Троянская лошадка

Глава 33 Конец света

Я всегда с удовольствием смотрю на людей, фанатично преданных своей работе. Морфичев был из их числа. Правда, мне непонятны были мотивы, которые заставляли его рисковать собой, я даже предположительно сказать не мог, какая выгода обломится нашей стране, если Симбуа останется у власти. На мой непосвященный взгляд, заинтересована в этом была лишь бывшая жена Крота, которой не могло не льстить положение второй леди государства. Как бы то ни было, Морфичев был отчаянно смел и шел к своей цели напролом. Памятуя, как дотошно он готовил меня к Игре, я ожидал подробного инструктажа с последующими учениями на местности и детальной отработкой взаимодействия. Но ничего подобного не произошло. Морфичев молчал, когда мы перелезали через забор и когда быстро шагали по центральной улочке лагеря. Тогда я мягко поинтересовался, какая передо мной стоит задача. На что Морфичев лаконично ответил: «Та же, что и передо мной».

Сказав это, он без предупреждения свернул на площадку, где бойцы обслуживали технику. Наглый и уверенный вид всегда действует на людей магически. Никто не остановил нас и не крикнул нам, пока мы не дошли до начищенного до блеска бронетранспортера. Только тогда какой-то малорослый начальник с громкими воплями подскочил к нам. Мне понравилась реакция на это Морфичева. Он обернулся и посмотрел на начальника столь уничижительно, с таким глубоким и безусловным презрением, что тот на мгновение опешил и заткнулся. Морфичев занес ногу, чтобы встать на колесо и подняться на броню, но начальник, придя в себя, схватил его за руку. Безо всяких раздумий, с чувством ответственности за выполняемую работу, Морфичев послал свой кулак в челюсть начальника. Я последовал его примеру и последовательно приложился кулаком к двум физиономиям, которые были ко мне ближе всего.

И тут началось! Вся повстанческая братва одновременно заголосила и кинулась на нас, размахивая промасленными тряпками и гаечными ключами. Морфичев нырнул через люк на водительское сиденье и запустил двигатель. Я задержался на броне, отбиваясь ногами от десятков рук, которые пытались стащить меня на землю. Морфичев надавил на акселератор. Машина дико взвыла и дала задний ход. Раздались вопли – кому-то отдавило колесом ногу. Где-то рядом прогремела автоматная очередь. Я съехал в люк головой вперед.

– В медицинский пункт давай! – крикнул я.

– Что?! Какой еще медицинский пункт? Тебя ранило?

Морфичев обеими руками вращал руль, навалившись на него грудью. В утробе машины пахло гарью, смазкой. Раскачивались ручки перископов и крепежные ремни. Я тер глаза. Мне казалось, что в лицо бросили горсть песка.

– Надо забрать Марго!

– Кирилл, у нас нет времени!

– Ее нельзя здесь оставлять!

Морфичев выругался, но все же круто вывернул руль и дал газу. Я повалился на ящики с пулеметными лентами и едва не снес головой ручку вращения башни. Когда добрался до переднего сиденья и посмотрел через бронированное окошко, бронетранспортер уже мчался по дороге между рядов колючей проволоки и глухих заборов. На каждом ухабе его подбрасывало, и с грохотом подпрыгивали ящики, инструменты, каски, валяющиеся повсюду… Не притормаживая, Морфичев съехал с дороги и разнес в щепки деревянную ограду, придавил кусты, ломая их многотонной тяжестью колес, и остановился у мутного окошка медицинского пункта. Я выскочил на броню, прыгнул на горячий передок и выбил окно ногой. Согнувшись в три погибели, забрался внутрь дома. Запах карболки, пожелтевшие стены, койки…

– Марго!

У меня екнуло сердце – в первое мгновение мне показалось, что девушки здесь нет. Но тотчас скрипнула ржавая панцирная сетка, взметнулось рваное одеяло, и Марго растерянными глазами уставилась на меня.

– Кирюша! – восторженно завопила она, вскакивая с койки, кинулась на меня, схватила за уши и принялась покрывать мое лицо поцелуями. – Как хорошо, что ты пришел! А мне было так тоскливо, так одиноко, что я даже плакала!

Я схватил ее на руки и поставил на подоконник.

– Быстро в окно!

Бронетранспортер нетерпеливо выл мотором, словно аварийная сирена ему подвывал сигнал. Марго прямо с подоконника прыгнула на броню.

– Как здорово! Что ты затеял? А я думала, что все, Игра закончена и ты уехал, меня бросил. Это что, танк?

Откуда-то прогремела автоматная очередь. Морфичев, высунувшись из люка, обложил нас матом. Я схватил Марго за волосы и, насколько можно было это сделать вежливо, пригнул ее голову к люку – так несмышленому котенку показывают миску с молоком. С треском ломая остатки забора, машина задним ходом выехала на дорогу. Марго рухнула через люк прямо на голову Морфичеву. Я сорвал с крепежей пулемет и, высунувшись из люка по пояс, начал поливать длинными очередями придорожные кусты. Машина, оставляя за собой глубокие отпечатки на сырой глине да сизый дым выхлопов, стремительно набирала скорость и неслась на ворота пропускного пункта. Бойцы повыскакивали из окопов и, размахивая автоматными стволами, выбежали на дорогу, будто собирались защищать ворота собственными телами. Я дал короткую очередь поверх, и они сразу кинулись врассыпную, повалились на землю, и остались видны только их каски, похожие на болотные кочки.

Удар! Ворота, сорвавшись с петель, разлетелись в разные стороны. Бронетранспортер вырвался на волю и, раскидывая во все стороны комки глины, помчался среди чайных кустов. Сзади началась беспорядочная стрельба. Я нырнул в люк. Нутро машины было заполнено смрадом выхлопных газов и пылью. Марго схватилась за ручку перископа, уперлась лбом в резиновый валик и прильнула к призме. Она следила за тем, что происходит снаружи с таким азартным напряжением, как если бы смотрела по телевизору боевик с любимым актером в главной роли.

Дорога свернула в лес, и Морфичев сбавил скорость. Теперь можно было отпустить скобы, не рискуя разбить себе голову. Внутри машины стало темно. Марго оторвалась от перископа. Выражение на ее лице можно было расшифровать как «хорошо, но мало»; она явно была не прочь еще погонять по лагерю, сшибая заборы, ворота и изгороди. Теперь ее внимание перекинулось на детали бронетранспортера. Она трогала все, что выступало за пределы брони, пыталась провернуть рукоятки башни и углового прицеливания пулемета, нажимала на кнопки электроники, ночного видения и, наконец, потянула пальцем спусковой крючок. Башенный пулемет с оглушительным лязгом выстрелил куда-то в небо. Морфичев, не отрываясь от управления, вскинул над головой кулак.

– Я еще никогда на такой штуке не каталась! – воскликнула Марго. – А куда мы едем?

Если бы я ответил, что в преисподнюю, то вряд ли бы Марго испытала неудовольствие или страх даже от такой одиозной перспективы. Ей понравилось бы любое путешествие, где присутствовал бы маломальский риск. Но уже была счастлива оттого, что Игра продолжается, и происходит какое-то развитие событий, и слышна стрельба, и ругается матом Морфичев, и страшно рычит двигатель, и, конечно, рядом я, и снова беру ее на руки, и выношу не через дверь, как все нормальные люди, а через разбитое окно – словом, полный прикол! А смысл происходящего ей вовсе не нужен. Какой смысл у захватывающих дух аттракционов? Главное, чтобы пробирало душу до самых косточек. В общем, я так и ответил: надо догнать Акулова. Марго вполне удовлетворилась этим ответом. Впрочем, и Морфичев тоже. Информация, которую он мне выдал, предназначалась только для моих ушей. Правда, мне было непонятно, как он будет закрывать ей глаза и уши на пике кульминации, когда мы догоним Акулова и отберем у него контейнер со смертоносным изотопом? И вообще, куда мы денем эту страшную штуковину? Нелегально вынесем за пределы страны? Снова пешком через мангровые болота, кишащие змеями и крокодилами?

Как я завидовал Марго в эти минуты! Ее молодая и горячая кровь была до предела насыщена адреналином и естественными морфинами, а сознание было почти невесомым, свободным от балласта проблем, страха и тягостных мыслей. Какое буйство светлой энергии и непорочных страстей! Глядя на нее, я в который раз поражался ее детскости и способности удивляться не всегда привлекательным заворотам жизни. Лицо ее было расслабленным, будто его ласкал нежный теплый ветер. Материальная пресыщенность в какой-то мере пошла ей во благо: Марго не беспокоилась о завтрашнем дне, не грузила себя мыслями о том, что она будет есть и пить, на что сменит пришедшую в негодность одежду и как будет выбираться без копейки денег из той дыры, куда мы с Морфичевым ее затаскивали. Болтающийся на ее шее мобильник по-прежнему оставался для нее самым надежным ключиком ко всем материальным благам цивилизации.

Я выбрался на броню, с наслаждением подставив лицо сырому лесному воздуху. Бронированная машина лихо катилась по разбитой, местами залитой водой грунтовке. Ветви деревьев иной раз так низко нависали над дорогой, что мне приходилось пригибаться; сучья, обсыпанные жесткими листьями, метлой прохаживались по броне и хлестко секли крышку люка. Соскучившись сидеть за вспотевшей спиной Морфичева, Марго последовала моему примеру. До того как встретиться в медицинском пункте, мы с ней ползали по Полю Горячих Пчел, а потом я нашел ей убежище под бетонными плитами. Я до сих пор не знал, что было с Марго потом.

– Ты как в медпункт попала?

– Песни громко пела, и меня разыскали солдаты. Отвели к Кроту. Он сказал, что я проиграла и теперь мне надо лечиться… Ай, ветка!

Что было со мной, ее не интересовало. Марго даже не спросила, сумел я помочь Ирэн или нет. И эта нелюбознательность давалась ей без усилий, что на мою юную спутницу было совсем не похоже. Значит, она узнала у Крота все, что хотела, и теперь ее мысли раскрывались приблизительно таким веером: Ирэн далеко, рядом с ней мощный таран в виде Акулова, которому отныне сам бог велел сдувать с Ирэн пыль, и эта вертихвостка не посмеет больше ахать и стенать по телефону, заставляя давнего приятеля сломя голову мчаться к ней на помощь. Подчеркнутое отсутствие интереса к Ирэн было своеобразным проявлением у Марго своих прав на меня. Она всем своим видом показывала: мне совершенно безразлично, где эта женщина и что с ней происходит, и какие отношения были у вас раньше, ибо меня вполне устраивает то, что есть сейчас и произойдет в дальнейшем.

Лес закончился, и мы снова выскочили на поле. Через несколько сотен метров под колеса бронетранспортера легла хоть и плохонькая, но асфальтовая дорога с телеграфными столбами на обочине и ветхими указателями населенных пунктов. Морфичев, почувствовав близость цели, придавил акселератор. Боевая машина стальным чудищем помчалась вперед, вынуждая встречные машины съезжать с дороги.

– По этой дороге должна была следовать комиссия ООН! – крикнул мне Морфичев, когда я сел рядом с ним. – Надо попытаться задержать ее любой ценой!

Я не представлял, как он собирается это сделать, но спрашивать не стал. Через четверть часа мы нагнали колонну, состоящую из десятка белых джипов с голубой надписью «UNO» на бортах. Возглавляли и замыкали колонну два полицейских автомобиля. Едва Морфичев пристроился в хвост колонне, из крайней машины высунулся полицейский и принялся грозно размахивать рукой в белой перчатке, приказывая нам убираться отсюда подобру-поздорову. Морфичев прибавил газу и пошел на обгон. Машины, идущие по встречной полосе, в ужасе съезжали на обочину. Видавшая виды «Тойота» с полным кузовом арахисовых стручков метнулась из-под колес бронетранспортера в сторону и перевернулась. Полицейский, высунувшийся из окошка, громко кричал и уже угрожал нам пистолетом. Он тряс своей игрушкой до тех пор, пока окошко его машины не поравнялось с выхлопной трубой бронетранспортера. Едкий дым заставил его спрятать голову и быстро поднять стекло. Марго, высунувшись из люка, послала полицейскому воздушный поцелуй. Мы мчались вперед, приближаясь к голове колонны. Джипы, хоть и чувствуя за собой силу и авторитет мирового сообщества, все же дрогнули перед тупой мощью боевой машины и невольно стали тесниться к обочине. Журналисты, сидящие вместе с инспекторами, быстро сориентировались и нацелили на нас фотоаппараты и видеокамеры. Яркая блондинка с распущенными волосами схватила микрофон и, прижав его к губам, громко заговорила по-французски. Она оказалась опытной лицемеркой и умело подбирала интонацию: то говорила тихо, то вдруг переходила на взрывной крик, едва ли не истеричный, отчего невольно становилось страшно мне, то начинала захлебываться, будто бронетранспортер, который она так лихо живописала, наезжал на ее французские ноги. Я посочувствовал нервной системе зрителей, для которых она готовила эту клюкву. Однако скандала нам было не избежать. Морфичев начал рубить сплеча. Мы приблизились к голове колонны. Полицейская машина, которую мы немного потравили выхлопным газом, пыталась нас преследовать и даже включила проблесковый маячок, но не рассчитала скорости, влетела в дорожную выбоину, где и осталась. Вторая машина, возглавляющая шествие, не стала заниматься подобной глупостью и покорно уступила свое место нам. Похоже, что у Морфичева возникла идея увести колонну в другом направлении, как если бы машины инспекторов были слепцами, идущими за своим поводырем. Но ооновцы на такую приманку не попались, и колонна, постепенно загасив скорость, остановилась.

Мы продолжали болидом мчаться вперед.

– Надо остановить их на несколько часов! – кричал Морфичев. – Поищи в ящиках, может, есть лопата!

– Ты предлагаешь выкопать ров?

– А что ты еще умеешь делать?

Неугасимая жажда выполнить свой профессиональный долг подталкивала Морфичева к абсурду. Мне вовсе не хотелось рыть посреди дороги котлован или, скажем, сваривать из рельсов противотанковые ежи. Пора было прийти к нему на помощь и предложить ему свои варианты. Я попросил у него карту. Морфичев протянул мне помятый лист бумаги с паутиной бледных линий. По-видимому, эту примитивную схему он скачал из Интернета и распечатал на плохеньком принтере. Тем не менее, я сумел сориентироваться и найти наше местоположение. Тонкая ломаная линия, означающая дорогу, соединяла город Стыкур и некий объект Хин, условно обозначенный домиком с остроугольной крышей и дымящей рядом с ним трубой. Скорее всего, это и был горно-обогатительный комбинат, который намеревалась инспектировать комиссия. Двигаясь в его сторону, мы обязательно должны были пересечь небольшую реку, обозначенную на схеме. А если есть река, то будет и мост. Правда, мне еще никогда в жизни не приходилось взрывать, разводить или обрушивать мосты, и я не испытывал желания это делать, но другого выхода у нас не было.

Я сказал об этом Морфичеву. Он выхватил у меня из рук карту, глянул на нее и, скомкав, кинул на пол. Лицо его выражало плохо скрытую тревогу. Должно быть, Морфичева беспокоило то, что мы до сих пор не догнали джип Акулова, а расстояние от колонны ООН до горно-обогатительного комбината стремительно сокращалось. К тому же мост, который я предлагал вывести из строя, находился на критически малом расстоянии от конечной цели инспекторов. Нервозность, охватившая Морфичева, передалась и на бронетранспортер. Машину трясло и кидало из стороны в сторону, будто у нее отказала рулевая система или коробка передач. Кусая губы, Морфичев маневрировал между дорожными ямами и автомобилями. Когда мы проезжали деревни, на обочину выбегали грязные, одетые в тряпье дети. Одни приветствовали нас восторженными воплями, другие забрасывали камнями. Когда мы обгоняли какую-либо легковушку, Морфичев отчаянно сигналил, заставляя ее снизить скорость и прижаться к краю дороги, и тогда я мог рассмотреть лица всех пассажиров, сидящих в салоне. Я делал это лишь для очистки совести, так как был уверен: догнать Акулова и Ирэн не сможем, как бы ни торопились. Слишком велик был разрыв во времени. Они выехали из лагеря на два, а то и три часа раньше нас и наверняка уже добрались до конечной точки. Но вот сумели ли они пронести на территорию комбината свою адскую ношу или нет, наверняка сказать было трудно. Это зависело и от смелости, хитрости и упорства Акулова, и от надежности охраны. В конце концов, от глубины глупости и доверчивости моей Ирэн, которая, смею надеяться, все происходящее по-прежнему принимала за Игру. Как бы то ни было, главные события ждали нас на территории комбината. Мне не хотелось преждевременно думать о том, выполнима ли в принципе та миссия, в которую меня втянул Морфичев. Незаметно проникнуть в помещение секретной лаборатории и оставить там капсулу с боевым плутонием сложно, очень сложно. Но стократ сложнее ее оттуда вынести!

Безумная гонка по разбитой дороге продолжалась слишком долго и даже Марго успела надоесть. В ее поскучневших глазах я читал острое желание того, чтобы двигатель заглох и больше не запускался. Проехав несколько десятков километров вдоль нескончаемого рисового поля, мы наконец выскочили на мост. Именно таким я себе его и представлял: старый, ржавый и скрипучий. Под колесами бронетранспортера он угрожающе закачался, опоры заходили ходуном, и грязно-желтая речная вода под ним пошла морщинами. Морфичев переехал на другую сторону и перегородил проезд.

– Перекрой дорогу с другой стороны! – крикнул Морфичев Марго и взялся за металлический трос с крюком, лежащий на полу. Раздирая руки до крови острыми заусенцами, мы вытащили его на броню и оттуда скинули на землю. Морфичев работал как на пожаре, спасая собственный дом от огня. И, что мне очень нравилось, не торопил меня, не прикрикивал и вообще не упражнял командный голос. Казалось, он все собирался делать сам, а мою помощь воспринимал как проявление доброй воли.

Марго отнеслась к поручению с особой тщательностью. Она встала перед мостом посреди дороги, широко расставив ноги и подбоченившись, а при появлении какой-либо машины властно вскидывала вверх руку и громко объявляла:

– No thoroughfare![2]

Через несколько минут с обеих сторон моста скопилось приличное количество машин. Самые нервные и нетерпеливые начали подавать протяжные гудки. Умные, которых непреклонный вид Марго впечатлил, разворачивались и уезжали в обратную сторону. Несколько водителей, стоявших в заторе в числе первых, подошли к Марго, обступили ее и одновременно стали высказывать свое возмущение. Пристегивая трос к бронетранспортеру и разматывая его вдоль моста, я поглядывал на Марго, и мою душу теснило чувство надвигающейся опасности. Но у девушки хватало ума и такта пригашать конфликт. Мило улыбаясь и с изяществом демонстрируя обтекаемость своей фигуры, словно позируя фотографам для обложки мужского журнала, Марго волнующим голосом повторяла:

– Excuse, it is the order.[3]

Водителям этого было достаточно, они тоже начинали улыбаться и показывать свои редкие и кривые зубы, с пониманием кивали головами и возвращались к своим машинам. Тем временем мы с Морфичевым пытались зацепить крюком край листа рифленого железа, которым была застелена проезжая часть моста. Мы надеялись, что крюк, подобно плугу, сорвет с моста все покрытие, сделав его непреодолимым для машин. Но получалось плохо, крюк не держался и наверняка не выдержал бы даже слабой нагрузки. Но тут к нам на помощь подошли два чумазых, блестящих от пота водителя. Подвинув нас, они со знанием дела принялись связывать трос петлей. Знали бы бедолаги, что собственными руками перекрывают себе путь! Морфичев дал задний ход, чтобы ослабить трос и накинуть петлю на железный лист. Мне казалось, что мы возимся тут недопустимо долго. Вокруг Марго столпилось уже слишком много желающих поглазеть на ее улыбку и бедра. Меня начинало угнетать стремительно усиливающееся чувство тревоги.

Но вот парни накинули петлю на угол листа.

– Марго! – крикнул я. – Иди в машину!

Но на другой стороне моста что-то случилось. Я уже не видел Марго, а только темные, пропотевшие спины водителей, обступивших ее. Морфичев, высунувшись из люка, обложил меня крепкими словечками. Он не мог начать движение, из-за нас он терял драгоценное время. Но и я не мог оставить Марго. Со всех ног я кинулся к ней. Нашла время пудрить мозги мужикам! С ума сошла?.. Ворвался в толпу. Крепкий запах пота, табака, грозные выкрики. Толпа колыхалась взад-вперед, словно группа мужиков выкорчевывала дуб. Я при помощи кулаков и локтей прорывался в середину. От моего внимания не укрылось то, что лица у водителей были отнюдь не приветливыми. Меня окружали десятки налитых кровью глаз, изломанные в злобе губы, смуглые, неухоженные, побитые оспой и иссеченные шрамами лица. И непрекращающийся гул голосов, который с каждым мгновением становился все более громким и агрессивным… Я позвал Марго. Теперь внимание толпы частично перешло на меня. Кто-то крепко врезал мне кулаком между лопаток. Я сдерживал себя как мог. Драться в этой толпе – безумие. Схватился рукой за чью-то скользкую от пота шею, оттолкнул в сторону, навалился плечом, двинул в мягкую стену коленом и сквозь зубы:

– Р-р-разойдись!!

А вот и Марго! Девчонка перепугана – первый раз в жизни я видел испуг в ее глазах! Лицо бледное, волосы растрепанные.

– Кирилл, они почему-то взбесились!

Я не без труда высвободил зажатую горячими телами руку, обнял и прижал к себе Марго.

– Господа, спокойно! Спокойно! Сейчас во всем разберемся…

Скорее, это я прокричал для себя. Никто не мог меня понять. Какой-то страшный мужик с огромным носом, похожим на гнилой апельсин, схватил и сжал в кулаке эбонитовые бусы Марго, а затем резким движением сорвал их с ее шеи. Он что-то крикнул гортанным хриплым голосом, вскинул кулак с бусами над толпой, и на головы людям посыпались черные коровки и овечки. Толпа всколыхнулась, словно по ней пропустили электрический ток. Со всех сторон раздались жуткие вопли. Все смотрели на нас с лютой ненавистью, словно мы совершили некий безобразный, из ряда вон выходящий поступок. Я не мог понять, что явилось причиной столь резкой смены настроения, но ясно было одно: наше положение аховое, обезумевшая толпа все сильнее сдавливает нас со всех сторон и вот-вот станет нас бить, топтать и рвать на куски… Оглушительно прогремела пулеметная очередь. Морфичев стрелял поверх голов, но толпа, вместо того чтобы испугаться и разбежаться во все стороны, завелась еще сильнее. Провокатор с гнилым носом орал пуще всех и размахивал над головой ниткой от бус, на которой уже не было ни одной фигурки. Я чувствовал на спине, животе и боках множество корявых пальцев; они щипали, царапали меня, напоминая стаю гигантских пауков, прицепившихся своими мохнатыми членистыми лапками к моему телу. Марго все крепче прижималась ко мне, впрочем, так получалось без ее воли, ибо мы попали в самые настоящие тиски, и ее щека коснулась моей груди, ее косички приникли к моим губам…

– Мне больно… Что они от нас хотят? Почему им так не понравились мои бусы?..

Я зарычал, как попавший в болотную топь сильный и здоровый зверь, и принялся работать локтями с отчаянной надеждой если не вырваться самому, то хоть вытолкнуть из губительной трясины девчонку. И будто начался град: посыпались редкие удары кулаками в голову, в скулу, в плечо, сначала потихоньку, осторожно, словно проверяя, как я отреагирую, но с заметным нарастанием и с каждым мгновением все гуще, чаще, сильней; и вот смазанный удар уже задел больное плечо Марго, и она вскрикнула, но не столько от боли, сколько от злости; и я тоже начал молотить во все стороны, и мой кулак скользил по липким горячим лицам, и начиналась страшная мясорубка, и уже бездумно я попытался приподнять Марго, чтобы она побежала, поползла по головам наших мучителей… И тут будто туча накрыла изнуряющее солнце. Очень низко, оглушая тяжелым рокотом, пронесся черный вертолет с узким и вытянутым, как у утконоса, передком, с боевыми подвесками на куцых крыльях, с полупрозрачной «тарелкой» вращающихся лопастей, и едва в нос шибанул запах керосина и горячего металла, как воздух задрожал от тяжелой пулеметной очереди. Казалось, винтокрылая машина садится прямо нам на головы, чтобы срезать их с тонким свистом, как остро отточенная коса срезает головки одуванчиков… Толпа с воплями рассыпалась по берегу реки и дороге. Водители прятались в салонах своих машин, кидались под колеса и накрывали руками головы. Марго едва не побежала следом за ними, но я в последний момент успел схватить ее за руку и потащил через мост. Вертолет, облетев рисовое поле, вновь опустил свою узкую головку, как свирепый бычок, и понесся на бронетранспортер. Морфичев, отвязав от машины трос, что-то крикнул нам и едва успел нырнуть в люк. К грохоту лопастей примешался тяжелый стук пулемета, и, взрывая изнутри землю, в воздух взметнулись фонтаны пыли; они вырастали друг за другом и быстро приближались к боевой машине. Высекая искры, броню ужалило несколько пуль…

Марго спотыкалась на неровных железных листах, падала, и я тащил ее за собой едва ли не волоком. Мы успели добраться до бронетранспортера и залезть на его броню до того, как вертолет в третий раз сделал боевой разворот. Сгрудившиеся у моста машины закрыли дорогу, и Морфичеву пришлось скатиться на обочину и, глубоко увязнув в рисовом поле, поехать к кромке леса. Только лес мог спасти нас от изрыгающего огонь вертолета! Мотор выл на пределе своих сил, все восемь колес его месили вязкую землю с проросшими зелеными стрелками, и все равно мы двигались слишком медленно. Вертолет снова набычился, его тень стремительно понеслась по полю, словно стая серых волков; блеснули в солнечных лучах бронированные стекла фонаря; мне показалось, что я даже разглядел фигурку пилота в большом шлеме с солнцезащитной шторкой…

В последнее мгновение я затолкал Марго в люк. Ей было интересно наблюдать за вертолетом, и она возмутилась, с обидой высказала мне, что «можно было бы и повежливее», но ее последние слова утонули в невыносимом шуме, где смешались змеиное шипение, львиный рык и волчий вой. Сорвавшись с подвесок вертолета, в нашу сторону неслись ракеты, и дымный комковатый след, оставленный ими, на несколько секунд скрыл от нас вертолет. Все произошло настолько стремительно, что я успел лишь прижаться грудью к броне и накрыть руками голову. Мне показалось, что взорвался воздух. Броня дрогнула подо мной, горячая волна прошлась по моему затылку, и запахло чем-то тошнотворным, горько-кислым.

Я поднял голову. Перед глазами плыли розовые круги, в ушах звенело. Бронетранспортер, переваливаясь из стороны в сторону, словно старая телега, по-прежнему полз к лесу. За ним оставалась глубокая колея, которая тотчас наполнялась водой. Вокруг дымились аккуратные овальные воронки, словно выкопанные для посадки деревьев. Я крутил головой, потеряв из виду вертолет… Но вот он! Летит бесшумно, плавно, кажется, что висит на одном месте – маленький, безобидный, как стрекоза в летний полдень над рекой.

– Нас приняли за повстанцев! – крикнул Морфичев, когда я спустился в люк. – Дело дрянь… Надо успеть к лесу, иначе из нас мясные консервы сделают!

Марго, съежившись, сидела на маленьком боковом стульчике и теребила болтающийся на шее мобильник, словно нательный крестик.

– Вот это да… Вот это да… – бормотала она. Ее подбородок мелко дрожал, глаза были широко распахнуты, и все же Марго изо всех сил старалась показать, что ей вовсе не страшно. – Спасибо тем, кто все это устроил. Действительность превзошла ожидаемое. Я вся в смятении…

Бронетранспортер водило из стороны в сторону, и он все глубже увязал в мокром грунте. Я только предложил выбраться наружу и устремиться к лесу бегом, как где-то рядом шарахнуло с необыкновенной силой, и мы с Марго повалились друг на друга, и на нас рухнули ящики, тряпки, инструменты. Путаясь в пулеметной ленте, я приник к перископу, чтобы посмотреть – низверглись мы в преисподнюю или еще нет, и не поверил своим глазам. В какой-нибудь сотне метров от нас, вдоль кромки леса, полз зеленый, в желтых пятнах танк. Его массивный ствол был нацелен прямо на нас. Из люков трансмиссии вырывались черные струи выхлопного дыма. Тяжелые гусеницы подминали под себя кусты и молодые деревца… Танк – это уже слишком. Мне в жизни приходилось драться и с людьми, и с животными, мне доводилось вступать в единоборство с маньяками, серийными убийцами и садистами. Но с танковым армейским подразделением – никогда… Морфичев лихорадочно дергал рычаги, давил на акселератор, и бронетранспортер выл и скулил, но не мог двинуться с места – то ли ему повредило движок, то ли разворотило колеса.

– Уходим! – крикнул Морфичев и полез в люк.

Я выбрался на броню, распластался на ней, как ящерица на камне, и подал руку Марго. Уносить ноги! Как можно скорей уносить ноги! Мы переступили черту дозволенного. Военные не станут разбираться, кто мы и с какой целью пытались остановить колонну инспекторов. Они наверняка приняли нас за террористов и будут лупить по нас беспощадно, пока у нас дым из ушей не пойдет.

Мы побежали к лесу. Никогда не думал, что у Марго такие хорошие спринтерские данные. Даже мне было непросто за ней угнаться. Морфичев шел за нами, пригнувшись и озираясь по сторонам. Опять нас накрыло тенью и обдало запахом керосина. Вертолет развернулся на месте, задрал хвост и дал ракетный залп. Огненные стрелы устремились в бронетранспортер. Одна из ракет угодила прямо в открытый люк, разорвалась внутри, и окутанная пламенем и дымом машина перевернулась на бок. Взрывная волна кинула нас на землю. Сверху посыпались комья земли, будто нас с Марго хоронили живьем в одной могиле. Девчонка тихо поскуливала от страха и судорожно мяла в кулаке нежные зеленые побеги. Танк с тупым упрямством пер прямо на нас, нацелив черный глаз орудийного дула. Антенна, торчащая из башни, раскачивалась по широкой амплитуде, со свистом рассекая воздух. Гусеницы наматывали на себя жирные куски дерна. Земля дрожала. Оглушительно прогремел выстрел из танкового орудия, и тотчас бронетранспортер разорвался на куски, словно банка с консервами, брошенная в костер. Нестерпимый жар, вонь гари, дым! Марго уткнулась носом мне под мышку – неужели там запах получше? Я схватил ее за воротник, заставляя подняться на ноги. Она сопротивлялась. Ей хотелось, как страусу, прижаться лицом к моей груди, спрятать его в складках одежды, чтобы не видеть и не слышать ничего. К нам подполз Морфичев. Лицо его было черным от копоти. В руке он сжимал пистолет, и глаза его были полны твердой решимости стоять насмерть.

– Ползите назад! – хрипло крикнул он нам. – Назад! На дорогу!

Я не понимал, почему мы должны ползти назад, если в лесу можно было спрятаться наверняка. Все, что сейчас происходило, казалось мне нереальным, бутафорным, пиротехническим фокусом на съемочной площадке, а почерневшее лицо Морфичева да пистолет, который он сжимал в руке, остро напоминали мне кадры из героического фильма об Отечественной войне, и Морфичев сейчас непременно вскочит на ноги, вскинет руку с пистолетом вверх, обернется и крикнет: «За Родину! В атаку – вперед!»

Как ни странно, он почти так и сказал:

– Уходите! Я вас прикрою!

И только затем я понял, почему мы должны были отходить. Из-за танка, низко пригибаясь к земле, веером рассыпались в обе стороны пехотинцы. Мать честная! Да это ведь классический боевой порядок! Солдаты разворачивались в цепь!

Я даже головой потряс, чтобы очнуться от этого кошмара. Что происходит? Куда мы попали? Неужели эта хорошо организованная боевая операция с применением авиации и тяжелой гусеничной техники затеяна только ради того, чтобы умертвить нас, трех человечков с повернутыми на Игре мозгами? Мое естество настолько категорично отказывалось в это верить, что мне в голову стало вламываться подозрение: а может быть, все это – Игра? И вертолет стреляет по нас резиновыми ракетами, и танк лупит резиновыми снарядами, а пехотинцы с автоматами – всего лишь напичканные электроникой роботы, а великий и коварный Крот сидит перед компьютером и джойстиком управляет всеми.

– Уходите! – зло закричал Морфичев.

Он был готов подняться и пойти с пистолетом в контратаку. Это стало бы заключительным апофеозом развернувшегося действа, полным идиотизмом, и я не мог этого допустить, хотя Марго тянула меня за руку, потому как дым горящих колес бронетранспортера нестерпимо выедал ей глаза.

Я выпрямился во весь рост.

– Морфичев! – крикнул я. – Не знаю, ради чего ты собираешься совершить подвиг. Может быть, ты и в самом деле борешься за интересы России, и тебя наградят за это орденом. Я тоже люблю свою родину, но эти люди, танки и вертолеты ей сейчас не угрожают, но готовы размазать нас по полю! Мне уже кажется, что я схожу с ума и не соображаю, что есть Игра, а что – реальность. Все это надо немедленно прекратить! Надо поднять руки и позволить себя обыскать. Это не унижение. Это здравый смысл!

– Да, – поддержала меня Марго, крепко обхватив мою руку. – Кирилл прав. А ну их всех в баню с их стрельбой! У меня уши заложило, и грязь под ногтями, как у продавщицы картошки! Надо позвонить в службу спасения и вызвать полицию!

Морфичев был умным человеком и понял, что мы не с ним. Он еще раз посмотрел на танк, на цепь пехотинцев, которые уже окружили нас полукольцом, и кинул пистолет в траву.

– Какой тут на хрен орден, – сквозь зубы процедил он. – С меня теперь погоны снимут. От силы через час комиссия прибудет на комбинат и найдет плутоний. И уже завтра здесь будут американцы.

Марго, не обнаружив никакой логической связи между погонами, плутонием и американцами, вопросительно взглянула на меня.

– Нас могут арестовать, – как можно спокойнее сказал я Марго и погладил ее по щеке. – И наверняка посадят по отдельным камерам. Но ты ничего не бойся. На допросах говори все, что было. Тебе нечего скрывать.

Доверчиво глядя на меня, Марго кивала. Ее глаза наполнялись слезами.

– А за что нас посадят?

– По недоразумению.

– А… а если тебя выпустят раньше, ты подождешь меня?

– Конечно. Я теперь без тебя – ни шагу!

– Правда?

Вертолет, облетев поле, начал снижаться и сел у края леса. Мы видели, как открылась дверь и, словно язык из пасти чудовища, выползла стремянка. По ней стали сходить люди. Человек пять или семь, в бежевой форме, в кепи. Некоторые из них что-то держали в руках.

Танк остановился и заглушил двигатель. Цепь пехотинцев перестала сжиматься вокруг нас. Солдаты расслабились, опустили автоматы. Кое-кто сел в траву.

И стало тихо-тихо.