Ты – ведьмец. Книга первая

Глава 19. Художника обидеть…

На ужин мы успели вовремя. Мойшек сам принёс нам с кухни еду и пожелал приятного аппетита. Мне показалось, что он о чём-то хочет меня спросить, но не решается. Пришлось спрашивать самому:

– Скажите, друг мой, чем вы так обеспокоены?

– Мне, право, неудобно отвлекать вас такой мелочью, – трактирщик замялся.

– Удобно, Мойшек, не стесняйтесь, – я откусил половину пирожка с капустой и приготовился жевать и слушать.

– Племяш мой, Лешек, вчера с рынка возвращался и застал хулиганов местных за разрисовыванием нашего забора. Он им замечание сделал, а они ему нос расквасили, да всякими словами неприличными обругали.

– А я тут чем могу помочь? – запихнув в рот вторую половину пирожка, я пытался уловить связь между собой и хулиганами.

– Вы, милсдарь, не могли бы тех негодяев напугать как следует? Говорить с ними бесполезно, а бить как-то несподручно. Родители их с ними тоже справиться не могут. Про ведьмецов всякое поговаривают, так что если вы им пригрозите чем-нибудь, то наверняка они испугаются.

­– Что-то я не пойму, в чём причина вашего расстройства. Дети – они такие, иногда хулиганят, иногда дерутся, – я проглотил пирожок и запил его квасом.

– Да если бы дети, – Мойшек вздохнул, – а то ведь обалдуи великовозрастные. По двадцать лет почти бездельникам, а на уме одно баловство да непотребство. Раньше они на заборах просто слова неприличные писали, а теперь ведь ещё и рисуют во всех подробностях. Я всё утро их художества с забора отчищал.

– Где мне их искать? – я подвинул поближе тарелку, исходящую аппетитными запахами свежеприготовленного мяса и специй.

– Так они за конюшней обычно собираются. И Игнаций, художник наш, тоже с ними там частенько бывает. Он у нас, к сожалению, пьющий. Раньше, бывало, какие картины рисовал – загляденье. И на домах наличники расписывал, и даже в церкви образа подправлял. Но потом как к бутылке пристрастился, так трезвым уже работать не смог. А по синей лавочке такого, бывает, понарисует, что потом сам же, как протрезвеет, так чёрной краской всё и закрашивает. Однажды у него какой-то заезжий коллекционер даже купил одну такую закрашенную картину. Игнаций ему пытался рассказывать, что там изначально под чёрной краской было, да тот от него отмахнулся и сказал, что чёрный прямоугольник уже сам по себе произведение абстрактного искусства. Ну скажите, не придурок ли? Это ж как надо головой тронуться, чтобы обычное чёрное пятно на холсте назвать искусством?

Я согласно кивнул, а Мойшек продолжил:

– Так-то вы не подумайте, что Игнаций беспробудный пьяница. Он пьёт, только когда у него плохое настроение.

– И от чего же у него бывает плохое настроение?

– Последнее время в основном от того, что вовремя не выпил. – Милош сочувственно вздохнул. – Но это он от слабости характера. Обижают его все, кому не лень, своим невежеством. Не понимают творческого человека. Подозреваю, что это он тем ребятам подсказал вместо букв картинки похабные рисовать. Грамоте-то не все в деревне обучены, а изображение каждый разглядит и поймёт.

– Какой удачный маркетинговый ход, однако. Незначительная смена визуальной концепции, а насколько позволила расширить целевую аудиторию.

– О чём это вы, милсдарь? – трактирщик смотрел на меня с подозрением. – Или это вы уже ругательства специальные вспоминаете, чтоб хулиганов пугать?

– Извините, Мойшек, сам не знаю, откуда это в моей голове, – я доел рагу с телятиной и отодвинул пустую тарелку. – Я постараюсь что-нибудь сделать. Только не сегодня. Мне перед Штефаном неудобно, я уже третью тренировку пропускаю.

Сидящий рядом Пшемек слушал наш разговор, но даже не пытался в нём участвовать.

– Знаешь, что мне в тебе нравится? – я посмотрел на своего ученика. – То, что ты такой молчаливый. Со стороны можно подумать, что ты очень умный. Я уверен, что вместе мы производим очень хорошее впечатление.

Пшемек в ответ тактично промолчал.

После ужина я отправил ученика в номер с заданием продолжить чтение книги и поиск полезной информации, наконец-то договорился с Мойшеком насчёт бани, а потом заглянул на кухню.

– Штефан, я прошу прощения за то, что вчера не пришёл. Ты наверняка видел, чем я был занят.

– Не стоит извиняться, я иногда и сам бываю настолько занят, что на следующий день только к ужину голова перестаёт болеть.

– Что насчёт сегодняшнего вечера? Будем тренироваться?

– Отчего же нет? Погода хорошая, время есть. Если голова не болит и руки-ноги шевелятся, то вполне можем отработать один-два приёма. Давай прямо сейчас, чтобы время не терять, я как раз освободился.

Наконец-то моя первая тренировка с мастером ножевого боя состоялась. Как и в прошлый раз, Штефан был одет в свою странную светлую одежду с чёрным поясом. Я скинул куртку, чтобы было удобнее шевелить руками, и мы наконец-то занялись делом. Повар спросил, есть ли у меня нож. Я вытащил из кармана куртки и показал ему свой трофей. Лицо Штефана скривилось, словно мой нож был сделан из куска засушенного собачьего дерьма. Он брезгливо взял трофейный клинок у меня из рук, взвесил на ладони, вытащил из ножен и сразу же убрал обратно.

– На первое время пойдёт, но как только будет возможность – поменяй на нормальный, – повар положил мой нож поверх куртки. – Сегодня нам это не понадобится. Просто представь, что у тебя в руке нож.

Мы тренировались до наступления темноты. Штефан объяснял, как нужно воспринимать свою руку с зажатым в ней ножом и каких движений избегать, чтобы не напороться на свой же клинок. Потом он показал связку, состоящую из отвлекающей атаки левым кулаком и калечащего удара правой рукой с лезвием, расположенным вдоль нижней стороны предплечья в правую же руку противника с целью лишить его возможности дальше держать нож. Я повторял одно и то же движение, пока у меня не начало хоть немного получаться. После этого Штефан показал, как правильно блокировать этот удар, чтобы не остаться без руки, и теперь он атаковал, а я пытался спасти свою конечность.

Когда окончательно стемнело, мы попрощались, и я наконец-то смог помыться первый раз за последнюю неделю. До этого я мылся на хуторе у Вуйциков, но их баня была гораздо более скромной, чем у Мойшека. Отмыв своё тело до скрипа, я постирал майку и труселя, завернулся в простыню и как привидение прокрался в свой номер. Пшемек забил на чтение и сладко спал на своей кровати, подавая мне отличный пример, которому я последовал без всяких раздумий.

* * *

Очередное утро почти ничем не отличалось от предыдущих, разве что солнечные лучи были не такими настойчивыми. Я выглянул в окно и увидел, что небо подёрнуто лёгкими облаками, сквозь прорехи в которых периодически проглядывало солнце.

Завтрак был традиционно вкусным, но отсутствие кофе ощущалось всё острее. Пшемек был молчалив и задумчив. Вероятно, его голова была под завязку наполнена мыслями о предстоящем испытании. Я вспомнил вчерашнюю просьбу Мойшека и размышлял, с какого бока к ней подступиться. С одной стороны, я вроде бы ведьмец и должен одним своим присутствием вдохновлять всех на понимание и сотрудничество, а с другой стороны, не хотелось бы огрести от каких-то малолеток, да ещё и в присутствии ученика. Брать с собой оружие – вообще не вариант. От арбалетов толку ноль, а меч придётся нести в руке, что совершенно не будет способствовать конструктивному началу диалога. Разбегутся в разные стороны, попрячутся, и на этом весь разговор закончится. Я бы точно убежал, если бы ко мне шёл с мечом в руке кто-то, одетый в чёрную кожу, да ещё и со шрамом на морде.

Мне обязательно нужен напарник для подстраховки. Пшемек годится только в качестве массовки, и нет смысла рассчитывать на него, как на боевую единицу. Идеальный вариант – Ян Ходкевич, но он наверняка занят, да и эффект от его присутствия, скорее всего, будет такой же, как от меча в руке. Пока я раздумывал, с кухни раздался грохот упавшей кастрюли, напомнив мне об ещё одной кандидатуре.

Я допил утренний чай и пошёл посмотреть, на месте ли Штефан.

– Привет! – повар был в хорошем расположении духа. – Как настроение?

– Привет, нормальное, – я обдумывал, с чего начать. – Штефан, а ты в ближайшее время не сильно занят?

– Нужна помощь? – повар подозрительно легко догадался о моих мотивах. Видимо, у меня всё было написано на лице.

– В общем-то, да. Меня Мойшек вчера попросил провести воспитательную беседу с ребятишками, которые ему забор разрисовали да племяша обидели.

– И что, ты не уверен, что справишься с детьми? – Штефан ехидно улыбнулся.

– Справиться, может, и справлюсь. Хотелось бы без неожиданностей и кровопролития, одним авторитетом сработать. Да и не совсем дети там. Обалдуи двадцатилетние. Им бы девок по сеновалам тискать, а они похабщину на заборах рисуют.

– Ну, это другое дело. А далеко идти?

– Мойшек сказал, что у них за конюшней клуб по интересам.

– Так давай прогуляемся, у меня как раз до обеда время есть.

До конюшни добрались достаточно быстро. Пшемек продолжал молчать, а мы со Штефаном успели поболтать о вчерашней тренировке. Заходя в проулок, я обратил внимание на огромного размера граффити, занимающее почти всю стену конюшни и изображающее, судя по всему, герб обитающего здесь союза художников. Нарисованный с любовью и тщательностью мужской половой орган был выполнен во всех мельчайших подробностях и дополнен сверху двумя орлиными крыльями, что делало его похожим на эмблему Люфтваффе*.

Обойдя конюшню, мы застали творческую бригаду в полном составе за весьма странным занятием. Один из парней стоял на колоде со спущенными штанами. Рядом с ним стоял растрёпанного вида мужик с всклокоченной бородой, пропитым лицом и тонкой палочкой в руке, похожей на дирижёрскую. Этой палочкой он указывал в направлении мошонки эксгибициониста и требовал уделить ей повышенное внимание. Ещё трое парней сидели напротив на бревне, держа перед собой конструкции, похожие на мольберты.

– Что за хрень у вас тут происходит? – я с удивлением пытался хоть как-то понять смысл увиденного. – Паша, отвернись!

– Уйдите, вы нам мешаете, – растрёпанный, похоже, был у них за старшего. – Не видите что ли, у нас занятия по рисованию с натуры.

– Я так полагаю, вы и есть Игнаций, художник? – я оглядел своего оппонента.

– Ну, допустим, я. А кто спрашивает? – мужик бросил свою указку на колоду рядом с натурщиком и подошёл немного поближе к нам. От него ощутимо потянуло перегаром.

– Я Витольд Крючковский из Мытищ, ведьмец. У меня поручение от Мойшека, трактирщика. Ваши обалдуи ему забор испоганили и племянника обидели.

– И вы туда же – «испоганили»! – последнее слово Игнаций произнёс противным гнусавым голосом. – Ничего не понимаете в современном искусстве, а берётесь судить!

– И что же это за искусство такое, позвольте спросить? Что за новое и неизвестное ранее направление? – я краем глаза заметил, что последователи школы похабного реализма побросали свои мольберты и начали подходить с намерением встать рядом со своим учителем. – Я вот, например, знаю, что художники-портретисты рисуют портреты, художники-маринисты – море, пейзажисты – пейзажи, а то, что рисуете вы, к какому течению отнести?

– Мы художники-гениталисты! И запомните навсегда, картины не «рисуют», – опять та же гнусавая интонация на последнем слове, – их пишут!

– О, да вам, уважаемый, прямая дорога в академию искусств, – я покосился на группу поддержки Игнация, которая подошла к нам почти вплотную. Даже натурщик натянул штаны и спрыгнул с колоды. – Вот только народ недоволен вашей своеобразной манерой исполнения. Особенно тем, что вы портите чужое имущество своими художественными полотнами и будоражите неокрепшие умы излишне реалистичными изображениями.

Я заметил, как Пшемек благоразумно отступил за мою спину, а Штефан почти неуловимым движением переместился так, что оказался рядом со мной по правую руку.

– Слыш дядя, давай-ка вали отсюда, пока мы тебя самого не расписали под гениталий, – самый мускулистый парень слегка выдвинулся вперёд.

– А для тебя, юноша, тоже есть дорога, но не в академию, – я прикидывал, хватит ли у нас сил выстоять против четверых начинающих художников и одного законченного алкаша. – Сейчас обойдёшь конюшню, и там, на стене, как раз изображена конечная точка твоего маршрута.

Лица парней приобрели суровое выражение, очевидно, все поняли, о каком изображении идёт речь. В руке самого борзого словно из ниоткуда появился охотничий нож, по виду похожий на мой трофей.

– Осторожней, у него нож! – Пшемек выглянул из-за меня и снова спрятался.

– Разве это нож? – Штефан сунул руку себе под куртку и вытащил из-за спины поварской тесак длиной чуть больше локтя. – Вот это – нож!

В следующее мгновение рубаха мускулистого художника оказалась распорота крест-накрест. Верёвка, заменявшая парню поясной ремень, разделилась на две половины, а штаны, лишённые поддержки, свалились до колен, явив нам на обозрение сжавшееся от испуга хозяйство.

– Паша, отвернись, – сказал я на всякий случай. – А вы все – слушайте сюда.

Кодла гениталистов замерла, уставившись на тесак в руке Штефана. Сине-зелёные отблески завораживающе перекатывались по поверхности лезвия, гипнотизируя и убеждая всех в том, что владелец такого ножа шутить не станет. Я тоже на пару мгновений залип, любуясь игрой света на клинке, а затем продолжил:

– Если ещё раз от кого-нибудь поступит жалоба на то, что вы нарисовали похабщину на стене, заборе или ещё где-то, то мы со Штефаном вернёмся и всю вашу компанию оставим без наглядных пособий. И к тебе, алкаш, это тоже относится. Хотите рисовать свои причиндалы – рисуйте как все нормальные художники, на холстах, – я видел, как Игнация каждый раз коробит при слове «рисуйте», и намеренно издевался. – Глядишь, найдутся какие-нибудь ценители и купят вашу живопись, чтобы у себя в гостиной повесить. А весь стрит-арт с сегодняшнего дня под запретом. Не готовы ещё люди к тому, чтобы ваше искусство шагнуло в широкие массы.

Убедившись, что мои слова запали в душу всем, кому они предназначались, мы развернулись и направились на выход из этого храма похабного искусства.

– И ещё, – уже на выходе я снова увидел герб на стене конюшни, – эмблему свою тоже закрасьте. С дороги видать, а там дети гуляют. Завтра зайду, проверю.

Сопровождаемые гробовым молчанием и мрачными взглядами, мы пошли в сторону постоялого двора. Некоторое время шли молча. Затем Штефан заговорил:

– Витольд, я понимаю, ты остался без меча, но свой нож я тебе не продам ни за какие деньги. Я видел, как ты на него смотрел, поэтому сразу хочу всё прояснить.

– Знаешь, пару дней назад у меня ещё была мысль попробовать тебя уговорить. Но так вышло, что мне теперь твой нож без надобности, – я заметил, что мои слова немного удивили повара. – У меня завтра будет настоящий ведмецкий меч, причём целиком из мельхифрила, Эммет обещал доделать и привезти.

Пришлось рассказать историю с Холериком, бабкой Ядвигой и метеоритом. Штефана изрядно повеселило то, как я не смог отличить обычного козла от козлонога. Моему рассказу про метеорит он, как и Ян, по началу тоже не поверил. Я пообещал ему, что завтра предъявлю доказательства. За разговором мы неторопливо дошли до постоялого двора. Штефан сразу отправился на кухню готовить обед, а мы с Пшемеком вернулись в номер, чтобы дождаться обеда и заодно поговорить о предстоящем испытании, которое волновало меня ничуть не меньше, чем моего ученика.

––––––––––––––––

* Лю́фтваффе (нем. Luftwaffe – воздушный род войск) – название германских военно-воздушных сил в составах рейхсвера, вермахта и бундесвера. В русском языке это название обычно применяется к ВВС вермахта периода Третьего рейха (1933—1945). (Википедия)