Урарту

16

Осень 683 г. до н. э.

Урарту

Спустя пять дней после переговоров Арад-бел-ита и Ишпакая, скифское войско вторглось из царства Ишкуза, с берегов Аракса, в земли Урарту.

Десять тысяч конных воинов, десять тысяч копий, мечей, шлемов, щитов, кожаных доспехов и луков, у каждого воина — сменная лошадь в придачу и по два полных колчана; на всю армию — полтора миллиона стрел.

Вошли в озябший, отсыревший лес, распугав зверье и птицу, двинулись на северо-запад, в направлении озера Севан. Разделились на три равных отряда под командованием Ратая, Арпоксая и одного из его сыновей по имени Линх, соблюдая дистанцию между колоннами в тысячу шагов. Хранили тишину как зеницу ока. Ни криков, ни разговоров, ни ржанья лошадей. Торопились. Останавливались только ночью.

Дорогу зачищали разведчики — три сотни конных воинов, рассыпавшись по склонам гор, искали малейшие следы людей, убивая каждого, кто мог бы послать вглубь страны весть о продвижении скифов.

На второй день, когда стали сгущаться сумерки, обнаружили на пути лесных жителей.

Один из разведчиков подъехал на лошади к командиру, рыжебородому борову с косматой гривой.

— Таркис, ниже по склону есть балка, в ней небольшое хозяйство.

Тот придержал своего коня, и спросил:

— Мужчин много?

— Как пальцев на двух руках, — и добавил с улыбкой: — Там и женщины есть, почти все молоденькие. Позабавимся?

— Смотри, какой быстрый, — ухмыльнулся командир. Затем подал сигнал: затрещал сорокой. Разведчики собрались быстро.

План рисовали прямо на земле, расчистив ее от опавших листьев и толстого слоя хвои.

— Балка извилистая и глубокая. Так заросла, что и не увидишь ничего. Тропка туда ведет одна, сверху. Можно и снизу попытаться, но там осыпь. Хозяйство вот здесь… Дом. Конюшня. Чуть ниже — загон для овец. А сарай, большой такой сарай, тут…

Стали держать военный совет.

Приняли решение в балку входить сверху, чтобы поберечь лошадей. Вокруг, на тот случай, если урарты прорвутся, поставили заслон из лучников.

Пятьдесят конных, выстроившись в колонну по одному, шли абсолютно бесшумно: лошадям надели войлочные башмаки.

Таркис напряженно всматривался в заросли. Небо было черно, лес густой, и поэтому скифы доверились лошадям. Они видели там, где человек чувствовал себя незрячим.

Лошадь, шедшая первой, вдруг споткнулась, испуганно заржала. И в то же мгновение раздался звук, который командир не спутал бы ни с каким другим. Он инстинктивно пригнулся — и увидел, как копье, пущенное из зарослей с расстояния в пять-шесть шагов, вынесло его воина из седла, легко пробив грудь.

Таркис отдал приказ: «Спешиться!»

Колонна остановилась. Кто-то бросился к раненому. Несколько человек — в заросли. Когда они вернулись, Таркис все понял по разочарованным лицам.

— Самострел?

— Да. Проверим, нет ли еще ловушек?

— Проверьте. Да все равно поздно. По-тихому уже не получится…

Из города Загалу[31] Арад-бел-ит и Ашшуррисау переправились на корабле наместника через Севан, высадились на берег неподалеку от Ордаклоу. Дальше, сев на коней, поднялись в горы по мощеной дороге, ведущей к крепости. У ворот вышла заминка. Начальник стражи, проявляя бдительность, остановил их, стал допытываться, кто да откуда.

— Арад-бел-ит, сын Син-аххе-риба, повелителя Ассирии, — отвечал принц, и усмехнулся, заметив, как побледнел десятник. — Так ты проведешь меня к своему господину?

Провел до самого дворца. Дворцовая стража оказалась суровее. Ни уговоры десятника, ни высокий титул гостя не убедили ее пропустить незнакомцев в покои наместника, прерывать полуденный сон Завена было запрещено. Оправдывались:

— Только прилег. Да и чувствовал он себя неважно. Так что никак нельзя. Вот проснется, тогда и спросим.

Арад-бел-ит нахмурился, он не привык ждать в сенях, точно чей-то слуга, и хотел было ответить на это дерзостью, но за спиной у стражников послышался звонкий девичий смех и голоса.

— Все равно я тебя поймаю! — узнал он голос Ашхен.

Ей ответила Хава:

— Не поймаешь, не поймаешь!!!

Принц посмотрел на стражников.

— Хава — моя дочь. Позови ее, она подтвердит, что я ее отец.

Охрана растерянно переглянулась. Хаву здесь не только хорошо знали, но и боялись больше, чем самого наместника. После этого путь во дворец для Арад-бел-ита был открыт.

— Да уж, твоя дочь умеет внушить уважение слугам, — догадался о причинах подобной сговорчивости Ашшуррисау.

— Иногда она пугает даже меня, — кивнул Арад-бел-ит.

Сестры гонялись друг за другом в небольшом саду, через который надо было пройти, чтобы оказаться во внутренних покоях. Увидев отца, Хава остановилась, Ашхен со смехом вцепилась ей в платье:

— Поймала! Поймала!

— Ашхен, милая, иди-ка погуляй без меня… Пожалуйста.

Хава пребывала в нерешительности: то ли обнять отца, то ли припасть перед ним на одно колено. Колючий взгляд родителя ее напугал. Но Арад-бел-ит уже сам подошел к дочери и племяннице. Потрепал по голове Ашхен, сухо сказал Хаве:

— Здравствуй. О твоих подвигах поговорим позже, а сейчас проводи меня к Завену.

— Он не любит, когда тревожат его сон, — смиренно сказала Хава, чувствуя, как над ее головой сгущаются тучи.

— Ничего. Он будет рад видеть такого гостя, как я.

Ашшуррисау остался в саду с Ашхен.

— Поиграем в догонялки? — стала упрашивать его малышка…

Никто не посмел преградить дорогу Хаве. Стража либо замирала при ее появлении, либо почтительно отступала в сторону. Когда они добрались до спальни наместника, принц сказал:

— Ступай. Найди Ашшур-ахи-кара. Пусть он устроит на ночлег людей, приехавших со мной, а потом дождется меня.

Завен, полный рыхлый мужчина с землистым лицом, проснувшись от легкого прикосновения гостя, посмотрел с тревогой, хотя и без страха.

— Кто ты? И как сюда пробрался?

Арад-бел-ит внимательно изучил скромную обстановку спальни — гранитный пол, голые стены, вытоптанный до плеши ковер, узкую кровать из дуба — и сказал со знанием дела:

— Иногда легче все сломать и построить заново, чем пытаться слепить из старых стен новый дом.

— Арад-бел-ит?! — наконец опомнился Завен, мигом присаживаясь на кровати.

Они виделись лишь однажды, почти семь лет назад. Не удивительно, что наместник не сразу его узнал.

— Пришел к тебе на правах старого друга, чтобы поговорить о будущем. Я хочу помочь тебе занять трон Урарту…

Около дома осмотрелись. Это было приземистое почти квадратное строение, сложенное из крупного камня, с плоской крышей, с бруствером и бойницами наверху. Вокруг на сто шагов не было ни кустарников, ни деревьев. Ближе к лесу стояли скирды сена. Чуть поодаль, среди зарослей, прятались конюшня и сарай. И ничто, кажется, не говорило о присутствии здесь человека.

— Может, успели уйти? — предположил кто-то из скифов.

— Гарью несет, — принюхался Таркис. — Огонь недавно затушили. Женщины угнали скот в укромное место, а мужчины нас ждут… Арис, ты со своими людьми обойди дом и поищи хорошенько. Найдешь что — подай сигнал. А мы пока тут осмотримся… Торн, Сак, подберитесь поближе!

Разведчики тут же отправились к дому.

Расстояние до ближайшей скирды преодолели бегом, дальше идти в полный рост не осмелились.

Полная луна словно нарочно выглянула из-за туч, высмотрела скифских лазутчиков, заставила их прижаться к выкошенной траве. Покрасовалась, позабавилась и снова спряталась.

Торн, пригибаясь к земле, добежал до каменных стен, поджидая товарища, остановился. А Сак промедлил: поднялся и снова залег, а когда решился — луна застала его врасплох на полпути к дому. И тут же стрела, пущенная с крыши, прошила лазутчику шею. Он нелепо взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, сделал два шага и упал навзничь.

Затем сражаться за жизнь пришлось уже Торну.

С шумом распахнулась тяжелая дубовая дверь, из дома выскочили двое рослых мужчин, вооруженных боевыми топорами. Скифский щит затрещал под их могучими ударами, поддался и вдруг раскололся пополам.

Лес молчаливо наблюдал за схваткой.

— Чего мы ждем, они же его сейчас убьют?! — взволнованно произнес кто-то из молодых воинов.

— Лучник у них хороший, — спокойно отозвался Таркис, наблюдая за боем. — Да и поздно.

Командир оказался прав. В ту же минуту топор почти отсек Торну правую ногу, и участь лазутчика была предрешена. У истекающего кровью скифа отобрали меч и силой затащили в дом.

— Договариваться с нами будут, — подумал вслух командир. — Но для начала выяснят, сколько нас и что привело…

Дверь дома вновь отворилась только полчаса спустя. На пороге возник безоружный старик. Оглядевшись, он бесстрашно двинулся в сторону скифов. Таркис, ухмыльнувшись, пошел навстречу.

— Ваш товарищ у нас. Он жив, мы перевязали ему рану. Мы не убьем его, если вы нас не тронете и отступите, — предложил старик.

— Откуда знаешь наш язык?

— Торгуем с вашими купцами.

— Это хорошо. Значит, нам будет проще договориться. Наши условия такие. Вы выходите из дома, бросаете оружие, и мы вас пощадим.

— И что тогда удержит вас от расправы?.. Нет, оружие мы не сдадим. Каждый из моих сыновей положит по десять твоих воинов. Если готов к этому, будем сражаться.

Таркис равнодушно кивнул:

— Ну, сражаться так сражаться.

Не успел сказать, как в лесу трижды ухнул филин.

Скиф заулыбался:

— Так, говоришь, сыновья? А жены у них есть? А дочери у тебя?

Старик и бровью не повел:

— В крепость они все уехали.

— В крепость? И скот сразу весь продал? И лошадей? И собак? — скиф уже откровенно насмехался над стариком. — Мои товарищи вот-вот приведут сюда всех твоих женщин. Тогда и поговорим. А пока можешь возвращаться в дом...

Ариса долго ждать не пришлось:

— Нашли. Там внизу пещера, в ней они и прятались. Правда, пришлось повоевать немного…

— Ты хоть кого-то взял в плен? Или всех убил? — командир выглядел рассерженным.

— Двух девок. Остальные полегли. Они сражались, как бешеные, что нам еще оставалось?

— Ну хоть так. Тащи их…

Подожгли одну скирду. Привели захваченных в плен молодых женщин в разорванной, окровавленной одежде, бросили на землю, развели руки и ноги в стороны, привязали веревками, а потом стали насиловать на глазах у мужей при свете пламени.

Таркис подозвал Ариса.

— Расставь лучников со всех сторон. Так, чтобы они простреливали все пространство от дома до этих девок.

Расчет оказался верным. Мужчины, не выдержав пытки столь жестоким зрелищем, бросились в атаку сами, не дожидаясь, когда кочевники пойдут на штурм. Но скифские стрелы не знали промаха. Они сбивали урартов с ног, калечили и убивали. Из десяти до полыхающей скирды добежали только двое. Одного из них проткнул копьем Арис. Второго — старика с тремя стрелами в спине — дважды пронзил акинаком Таркис.

Раненых добили.

Женщинами еще какое-то время попользовались. Когда насытились, вспороли им чрево.

Торна, которому урарты перерезали горло, а также Сака перебросили через круп лошади и отправили в родное стойбище. Хоронить.

Из спальни Арад-бел-ит вышел вместе с Завеном. Лицо наместника сияло. Дворцовая стража уже и не помнила, когда их господин, просыпаясь после полудня, пребывал в таком прекрасном настроении.

— И когда же мой дорогой брат возвращается домой? Может, все-таки поохотимся на кабанов? Таких гончих, как у меня, нет даже у царя Русы, — растекался перед принцем Завен.

— Я бы с удовольствием, но государственные дела требуют моего немедленного возвращения в Ассирию, — со снисходительными нотками в голосе отвечал высокий гость.

В двадцати шагах, дальше по коридору, уже стоял Ашшур-ахи-кар.

Арад-бел-ит, увидев рабсака, нахмурился. Остановился, повернулся к Завену и заговорил немного тише:

— Как могло случиться, что мой друг Ашшур лишился руки? Или он тоже ходил с тобой на охоту?

Наместник смутился от этого вопроса, сказать правду он не мог, боялся сболтнуть лишнего (верные слуги доложили ему о недоразумении, которое произошло между принцессой и ассирийским офицером), а что-то выдумать сходу не получилось.

— Действительно… Воину лишиться руки — все равно, что девушке ослепнуть на один глаз, — попытался грубо отшутиться Завен, однако непроницаемое лицо принца отнюдь не располагало к веселью. — Но, конечно, все это печально. А я… я ведь приехал только на днях, меня почти месяц не было в Ордаклоу.

Как ни странно, Арад-бел-ита подобный ответ удовлетворил. Будь вся эта история с рукой действительно как-то связана с несчастным случаем, наместник бы не вилял, а значит, догадка Ашшуррисау была верна. Принц стал прощаться.

— Уважаемый Завен, позволь Ашшуррисау проводить меня в покои дочери. Я не вправе отнимать у тебя так много времени.

Настойчивость, с которой это было сказано, вынудила хозяина проститься с гостем:

— Разумеется, я все понимаю: ты с дороги, устал… А я тут с разговорами, своими бедами. Но могу ли я мечтать увидеть сегодня моего дорого друга, его дочь и племянницу за вечерней трапезой, если это возможно?

— Конечно, я приму твое приглашение.

С Ашшур-ахи-каром принц поздоровался как с братом, сердечно обнял, приложился щекой к щеке, принялся расспрашивать о службе.

На вопрос о руке, вполне ожидаемый и заданный с хорошо разыгранным удивлением, Ашшур-ахи-кар рассказал об учебном бое на мечах, в котором была получена рана…

— …совсем небольшая, я бы сказал пустяшная, но затем рука стала гноиться, а потом и вовсе почернела. Пришлось обратиться за помощью к Адад-шум-уцуру, а он убедил меня, что ради спасения жизни мне придется рукой пожертвовать.

— Ну то, что Адад-шум-уцур это подтвердит, я не сомневаюсь. Но я хочу спросить еще раз, как ты потерял руку. Только помни: если солжешь снова, Ниневию больше не увидишь. Мне не нужны слуги, которые с такой легкостью попирают мое доверие.

Ашшур-ахи-кар заметно побледнел, насупился, словно набираясь решимости сказать дерзость, но был краток:

— Тогда позволь мне не отвечать.

— Будь по-твоему, — неожиданно смягчился Арад-бел-ит. — Я запрещаю тебе видеться с принцессами без крайней необходимости, то есть пока их жизни ничего не угрожает. Однако если Хава еще раз посмеет вести себя неподобающим образом, разрешаю посадить ее в спальню под замок. Неделя-другая в четырех стенах, конечно, не образумит ее, но заставит впредь быть осмотрительнее. Где она сейчас?

— В саду.

— Веди меня к ней.

Дворцовый сад давно оделся в осенний наряд. Повсюду, на поблекших клумбах и песчаных дорожках, лежали опавшие листья. Здесь было тихо, тоскливо, одиноко, хоть и очень красиво.

Хава встретила отца с тревогой. Он был единственным человеком, которого она боялась.

— Где здесь можно присесть? — спросил Арад-бел-ит.

— В глубине сада есть беседка, — тихо сказал дочь.

— Пойдем…

«А она повзрослела за эти месяцы. И еще больше расцвела. С ее умом и красотой она способна реки повернуть вспять, а уж приручить мужа…».

— Как здоровье твоей двоюродной сестры?

— Не знаю. Но не думаю, что ей стало лучше.

— Ты с ней ладишь?

— Отец, мне совершенно безразлично, умрет она или нет. Но если ты спрашиваешь меня о том, заботливо ли я к ней отношусь, то отвечу: да. Я хорошо помню о том, по чьей воле мы здесь оказались.

— Тогда я спокоен. С Адад-шум-уцуром я поговорю позже. Хотя воздух… воздух тут и вправду необыкновенный, — принц на мгновение остановился, запрокинул голову и вздохнул полной грудью, словно еще раз хотел убедиться, что не ошибся.

— Как здоровье деда?

— Все так же, хворает. Через день меняет лекарей, но лучше ему не становится. Это и не удивительно, он уже стар… А что Мар-Априм, почти не жил в Ордаклоу?

— Ты же прекрасно знаешь, между нами все кончено. Если бы не твоя просьба, я бы не помогала ему. И я рада, что он тут не появляется. Кстати, может, ты мне объяснишь, почему дед назначил награду за голову Мар-Зайи? Мне сказали, он кого-то убил.

— Да. Не поделил женщину с Шумуном…

До беседки больше не проронили ни слова. Когда присели на скамейку, Хава неожиданно ядовито рассмеялась:

— Отец, скажи, что ты привез хоть одну хорошую новость. Как поживает старая гиена? Может, заболела? Брошена в яму? Или умерла, и ты о ней забыл?

— Закуту? — принц усмехнулся. — Хотел бы я, чтобы хоть что-нибудь из того, что ты перечислила, сбылось. Но она в добром здравии. Радует одно — царь совершенно потерял к ней интерес… Но довольно о сплетнях. Признаюсь, я приехал к тебе не просто так. Я нашел для тебя достойного мужа.

Хава всегда была уверена, что принадлежит только себе. Любовь деда и следующая из этого вседозволенность позволили принцессе поверить в то, что никто и никогда не посмеет диктовать ей свою волю. Даже мысль о замужестве, высказанная отцом сразу после размолвки с Мар-Апримом, до этого момента казалась чем-то вроде неосуществимой угрозы… и вдруг в одночасье все изменилось. Хава почувствовала себя так, будто ее предали.

— И за кого же? — в ее голосе послышалось раздражение.

Но Арад-бел-ит слишком хорошо знал свою дочь; и опасался, что уговоры с позиции силы только навредят его плану. Требовалось ее согласие, а не протест, поэтому отец заговорил с ней как с союзником и другом.

— Противостояния с Ашшур-аха-иддином нам не избежать. Рано или поздно это произойдет. И тогда под его началом окажется вся шестидесятитысячная армия, с которой он воюет в Табале. А на кого опереться мне?.. С учетом настроений наместников, единственный для меня путь — искать союзников за пределами Ассирии. Я надеюсь на киммерийцев, урартов и… скифов. Ишпакай среди них — самый сильный союзник. Но он поставил условие — поддержать притязания царя Деиока на мидийский трон, дабы стать единовластным правителем. Я же пойду на это, только если буду уверен, что смогу держать его в узде. И здесь мне нужна твоя помощь.

Лицо Хавы, после того как она услышала имя своего суженого, исказила гримаса отвращения:

— Деиок?! Этот коротконогий уродец! Ты слышал о его гареме?! Об этом зверинце! О его жестокости слагают легенды. И ты хочешь отдать меня на съедение этому животному?!

Арад-бел-ит был разочарован и все-таки предпринял еще одну попытку.

— Я верю в тебя; и хочу, чтобы ты его приручила. Как однажды Закуту приручила моего отца.

— И у меня нет выбора?

— Нет, — твердо сказал Арад-бел-ит. — Ты выйдешь замуж за Деиока.

Хава была вне себя от ярости; только страх перед отцом не давал ее эмоциям вырваться наружу. А он все видел — и решил покончить с этим мятежом в зародыше.

— Что у тебя произошло с Марой и Ашшур-ахи-каром?

— Какое это имеет значение сейчас?!

— Ашшур-ахи-кар — мой верный слуга и один из немногих, кому я доверяю. А ты позволяешь себе обходиться с ним как со своим рабом?! Я спрашиваю еще раз: как он лишился руки?!

— Он посмел схватить меня за руку! — взвизгнула она. — И я отрубила ее!

— Это все из-за Мары?

— Да, эта сучка меня взбесила! Пусть благодарит богов, что осталась жива!.. Ты не слушаешь меня, отец! Должен быть какой-то другой выход!

— Положи правую руку на скамью! — спокойно потребовал Арад-бел-ит.

Принцесса подчинилась почти с вызовом, глядя отцу прямо в глаза.

А он вытащил из ножен меч и одним точным движением, одним взмахом, отрубил ей два пальца — мизинец и безымянный.

Хава побледнела от ужаса и боли, едва не потеряла сознание.

Арад-бел-ит бережно взял отрубленные пальцы, завернул их в платок, чтобы забрать с собой, после чего встал и сказал:

— Я дам тебе время до весны. Но потом сыграем свадьбу… Зажми пока рану. Я позову на помощь.

Вернувшись к Ашшур-ахи-кару, принц отдал ему окровавленный сверток со словами:

— Надеюсь, это хоть как-то загладит вину моей дочери. Найди Адад-шум-уцура — и побыстрее. Она истекает кровью…

Скифы появились в окрестностях Ордаклоу на рассвете.

Во всем был виноват случай. На скифских разведчиков наткнулись пастухи, гнавшие стадо на зимнее пастбище. Двоих тут же настигли стрелы, но одному, самому молодому и проворному, удалось бежать. И тогда, понимая, что об осторожности можно забыть, разведчики ворвались в предместье, грабя и поджигая дома, сея смерть от меча, копья и стрел.

Во дворце немедленно разбудили Завена. Со сбившимися после сна волосами и помятым лицом, полуодетый, он взбежал на сторожевую башню цитадели, чтобы понять, где идет сражение. На смотровой площадке уже находился Ашшур-ахи-кар.

— Скифы. Не больше двух сотен, может, три, — спокойно заметил ассириец, всматриваясь вдаль.

— Ворье! — воскликнул наместник, от гнева сверкая глазами. — Их бахвальство не знает границ!

— Давно их не было под Ордаклоу?

— Больше года. В последний раз вот так же налетели, сожгли дома, уничтожили виноградники, простояли под стенами четыре дня, а затем исчезли, словно снег по весне.

— Так, может, стоить их проучить? — усмехнулся ассириец.

— А что, ты прав! — вдохновенно вскричал Завен. — Конечно, прав! Этот мальчишка, мой племянник, только и может, что обещать нам мир со скифами, а вместо этого отсиживается от их набегов в столице!.. Авик! — позвал он командира гарнизона, с готовностью ожидавшего приказаний за его спиной.

Немолодой коренастый урарт со шрамом через правую щеку, в тяжелых доспехах и пурпурном плаще, вразвалочку подошел к наместнику и чуть склонил голову.

— Мой господин.

— Сколько у нас воинов?

— Восемь сотен.

— Возьми половину. Выбей из этих собак спесь!

— Наместник, — вмешался Ашшур-ахи-кар, — ты можешь рассчитывать и на моих людей. Позволь мне помочь?

Завен сердечно обнял своего гостя.

— О чем разговор! Мои люди сочтут за честь биться рядом с ассирийцами…

— Проверить каждый дом! — командовал Таркис. — Парсий, скачи к Ратаю. Передай ему, что вынуждены были вступить в бой, взяли предместье. Карр, бери десять человек и выдвигайся на главную дорогу! Если урарты вздумают выйти из крепости — живо ко мне!.. Кто видел Ариса?!

Улица была усеяна трупами мужчин и женщин. Кто-то стонал, кто-то сдавленно плакал, кто-то звал на помощь, обрекая себя на смерть: этих добивали в первую очередь.

— Кто видел Ариса?!

— Я видел, как он входил в тот двор, с красными воротами, — сказал один из скифов.

Таркис огляделся. Увидел, куда показывал товарищ, благодарно закивал. Около калитки соскочил с коня и вошел внутрь. Арис лежал в сенях в луже крови и уже не дышал. Таркис перешагнул через труп и с опаской ступил во двор.

Первым, кто его встретил, был старый великан с тяжелым топором. Скиф едва успел заслониться щитом. Отбиваться пришлось наугад, почти вслепую. После третьего выпада Таркис увидел, как урарт валится на землю со вспоротым животом.

Едва успел перевести дух, как из дома выскочили, по-видимому, сыновья убитого, вооруженные мечами. Трое, но скиф расправился с ними еще быстрей, чем с их отцом: неопытные, да к тому же бежали они друг за другом. Первого Таркис тоже ударил в живот, отшвырнул в сторону; сразу принялся за второго — выбил меч и пробил грудь; третьего — этот был совсем сопляк — оглушил щитом.

Перевел дух. Вытер кровь с акинака.

Из дома послышался детский плач.

Таркис толкнул дверь перед собой. Осторожно заглянул внутрь. Переступил порог. Никого не нашел, двинулся дальше. Обнаружил еще две комнаты. Оттуда как раз и доносился плач. Скиф замер. Он всегда чувствовал опасность.

— Таркис! Ты где?! — позвал его кто-то во дворе. — Таркис!

А он не мог сдвинуться с места, потому что уже вошел в охотничий азарт. Кто кого обманет, у кого окажутся крепче нервы.

Ребенок закричал сильнее. Таркис увидел край детской кроватки и детские игрушки, разбросанные по полу: деревянную погремушку, тряпичную куклу и деревянного ослика.

— Да где ты?! — ворвался в дом его товарищ. Это был Карр.

И тогда же из комнаты с пронзительным криком выбежала молодая женщина с занесенным ножом.

Таркис был разочарован. Женщина? Он испугался женщины?

Акинак вошел в ее полную красивую грудь так мягко, так легко, что впору было удивиться.

Она умерла почти сразу.

— Вот зачем надо было так кричать? Дичь мне спугнул, — беззлобно пошутил Таркис, входя в комнату, где плакал ребенок.

Карр переступил через труп молодой женщины, покосился на детскую кроватку.

— Ух ты… И что с ним теперь делать?

— Ты за этим, что ли, сюда пришел? — остудил его любопытство командир. — Чего хотел?

Карр поспешно сказал:

— Урарты. Вышли из крепости. Скоро будет здесь.

— Сколько?

— Несколько сотен. Тяжелая пехота и лучники.

— Найди Пала и Сартасиса, скажи: я жду их здесь. Надо решить, что делать…

Дожидаясь сотников, которые вместе с ним командовали авангардом, Таркис по-хозяйски прошелся по дому. Обследовал комнаты — чего-то ценного не нашлось, отправился в кладовку; перерыв там все, двинулся на кухню. Выпил молодого вина, закусил твердой как камень лепешкой, потом наткнулся на молоко в глиняном кувшине. Понюхал, попробовал, сплюнул на пол, однако не потому, что оно было скисшим, а потому что никогда не любил его, и деловито огляделся в поисках более подходящей посуды. В итоге взял обыкновенную миску, налил туда молока, утопил в нем кусок кожи с ремня на поясе и только тогда вернулся к младенцу, уже давно оравшему во всю силу своих легких. Смочил ремешок в молоке, положил его в рот ребенку, смочил снова. За этим занятием его и застали Пал и Сартасис, когда вошли в комнату.

— Ну, нашел время, — возмутился Пал — жилистый, колченогий, да к тому же одноглазый скиф. Он был одного возраста с нянькой и мог себе позволить говорить с ним как равный.

Русоволосый Сартасис был намного моложе и потому скромно промолчал, но сияющие глаза выдали его.

— Нечего тут смеяться! — беззлобно откликнулся на этот взгляд Таркис. — Жена твоя скоро разродится?

— Через месяц, — ответил Сартасис.

— Да ладно вам. Точно женщины. Может, еще всплакнем тут?

— Недобрый ты человек, Пал, — стал насмехаться над ним Таркис. — А все потому, что детей не любишь. А давай мы тебя женим?

— Ну, хватит, — резко оборвал его старый сотник. — Чего хотел? Говори.

Таркис, продолжая кормить младенца, притихшего от удовольствия, перестал улыбаться и сказал:

— Урарты идут. Много. Больше, чем нас.

— Не боятся, значит, — Сартасис даже удивился. — С каких это пор они так осмелели?

— Ну вот и ладно. Не придется ломать голову, как брать крепость. Легче будет на их плечах в город войти, — сделал вывод Пал.

— Согласен. Только бы надо все по уму сделать. За тем и позвал вас. Поступим так…

Урарты вышли из городских ворот одной колонной. Лучников и тяжелых пехотинцев было поровну. Впереди на колеснице в сопровождении десяти конных ехал Авик.

Справа от широкой мощеной дороги, ведущей к предместью, пролегал глубокий овраг, поросший лесом, слева раскинулись виноградники. Солнце слепило глаза. Настроение у солдат было приподнятое. Приказ выступить против скифов все восприняли с энтузиазмом: слишком долго позволяли кочевникам бесчинствовать на их, урартов, земле.

Достигнув первых домов, на которых лежала печать недавнего сражения, солдаты остановились: улица впереди была перегорожена балками, перевернутой арбой и сорванными с петель тяжелыми деревянными воротами. За первой баррикадой виднелась вторая. Из-за обеих выглядывали рыжебородые воины. Они скалились и что-то кричали.

Сотню тяжелой пехоты и сотню лучников Авик расставил на флангах, чтобы избежать окружения. Оставшихся людей бросил на штурм укреплений.

Первые пять шеренг образовали копейщики, за ними, прячась за щитами, шли лучники. Урарты осторожничали, держали строй, обстреливали неприятеля из луков. В ответ летели копья и стрелы. Появились первые убитые и раненые.

Когда до столкновения с противником оставалось не больше десяти саженей, урарты с криком бросились в атаку, но скифы вместо того, чтобы принять бой, вдруг отступили.

Карабкаясь на баррикаду, атакующие рассыпались, стали уязвимее, и этим немедленно воспользовался неприятель. Внезапно на крышах домов справа и слева, сзади и спереди появились скифские лучники. И если урарты перед этим стреляли навесом, то враг мог позволить себе выбирать цель. За считанные минуты на земле оказалось больше двух десятков человек.

Урарты мгновенно перегруппировались, встали в круг, заслонились щитами, огрызнулись стрелами. Кочевники успели укрыться.

На несколько минут бой затих: урарты чувствовали себя в относительной безопасности, скифы не атаковали.

А затем воздух рассекли горящие стрелы.

Только тут выяснилось, что в пылу битвы урарты сами загнали себя в ловушку. Улица за баррикадой была выстлана соломой, и теперь она вспыхнула, вынуждая воинов спасаться бегством. Круг рассыпался, щиты полетели на землю. Это была паника: кого-то охватило пламя, кто-то падал, пронзенный стрелой, некоторые пытались укрыться в доме, но большинство бежали, позабыв обо всем на свете.

Единственно верное решение, которое мог принять в этой ситуации Авик, — снять с флангов всех лучников, чтобы заставить скифов уйти с крыш домов. Это немного ослабило натиск неприятеля и кому-то даже спасло жизнь. Но все-таки потери были огромными. Из двухсот воинов, которые пошли в атаку, за полчаса полегла половина.

Урарты взяли передышку.

— Будем брать дом за домом, — объяснил своим десятникам Авик. — Придется рискнуть и оголить фланги. Наша главная задача — выдавить этих варваров из предместья.

К полудню численный перевес, который атакующие смогли создать на каждом отдельно взятом участке боя, принес свои плоды. Скифов вытеснили в поле, заставили сесть на коней и отступать. Но даже тогда они огрызались, посылая в противника град стрел.

— Все к лесу! — скомандовал Таркис.

Потери у скифов были невелики, но удерживать предместье и не входило в их планы.

Командир только усмехался:

— Пусть заглотнут наживку поглубже!

Преследовать конных воинов тяжелой пехоте было не по силам. Урарты, выстроившись в две шеренги, растянулись по фронту почти на четыреста шагов, так что обойти их с флангов было крайне трудно: с одной стороны осталась глубокая балка, с другой — крутой склон горы. Ощетинившийся копьями строй медленно двигался навстречу неприятелю, осыпавшему его стрелами.

Карр подскочил к Таркису на разгоряченном жеребце, стал смеяться:

— Эти урарты еще глупее, чем мы думали.

Его более опытный товарищ был осторожнее.

— Хотелось бы в это верить… И все-таки непонятно, на что они рассчитывают…

Подъехал на старой кобылке Пал, спросил:

— Попробуем их пощипать? Или будем отступать к лесу?

Таркис оглянулся на густую чащу, которая начиналась в ста шагах от них, и засомневался.

— Уж больно мне не нравится их самоуверенность… Карр, ты бы проверил наши тылы.

— Сделаю, — сказал скиф, разворачивая на месте своего жеребца и пуская его рысью.

До первых деревьев оставалось совсем немного, когда он вдруг поднял коня на дыбы, спасаясь от полетевших в его сторону стрел. В зарослях скифов ждали и лучники, и тяжелая пехота, и несколько колесниц.

— Засада! — закричал Карр.

Это были ассирийцы.

Скифы оказались в ловушке.

Сначала в неровный строй скифов ворвались десять колесниц с косами — калеча и убивая лошадей, ломая им ноги, вспарывая животы, опрокидывая на землю. Затем подошла ассирийская фаланга, чтобы добить раненых и сразить тех, кто успел увернуться от неминуемой смерти.

Бежать было некуда. Скифы к этому времени спешились, встали в круг и приняли бой. Их осталось около сотни, врагов — в десять раз больше.

Пал в пешем строю дрался только секирой: другого оружия он не признавал. За несколько минут боя она расколола два или три ассирийских щита, раскроила череп, отрубила по локоть руку и напрочь снесла чью-то голову — та пролетела в воздухе, наверное, десять шагов и упала как раз под ноги Таркису.

— Да чтоб тебя! — закричал сотник во всю силу своих могучих легких. — Пал! Твоя работа?!

Тот заорал в ответ, прерываясь на то, чтобы перевести дух да ударить снова:

— А как иначе…. это ты любишь… чтобы поласковей… а мне лишь бы… — Пал сбился с мысли. Вставший против него ассириец попался верткий и неуступчивый. В запале скиф даже не сразу понял, что у него всего одна рука. Это был Ашшур-ахи-кар.

— Я сегодня разбогатею… таких дорогих доспехов... я давно не видел…

Пал с трудом увернулся от меча ассирийца, но все же лезвие пробило кожаные доспехи и серьезно ранило скифа, что привело его в ярость. Секира ушла не вверх, как обычно, а назад, словно он собирался срубить дерево. От погибели Ашшур-ахи-кара спас товарищ: прикрыл щитом. Воспользовавшись заминкой, рабсак вонзил меч в правый бок скифа так, что клинок вошел почти на всю длину. Однако враг устоял; пошатнулся, но устоял, и его секира снова рассекла воздух. Ашшур уклонился влево, и тут же упал на колени, чтобы ударить мечом снизу в пах. Пал замер. А потом упал навзничь.

Увидев смерть одного из скифских предводителей, ассирийцы издали победоносный клич, эхом прокатившийся над полем битвы. Казалось, ничто уже не помешает сынам Ашшура взять верх над врагом. Но через несколько минут они побежали… Гордые бесстрашные ассирийцы, позабыв о чести и долге, прекратили схватку и бросились наутек, словно последние трусы.

В какой-то момент Ашшур-ахи-кару даже показалось, что он остался совсем один, а когда он оглянулся и понял, что происходит, — пришел в ужас.

Со стороны леса в тыл ассирийцам ударили другие скифы. И их были тысячи. Они занимали все пространство, открывавшееся глазам. Стрелы, посланные вдогонку за беглецами, накрыли поле брани сумеречной тенью.