Трудная позиция

32

Возвращение Красикова в батарею совпало с другим событием, которого старший лейтенант Крупенин ожидал с не меньшим волнением. Уже перед вечером его и командира дивизиона внезапно вызвал к себе генерал Забелин. Он только что разговаривал по телефону с командующим и получил от него разрешение провести показное учение по собственному усмотрению.

— Значит, давайте думать, товарищи, — сказал Забелин. — И еще вот что учтите, — прибавил он, подняв указательный палец: — На это учение обещает приехать сам командующий.

«Так это же замечательно», — обрадованно подумал Крупенин.

А Вашенцев смотрел на Забелина с замешательством.

— Я, товарищ генерал, не очень ясно представляю, себе, каким образом подойти к этому делу. Ведь, с одной стороны — это зачетное умение, с другой — показное. Каши не получится?

— Об этом я вас должен спросить, Олег Викторович. Полагаю, какой будет подготовка, такими и учения. Верно?

— Безусловно, — бодро отозвался Вашенцев.

— А сейчас вот что, товарищи, — сказал Забелин. — Сейчас идите к подполковнику Аганесяну и вместе подумайте, как лучше подготовиться к выходу. Самое главное, чтоб молодежь твердо усвоила дисциплину марша. Нужно хорошо отработать посадку на машины. Никакой сутолоки чтобы не было. Каждый курсант должен знать свое место. И конечно — задачу…

В батарею Крупенин вернулся поздно, уже в десятом часу вечера.

В казарме было тихо. Вся батарея сидела в ленинской комнате у телевизора. Только на середине казармы лейтенант Беленький показывал кому-то из курсантов, как нужно крутить «солнце» на турнике. Делал он это с такой завидной ловкостью, что Крупенин, остановившись, долго любовался его искусством. Лишь когда лейтенант спрыгнул с турника и, помахивая руками, отдышался, Крупенин спросил:

— Ну, а как тут Красиков? Где он, кстати?

— А он с капитаном Корзуном в канцелярии. Занимаются. Часа полтора уже сидят.

«О, вот это хорошо, по-товарищески», — обрадованно подумал Крупенин.

Когда он вошел в канцелярию, Красиков действительно сидел за столом и, наморщив выпуклый лоб, решал задачу. А Корзун, взявшись пальцами за подбородок, неторопливо прохаживался, следя за тем, что получается у курсанта.

— Простите за вторжение, — тихо сказал Крупенин и крепко пожал суховатую ладонь капитана.

Тот улыбнулся:

— Да вот помочь решил немного. Отстал все же человек.

— Спасибо, спасибо. Только не много ли занятий для первого вечера, Владимир Семенович?

Корзун посмотрел на часы.

— Верно, пожалуй, хватит. — Он взял у курсанта листок и стал внимательно проверять, водя карандашом по цифрам и формулам.

В канцелярию влетел Иващенко, но, заметив Корзуна и Крупенина, замешкался в дверях.

— Извините, товарищ старший лейтенант. Не бачил я, що тут учеба.

— А что стряслось? — спросил, насторожившись, Крупенин.

— Нема ничего худого, товарищ старший лейтенант. Це хлопцы Красикова на телевизор зовут. Надежда Забелина щось свое играть будет.

— Свое?! — удивился Крупенин. — Вы наверное, не поняли?

— Як же не понял? Все понял, товарищ старший лейтенант. Сама сочинила и сама будет исполнять «Степную фантазию». Хиба ж тут не ясно?

— Вот теперь ясно, — улыбнулся Крупенин. — Сейчас придем, Олесь. Все придем.

Крупенин не видел Надю уже давно, с того самого злополучного вечера, когда он, встретив ее у Дома офицеров, хотел объясниться и не сумел. За это долгое время душевная боль, что не давала ему покоя в первые дни после разрыва, постепенно затихла, улеглась. Но сейчас, увидев Надю на экране телевизора и услышав ее музыку, Крупенин понял: нет; не улеглась и не затихла его прежняя боль, что любит он Надю, как и раньше, а может, даже еще сильнее.

У него в памяти всплыл один небольшой эпизод. На крыши домов, на деревья, на тихие, пожухлые травы падает первый снег. Легкие крупные пушинки качаются в воздухе, будто миниатюрные парашютики. Надя ловит их в ладони и с каким-то невероятным восторгом произносит: «Боря, ты погляди только, что это за белое чудо! И ведь у каждой свои особые узоры. Мне даже кажется, что снег имеет какой-то свой, неповторимый звук, очень тонкий, почти неуловимый, но имеет».

За те немногие минуты, пока звучала по телевизору сочиненная Надей музыка, Крупенин чувствовал себя словно переселенным в другой мир, на другую планету, где нет никого, кроме него и Нади. У Крупенина было одно желание: чтобы минуты эти протянулись как можно дольше, чтобы Надя побыла на экране еще, не уходила. Но прозвучали последние аккорды, и музыкальная передача закончилась.

— Эх, записать бы эту вещицу на магнитофонную ленту! — спохватился сидевший неподалеку от Крупенина курсант. Яхонтов, — Прохлопали, братцы.

— Верно, как же это мы? — пожалел Винокуров.

— Да що вы, хлопцы, горюете? — сказал Иващенко. — Микола Красиков краще магнитофона все зробыть. Верно, Микола?

— Попробую, — согласился Красиков.

Крупенин одобрил:

— Давайте, давайте, Красиков. Может, и в самом деле получится.

Капитану Корзуну Надина музыка понравилась очень, и он сказал об этом Крупенину, как только вышли они из комнаты:

— Вы понимаете, какая штука, Борис Афанасьевич. Природа схвачена здорово. Чувствуешь, что это наше, степное. Молодец Надя, подметила.

— Чудесная музыка, — рассеянно ответил Крупенин.

Корзун внимательно посмотрел на него и озадаченно поджал губы. Уже во дворе училища, в стороне от казармы, Корзун взял спутника под руку и, как бы между прочим, спросил:

— А вы, Борис Афанасьевич, что-то расстроились?

— Нет, ничего, — хотел было уклониться Крупенин. Но Корзун не отступал:

— Где там ничего? Вижу ведь, все вижу. А я, грешным делом, полагал, что Вашенцев так, случайно, тогда в клубе возле Нади оказался.

— А вы заметили? — удивился Крупенин.

— Конечно. Ну, ничего, — сказал Корзун ободряюще. — У вас еще все впереди. Возьмите да помиритесь. Недаром же говорят, что милые бранятся — только тешатся.

— Не знаю, Владимир Семенович. Не знаю.

В городке всюду горели фонари, поблескивала наледь на дорожках после дневных ростепелей, было тихо и безлюдно. И наверное, от этой тишины небо над крышами казалось особенно глубоким и таинственным, а звезды мелкими и холодными, будто россыпь капели, внезапно схваченная морозом.

За проходной Крупенин и Корзун распрощались. И опять, прежде чем выпустить руку своего спутника, Корзун сказал ему:

— Учтите, Борис Афанасьевич. Сейчас у нее хорошее настроение после успеха. Поздравьте обязательно. Хотя бы открытку напишите…

«Открытка — это не то, — подумал Крупенин. — Уж лучше прямо сейчас у троллейбуса. Если, конечно, с телестудии она будет возвращаться на троллейбусе». И он, не задерживаясь, торопливо зашагал, вдоль дороги к ярко освещенной решетчатой будке, обозначавшей конечную остановку на городской трассе. У этой самой остановки и произошла когда-то его первая встреча с Надей. Он спросил ее тогда, что больше всего любит она в своем городе? Она подозрительно посмотрела на него и небрежно бросила: «Это ваша манера заводить знакомство на улице?» — «Нет, я просто хочу знать ваше мнение. Может, оно мне пригодится». — «А я не делюсь мнением на остановках…» Но тут налетел ветер, закружил, пыль на дороге, сорвал с Нади шляпу и погнал на другую сторону улицы. Крупенин кинулся за шляпой, поймал ее и, отряхнув от пыли, вернул девушке. Надя поблагодарила его. А когда сели в троллейбус, она повернулась к нему и спросила с сочувствием: «Вы, вероятно, новый человек в наших местах? Извините меня за невнимательность».

…Он пропустил уже два троллейбуса, а Нади не было. «Может, я опоздал? А может, ее отец на легковой отвез?» — терялся в догадках Крупенин. И решил: если Надя не приедет с третьим — больше не ждать.

Когда подошел третий, в дверях показалась Надя. Она тоже заметила Крупенина и как-то сразу стушевалась. Рядом с ней был Вашенцев. Он взял ее под локоть и суетливо, с подчеркнутой вежливостью помог сойти с подножки.

Крупенин стоял до тех пор, пока Надя и Вашенцев не скрылись из виду. И по тому, с какой приметной неловкостью держалась она рядом со своим провожатым, как потом словно ненароком дважды оглянулась, Крупенин понял, что пришел он сюда вовсе не напрасно, что для Нади это его появление тоже, вероятно, небезразлично.

Добравшись до общежития, он прямо в шинели и шапке уселся за стол и торопливо, не отрываясь от бумаги, написал: «Степная фантазия» великолепна. Хотел поздравить при встрече, но… И все-таки надеюсь, что такая возможность будет. А пока заочно жму руку, крепко, крепко, от души…»