Убийство в Венеции

ГЛАВА XV

— Собственно говоря, я пришел по другому делу.

— По какому же?

— Узнать об Андерсе. Насколько я понял, вы были близки.

Элисабет кивнула.

— Мы любили друг друга, — сказала она тихо. — Тут нечего скрывать. Мы собирались пожениться после того, как все это закончится.

— Что именно?

— Назначение и вся эта карусель вокруг него.

— Меня это, конечно, не касается, но твоему мужу было, наверное, нелегко?

— Теперь он уже смирился. С тем, что мы стали чужими. И началось это задолго до того, как я встретила Андерса. Глупо, конечно, было бросаться так, сломя голову. Но я была молода и романтична, изучала историю искусств, а он был профессором. Мы просто влюбились друг в друга. Собственно говоря, я любила его, скорее как дочь любит отца. Однако разница в возрасте сказалась на наших отношениях. Но Свен не хотел разводиться до того, как выйдет на пенсию. Он несколько старомоден и не представлял себя разведенным в своей официальной должности. И я понимала его.

— Ты хочешь сказать, что у вас был брак по расчету?

— Можно сказать, да. Мы оба были свободны. Это не значит, что он использовал свою свободу, но признавал мою.

Я смотрел на нее. Большие серо-зеленые глаза, четкие контуры губ, высокие скулы придавали ее лицу какое-то восточное очарование. Я понимал чувства Андерса. И не мог поверить ей, что Свен признавал ее свободу, что он мог принять ее связь с Андерсом. В это трудно было поверить, если верить Барбру Лунделиус. А она говорила, что Свен — оскорбленный и брошенный муж, который даже ударил Элисабет, не справившись с охватившим его чувством ревности.

— Не хочу бередить старые раны, — сказал я, — но меня занимает один вопрос, связанный с гибелью Андерса. Почему он полез в воду, да еще ночью? Даже если сейчас лето, вода отнюдь не теплая, особенно ночью.

— Я не знаю, — ответила она серьезно. — Может быть, ему было жарко и он хотел охладиться?

— Это, конечно, объясняет дело. Но он не умел плавать.

— Не умел? Странно. Я думала, что все умеют плавать. Но тогда, может быть, он только окунулся у мостков и, сорвавшись, захлебнулся? А потом течение вынесло его в озеро.

— Если бы ты купалась в озере Вибю, то знала бы, что в нем нет течений. Там почти неподвижная вода. Но, насколько я помню, именно ты узнала первой, что он купался?

— Да, я спустилась к мосткам. Мы втроем искали его. И я увидела его одежду на мостках и позвала других. Потом Свен и Гуннар поплыли на лодке и… нашли его. — Она замолчала, опустив голову.

— Ты ничего не видела на мостках?

— Что ты имеешь в виду? Нет, только его одежду. Я помню, что удивилась тогда, увидев, как аккуратно он ее сложил. Обычно он разбрасывал вещи куда попало и оставлял их лежать там, где они оказались. — Ее губы тронула легкая улыбка воспоминания. Потом она снова стала серьезной.

— Случилось что-нибудь серьезное в тот вечер?

— Ты думаешь… Ну, знаешь, это уж слишком! Ты думаешь, кто-нибудь из нас мог столкнуть его в воду?

— Не обязательно. Просто кажется очень странным, что человек, не умеющий плавать, выходит из дома в холодную ночь и тонет посреди озера.

— Понятно, что он не был трезвым. Андерс выпил слишком много и к тому же, мне кажется, принял какое-то успокоительное.

— Успокоительное? С чего бы это?

— Он жил под колоссальным прессом. Это связано с назначением на пост директора музея, с интригами и писаниной. А Андерс был очень чувствительным человеком. Но… ты в самом деле думаешь, что это не просто несчастный случай? — спросила Элисабет дрогнувшим голосом и подняла на меня свои огромные глаза.

Я пожал плечами. Что я мог сказать?

— Я не знаю. И, может быть, мы никогда не узнаем. Но что-то во всем этом никак не сходится.

Возвращаясь домой и узнав не больше, чем до беседы, я все время думал об этом. Что-то никак не сходилось. И какое место в этой загадке занимала Барбру Лунделиус? Которая любила Андерса, но была с пренебрежением отвергнута им ради другой. Не говоря уже об Анне Сансовино. Женщине из Венеции, которая приходила и пропадала в снах Андерса, а затем появилась и тоже исчезла из моей собственной действительности.

В магазине мне пришлось оставить мысли о мистических дамах из Венеции и несчастных случаях на озере Вибю. Когда я подошел, группа японских туристов толпилась перед моими витринами. Оживленно болтая, они со смехом показывали на что-то. Я отпер дверь, и они вошли вслед за мной в магазин. Через полчаса я сбыл им весь мой раскрашенный мерцающей краской фарфор из Имари. Мне всегда нравился японский фарфор. В отличие от китайского, он очаровывал меня меньшей связанностью форм, которые в китайском в большинстве своем рассчитаны на европейский вкус, во всяком случае в фарфоре массового производства. Его отличает также богатство узора и раскраски с вкраплениями красного, голубого, зеленого цветов и золота.

Когда японцы ушли, из конторы появилась Клео. Она, видимо, как всегда, спала на стуле у письменного стола и теперь, медленно потянувшись и зевнув, подошла ко мне и стала тереться о ноги, глухо урча, как старая кофемолка, когда ее крутят кривой ручкой и она размалывает пахучие кофейные зерна. У этой кофемолки внизу такой выдвижной ящичек, в котором ссыпается из мельницы ароматный коричневый кофе. Но такие кофемолки сегодня уже почти никто не использует, поэтому выражение «урчать, как мельница» скоро исчезнет, не имея никакой, связи с повседневностью. Но я понял намек Клео. Для моей маленькой голодной Кошечки наступило время обеда.

Я прошел в контору за служившей дверью индийской шалью. Громко мяукая, Клео последовала за мной. Но мы были в равной степени разочарованы, когда обнаружили, что маленький холодильник был пуст. Там не было ничего, что могло бы соблазнить голодную кошку. Я посмотрел на пустой мятый тюбик из-под икры, лежавший на решетке холодильника в компании с увядшим пучком сельдерея и банкой томатного супа. Для спасения ситуации что-то следовало предпринять, и я знал, что именно. Продуктовый магазинчик неподалеку, как всегда, будет спасителем.

Когда некоторое время спустя с красной пластиковой корзинкой в руке я выбирал что-нибудь подходящее среди множества банок и упаковок, то почувствовал, как кто-то слегка постучал кончиками пальцев по моей спине. Я обернулся.

— Не видел тебя целую вечность. Где ты все пропадаешь?

Передо мной, весело улыбаясь, стоял Эрик Густафсон, мой коллега, живший наискосок через улицу. Друзья называли его «Ктоэто», потому что он знал все о всех. Больше, чем кто бы то ни было о ком бы то ни было, и часто о том, чего нельзя было найти ни в каких справочниках или биографиях.

— Это ты? — удивленно спросил я. — Собственно говоря, я-то почти все время был дома. А вот ты бываешь на таком количестве аукционов, что за тобой просто не уследишь. Я же выбрался только в Венецию на пару дней. Вот практически и все.

— О, Венеция! — закатил он глаза. — Совсем неплохо. Мы, простые, бедные, честные лавочники, торчим тут дома, в то время как ты развлекаешься за границей. А как ее зовут? — спросил он, хитро прищурив Один глаз.

— К сожалению, никак. Чистый бизнес. Я всего-навсего навещал поставщика.

— Ну, конечно, конечно, — засмеялся он. — Так отвечают, когда не хотят указывать доход в налоговой декларации. Кстати, знаешь, что раздобыл я, вынужденный иметь дело только о тем, что может предложить наша маленькая Швеция?

— Никакого понятия.

— Хиллестрема. Пера Хиллестрема. Неплохо, а? Сданную на комиссию старой полковничихой в Остермальме. Ты должен зайти посмотреть на картину.

— Охотно. Загляну минут через пять. Только накормлю Клео.

Чудной тип, этот Эрик, подумал я, укладывая в корзинку пару упаковок простокваши. Все так же экстравагантно одевается. Я глянул на него, уже стоявшего со своими пакетами у кассы. На нем был синий блейзер с большими золочеными пуговицами, из нагрудного кармана торчал яркий шелковый платок. Под канареечного цвета пуловером была надета светло-голубая рубашка, шея повязана пышным шарфом. Белые брюки и мокасины завершали наряд нашего квартального льва моды. Он шаловливо помахал мне украшенной перстнями рукой. Я ответил тем же. Кассирша недоуменно смотрела на нас.

— Ты действительно сделал открытие, — говорил я ему часом позже в его магазине, разглядывая картину, которую он гордо держал передо мной. На ней были изображены две женщины в кухне. На столе перед ними — заяц рядом с глухарем, оперение которого голубовато мерцало. На заднем плане поблескивали темно-, зеленые бутылки и фарфоровая посуда. Очарование и жизнь, мотив напоминал Шардена.

— Ты не одолжишь мне ее ненадолго?

— Зачем? — он удивленно смотрел на меня.

— Я хотел бы показать ее одному человеку. Эксперту по Хиллестрему.

— Ты можешь это сделать у меня. Я угощу его рюмкой шерри, если он хороший парень.

— Понимаешь, я хотел бы это сделать у себя в магазине. Мне кое о чем надо с ним переговорить.

— Ну ты и хитрец, — улыбнулся он лукаво. — Ты хочешь на кого-то произвести впечатление, кого-то заманить в свое гнездышко, не так ли? — понимающе подмигнув, спросил он.

— Так, хотя и не совсем так. Но я был бы благодарен, если бы ты согласился.

— С условием, что ты ее не заиграешь.

— Я могу дать расписку.

Расписка, конечно, ему была не нужна, и мы договорились, что, когда мне понадобится это очаровательное полотно в золоченой густавианской раме «тех времен», я зайду и возьму ее.

Когда я пришел домой, сидевшая на моем стуле сытая и довольная Клео, глянув на меня одним голубым глазом, снова закрыла его, углубившись в свой послеобеденный сон после полбанки сардин и блюдечка молока. Не бог весть какой обед, конечно, но в лавке была только собачья еда. Не предлагать же ее кошке.

— Отсунься, — сказал я и осторожно опустил ее на пол: Клео недовольно мяукнула, протестуя, и прыгнула на старое кресло, стоявшее у окна.

— Мне кажется, так говорят на Западном Готланде, — объяснил я ей. — Хотя я и не совсем уверен. Диалект, во всяком случае. «Отсунься». Не особенно красиво звучит.

Но Клео не интересовали мои объяснения. Она свернулась клубком и снова заснула.

«Так будет проще, и не возникнет никаких подозрений», — подумал я, снимая с полки телефонный каталог. Если я упомяну Хиллестрема, он не заподозрит неладного. Я положил толстый каталог на стол и стал перелистывать страницы. Нашел то, что нужно, набрал номер и услышал ответ.

— Привет, это Юхан Хуман. Я подумал, не поможешь ли ты мне в одном деле. Я приобрел Хиллестрема. Пера Хиллестрема. Мне кажется, он настоящий, но было бы неплохо, если бы ты взглянул на него. Ты все же эксперт, а я всего-навсего простой любитель.