Удивительные приключения запредельно невероятной, исключительно неповторимой, потрясающей, ни на кого не похожей Маулины Шмитт. Часть 2. В ожидании чуда

Глава 34 День, когда порвался шнурок

Людмила помогает маме в душе. Я достаю вещи из шкафа, выкладываю на кровать. Потом собираю рюкзак: памперсы, туалетная бумага, таблетки, вода, нарезанные фрукты. Мы уйдём самое большее на пять часов. На кухне пахнет картошкой и розмарином, на плите булькает утренний Людмилин супчик, но есть его мы будем только на ужин. В кофемашине бурлит кофе, я подогреваю молоко, ставлю на стол две кружки. Людмила выходит с мамой из ванной, помогает ей одеться. Доносится её чириканье, потом треньканье мобильника, музыка знакомая — «Металлика».

Наверняка Людмилин. Наливаю кофе в кружки, добавляю молоко, несу маме и Людмиле. Мама, уже полностью одетая, сидит на кровати и неловко хлопает в ладоши, увидев меня. Людмила стоит у окна, к уху прижат мобильник. Когда она говорит по-польски, голос у неё ещё выше, чем обычно. Даю маме её кружку, протягиваю другую Людмиле. Та сосредоточенно вслушивается, берёт у меня кофе, глаза устремлены куда-то вдаль. Потом она пропевает последнее слово и кладёт трубку. Стоит перед нами с мобильником в правой руке и кружкой в левой, глаза широко открыты.

— Мне надо уйти! — говорит она.

— Хорошо, Мила, — говорит мама. — Всё в порядке?

— Да, — Людмила медленно кивает. — Якуб приехал!

— Якуб, твой муж? — спрашивает мама, а Людмила так же медленно кивает. И начинает торопиться.

— Он у вокзала, нужно бежать! — кричит она уже из коридора. — Пока, до завтра, я позвоню!

— Он никогда ещё к ней не приезжал, — говорю я. Мама кивает и улыбается. Делает глоток кофе, потом ставит кружку на мультифункциональную хай-тек-кровать. Помогаю маме подняться.

— Ты выходи уже, — говорит она. — Я за тобой.

Сигналят. В окно вижу подъехавшее такси. Сегодня мы едем в городскую администрацию, там маме выдадут удостоверение об инвалидности. И всё будет официально: «Группа инвалидности означает степень влияния болезни на возможность участия в общественной жизни».

Стою у двери, беру мамины ботинки, распускаю шнурки, вытягиваю язычки. Подкатываю кресло, ставлю его на тормоз. Такси сигналит, мама ковыляет.

Недавно она разработала оригинальный способ садиться: подползает почти к самому креслу, с силой опирается на палку, поставив её между собой и целью приземления, а потом, почти элегантно развернувшись вокруг палки, приземляется на сиденье. И вот она уже сидит передо мной, улыбаясь.

Сигналят в третий раз.

— Да идём уже! — рычу я, беру левую мамину ногу, более слабую, и пытаюсь вставить её в ботинок. Потом правую. Возвращаюсь к левой и легонько прижимаю её коленом, осторожно тяну за шнурки. И вдруг эта дрянь рвётся! Падаю назад, успеваю подставить руку, мама смеётся. А я думаю: ещё и это! Почему именно сейчас? Сколько раз в жизни могут рваться шнурки?

Такси сигналит. И тут из меня вырывается Мяв. На этот раз жидкий Мяв, слёзы ярости, мама тянется ко мне рукой.

— Нет, — говорит она. — Нет, Паулина! Это просто шнурок.

Она не понимает. Я же про другое. Как долго в среднем служит шнурок? Наверно, год.

А если его используют мало, вот как мама? Тогда, может, два года, или три, или пять?

Я сижу на пятой точке в коридоре и держу в руках кусок шнурка, такси снова сигналит, а я думаю: наверное, это последний раз. Наверное, это последний раз в маминой жизни, когда у неё порвался шнурок. Но она этого не понимает.

— Маули-Котаули, — говорит она, улыбаясь, и пытается нагнуться ко мне.

Поднимаюсь с пола, распахиваю дверь, потому что чёртово такси опять сигналит.

— Да идём мы! — рявкаю я и вижу, как водитель выходит из машины.

Швыряю шнурок в открытую дверь, в так называемый садик. Натягиваю маме на ноги старые кроссовки; с ними её наряд выглядит совсем уж нелепо.

Как непостижимо неправильно, как невероятно несправедливо, что любой шнурок проживёт на свете дольше, чем моя мама; от этой мысли я вдруг почему-то смеюсь, хотя на глазах — завеса слёз. И вот уже перед нами стоит таксист с широкой приветливой улыбкой на смуглом индийском лице.

— Может, помочь? — спрашивает он.

Это вряд ли, думаю я. Рядом в траве валяется шнурок. Наклоняюсь и внимательно разглядываю его. Япония и Америка, проносится в голове, времени у нас в обрез, меньше чем длина этого шнурка. Прячу обрывок в карман. Не могу я его оставить тут валяться, это неправильно, он же только что был частью маминой жизни. Нельзя терять времени! Надо начинать действовать. Например, отправиться к истокам, в деревню, где началась вся эта история. Мы поедем в Дыру-на-Кудыкиной-Горе и отыщем там ваши пещеры, дупла и сундуки с сокровищами.