Убойная практика

Глава 17. Самое важное в пути вперёд – это знать, когда настала пора остановиться

Саймон ходил по доставшемуся ему в наследство огромному складу с таким кислым лицом, как будто все полки там были пусты. С таким же мрачным видом выслушивал он отчёты и советы своих новых подручных. И, честно-то сказать, пусть говорили эту люди не ерунду, а по делу, слушал их новый владелец торгового дома вполуха. Куда как больше Саймона заботило то, как же теперь ему быть.

… Другой бы и не задался таким вопросом, но вот Саймона сложившаяся ситуация изводила на нет. Он только-только уверился, что изменил свою жизнь, а судьба его эдак хоп и назад пинком под зад в прошлое вернула.

«Даже посоветоваться не с кем, - неподдельно страдал Саймон. – Все здесь думают только про деньги, деньги и ещё раз деньги. Считают, что я от радости прыгать должен. Уж коли заикнусь про Милку, так пальцем у виска покрутят и всё. Они же её не знают. Не знают, какая она».

Невозможность определиться давила на Саймона, с каждым днём ему становилось всё хуже. Его разрывало на части, а потому, по итогу, он просидел взаперти целый день (всё думал о своём будущем), а затем обратился к тому единственному в Форкресте, к кому мог обратиться.

- Дядька Виктор, мне нужно уехать.

- К учёбе своей вернуться решил? – помрачнел Виктор Майер. Доброжелательная улыбка, с которой он здоровался, исчезла моментально.

- Нет. Вот тут я всё обдумал и…

Слова давались Саймону с трудом. Горло его, казалось, сдавила невидимая рука, а потому он замолчал на пару секунд. Но затем молодой мужчина уверенно вскинул голову и договорил.

- Смысла никакого мне в этой учёбе нет, дядька Виктор. Разуверился я в том, что она мою жизнь по другому пути направит, и в людях я тамошних порядком разочаровался. Видеть их после ритуала принятия в магическое братство ну вот нисколечко не хочу. А потому здесь я правоту отца признаю, не моё это дело магия, особливо чёрная.

- Так отчего же тебе тогда куда-либо ехать понадобилось? – остался настороженным Виктор Майер, так как чувствовал какой-то подвох. - Запрос на отчисление отсюда подать можно, с запечатываем дара (я уже поинтересовался) наш городской маг справиться тоже сможет. Главное, чтобы представители власти тому свидетелями были, ну да какая проблема их для меня и тебя собрать?

- Это спасибо. Спасибо, что вы таким озаботились, - действительно остался доволен Саймон. – Вот только в Вирград мне обязательно нужно вернуться хотя бы на пару-тройку дней. Там, дядька Виктор, осталась… там будет ждать меня женщина, которую я должен спросить – готова ли она бросить всё и отправиться в Форкрест вместе со мной.

Виктор Майер тяжело и грустно вздохнул, прежде чем посмотрел на Саймона полным житейской мудрости испытывающим взглядом. При этом было видно, что в душе он злится, хотя и не выставляет свою злость напоказ.

- Ну, а если нет? – наконец, задал он вопрос. – Ну вот что, если эта твоя женщина откажется?

- Тогда, дядька Виктор, пожалуй, она и не моя женщина вовсе.

Произнести спокойно то, что он сказал, было для Саймона очень тяжело. Он два с половиной года жил бок-о-бок с Милой Свон, всё это время она занимала его мысли, он столько глупостей совершил, стараясь хоть немного сделать её счастливее. И теперь вот взять и вычеркнуть её из сердца? И это тогда, когда она так глубоко в нём засела? От подобного до боли щемило в груди, а в душе разливалась горькая тоска. Однако, Саймону даже в куда как более юном возрасте были свойственны исключительно рациональные, а не эмоциональные поступки. А головой своей по нынешней ситуации рассудил он всё верно.

- В таком случае, езжай, парень, присмотрю я за твоими делами, - одобрил Виктор Майер, и Саймон через силу доброжелательно улыбнулся другу отца. Легче из-за прозвучавшего согласия ему не стало. Нехорошее предчувствие на его душе, казалось, напротив стало тяжёлым, как огромный камень.

***

Найтэ думать не думал, что его рациональное предложение отправить Милу Свон на Стену Мрака столь нарушит его душевное равновесие. Однако, это было так. Не было дня (а то и часа), чтобы к нему не пришла неприятная мысль, что эта женщина (а мысленно, он уже называл её своей женщиной) будет изнасилована каким-то отребьем, избита солдатнёй до увечий, а то и вообще втихаря убита.

«Быть может, я был не прав. Быть может, правильнее было бы дать ей и этому торгашу какое-то время поиграть в сладкую парочку. В будущем у меня получилось бы подстроить так, чтобы они разочаровались друг в друге. Бездна тьмы, да их разрыв вообще имел все шансы произойти даже без моего вмешательства!» - неистово злился на самого себя Найтэ, но сделанного назад не воротишь. Ему оставалось только вышагивать кругами по своей спальне, так как только там, на нижних этажах кафедры некромантии, он мог позволить себе подобное бурное проявление эмоций.

- Профессор Аллиэр.

Как назло, в настоящий момент Найтэ находился не в своих подземных покоях, а на поверхности. Если говорить точнее, то в городке преподавателей. Ему было необходимо потревожить господина фон Дали по срочному вопросу ремонта крыши кафедры. В этот год снега навалило столько, что даже зачарованное стекло не выдержало и, дав трещину, рухнуло с таким грохотом, что, казалось бы, произошло землетрясение. Ректор от рассказанной деканом новости опешил подобному самому Найтэ во время происшествия, однако, пришёл толстячок в себя быстро. Глава академии уверил рассерженного тёмного эльфа, что со всем разберётся в наикратчайшие сроки, и такой ответ профессора Аллиэра устроил. Найтэ вышел на улицу, неспешно побрёл домой. При этом он вновь погрузился в неприятные мысли о Миле Свон…

Тут-то его и окликнул мэтр Орион.

- Профессор Аллиэр.

- У меня отпуск, - злобно буркнул Найтэ, даже не поворачиваясь в сторону подошедшего к нему преподавателя.

- Я знаю, что у вас отпуск, так как у меня он тоже. Поэтому не так уж и отвлеку вас.

Мысленно Найтэ матюгнулся. Не было у него настроения с кем-либо разговаривать, он был зол до одури. Однако, вынужденно тёмный эльф на Люция Ориона посмотрел.

- Ну? Чего вы хотите?

- Мне довелось узнать, что крыша кафедры некромантии нынче утром обвалилась.

«Да откуда вы уже об этом знаете, демоны вас побери?» - говорил взгляд донельзя удивлённого Найтэ. Из-за погружённости в мысли он, конечно, неспешно шёл от дома ректора к себе на кафедру, но… но, проклятье, неужели настолько медленно, чтобы уже начали расползаться слухи?

- Так вот, - в спокойном тоне продолжил Люций Орион. – Быть может, пока будет идти ремонт, стоит переселить аир Свон и аир Сильвера в общежитие? Вы бы поговорили с господином фон Дали о временном предоставлении им бесплатных мест.

- Вообще-то обвалилась крыша в лектории, потолок в пристройке для студентов не просел ни на миллиметр. Поэтому объяснитесь, с чего это вы о таком речь завели? – гневно сощурил глаза Найтэ. Глубоко внутри он ощущал, что кое-кто обнаглел немерено, раз хочет вырвать из его хищых лап прелестную певчую птичку.

- Хм, просто меня господин фон Дали слушать не станет. А вот к вашим словам об этом прислушается, - объяснил Люций Орион с той же размеренной интонацией. Однако, сказанное Найтэ буквально взбесило. Ярость неистово заклокотала в нём.

- Вам прекрасно понятно, о чём я вас спрашиваю! – грозно рявкнул он. - С чего это вы вдруг переселением этих студентов озаботились? А ну говорите.

- Ну-у, - замялся преподаватель перед ответом, так как пристальный взгляд алых глаз, казалось, пригвоздил его к месту. У Люция Ориона даже колени задрожали, и, наверное, только поэтому ответил он честно. – Я рассудил, что, быть может, вы тогда насчёт аир Свон успокоитесь. Её нынешняя практика отнюдь не подходит студентке, да ещё студентке третьего курса обучения. Это же форменное издевательство над тем, кто никакого отпора дать не может, и вот отчего, профессор Аллиэр, я считаю, что аир Свон стоит от вас съехать. Живи она в нормальном общежитии, в академии стало бы на порядок тише. Вы ж совсем на ней словно помешались.

Если бы Найтэ не знал своего сотрудника столько лет, он бы сказал, что смелости тому не занимать. Но, на самом деле, Люцию Ориону в принципе были присущи прямолинейность и неумение хитрить. Другой куратор сходу выдумал бы некую обстоятельную причину, а этот… этот только правду озвучить смог. А эта правда, вот те на, таковой была, что Найтэ едва не взвыл в голос от гнева, боли и отчаяния. По открытой ране на самолюбии протоптался упрёк, что он де только со слабыми бороться и умеет. А ещё мерзко ему сделалось от того, что углядел его заинтересованность в Миле Свон какой-то человечишка. Да не просто углядел, а ещё отнять её (его женщину!) вознамерился. Ну а то, что и сделать со всем этим практически ничего нельзя, и вовсе довело его до белого каления.

- Я бы не советовал вам совать свой нос не в своё дело, - с неприкрытой угрозой в голосе произнёс разгневанный Найтэ.

Тёмный эльф не постеснялся в выражении своего негодования, так как стремился сделать так, чтобы робкий Люций Орион навеки отступился от идеи заступиться за Милу Свон. Он даже демонстративно нахмурил брови, недовольно поджал губы, на шаг ближе к преподавателю подошёл. И, к счастью, не был столь смел Люций Орион, как порой многим виделся. Куратор группы замялся, что-то сбивчиво промямлил, а там и расторопно попрощался. Но Найтэ всё равно остался недоволен. Он слишком хорошо знал своего сотрудника, а потому предвидел крайне неприятную для себя вещь – попытка вмешательства запросто бы повторилась, только на этот раз втихаря.

«Любое действие рождает противодействие», - вспомнился ему непреложный закон. Но, что и говорить, произошедшее заставило Найтэ всерьёз переосмыслить свои планы. Он начал рассуждать в том ключе, что похищение Милы Свон сразу после запечатывания её дара уже не такой хороший план, как ему ранее виделось. Даже отступись от своего интереса Ковен и эльфы, оставались бы те, кто куда как опаснее – верные и заботливые товарищи. Эти бы стали копать и копать, пока не докопались бы до истины.

«Вот тот же мэтр Орион, - думал Найтэ, продолжая шагать к себе на кафедру. – Он только на первый взгляд тихоня и смирная овечка. Если ему какая-то вожжа под хвост попадёт, то он будет идти вперёд с упрямством голема, и за аир Свон, вот уж проклятье, он отчего-то горой готов стоять… Бездна тьмы, ну далась же она ему?».

Размышления Найтэ не понравились настолько, что он остановился и гневно топнул ногой. Увы, его странное поведение вмиг привлекло внимание охранника. Мужчина уставился на профессора некромантии во все глаза, и Найтэ пришлось сделать вид, будто он сбивает с каблука сапога снег. Судя по тому, что интерес в глазах охранника угас, задумка удалась. Найтэ безо всяких помех зашагал дальше, но на сердце легче у него не стало.

«Со стороны я уже начинаю походить на шута, а смысл? Моя показная неприязнь к Миле Свон вызывает куда как больше презрения, нежели пользы. И потому… быть может, настало время остановиться?».

Подумав так, Найтэ действительно остановился. Дело в том, что он задумался о том, что его столь неистово пугало. Не было ещё в его жизни такого, чтобы у него имелась постоянная женщина. Короткие интрижки юности давно завершились привычными хладнокровными убийствами в подземелье кафедры, но… но что, если ему не принуждать силой желанную для себя женщину? Что, если действительно создать союз с ней?

«Нет-нет, никакого брачного обряда, разумеется. До такого я не опущусь. Но союз, основанный на желании достигнуть одной на двоих цели, это… возможно, это было бы даже притягательно», - размыслил Найтэ.

При этом что-то внутри него сжалось от тревоги и предвкушения. Однако, предвкушение явно было сильнее, раз убедительные доводы так и полезли в голову тёмного эльфа. Он думал (и ему так нравилось думать об этом!) о том, насколько спокойнее станет в академии, о том, что ему не придётся ждать желанной близости годами, о том, что все проблемы с Ковеном просто-напросто не возникнут. Так просто станет обвести архимагов вокруг пальца!

Мечты уносили Найтэ куда-то высоко-высоко. Он, казалось, воспарил над этим миром, и лишь показавшая кафедра некромантии (по-прежнему кривая из-за обрушенной куполообразной стеклянной крыши) позволила ему прийти в чувство. Задумка никуда не исчезла, но к её исполнению Найтэ решил подойти с холодной головой. Всё же в настоящий момент Мила Свон не только ничего не знала об его замыслах, она его ненавидела всем сердцем.

***

Лазарет Оркреста располагался на окраине города и выглядел ненамного лучше местного борделя. Одноэтажный барак давно требовал капитального ремонта или, по крайней мере, хозяйской заботы, а то с его крыши свисали такие гигантские сосульки, что они касались земли. Из всего приличного в здании было только широкое крыльцо, но в настоящий момент к его перилам отчего-то оказалась привязана рыжая корова. Эта корова то и дело жалобно мычала, и не пойми с чего проходящим мимо неё графом Мейнецким заинтересовалась. Она с любопытством вытянула морду, высунула язык, но по понятной причине Герман Грумберг не умилился, а так и шарахнулся в сторону. Он не со всякими людьми общий язык находил, а уж с коровами…

«Какой ужас, как можно было оставить это рогатое чудовище возле входа в государственное учреждение?» - с недовольством подумал он, поднимаясь ко входу. Однако, стоило графу войти внутрь лазарета, как мысли о корове оставили его раз и навсегда. Он сходу понял, что вернее будет в наикратчайший срок закончить с делом, ради которого он здесь оказался, а всё потому, что Герману Грумбергу крайне не понравилась обстановка. А, особенно, находящиеся в промозглом фойе беспрерывно кашляющие крестьяне. Он даже прижал к лицу белоснежный накрахмаленный платок и не отпускал его всё то время, пока не оказался в кабинете главного врача, по традиции любых захолустных поселений Верлонии являющегося также управляющим лазаретом.

- Увы, я не смогу вам ничем помочь. Вы спрашиваете про события января, а меня тогда в Оркресте не было. В тот год я прибыл сюда и приступил к работе только в феврале, - развёл руками главный врач. – Да и если бы оно было иначе, представляете сколько пациентов за три года здесь уже побывало?

- Хм, - вмиг насторожился Герман Грумберг. – Это действительно неприятное для меня известие, так как в архиве запись про увольнение бывшего главного врача сделана значительно раньше. Он покинул службу в конце декабря, и его место отнюдь не пустовало. Понимаете, должность была занята. Причём, вами.

Королевский советник выразительно уставился на сидящего перед ним мужчину. Ему виделось, что, будучи пойманным на лжи, тот стушуется, начнёт выдумывать нелепые оправдания. Но нынешний главврач оркрестского лазарета ничуть не смутился. Казалось, он даже немного разозлился, раз начал говорить с раздражением.

- Сверьтесь с моим прежним местом работы. Там я был уволен в начале декабря, да. Но вот затем снова принят на работу, и уволен окончательно уже только под конец января. В то время я находился в Себеркресте, а не в Оркресте.

Сказанное заставило Германа Грумберга нахмуриться, и из-за этого главный врач грустно вздохнул. Мужчина понял, что, если он не хочет для себя проблем, то без подробностей не обойтись.

- Лорд Грумберг, всё только на первый взгляд странно. В Серебкресте вспыхнула холера, и из-за неё меня принудили продолжить работу. Я был силой высажен из дилижанса и отправлен обратно на службу. Мне пришлось отложить переезд в Оркрест и, в результате, я переехал сюда аж на полтора месяца позже, чем планировал.

- Пусть оно так, но отчего запись о приёме на работу…

- Всё местный врач, - смело перебил мужчина. – Он, хотя и согласился не оставлять лазарет до моего приезда, всё равно потребовал его уволить. Как я понимаю, без этого в Ноттенге, куда он переехать хотел, место для него держать отказывались. Ну, а дальше одна бюрократия. Так как январь – это время для отправки всевозможных отчётов во всевозможные ведомства, то кое-кто не захотел подавать данные, что на начало года в лазарете Оркреста свободна столь важная должность. Более того, не из своего же кармана милостиво оставшемуся здесь врачу зарплату платить? Вот так и вышло, что я умудрился работать в двух разных городах одновременно. - пояснил главврач и даже позволил себе короткую вымученную улыбку. – Я, собственно, когда сюда переехал, сам удивился, что у меня здесь уже стаж наработан.

- Понятно, - недобро хмурясь, сказал Герман Грумберг. Он всерьёз задумался над тем, что хорошо бы за такой произвол взыскание сделать. Но остыл граф быстро. Он ведь здесь находился ради дела, в которое посвящать кого-либо не следовало. А раз так, то к чему привлекать внимание? Поэтому мышцы лица его расслабились, и Герман Грумберг достаточно мягко спросил: - А в лазарете остались медсёстры, что в то время здесь работали?

- Разумеется.

Главный врач с лёгкостью назвал имена и даже сопроводил своего гостя в сестринскую. Ему было интересно, что же королевский советник выяснить по своему вопросу сможет, а потому остался. Но присутствие этого человека Герману Грумбергу не мешало. Ответив на приветствие медсестёр, он сходу перешёл к делу, привычно показав женщинам портрет.

- Дора Винсент это, - вмиг прозвучал ответ, и этот ответ всерьёз королевского советника расстроил. Однако…

- Да какая ж энто Дора? – прошамкала неприятная на вид старуха. – Похожа, но кого‑то другого мне горазд больше напоминает. Где ж я токмо видела сею девицу?

- А вчерась и видела, когда Дора мальца своего приводила, – упёрла руки в бока некая носатая женщина. – Очи открой, Дора это. Один в один.

Женщины вот-вот начали бы ссориться. Не иначе привычно им было между собой лаяться, раз они обе со злобой уставились друг на друга. Но ничего такого не произошло, репутация лазарета оказалась спасена молоденькой, хотя и нескладной девушкой.

- Знаете, мне кажется, Счастливица это, - робко произнесла она, и ненадолго настала тишина.

- Ох ты ж, - вновь посмотрев портрет, поразилась неприятная на вид старуха. – Точно, Счастливица.

- А и верно, она, - подтвердила носатая женщина и, будучи, удивлённой сдуру добавила. – У Доры-то и глаза покруглее будут, и щёки.

- Вот-вот, - тут же начала было самодовольно брюзжать старуха, но Герман Грумберг её перебил:

- Счастливица? Мне бы хотелось узнать имя этой женщины.

- А не было у ней никакого имени, милсдарь, - ответила носатая женщина, и старуха, желая привлечь к себе внимание, поспешила добавить подробностей.

- Она к нам опосля нападения разбойников попала. Снасильничали девку злыдни да, чтоб не роптала, голову ей проломили так, что она едва жива осталася. Выхаживали мы её долго, да токмо ничегось она про себя так и не вспомнила. А вспомнила бы, так, глядишь, не отправил бы её доктор Адамс к законникам-то.

- К законникам? – непонимающе нахмурился Герман Грумберг.

- Тык она ж без памяти, без документов. А куды кого-то без документов ещё? Тьфу, говорила я, что ни к чему такую лечить, всё одно о том, что жива осталася, пожалеет да не раз.

- Да как же так? Не живую же заживо хоронить, – посмела негромко возмутиться нескладная девушка и даже слезинку возле глаза стёрла. За судьбу женщины на портрете она явно переживала, а потому, не иначе, вот-вот набралась бы смелости и начала задавать ненужные вопросы. Поэтому Герман Грумберг решил пойти на опережение.

- Жаль, что вы касательно неё ничего не можете прояснить, - сказал он. – Но, быть может, вы помните некую мисс Милу Свон? Она умерла здесь при родах три года назад.

- Это вы про Милочку из логова этой дряни Бетти? – враз взъерошилась старуха.

- Да.

- А то ж, забудешь такую. Ещё и хоронить её забрали, будто какую-нить девку порядочную. С телегой сюда всей ватагой приехали… - начала со злостью вспоминать старуха, но Герману Грумбергу эти воспоминания не были интересны. Он уже сделал вывод, что некая подмена произошла. И дальнейший поиск в городских документах дал ему понять, что всё именно так и есть. Раз вместо свидетельства о смерти Милы Свон есть запись о кончине некой безымянной девицы, то какой ещё мог быть вывод? Но выяснить всё до конца следовало. Герман Грумберг желал окончательно убедиться в том, что некий доктор Адамс действительно нарушил закон. Вот только каково же было его удивление, когда он не застал этого человека в Ноттенге.

- Конечно, я помню доктора Адамса, - с возмущением и недовольством сказал управляющий ноттенгенским госпиталем. – Этот, так сказать, опытный и с хорошим послужным списком врач на деле оказался крайне неблагонадёжным человеком. Он так и не приехал к нам. У него, конечно, появилась уважительная причина для задержки, но отчего он сперва известил о своём скором приезде, а затем так и не явился к первому рабочему дню, для меня тот ещё вопрос. За полтора месяца ожидания я отклонил две замечательные кандидатуры на место хирурга, а затем что? Затем до середины весны я не мог никого подходящего найти. Это такой неприятный опыт, лорд Грумберг, что он просто незабываем.

- Как я понимаю, у вас нет никаких его контактов?

- Разумеется, - холодно подтвердил управляющий.

Ненадолго сказанное поставило Германа Грумберга в тупик, так как а где ещё ему было искать доктора Адамса? Но, к счастью, влияния королевского советника оказалось достаточно, чтобы за короткий трёхдневный срок выяснить грустные подробности. Герман Грумберг узнал, что этот человек мёртв, и умер он, ни больше ни меньше, а уж как три года назад.

«Разумная мера предосторожности, - с уважением подумал он про ту, которую знал под именем Милы Свон. – И неудивительно, что она теперь так трепетно относится к вопросу жизни и смерти. Женщины впечатлительные существа».

Если о женщинах Герману Грумбергу было привычно думать со снисхождением, то себя он завсегда причислял к предусмотрительным людям. И это качество потребовало от него сформировать из ранее узнанных фактов достойное доказательство. Отныне, при желании, он всегда мог угрожать нужным на то лицам. Мера наказания за подделку документов являлась более чем суровой. И, по итогу, сделанное привело к тому, что нынче Герман Грумберг искренне улыбался – он знал, что некая студентка академии теперь у него на крючке.

«Прекрасно. Просто прекрасно, - шагая по мрамору королевского дворца, думал королевский советник. – Всегда полезно иметь рычаги влияния на тех особ, которые тебе так или иначе могут понадобиться».