала в ужасе Санрея.

Она бросилась к бездыханному юнцу и приложила ухо к груди — сердце не билось, лёгкие испускали последний вздох. Девушка упала на колени и заплакала, по-человечески, совсем не свойственно алхимикам.

— Его душа… её нет… нет… её нет, — повторяла она и внезапно вскрикнула: — Её нет! — И принялась ходить вокруг столов,

— Без церемонии отпевания душа покинуть тело не могла! Иначе бы она стала блуждающим духом, на что требуются года! Когда я подняла его тело, оно было на удивление лёгкое, даже при условии воздействия зелья! — Она рванула к винтовой лестнице, а затем по ней вниз, свернув в один из проемов, она принялась рыскать в высоком стеллаже, — Где-то тут! Точно была тут! — Приговаривала она с горящими глазами, — Есть!

Она достала стопку небольших лоскутов светлой ткани, перевязанных красной нитью, и понеслась обратно. Наверху её послушно ждал Дружок, и она как бы невзначай начала ему рассказывать:

— Ты помнишь, Дружок, как умер в первый раз? — спросила она, роясь в ящике с лекарскими инструментами, — Не помнишь, конечно. Ты в окно выпрыгнул, просто затормозить не сумел нормально, вылетел с высоты в пятнадцать метров и помер. У вас, псов, всё попроще, чем у людей, церемоний не требуется, душа лёгкая у вас, не связанная обязательствами. Вот она тут же после смерти из тела выходит, а ты ведь знаешь, как я тебя люблю, — Она натянула кожаные опечатки и со скальпелем, зубилом и молотком ринулась к телу Марка, — Так вот, я тебя с помощью этих вот штук и нашла, учительница называла их «Дар Психеи», чтобы это ни значило, всё же женщиной она была странной! — Она распахнула рубаху Марка и на миг застыла, затем вновь задвигалась, принявшись разрезать ему торс, от ключицы до пупка.

— Психея! А дальше, хозяйка?! — прогавкал Дружок басом.

— Дальше, дальше… А! Эти ткани пропитаны каким-то неизвестном мне зельем, представляешь? Я не смогла разгадать этой тайны, впервые! — Она раскрыла Марку кожу на груди и закрепила зажимами, — Работают они просто — возвращают душу в тело, если она не достигла границы миров, ну а если перешла — просто сгорают. В любом случае мы узнаем, где душа папочки!

БАМ! БАМ! Трк! Ток! Застучала она молотком по зубилу, разбивающему мертвецу грудную клетку, она, конечно, могла работать аккуратнее, но соседнее тело стыло и скоро совсем пришло бы в негодность. Наконец, раскинув осколки рёбер, она добралась до сердца и дрожащими руками положила на него лоскут ткани. И раскрыла глаза во всю силу, они почти вывалились из глазниц.

— Ничего! Не происходит! — Гавкнул Дружок за спиной.

— Не происходит… — Прошептала Санрея.

— Со-всем! — Подтвердил Дружок, — Может нужно подождать?

— Нет, мой хороший, всё должно было произойти мгновенно… — Она вздохнула и снова заплакала, закрыв ладонями лицо.

— А это что? — спросил Дружок, глядя на лоскут ткани.

Санрея раздвинула пальцы и взглянула сквозь них на «Дар Психеи». Ткань, прилипшая к сердцу, пульсировала. Она убрала руки и достала из сумочки механические часы, отчитала минуту и принялась считать: десять, двадцать, тридцать, шестьдесят, сто! Пульсация была ровная и стабильная, словно… биение сердца!

Она улыбнулась, утёрла нос и заговорила тоном лисы:

— Марк, коварный, хитрый, жестокий. Ты вновь от меня сбежал, как печально… и восхитительно! — воскликнула она. — Твоя душа точно в теле, пульс, конечно, учащённый, но это точно биение сердца. И самое странное, Психея не смогла вырвать тебя из того тела. Эта штука сильна, она бы достала бы тебя где угодно в этом мире… — глаза её сощурились. — В этом мире.

— Хозяйка! Думает, что он где-то! В другом месте! — прогавкал Дружок, не отличавшийся умом и собирательностью, но зато отлично понимающий свою хозяйку.

— Именно это я и думаю, Дружок… Марк тот ещё хитрец, способен на всякое…

— Но разве! Такое может быть?!

— Ещё как, пёсик, ещё как, — проговорила она. — И знаешь что?

— Что?!

— Мы идём к папочке!