Глава 60 Оцениваем ущерб

— А-а-а-а-а! — кричит Юрий. Машина едет куда-то не туда. Крик не помогает. Она движется прямиком в невысокую каменную ограду — бум! Скрежет жести. Нас бросает вперёд, потом снова назад, ремень безопасности врезается в шею.

— А-а-а-а-а-а, гр-р-р-р-р! — Юрий кричит и рычит, с досады колотит по рулю. — Педали перепутал!

Выходим из машины, оцениваем ущерб. Не сказать, чтобы совсем ерунда. Глубокая вмятина и основательная царапина на краске, длиной примерно с меня.

— Прекрасно! Замечательно! — Юрий воздевает руки вверх. В отчаянии мечется возле машины, как будто ему надо бежать, только вот куда? На глазах — слёзы. Шепчет какие-то невнятные яростные ругательства. Мне его даже жалко, я хорошо себе представляю, каково ему было жить без жены. Небось, так и бегал, словно муха в банке, маленький и беспомощный — день за днём, неделя за неделей.

— Пап, — говорю я. Слово просто соскользнуло с языка. Он замирает на мгновенье, поворачивается, смотрит на меня и говорит:

— Да?

Я тщательно оглядываюсь, потому что не знаю, что же сказать; вообще-то я просто хотела, чтобы он перестал бегать вокруг машины. Вижу три фабричных здания, рельсы, жилой дом, пару молодых тополей, за ними — канал, легковушки и несколько грузовиков.

— Да ладно, чего там, — говорю я. — Ну, помяли чуточку кузов.

Он смотрит на меня, я развожу руками:

— Мы вообще-то что тут делаем?

Перед глазами встаёт, как он, худой и растрёпанный, в огромных трусах в задумчивости бредёт по мауляндскому коридору.

Юрий размышляет, а потом говорит:

— Ты права. Я хотел кое-что тебе показать.

Торопливо обходит вокруг машины, кладёт руку мне на плечи, и мы идём. Время — двенадцать минут одиннадцатого, утро пятницы. Вокруг — три белки, одна бабуля моет окно, на тротуаре — могучая собачья куча, уже растоптанная в блин, на строящемся доме — стая голубей, откуда-то пахнет булочками. Мы проходим мимо заправки, срезаем угол у автомойки, заворачиваем в переулок, там забегаловка под вывеской «Дядя Ютта», повыше на стене — надпись: «Цель пути — идти».

Юрий показывает на неё:

— Это я написал. Для Клары. Уже не помню из-за чего, но у нас вышел какой-то совершенно дурацкий спор. И я ночью раздобыл лестницу и написал эти слова, чтобы она каждое утро, как только раздвинет занавески, их видела.

У Того Человека прямо традиция выносить свои конфликты на всеобщее обозрение. Дай ему волю — весь мир обклеит своими посланиями, он ведь ложной скромностью не страдает. Невольно улыбаюсь, но потом до меня доходит, и я оборачиваюсь:

— Какой этаж?

— Третий, — говорит Юрий.

Красно-коричневая кирпичная стена на фоне синего неба; пять рядов по четыре маленьких пластиковых окошка в каждом.

— Вот там спальня и кабинет, — он показывает на два самых левых окна. — Кухня и ванная выходят во двор. Пойдём.

Он показывает мне и окно кухни, и крошечное окошко рядом — душ. Рассказывает про свои ящики с цветами, про бойлер и кормушку для птиц. Мы сидим на утках-качалках в песочнице, уставившись на два окна среди множества других. Это была их первая квартира. Я здесь родилась.

— Ты тогда вот таким младенчиком была, — говорит Юрий и показывает руками, каким.

Он тихонько укачивает меня, укладывает на плечо, держит меня, поглаживая, прижимается головой к моему крошечному младенческому тельцу из воздуха.

— Кстати, — говорит он и снова опускает руки на колени. Глубоко вдыхает и выдыхает.

— Что? — спрашиваю я.

— Люси, — говорит Тот Человек. И тут я, кажется, догадываюсь. Меня накрывает. — Она беременна.


Загрузка...