Народ со всех улиц стекался к площади. Между домов по всей столице протянулись веревки с сотнями желтых флажков. В честь праздника Гебы-Матери корона даровала горожанам отдых, и веселые люди спешили на представление. После месяцев тяжелой работы в военное время, многие напились без меры еще с утра и теперь горланили хвалебные песни. Вчерашний дождь и мокрый город не смущал народ. Писарь с Талли ехали на повозке против потока. Две лошади недовольно фыркали, и Писарь молил Гебу, чтобы они не начали брыкаться. Править он толком не умел. Гуляки забрасывали их возмущенными возгласами. Хорошо хоть не принялись кидаться чем покрепче. Дом купца Ирмака стоял прямо у порта, и Писарь надеялся, что там толкучки не будет. Предположения не подвели. Когда они добрались до высокого прекрасного дома, давка рассосалась. Стражи видно не было. Наверняка всех собрали на той же площади. Только два служивых весело болтали у самого моря. Глазами Писарь нашарил тот самый балкон, где купался Моран. Они встали напротив дома. Пока Писарь пытался развернуть повозку, стражники уже заприметили их и посмеивались. Писарь взвесил в руках тяжелый арбалет, что, по словам Фогура, принадлежал его отцу. Выстрел. Крюк пролетел дугой, ударился о стену и застрял где-то на балконе. Стражники смолкли и тупо уставились на повозку. Писарь запустил второй крюк. С балкона купель ответила лязгом. Писарь закрепил арбалеты на повозке. Стражники побежали в на грабителей. Талли спрыгнул и метнулся к дому. Писарь больно хлестнул лошадей, и они сорвались с места. Тросы натянулись. Один крюк тут же соскользнул с купели. Второй держался стойко. Он с силой дернул купель и полетел вниз. Золотое корыто перекинулось через низенькие перила, вальяжно качнулось и рухнуло. Стражники прижались к стене, испуганные непонятным грохотом. Писарь натянул поводья. Талли долго ждать не заставил, он схватил упавший крюк, и запрыгнул в помятую купель.
— Деру! — заорал он.
Лошади без команды понеслись по улице. От неожиданности Писарь выронил вожжи. Талли в купели тряся за повозкой. Он зацепил зубья крюка за золотой бортик, и сам вцепился в крюк, пытаясь удержаться. Купель подпрыгивала на неровностях брусчатки, давила ящики с рыбой и сбивала редких людей. Стража гналась и звала помощь. Повозка быстро оторвалась от преследователей. Лошади бешено неслись. Улицы кругом смазались, и ветер заглушал людскую ругань. Писарь успел подняться и схватить вожжи, прям перед нужным поворотом. Он завалился набок и натянул так, что чуть не порвал лошадям щеки. От резкого поворота Талли стукнулся о стену, но крюк не выпустил. Среди криков, и гомона Писарь различил звук чужих копыт. Конная стража неслась на шум. Писарь несколько раз дернул вожжи, и лошади остановились у решетки. Талли спрыгнул с золотого корыта, и принялся ковыряться в замке. Возился он дольше, чем в прошлый раз.
— Ну что там? — спросил Писарь.
Талли пнул решетку.
— Морды той ночью замок разворотили.
Конная стража уже показалась. Всадники строем скакали со стороны площади.
Увидев их, Писарь повалился, у решетки. Закрыл лицо. В темноте спрятался от мира. Ловкий Талли может сумеет вывернуться, усеет залезть на крышу, но мне не убежать, понял Писарь. В голове какой-то морской шум. И еще предупреждение стареющего слуги Беладора. Перед глазами поплыл огонь и раскаленные клейма. Писарь открыл глаза и смотрел на брусчатку. Она размытая будто под водой.
— Отойди-ка! — крикнул Талли.
Парень стоял на краю повозки. Крюк Талли зацепил за дверцу решетки.
— Эй, Писарь, ты извиняй, что тогда деру дал. Тебе верить можно. Я верю.
Талли схватил концы вожжей как кнут и хлестал перепуганных лошадей. Животные сначала не хотели бежать навстречу свирепым сородичам, но Талли так их бил, что они заржали и понеслись.
— Удачи на болотах!
Сказав это, Талли и заорал как бешенный воин. Он мчался навстречу страже. Трос натянулся, замок выскочил, и дверца распахнулась, чуть не прибив Писаря. Впрочем, пенька не победила сталь, трос порвался, щелкнув по мостовой. Завидев разъяренного мальца на повозке, тренированные лошади стражи отпрянули и встали на дыбы. Двое запыхавшихся стражников, что стояли у порта, показались из-за поворота с подмогой. Писарь как пьяный ползком добрался до купели и потянул ее к проходу. Напоследок взглянул на Талли и побежал вниз, толкая золотой бортик. Купель быстро разгонялась. Чтобы не выпустить ее, Писарь запрыгнул внутрь. Катакомбы встретили его, как бурная река встречает лодчонку. Вода вчерашнего дождя все еще бежала к морю. Со страху Писарь резко вдохнул. Вжался в дно купели. Яркие пятна решеток, мелькали на потолке. Поток бешено баюкал золотую люльку. От стенки до стенки. Брызги перехлестывались Писарю в лицо, он плевался, кашлял, мертвея от несдержимой скорости. Повороты грозились опрокинуть. Писарь пытался удержать купель ровно, повинуясь инстинкту равновесия.
Он так и не понял, помогли ли его потуги, или просто так свезло, но Писарь дожил до широкого тоннеля. Тут горный поток повзрослел, остепенился в равнинную реку. Писарь сел в купели. С отупением глядел на стены и глубоко дышал. Воздух, был хорош.
Кузнец высматривал Писаря с настежь открытой дверью. Фогур протянул длинную жердь. Писарь ухватился. Вместе они затащили купель в мастерскую. Фогур шлепнул по ванне.
— Вот это золотая гора! Малец все-таки потонул? Молодчина, Писарь.
— Начинай делать зубы, а мне нужно наружу.
— Куда ты спешишь? Дело считай сделано, уедешь богачом. Посиди, расскажи, как прошло.
— Потом. Потом, хорошо? Ты только делай зубы, времени осталось не много.
Позаимствовав плащ у кузнеца, Писарь выбрался на улицу. Темный плащ был великоват и подметал брусчатку. Писарь быстро с азартом шел, будто опаздывающий слуга, которому приличия бежать запрещают. Что-то яркое внутри гуляло по венам и тащило вперед. Вскоре Писарь снял капюшон, так удобнее было вертеть головой. Заглядывал в каждый поворот и спешил, спешил. И все вперемешку, и непонимание, и благодарность, и непомерное желание еще раз увидеть Талли. Заново. Писарь сунулся на улицу с выломанной решеткой, там стража распрягала лошадей из их повозки. Один страж неведомо где раздобыл факел и теперь пробовал спуститься в катакомбы. Талли поблизости не оказалось. Тогда Писарю почудилось худшее и он поспешил к серой башне стражи. У входа стояли часовые. Не зная от какой храбрости, он подошел и спросил
— Мальчишку только что не приводили?
— Не тебе отчитываемся. Подожди пока кто-нибудь из командиров выйдет, расскажи в чем дело, и может помогут.
Тут из башни вышел Беладоров слуга. Писарь резко повернулся, накинул капюшон и поспешил прочь.
— И зачем спрашивал? — крикнул вдогонку стражник.
Наверняка ему попало потом за этот возглас. И все-таки слишком спокойно было у башни, конечно пойманный воришка для них совсем не событие, но может Талли все-таки ускользнул. Гончей Писарь рыскал по городу до самого вечера. Надеялся, что Талли уже давно вернулся в дом кузнеца, но тогда от него не убудет. А если он сидит где-то, раненый, что тогда? Может стрелой попали и он теперь забился в угол. Когда места в которых мог засесть Талли закончились, Писарь повернул назад. Возвращался Писарь еще с большей спешкой чем выходил. Постучал в дверь. Два раза. Потом еще. Жена открыла.
— Талли вернулся?
— Не видела, — перепугалась его резкости женщина. — Стряслось чего?
— Нет, нет, — поспешил Писарь в подполье.
У кузнеца Талли не было. Писарь опустился на кресло. Золотая купель уже была попилена десятка на два аккуратных кусков. Фогур тряпкой начищал очередной зуб.
— Так что там стряслось? — повертел золото на свету Фогур. — Ты в ужасе, знаешь? Может мне бежать нужно, ты скажи.
— Нам ничто не угрожает.
— У тебя жила на шее дергается. Рассказывай, как у вас там получилось.
Писарь рассказал Фогуру как все прошло, только соврал про Талли. Пусть кузнец делает свое дело и не тревожится больше нужного. За целую ночь Писарь так и не заснул. Все сидел в кресле, а чувство будто бежит до сих пор. Когда сидеть стало невмоготу, он взял несколько зубов и поднялся наверх. Наверху рассвет, жена давно проснулась и хлопотала. Улица оказалась на удивление зябкой. Завернулся в плащ и пошел к лавке портного. Еще когда они с Талли жили в подвале, Писарь приметил простую одежду из крепкого льна, что продавал портной. Часто представлял он, как переодевается в свежий лен. Как приятно он холодит кожу. Тогда они тратили монеты только на еду, беднякам вообще не по карману покупать одежду. Зато моряки с охотой меняли серебро на крепкие рубахи. Теперь и Писарь взял пару. Еще одну, самую маленькую выбрал для Талли. Он улыбнулся, представив как парень в ней утонет, но если перетянуть поясом будет ничего, подумал Писарь. Еще Писарь заметил сапоги ему по размеру.
— Госпожа одна так и не забрала, — объяснил портной.
Расплатился Писарь золотым зубом, который приняли с охотой. Из внутреннего понятия о честной сделке, портной приложил еще рулон полотна, совершенно не нужного Писарю. Так, нагруженный тряпками он повернул назад. Половина дня ушло, чтобы разменять зубы на деньги. Все-таки не будешь золотом платить за каждую безделицу. Ростовщики зубы брали, но все равно смотрели с подозрением. Наверняка потому что Писарь не был пьян. Другую половину дня, он простоял возле серой башни. Писарь все больше боялся, Талли где-то там.
Прошло еще несколько ночей, что Писарь провел на кресле кузнеца. Зубов за то время скопилось на несколько порядочных жизней. Кузнец радовался каждому зубу, будто жемчужине, добытой с непомерной глубины. Хотя он и был достаточно богат, его будоражило такое количество легкого золота. Фогур иногда восклицал: «Стащили купель с балкона! Просто взяли и сдернули!» и повторял подобные фразы в разном порядке. К вечеру, когда работа прекращалась, он понемногу успокаивался, оседал в кресле и начинал разговоры. В последний день, перед уходом он тоже спросил:
— Скоро будешь бороздить свои болота. Может, и найдешь дорогу в новый мир. Ты хоть доволен?
— Да, да. По стопам отца, бросая все, уходить на поиски.
— Может, двинешься заранее. Без спешки оно вернее, ходить в Гнилье.
— Я посижу, подожду еще немного.
— Чего ждать? Зубы все себе забирай, я еще сделаю. И намного больше, — глянул он на куски золота. — Если бы ты не спешил, половина твоя была бы.
— Треть.
— Погоди, ты не пришил паренька?
— Думаю, схватили его.
— Схватили, — повторил Фогур. — Схватили, чтоб тебя? Парня схватили а мы сидим тут?
— Нам нужно было обработать золото.
Кузнец подскочил и схватил саблю со стены. Заткнул за пояс. Потом передумал и взял тонкий меч. Его оставил, но в придачу еще кинжалов набрал. Наконец Фогур ответил:
— Я бы нашел где! Ладно, пора. Собирайся. Уходим, пока сюда не пришла стража. Дорогу по катакомбам помнишь?
— Нет, да и на выходе теперь стража.
— Тогда придется с женой прощаться. Ладно.
Фогур собрал золотые зубы в два мешочка, один вручил Писарю. Он спешно оглядывал свое убежище, проверяя, может еще чего захочется взять.
— Талли не выдаст, — сказал Писарь.
— Да? А я бы выдал. Под пытками под серой башней.
— Я бы тоже. А он не выдаст.
— Тебя, может, и нет, протерпит, но когда пройдет время твоего ухода, меня он сдаст. Может Ирмаку и все равно на эту купель, а может, и нет. Так что кто знает, что парня ждет. А нас путь. В дорогу. Веди.
Жене кузнец сказал, что скоро вернется. Они пошли по уже знакомым Писарю улочкам Гнилья. Оба в бесформенных плащах, с покрытой головой, они походили на двух платяных молей. Никем не узнанные добрались до притона. Клювоносый старик даже не взглянул на них. Обычные посетители. Внутри притона жизнь резко стала куда приятнее. Манхар и Дунхар стояли на том же месте. Манхар скосил голову.
— А где Талли?
— Если захочешь пойти один, заплатишь как за двоих, — сказал Дунхар
— Все по договору. Я привел другого взамен Талли.
— Что ж, тогда пойдем.
С этими словами Манхар и Дунхар провели их вглубь притона к неприметной дверце. За ней расположился огромный склад черного сахара. Тысячи мешков и корзин были полны черных осколков. Рядом с мешками лежали поленья и какие-то сухие ветки.
— Не опасно так хранить? — спросил Писарь.
— Опасно, — ответил Манхар.
— Боишься за сахар?
— Не слишком. Кристаллы жалко будет.
Писарь показал на бежевые светящиеся камни.
— О, они будут рады, если смогут сгореть. Показывайте золото.
Писарь протянул Дунхару горсть золотых зубов. Тот усмехнулся, пересчитал, потряс и удовлетворенно кивнул. В тот же момент Манхар отпер еще люк. Удобная лестница вела вниз. Дунхар слез первый, за ним Фогур. Манхар показал и Писарю спускаться.
— Слушай, ты спросил меня про Талли, а сам ты ничего не знаешь?
— Вы сделали шуму на весь город. Хотя никто и не знает что это ты. Говорят мальчик, который участвовал в краже купели сидит под серой башней и скоро станет рабом с веслом в руке.
Писарь долго смотрел в темноту подземного прохода. Там раскинулись топи, а за ними неведомый мир.
— Я остаюсь, — наконец сказал Писарь.
Манхар хмыкнул, высек искру над трутом и бросил огненный комочек в гущу веток. Пламя занялось.
— Если тебя поймает Крул, будь добр, передай поклон от утопленников. Он поймет.
Братья спустились, Фогур следом. Языки быстро лезли вверх и в стороны. Треск нарастал. Сахар кипел, щелкал, горел синими всполохами.
— Дверь не закрывай, пусть поддувает, — послышалось из люка, перед тем как крышка захопнулась.
Вместе с дымом Писарь выбежал из двери. Некоторые обитатели притона уже почуяли неладное и слезали с лежбищ. С собой они забирали остатки сахара. Другие, одурманенные, не чуяли гари.
— Бегите, бегите живо, — закричал Писарь.
Бледные больные туши потягивались и улыбались. Проходя, Писарь скидывал их на пол. Когда дышать стало невмоготу, пришлось схватить одного из многих и бежать наружу. Клювоносый старик отбежал, от притона и с немым ужасом смотрел на пожар. Писарь бросил свою ношу поодаль от входа и закричал
— Горим! Пожар!
Старик тут же опомнился и подхватил. Писарю пора было убираться.
Писарь выбрал крышу у серой башни, и видел как вспыхивают и гаснут дома. Когда весть только добралась до центра, несколько отрядов стражи выдвинулись к пожару, но вопреки надеждам Писаря, постовые остались у ворот. Пепел черными хлопьями летел в свете фонарей и огня. Оседал на скатах и стенах, устилал улицы. Гнилье боролось с огнем до самого рассвета. Но Писарь уже давно оторвался от огненного зрелища. Он не отводил глаз от серой башни.