Троянская война и поэмы Гомера

Как воевали ахейцы и троянцы

В раннеантичной истории Древней Греции войны как массовые враждебные действия, требовавшие каких-то форм военной организации, были обычным явлением. Нашествия, завоевания, оттеснения одних племен другими составили целую эпоху переселений не только на земле современного Балканского полуострова, но и во всем Эгейском бассейне. Об этом мы уже рассказывали. Указывалась одна бросающаяся в глаза особенность в перемещении племен и пародов: они двигались преимущественно с севера на юг по суше и с запада на восток через Эгейское море на берега Малой Азии.

При изобилии суши, изрезанной морскими заливами и проливами, и множестве островов среди теплого моря здесь рано развилось мореплавание и судостроение, основы которых, как полагают, были заимствованы у финикиян· Процветало, конечно, и военное мореплавание. Миф о походе большой группы греческих героев на корабле «Арго» в Эвксинское море, к берегам Колхиды, рассказывает об одном из первых подобных эпизодов. Неважно, предпринимался ли поход аргонавтов, «техническая» реальность которого недавно доказана английской экспедицией, с целью завоевания и колонизации заморских земель или только как плавание пиратов, он был объединенным военно-морским предприятием. Большинства аргонавтов, по Гомеру, к началу Троянской войны уже не было в живых, но у ахейцев скопился некоторый опыт далеких морских путешествий. И особенно важно то, что завоевание и разрушение Трои было, да и то с большим трудом, осуществлено лишь объединенными силами многих городов и племен под общим командованием царя Микен — экономического, культурного и политического центра, возникшего еще до Трои Приама и процветавшего при Трое Лаомедона.

Шлиман поверил Гомеру и нашел Трою, посвятив этому всю свою жизнь. Попробуем, читатель, и мы довериться Гомеру и представить себе Троянскую войну такой, как это следует из самих песен «Илиады».

Объединение ахейских воинств в карательно-завоевательный или ставивший перед собой и другие цели военный разноплеменный союз, как он изображен Гомером, не покажется фантастичным, если вспомнить об общей заинтересованности ахейцев, теснимых дорянами, в колонизации Малой Азии п(или) в уничтожении господства Трои над северными проливами, ведущими в Причерноморье. Об этом речь шла выше. Нет, похищения троянцем Парисом спартанки Елены для этого не требовалось. Тем не менее оба они могли быть и реальными личностями, например первый — в качестве троянского царевича, особенно отличившегося захватом торговых кораблей в Геллеспонте, а вторая — как женщина редкой красоты, с которой могли быть связаны и дворцовые интриги, и настоящие злодейства.

Интересно, что сама греческая мифология шла как бы на выручку версии о похищении Елены как единственной причины Троянской войны и об оправдании тем самым огромного военного объединения ахейцев. В позднейших мифах говорилось, что все 80 женихов Елены были связаны общей клятвой, данной «номинальному» отцу Елены царю Тиндарею, и в силу этого не могли уклониться от похода на Трою. По Гомеру, военно-политическое ядро ахейского объединения составляли самые могущественные и многонаселенные царства, прежде всего Микенское, принадлежавшее «пространно-властительному пастырю народов» Агамемнону. II все же само объединение и согласие других греческих владык участвовать в походе шло с трудом, и этим объясняется не по-мифически долгий, десятилетний срок подготовки Троянской войны.

А вот и другие «мифические данные». Хитроумней Одиссеи, зная наперед, что из войны ничего хорошего не получится, вначале старался уклониться от нее, симулируя помешательство. Главнейшего героя ахейцев Ахилле, сама его мать, Фетида, пыталась скрыть в женской одежде среди дочерей царя Ликомеда, и только необузданный военный пыл заставил и его плыть к Трое во главе войска мирмидонян. По словам самого Ахиллеса, он не питал никакой личной вражды к троянцам и был в общем равнодушен к оскорблению чести Менелая. Таким образом, троянские мифы сами свидетельствуют о больших трудностях создания союза ахейских племен и в какой-то мере объясняют длительность срока подготовки самою похода.

Реальность крупного объединения ахейцев в вой-то против Трои почти документирована во II песне «Илиады». И если все это было на самом деле не так, гомеровский эпос не мог бы сложиться с такими широтой и охватом, не стал бы общеэллинским эпосом.

Историки считают, что в микенскую эпоху у греков еще не существовали регулярные армии, в необходимых случаях набирались наемники из числа свободных граждан греческих полисов и деревень, которых привлекали, при совокупных действиях многих воинов, относительно легкие разбой и грабеж. В таких условиях вряд ли могла существовать, да еще и действовать под общим командованием армия ахейцев, численность которой приводится в самой «Илиаде». Так, во II песне приведен знаменитый «каталог ахейских кораблей» — число судов, приплывших под Трою из разных мест Греции, с указанием числа воинов в них и имен вождей. Нетрудно подсчитать, что общее число ахейцев под Троей превосходило 100 тыс., а число кораблей — одну тысячу. Такие цифры малоправдоподобны, и довериться Гомеру, по-видимому полностью нельзя, по несомненно, что войско ахейцев было огромное. Кроме каких-то общих задач ахейцев, о которых говорилось выше, на это указывают твердая определенность, категоричность топа стихов в соответствующем месте поэмы. Да и сама немеркнущая веками слава Троянской войны в истории и культуре всей Древней Греции не допускает мысли, что эта война была только одним из рядовых эпизодов насильственной колонизации Малой Азии, что своим величием она обязана исключительно гению Гомера.

Через десять лет после похищения Елены Парисом объединенный ахейский флот, собравшийся в Авлидской гавани (оттуда же начинали свой поход аргонавты), приходит к берегам Геллеспонта, и после неудачных переговоров с троянцами ахейцы начали осаду Трои. Их огромен лагерь располагался на самом берегу, у вытащенных на сушу судов. Отсюда Троя была на виду, до нее было не более 6 км.

Население окрестных городов Троады и ближайших к ней земель, встревоженное высадкой против Трои огромной по тем временам армии ахейцев, принуждено было так или иначе включиться в ее защиту. Первым был царь Кикн, пытавшийся даже помешать ахейцам сойти с кораблей и тут же убитый (разумеется, Ахиллесом). Из «Илиады» следует, что малоазиатские союзники Трои пришли ей на помощь неодновременно, вынужденные к этому, вероятно, начавшимся сразу разбоем ахейцев. Ведь их было множество, натуральным хозяйством они обзавестись и не могли и не хотели, не затем они приплыли сюда. Хотя, по Гомеру, ахейские вожди ни в чем не терпели недостатка и приносили богам богатые жертвы, обеспечение воинов питанием было постоянной и трудной проблемой, решавшейся вокруг Трои «огнем и мечем». Так, царь города Дардана Эней некоторое время предпочитал не вмешиваться в дела троянцев и включился в защиту Трои, лишь когда на его пажити и луга в предгорьях Иды вторгся тот же Ахиллес и бывшему тогда безоружным Энею пришлось спасаться бегством. Так, в самом конце осады Трои на ее сторону встали амазонки во главе с царицей Пентеселеей и даже живший за тридевять земель в Эфиопии сын богини Эос Мемнон (оба были убиты Ахиллесом).

Численно ахейцы превосходили троянцев в десять раз, но твердыня Трои оставалась неприступной. Союзники троянцев, судя по Гомеру, численно не уравновешивали ахейцев, но также входили в объединенную оборонительную силу. Об этом говорит Гомер:

Нигде в «Илиаде» не сказано о числе, так сказать, «иногородних», союзных Трое ее защитников. Но в конце VIIΙ песни в возвышенно-поэтических выражениях говорится о ночлеге всего троянского войска перед наступлением на ахейцев, когда в поле пылала тысяча огней и перед каждым огнищем отдыхало пятьдесят воинов, всего, следовательно, 50 тыс. Если здесь поверить Гомеру, то на каждого одного троянца приходилось четверо союзников, всего же защитников Трои было и в этом случае меньше, чем осаждающих, в два раза. По сравнению с приводимым в деловом тоне в начале «Илиады» каталогом ахейских кораблей и воинов в этом месте поэмы зрелище троянских ночлегов уподобляется звездному небу. Здесь налицо поэтическое преувеличение, исключающее возможность расчета числа воинов.

Кроме подавляющего большинства воинов, ахейцы имели в своих рядах знаменитейших греческих героев, и в «Илиаде» не раз говорится о том, что с ними с троянской стороны никто не мог сравниться, даже Гектор. Тем не менее осада почти безнадежно затянулась. Ахейцы не решались на открытый приступ. Время шло.

«Илиада» описывает несколько случаев, когда противоборствующие армии все же выстраиваются за стенами Трои друг против друга, описывает и массовые сцены рукопашного боя с их ужасными подробностями — убийствами, страданиями, потоками крови. Из этих описаний выясняется, что организованный воинский строй уже широко применялся, каждое подразделение при подготовке и в ходе боя занимало указанное ему место. Умудренный опытом долгой жизни Нестор, царь пилосский, советует главнокомандующему ахейцев;

В этих словах отчетливо проглядывает родовой подход, свойственный в то время пока еще общинно-родовому общественному строю, только начавшему в Древней Греции переходить в строй рабовладельческий, когда старейшины родов, превращаясь в царьков и царей (басилеев), были не царями в позднейшем смысле, а военными вождями своих родов, а их сыновья, т. е. принцы или царевичи, оставались до поры до времени простыми пастухами своих стад. Ни одним словом Гомер не упоминает об участии рабов в составе военных подразделений под Троей. Каждый сражающийся имел право на присвоение себе одежда и оружия убитого врага.

Но вернемся к нашему рассказу. Еще на подходе своего громадного флота к берегу Троады ахейцы увидели возвышающуюся над прибрежной равниной величественную крепость Трои с мощной наружной стеной, башнями и воротами. Положенно главных ворот вместе с «великой Илионской башней» было явно рассчитано на встречу врагов, появляющихся со стороны Геллеспонта, а также на быструю высылку войск к кораблям или для захвата мимо плывущих чужеземных судов. Кораблей у троянцев не могло не быть, Гомер о них прямо упоминает и даже называет строившего их корабельного мастера. Троянские корабли были, без сомнения, уничтожены ахейцами в самом начале осады Трои, если только их не удалось отправить в какую-либо далекую гавань. И если верить не гомеровской, а позднейшей версии, то на одном из них с отрядом спасшихся троянцев Эней навсегда покинул Малую Азию для берегов новой отчизны — Италии.

Исходя из данных «Илиады», мы с известной долей вероятности можем себе представить, точнее, вообразить лагерь огромного ахейского войска с круглогодичным проживанием в нем массы людей. Пусть не тысяча, но хотя бы сотни ахейских кораблей требовали постоянного внимания: стоянка ни на якорях, ни на катках не спасала их от быстрого разрушения. При отсутствии гавани вообще остается непонятным, как ахейцы сохраняли свои корабли. В «Илиаде» они жалуются на плохое состояние их корпусов и оснастки под воздействием времени. Еще бы! Без постоянной охраны и ремонта в течение десяти лет от ахейского флота вообще не осталось бы ничего, здесь требовалась постоянная забота благосклонных к ахейцам богов!

Если каждый корабль занимал, стоя на воде или на суше, полосу только в 10 м, то, по расчету Гомера, общая длина корабельного строя вдоль берега должна была составить не менее 10 км и оперативная связь между крайними частями корабельного ряда была весьма трудной. Но помиримся с этим, допустив, что кораблей было на самом деле меньше, а их состояние оставалось предметом постоянной заботы ахейцев. Лагерь ахейцев на суше был растянут на большое расстояние вдоль берега и в таком виде не просто функционировать как мирное поселение Пусть даже большой массы людей, а действовать в военно-наступательных условиях при полном их отрыве от своих домов и семей в течение ряда лет мог с большим Трудом. Поистине странное зрелище представлял собой лагерь ахейцев! Ведь им пришлось делить землю не просто подушно, но и в соответствии с интересами каждого «землячества», племени, колена, это следует прямо из «Илиады». Несомненно, что общий, по-видимому, или общепонятный язык облегчал связь между ними или их вождями, но при большой скученности ахейцев тот же язык в бытовом отношении не мог быть всегда действительно «общим» и не приводить к эпизодическим ссорам и стычкам. Жили они, надо полагать, в землянках, шалашах, палатках, на кораблях, как приходилось. В перерывах между прямыми попытками овладеть Троей толпы воинов от скуки и в поисках пропитания слонялись, бесчинствуя, по всей Троянской равнине.

Как следует из диалогов героев «Илиады», особенно из угроз Ахиллеса, но самому лагерю ахейцев бродили во множестве бездомные собаки, при случае пожиравшие трупы убитых. Тем же занимались хищные птицы. При большой плотности населения лагеря антисанитария, надо думать, была ужасающей. Героика эпоса отвлекала его создателей от всей этой «прозы», по было, несомненно, так. Из-за значительной удаленности от лагеря лесистых гор Иды доставка леса для приготовления пищи была сложной и трудоемкой. Для сожжения трупов (принятого в то время способа погребения) леса требовалось очень много (вспомним похороны Патрокла), и его не могло хватить для всех павших воинов при индивидуальном захоронении. Возможно, что при погребении простых воинов ритуал несколько упрощался, но каким образом? В обстановке общей антисанитарии лагеря оставалось, очевидно, целиком положиться на четвероногих и крылатых санитаров, как-то справлявшихся с постоянной угрозой отравления воды и воздуха. Морской берег с его волновым прибоем и постоянными ветрами в той или иной мере спасал положение. По ведь какие массы людей жили на таком берегу! Здравый смысл свидетельствует, что насланная Аполлоном на ахейцев «злая язва», о чем говорится в начале I песни «Илиады», была просто эпидемией какой-то болезни, охватившей и домашних животных, и людей.

Снабжение ахейского воинства продовольствием составляло особую проблему. Гомер ее почти не касается, но как ахейцы могли держаться в полном отрыве от своих баз почти десять лет? Использовать корабли для регулярного плавания и привоза продуктов из своих метрополий они, конечно, не могли. Оставалось пиратствовать на море, в Геллеспонте и соседних бассейнах, или разбойничать на суше. Ведь, собственно говоря, вся масса рядовых ахейцев и явилась сюда для этого!

Если продолжать верить «Илиаде» (следуя Шлиману, мы не можем поступать иначе), то ахейцы имели и боевых лошадей, и крупный рогатый скот, коз, овец, свиней, волов и мулов в достаточном количестве, так же как и достаточно пастбищ на самой Троянской равнине, захваченных, надо думать, сразу по прибытии в Троаду. Они могли пасти свои стада и табуны на месте, близ лагеря, но трудно себе представить, чтобы этим и довольствовались. Нет, ахейцы опустошали, конечно, доступные соседние земли, убивая их мужское население и детей, захватывая женщин, забирая скот и лошадей. И в этом отношении, по Гомеру, на первом месте стоял Ахиллес со своей дружиной. Можем ли мы представить, какому опустошению подверглась вся Троада за десять лет осады Трои? И каким образом все это время могло осуществляться воспроизводство пищевых ресурсов?

Мы знаем из «Илиады», что все основные продукты, т. е. мясо, хлеб, вино, постоянно поставлялись к столу царей и героев, привозили их морем. А как же простое воинство? В нем определенно не было ни сторонников вегетарианского стола, ни сторонников умеренности в пище и питье. И нам кажется, читатель, что все эти, казалось бы, насущные в реальной жизни вопросы стояли просто в стороне от интересов и вдохновения Гомера. Для объяснения условий жизни героев героической поэмы ничего другого, дополнительного не требовалось, а «толпа» должна была существовать возле героев как придется.

Еще в худшем положении, нежели ахейцы, находились троянцы. Запертые в своем «крепкозданном» городе и не имея обеспеченного от нападения врагов тыла, троянцы, хотя и уступали ахейцам в десять раз по численности воинов, зато имели семьи в стенах той же Трои, всю массу женщин и детей, простых городских жителей. Вдобавок (и на этот вопрос «Илиада» не дает никакого ответа) внутри городских стен должна была находиться какая-то часть их союзников. Какая часть от ⅘ всех союзников Трои? Мы знаем достоверно одного из союзников — Энея и его дружину, но их было гораздо больше, а вместить всех Троя не могла. Где же были их лагери, Как они противостояли ахейцам вне городских стен? Ведь о том, что Троя находилась в настоящей блокаде, прямо говорится в «Илиаде», в том ее месте, где царь Приам Упрашивает Ахиллеса отказаться на 12 дней от всяких военных действий, чтобы троянцы могли привезти с гор Иды достаточно леса для сожжения тела Гектора. Осажденные лишь с большим трудом могли общаться с соседними районами Троады. Осада Трои при подобных условиях не могла затянуться на целое десятилетне, ее защитники скоро погибли бы от голода.

Итак, спустившись с олимпийских высот на реальную почву и помня, что осада столь сильной крепости, как Троя, не могла не быть продолжительной и в нее в самом деле были вовлечены немалые воинства с обеих сторон, можно утверждать, что ахейцы могли несколько лет подряд не снимать с Трои осаду только при условии грабежа и разорения всей Троады, троянцы же держались помощью своих союзников извне, как ни трудны и опасны были связи между ними.

Десятилетняя продолжительность осады Трои, как видим, маловероятна. Троя была разрушена гораздо раньше, и наиболее вероятно, что ее судьба была решена самой блокадой.

Таким образом, оказывается, что доверяться Гомеру во всем, и прежде всего в количественной стороне Троянской войны, т. е. в численности ахейцев и продолжительности осады, мы не можем. Но даже у Гомера подобные преувеличения глубоко символичны, так как завоевание ахейцами Малоазиатского побережья Эгейского моря продолжалось на самом деле не одно столетие и за это время в него было вовлечено множество ахейцев.

Вернемся к самой осаде Трои. Мощные стены, до 10 м по низу, местами циклопической кладки, во многом объясняют ее безуспешность для ахейцев в течение ряда лет. Дело и в том, что ахейцы не знали стенобитных машин, как и машин метательных, не имели массы рабов, гонимых надсмотрщиками прямо к крепостным стенам, где они могли бы невзирая на потери ставить лестницы или лезть вверх по неровностям каменной кладки. Видимо, они еще не умели пользоваться зажигательными стрелами. Не знали и искусства подземных подходов и подкопов. Обо всем этом у Гомера нет ни слова. Деревянный конь, с помощью которого Троя была наконец взята, явился своего рода засадой — древнейшим, известным и диким животным, приемом обеспечить себе победу.

Раньше уже упоминалось об определенном порядке построения войск. В «Илиаде» указывается еще и какой-то особый способ наступательного построения, применявшийся осаждающими, — «ахейская башня». Группировка воинов в фаланги, т. е. в сомкнутые воинские ряды, соблюдалась, вероятно, в начале боя обязательно.

Из «Илиады» следует, что ахейцы, опасаясь перед лицом контратак со стороны троянцев за свои корабли, в одну ночь воздвигли оборонительную стену с башнями, воротами и наружным рвом, усаженным по низу кольями, возмущенный этим строительством бог морей Посейдон (помните, ему приписывалось возведение стен Трои) подучил соизволение Зевса разметать по окончании Троянской войны и сбросить в море все эти ахейские фортификации. Здесь все представляется фантазией, особенно сроки сооружения и способ уничтожения громадного оборонительного вала. Как бы ни гневался Посейдон, за три тысячи лет, прошедших с троянских времен, в современном рельефе былой Троады следы такого вала в какой-то степени все-таки сохранились бы и были бы выявлены современной аэрофотосъемкой.

В прямом смысле военные действия, по «Илиаде», мало походили на столкновения «в лоб» больших масс людей, как это было, например, на Руси при Куликовской и Полтавской битвах, более напоминая длительную позиционную перестрелку в битве при Бородине. Естественно, Гомера в первую очередь занимали индивидуальные военные успехи отдельных героев, демонстрация их личной (как правило, обеспеченной охраной бога или богини!) храбрости и силы — более всего или даже единственно необходимого и вождю, и рядовому воину. Впрочем, в поэме подчеркивается также важность искусства индивидуального боя. Гектор говорит:

Несомненно, что бой на земле и бой с колесницы требовали неодинаковых навыков. Не менее трудным, чем владение оружием, было владение щитом, тяжесть которого часто отмечается в поэме.

Оружие, как и многое другое, у ахейцев и троянцев было одинаковым. Гомер и в этом отношении не видит Разницы между пришельцами и туземцами. Что уж говорить об оружии, если весь быт, правы, религиозные воззрения и культы у них не отличались друг от друга. Об этом мы будем еще говорить.

Оружие было медным, точнее, бронзовым, характера зуя позднебронзовый век с его высокоразвитой техникой изготовления разнообразнейших предметов из этого материала. На первом месте по значению в наступательном бою ставились копья с медным наконечником, или «жалом», укреплявшимся у богатых воинов золотым кольцом, и ясеневым древком, что позволяло Гомеру говорить о копье как об «убийственном ясени». У самых сильных героев копья достигали И локтей (футов) в длину. Изображения у древних греков Афины Паллады показывают, что копью придавалось особое значение. «Копьеборец», «копьеметец», «копьеносец» — одни из самых похвальных воинских эпитетов в «Илиаде».

Дротики, также «медножалые», отличались от копий, видимо, только размерами. Особое значение у Гомера, как и вообще в греческой мифологии, имели луки и стрелы. Они были в обиходе, а то и числились необходимыми атрибутами самих богов, таких, как брат и сестра Аполлон и Артемида. Постоянный эпитет Аполлона «сребролукий», «луком звенящий». Помните, знаменитая статуя Аполлона Бельведерского изображает бога стреляющим из лука. Из числа героев «Илиады» отличными лучниками назывались Филоктет, Пандар, Парис, Одиссей, а из раннего поколения героев — Геракл.

Бронзовые мечи, «тяжкие», «среброгвоздные», предназначенные для рукопашного боя с близкого расстояния, пускались в ход главным образом в случае потери копья. Упоминаются в «Илиаде» и пращи, и целые отряды воинов, ими вооруженные, а также булавы.

Классическое величие и красота оружия древних греков в «Илиаде» не вполне гармонируют с использованием воинами (правда, в крайних случаях) обычных, на земле лежащих диких камней. Ряд поединков наиболее знаменитых героев «Илиады» заканчивается швырянием камней друг в друга. Было ли это для них вершиной боевого азарта, или (пофантазируем!) в них еще не совсем погасли инстинкты каменного века и пещерного быта, от которого Троянская война и на самом деле была отделена всего двумя-тремя тысячами лет? Гомер (и вслед за ним Гнедич) называет камни в руках рассвирепевших героев «огромнотяжкими», «черными», «жестокозубристыми», «межевыми», «жерновыми», непосильными для ныне живущих людей. Ими пользуется, не стыдясь, и сама богиня Афина в знаменитой, совершенно «очеловеченной» своими эмоциями и грубыми перебранками битве богов (песнь XX).

Средства личной защиты воинов в описаниях Гомера — те самые, которые мы видим в вазовой живописи, на фресках, в скульптурах Древней Греции. По-видимому, они, как и оружие, были доведены до некоторых стандартов еще в дотроянское время. Из «Илиады» и «Одиссеи» видно, что искусство их изготовления ценилось очень высоко, сами же доспехи и оружие составляли гордость и славу их обладателя. Большое внимание уделялось художественной отделке, о чем особенно подробно и вдохновенно повествуется при описании изготовления олимпийским кузнецом Гефестом нового щита для Ахиллеса.

Основой для изготовления брони были полотно, кожа, шкуры, на которые нашивались медные и оловянные пластинки. Те же материалы шли на изготовление шлемов. Из кож упоминаются воловьи, козьи, львиные, леопардовые, волчьи, даже хорьи. Медь употреблялась для защитных пластин, блях, наружных покрышек щитов, основу которых составляли воловьи кожи — от пяти до семи слоев. Чеканные доспехи готовились из меди, украшались оловом, серебром и золотом. В «Илиаде» упоминаются даже золотые доспехи троянского героя Главка. Медные шлемы, как и чеканные из меди доспехи, составляли предметы роскоши. Постоянный эпитет Гектора «шлемоблещущий» показывает, что далеко не все троянцы могли иметь такие шлемы. Украшения шлемов в виде конской гривы символизировали устрашающую силу их обладателей. Поножи, или наколенники, готовились по форме ног из сплошной меди или олова и не были, вероятно, в обиходе простых воинов. Вообще ни о какой военной «форме» для времен Троянской войны не может быть и речи. Каждый вождь, царь, властитель одевал или помогал одеться и вооружиться своей дружине в соответствии с его возможностями и намерениями.

В боевые колесницы запрягались только кобылицы, искусство управления ими высоко ценилось. Владение колесницей с конной упряжкой было доступно только высшей военной знати и поэтому, в соответствии с психологией древних греков, переносилось ими и на богов. Неизменно в солнечной колеснице совершал свой путь Гелиос. Состязания на колесницах (излюбленный древними вид спортивных, праздничных или ритуальных игр) проходят, как мы знаем, через всю греко-римскую античность. О них немало сказано и в мифах Троянского цикла.

Очень много Гомер говорит о храбрости своих героев как о главной черте мужественности, но, отдавая должное своему стихийному реализму, не делает из нее абсолюта. Неразумная храбрость решительно осуждается, так же как стремление избежать опасности в любом ее виде считается естественной чертой каждого. Высоко ценится способность преодоления страха, если обстоятельства, его вызвавшие, не являются решающими. Так, Парис после упреков Гектора преодолевает страх и решается на поединок с Менелаем. Так, Гектор, обежав трижды вокруг Трои, преследуемый Ахиллесом, готов наконец принять бой, сознавая, сколь малы его шансы на победу. Так ведут себя и ахейские герои, скрываясь во чреве деревянного коня, не совсем уверенные в успехе всего коварного предприятия. Одиссей рассказывает об этом призраку Ахиллеса:

Иначе, отлично от прочих стоит у Гомера храбрость Ахиллеса, которой он превосходит всех ахейцев. Он знает, что находится под охраной богов и неуязвим до некоторого, судьбой определенного, но неизвестного ему часа.

В той же связи в троянском эпосе обращает на себя внимание похвальный эпитет «быстроногий», прилагаемый ко многим героям, в особенности же к Аяксу Младшему и к самому Ахиллесу. Что это, только ли физическое преимущество перед другими, столь ценимое в спортивных состязаниях? Думается, не только. Дело и в том, чтобы избежать опасности, но в этом случае преимущество над другими в скорости бега также излишне для Ахиллеса. Ему нет нужды убегать от опасности, а в состязаниях он как будто не участвовал раньше и не участвует теперь. Быстроногий Ахиллес! — этим Гомер подчеркивает как бы совершенство героя во всех отношениях, но в «Илиаде» сам Ахиллес находит возможным иронизировать над Энеем, застигнутым без оружия мирмидонским вооруженным царем в его владениях на горах Иды и спасшимся только бегством.

Читая «Илиаду», мы замечаем, что убийство врага и ограбление его тела не мыслятся одно без другого, и это относится в равной степени как к рядовому воину, воюющему исключительно с надеждой на какое-то обогащение, так и к царю-герою, ни в каком случае не пренебрегающему «кровавой корыстью». Роль этих «материальных стимулов» воинской доблести показана Гомером во всей своей наивной простоте, она как-то особенно резко бросается в глаза рядом с ужасами кровавых картин боя. Обнажение тела убитого, преследовало, однако, не только цель ограбления, но также и поругания. Ахиллес, сорвав доспехи с тела убитого им Гектора, позволяет своим воинам подходить по одному и пронзать его копьем, да еще «острить» — как, мол, теперь это просто! За этим поруганием следует, как мы помним, и другое — волочение по земле тела Гектора, привязанного за ноги к колеснице Ахиллеса. А в другом месте «Илиады» речь идет о замысле самого Гектора, только что убившего Патрокла и обнажившего его тело, отрубить мертвому голову и бросить на съедение собакам. Иными словами, два противоположных человеческих характера, Ахиллес и Гектор, смотрят на плоды военной победы одинаковым образом. В знаменитой сцепе прощания Гектора с Андромахой этот обычай утвержден Гомером как бы еще от противного. Рассказывая Гектору об убийстве Ахиллесом ее отца, киликийского царя Гетиона, Андромаха словно воздает должное особому великодушию Ахиллеса: он не обнажил тела Гетиона и повелел похоронить его вместе с оружием. Вершина благородства и бескорыстия!

Совлечение с тела и присвоение одежды, доспехов и оружия павшего противника во времена Трои было обычным, так сказать, вполне законным способом античного «приобретательства». Оно служило еще возвышению, славе, гордости каждого воина, на нем лежал отблеск риска, смертельной опасности, свойственной рукопашному бою. Такое отношение, само собой разумеется, распространялось на любые военные трофеи, включая домашний скот, лошадей, пленниц. В описании спортивных состязаний в честь памяти Патрокла рассказывается, чем и за что Ахиллес награждал победителей. То было исключительно дорогое Имущество, утварь, оружие, орудия, награбленные в недавно разоренных городах Троады, а также пленницы. Герои-цари с радостью принимали награды. И в этом слушатель Гомера тоже должен был, надо думать, чувствовать, кроме щедрости, еще и глубину скорби, высоту Дружеских чувств, благородство и великодушие Ахиллеса.

Разрушение и разграбление городов, образцом чего явилась в конце концов сама Троя, сопровождалось массовым насилием женщин, о чем не один раз говорит сам Гомер, поголовным истреблением (есть, правда, упоминание о продаже в рабство) мужчин. Женщины становились пленницами — домашними работницами либо наложницами победителей, по существу рабынями. Дети их истреблялись еще в момент пленения. Вот какими словами жалуется Приам на будущее Трои:

На войне как на войне, говорили римляне. Но описание войны, воинских нравов и обычаев при всех художественных украшениях и в то же время в совершенно обнаженной правде звучит у Гомера как осуждение. В нем в соответствии с духом древнего эллина больше покорности, чем протеста, больше отчаяния, чем надежды.

Гомеровский эпос далеко не беспристрастен по отношению к двум воюющим сторонам. В нем порой в едва уловимом виде просвечивают односторонние симпатии. В целом голос Гомера гремят во славу ахейского оружия. В особенности это хорошо видно в отдельных военных эпизодах. Так, при сближении двух воюющих сторон троянцы идут с криком и гамом, как бы подбадривая себя, в то время как

В боевых схватках почти неизменный перевес имеют те же аргивяне или ахейцы. Во множестве отдельных эпизодов битвы жертвами оказываются именно троянцы или их союзники. Их страдания, раны, другие ужасные подробности, сообщаемые в поэме с почти «протокольной·) точностью и лаконизмом, оставляют впечатление, что только защитников Трои бьют, и бьют всегда. Еще явственнее военный перевес ахейцев виден в «Илиаде» в поединках героев. Схватки Париса с Менелаем, Гектора с Аяксом, Диомеда с Энеем, Ахиллеса с Энеем и многие другие почти неизменно заканчиваются поражением троянцев, которые избегают смерти лишь с помощью сострадающих им богов.

Но и этого Гомеру недостаточно. В описании «битвы богов», участники которой полностью теряют олимпийское величие, поборница ахейцев Афина одним ударом камня одолевает покровителя троянцев неистового бога войны Арея, предстающего в этом эпизоде как слабенький мальчик. Благоволение владыки богов Зевса к троянцам систематически разбивается о стену интриг и коварств, совершаемых Герой и Афиной. Воля Зевса полностью реализуется только по просьбе Фетиды для отомщения за оскорбление Агамемноном сильнейшего героя ахейцев Ахиллеса. Вникая в текст «Илиады», можно найти еще множество косвенных свидетельств предпочтительного отношения Гомера к завоевателям, а не к защитникам Трои. Но если все было именно так и в каждой военной схватке первые оказывались победителями, а вторые — побежденными, то почему же осада Трои длилась почти десять лет, да и осталась бы безуспешной, если бы не коварство Афины и Одиссея («Троянский конь!») и мстительность Геры, не признанной когда-то Парисом «прекраснейшей»?

Надо признать, что симпатии Гомера скрыты обычно глубоко в ткани поэмы и не бросаются в глаза. Подобным же образом Гомер стремится пройти мимо варварства любимца богов Ахиллеса, хотя все-таки вынужден отметить его «недостойный» замысел по отношению к телу Гектора, неистовую жестокость — убийство троянских юношей, приносимых в жертву при похоронах Патрокла.

Чем объяснить такую местами скрытую, но все же достаточно ясную позицию Гомера? Иониец, возможно, потомок колонизаторов Малоазиатского побережья Эгеиды, свидетель возникновения и расцвета знаменитейших городов Смирны, Колофона, Эфеса, один из отцов высокой ионийской культуры, он был, конечно, смертным человеком с чувством родины и глубокой связью со своим народом, почти наверное со своими слабостями, более или менее любимыми героями прошлого, но прежде всего величайшим художником, в творчестве которого, воплотившем в себе творчество многих народных певцов, личное, человеческое по могло быть совсем заглушено медным гулом давно минувшей Троянской войны.