В барханах песочных часов. Экстремальный роман

- А что тут думать, надо сегодня сдаваться, ночевать все равно негде.

- Вот и любо, Федор, - обрадовался Данилов. - Я тебе еще полковничьи погоны верну, вот увидишь! Еще меня перепрыгнешь… Ты мужик упорный…

После инструктажа и соответствующей экипировки Туркин отправился на Воронцовский рынок, где в одном из так называемых кильдимов (укромное помещение) у него должна была состояться встреча с работорговцами. На рынке вообще, да еще столичном, Федор был в последний раз уж в незапамятные времена. От обилия снеди, сочных красок и терпкого духа у него голова пошла кругом. Он долго глазел на огромных влажных осетров, банки с икрой, овощные и фруктовые пирамиды, и с каким-то ностальгическим чувством вспоминал абасовские пиры в Бодайбо. Сглотнув слюну, он вдруг учуял запах маринованной черемши, и быстро подошел к торговке. С жадностью съел сразу целый пучок ароматной острой травы, и ее чесночный дух защитил Федора от всех остальных дурманящих запахов рынка. Ничто больше не отвлекало его внимания. Он деловито направился к нужному кильдиму. В небольшом прокуренном помещении за конторским столом сидели кавказцы. Стол был завален зеленью, фруктами, копченостями. Люди обедали.

- Приятного аппетита, - поприветствовал их Федор. - Я насчет работы…

Мужчины настороженно уставились на него. Один из них проговорил, постучав по часам пальцем:

- Прыды чэрэз полчаса. Обэд. - И указал на дверь.

Туркин согласно кивнул и вышел из кильдима.

События развивались стремительно. Федора ни о чем не расспрашивали. Видно, от него действительно еще пахло тюрягой. Он подписал какую-то филькину грамоту. В договоре значилось, что он должен отработать год на хозяина какого-то поселка. Оплата - десять долларов в день. Его накормили, напоили, и вместе с другими десятью бомжами, в сопровождении кавказца отправили плацкартом в Душанбе. Всю дорогу кавказец угощал их вином и анашой. Разговоры велись только вокруг анаши: какая хорошая, какая плохая, как ее собирают, сколько стоит баш и каков ритуал курения. Когда, например, косяк идет по кругу, то все должны делать не более трех затяжек, а последний, затягиваясь “пяточкой”, как правило говорит фразу: “не последнему фраеру…” В общем, от всей этой тягомотины Туркина подташнивало не меньше, чем от дыма анаши в тамбуре. Напротив них сидели три толстые украинки, они безостановочно жевали жареных кур, крутые яйца, сало, помидоры, и азартно говорили о кулинарных изысках. На фоне разговоров об анаше их болтовня о борщах и галушках казалась Федору райской песней. Он заметил, что кое-кто из бомжей тоже с умилением посматривает на хохлушек.

- Замечательные женщины живут в бывшем Советском Союзе, - сказал один из них. - Меня зовут Саша, - отрекомендовался он.

- А я Федор, - ответил Туркин. - А что тебя, Саша, заставило в бомжи податься, с виду ты мужик интеллигентный, - поинтересовался он.

Саша рассмеялся.

- Да какой я бомж, - горько сказал он. - Я писатель. Жена ушла, ребенок умер, а жена прекрасная женщина, но зарабатывать я могу только пером, а литература никому сейчас не нужна, семья моя не вынесла голода. Все эти литфонды денег нам не дают, жулье, там такая же мафия, как и в правительстве страны. Литературные стипендии тоже себе присуждают и тем, кто с ними повязан, также и литературные премии. Хотел устроиться преподавать в Литинститут - тоже проблема, там своих хоть отбавляй. А тут есть шанс быстро заработать, десять долларов в день - это тебе не хухры-мухры, это деньги, да еще питание бесплатное. Через год богатеньким буду, жену верну, за квартиру расплачусь.

- Знаете что, парни, - сказал бомж в серой замусоленной робе, - не нравится мне все это, братцы. По-моему, не хрена мы не заработаем, чует мое сердце.

Туркин задумался. На душе было неуютно, как в ту ночь в далеком детстве, когда он проснулся от ощущения ужаса и увидел в окне, с которого ветром сорвало занавеску, треугольную белую морду вроде как из тумана сотканную с двумя страшными светящимися глазами. Морда глядела на него жутким взглядом, и тут в его мозгу возник приказ: через десять лет он должен подчиниться чему-то неведомому, он должен пойти с ними… Федор дико заорал: “Нет, нет, нет…” Потом ему один знакомый, философ-китаист, объяснил значение этого видения: то был хороший знак. За его душу вступились высшие астральные миры. А два страшных глаза - это была его негативная карма, от которой он должен был освободиться сам. Для этого должен быть использован такой прием: ночью перед сном надо произнести мысленно: “Во имя отца” - и при этом обвести себя воображаемым шнуром, который завязать узлом справа, потом сказать: “во имя сына”, и опять окружить себя шнуром и завязать на узел слева, затем сказав: “во имя святого духа”, проделать то же самое с узлом внизу, под ногами. Сняв негативную карму, он должен был по прошествии какого-то времени увидеть ту же физиономию с одним треугольным глазом, и это - самый хороший знак…

Предчувствуя смертельную опасность, Туркин сейчас мысленно проделал тот же трюк с воображаемыми шнурами, как бы ограждая себя от страшного исхода. Но в душе его страха не было, он давно уже забыл это чувство. Он испытывал лишь небольшой дискомфорт и настраивался на самые решительные действия. Он ощущал себя неуязвимым. Может, в этом было некое мальчишество…

До Душанбе они не доехали. Ночью кавказец их разбудил, и они сошли на каком-то полустанке. Далее их погрузили в прицеп трактора “Беларусь” и повезли в темноте по неровной местности, минуя какие-то холмы и спускаясь в низину. Ехали часа полтора. Туркин как ни старался, не мог сообразить, в каком направлении и куда они едут, похоже было, что несколько раз завернули или специально петляли. Ехали довольно быстро. Темнота и мелкий дождик сделали обзор невозможным. Туркин смог разглядеть только очертания лесополосы вдоль дороги, что-то вроде “зеленки”.

Пункт назначения был похож на хутор. Большой дом хозяина. Несколько подсобных строений, загоны для скота и лошадей, и все это за высоченным забором из полурассыпавшихся бетонных плит, Бог весть как сюда попавших. Рабочих поселили в бараке, оборудованном прямо-таки по лагерному образцу с двухярусными солдатскими койками. Кавказец, который их привез, весело шутил насчет решеток на окнах:

- Это чтоб вас нэ похытыли, нэ обыдэли. Уборная там. - Он указал на двери в противоположном конце помещения. Они вели во дворик, напоминающий тюремный для прогулок заключенных, с зарешеченным верхом. Посреди дворика находился сортир с выгребной ямой.

Кавказец поставил рюкзак с едой и выпивкой на стол и вышел.

Бомж в замусоленной робе, присвистнув, сказал:

- В какую-то хуйню мы влипли, братцы! Я как чувствовал. Мне с самого начала этот черножопый не понравился… Как бы нас не на опыты?! Вот влипли!..

- Да какие чучмекам опыты! - вставил другой. - Я понял: анашу собирать будем. Наркобизнес, еб его в железу мать! Я ж, козел, об этом слышал, и врюхался, у еб, как пацан. Они же нам хрен что заплатят, и хорошо если живыми выпустят.

Бомжи еще немного порасстраивались, но потом выпивка и жратва отвлекли от печальных мыслей. В конце концов, это выглядело куда лучше, чем с голодным брюхом в какой-нибудь столичной теплотрассе. К Туркину подвалил со своими горестными разговорами захмелевший Саша. Он рассказал свой сон про какую-то семейную измену и про то, как голос свыше произнес: “измена - это потеря родного и уход в одиночество”. Саша долго рассуждал о своем одиночестве, которого он пугается больше всего в жизни…

Федор не встревал в разговоры. Перекусил и завалился спать, не дослушав сетований писателя.

Утром в барак вошел хозяин в сопровождении свиты с автоматами и объявил, что их работа будет заключаться в сборе пыльцы конопли. Для этого им нужно будет гонять лошадей по плантации, и после с лошадиных шкур соскабливать пыльцу в пакеты.

Как ни странно, бомжи, увидевшие вооруженных охранников, окончательно успокоились. Почти все они уже имели отсидки, и это была их родная стихия.

Хозяин назвался Равшаном. Обещал по истечении срока договора выполнить все свои обязательства.

- Хорошо поработаете, потом хорошо погуляете, - сказал он без тени акцента.

На сем беседа закончилась. Невольников построили, как заключенных, в две шеренги, и в сопровождении четырех автоматчиков и двух огромных звероватых псов повели на плантацию конопли. Там их ожидали еще двое охранников. Они пригнали лошадей. Бомжам приказали раздеться и начинать гонять коней, все быстрей и быстрей, до пота, пока все они, и люди, и животные, не превратились в липкие сгустки в тучах пчел и оводов. Затем скребками долго соскребали пыльцу с коней и друг с друга. Туркина от жары и приторного духа конопли стало подташнивать. Перекуривать почти не давали, но обед был сытный: баранина, сыр, крепкий чай, лепешки типа лаваша. Федор поглядывал на небо и все ждал, что вот-вот появятся вертолеты со спецназом. Ведь в его в каблук был вмонтирован передатчик. Но день прошел безрезультатно. То же и на следующие сутки. Федор заволновался. Вскрыл каблук, и к своей досаде увидел лопнувшее пополам приспособление. Прибор безнадежно вышел из строя.

- Ну, Саша, удружил! - в сердцах воскликнул Туркин. - Этого только мне не хватало…

- Что ты там бормочешь, Черкес? - спросил Саша, куривший неподалеку.

- Да нет, не ты, другой Саша, - отмахнулся Туркин. Черкесом его прозвали бомжи.

Оставалось одно: побег. Задача сверхсложная. По всему региону сновали вооруженные банды, об этом он был предупрежден. Даже вырвавшись из этой клетки, немудрено погибнуть или попасть в новый плен. Единственное оружие, которым располагал Федор - пакетик с сильнодействующим снотворным. Но охранники держались на расстоянии от рабов, не вступали ни в какие контакты. Собаки тоже вполне могли быть натасканы на отказ от лежащей на земле пищи. С хутора бежать придется тоже через охрану и клыки кавказских овчарок. Но с этой минуты Федор думал только о побеге. Плантация обнесена колючей проволокой. Охранники с собаками - на возвышенности. Им все видно. До зеленки - метров триста. Пока добежишь, сто раз подстрелят как зайца, даже собак спускать не станут. Единственный выход - случай. И Федор решил ждать этого случая, относясь к каждой минуте своего времени с тройным вниманием. Предполагаемый шанс мог возникнуть в любой момент.

Дни тянулись в бесконечной работе и крепком дурманящем сне. От запахов пыльцы кружилась голова. На четвертый день рабства внимание Федора привлекли резкие выкрики охранников и лай собак. Он огляделся и увидел: один невольник мчится по ту сторону колючей проволоки к зеленке. “Вот дурень”, - сплюнул Туркин, - “сейчас подстрелят”. Но охрана не стреляла, а спустила собак. Жуткая сцена длилась несколько минут. Псы быстро настигли беглеца и сбили с ног. Несколько мгновений доносились отчаянные вопли несчастного и яростное рычание собак. Затем все стихло. Двое охранников подошли к страшному месту, выстрелами отогнали псов от трупа, взяли их на поводки и вернулись. Псы нервно вздрагивали и озирались, облизывая окровавленные пасти. Охранники привязали собак к стальному штырю, врытому в землю, и принялись совещаться. Потом один из них подошел к проволоке и, ткнув пальцем в Туркина и в Сашу, скомандовал:

- Двое выходы. Помогат будышь.

Туркин, не поворачивая головы, шепнул:

- Саша, главное не дрейфь, попробуем уйти, все равно здесь крышка.

- Угу, - мгновенно отреагировал Саша.

Туркин заметил, что кроме автоматов в руках охранников были саперные лопатки. Подведя невольников к трупу, охранники воткнули лопатки в землю и, отойдя метров на пять, приказали рыть яму… Туркин взглянул на мертвого. Лицо узнать было невозможно - сплошное кровавое месиво. Лишь по серой робе он узнал парня, который переживал, что их могут использовать для опытов.

- Вот тебе и опыты, - вполголоса сказал Федор товарищу по несчастью и добавил: - не торопись, ему спешить некуда.

Через полчаса один из охранников подошел к яме, заглянул и, поглаживая ствол автомата, приказал:

- Хватит.

Жестом он дал понять, чтобы тело бросили в яму и закопали. Невольники взяли труп за ноги и поволокли к яме. Туркин прошептал:

- Возле могилки постарайся повиснуть у ближнего на стволе.

- Угу, - лаконично отозвался Саша.

Они уложили бедолагу в ямку. Туркин отер пот со лба, взял лопату и наклонился над кучей земли, но вдруг поднял голову и удивленно крикнул:

- Да он же еще дышит, едрена мать!

- Нэ болтай, закапивай бистро! - грубо крикнул ближний охранник, взял автомат на изготовку и, подходя, стал приглядываться к покойному.

- Он внатуре дышит, командир, подойди взгляни, тебе оттуда ж ни видать не хрена. Что вы с пушками нас боитесь?

- Ныкто вас нэ боится! Закапивай говору тыбэ! - отозвался охранник, вытягивая шею и силясь угадать, дышит покойный или нет.

- Ну, знаешь, браток, - заговорил Туркин спокойно, - если тебе твой Аллах разрешает живых хоронить, то сам и зарывай, а нам в аду гореть неохота. Добей, патрона жалеешь, что ли? На зверя не жалеют, добивают, а тут тебе какой-никакой, а человек…

- Отойды от ямы, - скомандовал ближний охранник. Он уже почти приблизился к могилке и навел автомат на труп.

Туркин сделал два широких шага назад, не выпуская лопатки из рук. Второй охранник был от него почти в полутора метрах. Первый дал короткую автоматную очередь по яме. В этом момент второй кавказец звериным чутьем почуял смертельную ситуацию, но не успел развернуть ствол в сторону Туркина. Федор метнул лопатку в лицо кавказца. Опытный охотник, он уже в момент броска почувствовал, что не промахнулся. Резко развернувшись, он бросил свое упругое сильное тело в сторону другого кавказца, который пытался откинуть вцепившегося в автомат мертвой хваткой Сашу. Удар Туркина был такой сильный и резкий, что голова охранника в мгновение повисла на переломленной шее. Федор еще несколько секунд возился, пытаясь вырвать автомат из рук невменяемого от пережитого Саши.

- Быстро в яму! - заорал Туркин и в два прыжка оказался возле трупа второго охранника. Схватив автомат, он, петляя, бросился к яме. Стоявшие возле собак охранники уже открыли по ним стрельбу. Пули посвистывали рядом и резко чмокали землю вокруг ямы, в которой укрылись Федор и Саша.

- Помогай! - скомандовал Туркин и, подхватив труп, стал выволакивать его на край ямы. Сделав таким образом естественный бруствер, Федор сиронизировал:

- Извини, браток, но в этой могилке троим тесновато. Потерпи уж ради Христа.

Саша еще не пришел в себя и, вытаращив глаза, замер, уставясь на приятеля.

- Туда смотри, Саша! - грубо повернув ладонями его лицо, крикнул Туркин. - Представление еще не окончено!

Несмотря на то, что у Федора и Саши было теперь оружие, их положение оставалось очень сложным. Только яма спасала их от пуль. Атаковать было бесполезно, бежать к зеленке тоже. Но сидеть и ждать, пока кто-то из оставшихся двух охранников сбегает на хутор и приведет подкрепление, тоже безумие. Вновь помог случай. Впоследствии, вспоминая эту драму, Туркин так расскажет об этом: “Тогда я окончательно понял и поверил, что Бог есть и он справедлив и, видимо, некоторое время я выполнял роль палача, а не убийцы, как мне казалось…”

Бог ли помог Федору или дьявол - вопрос сложный, но случилось так, что когда охранники с возвышенности открыли пальбу по укрывшимся в свежей могилке невольникам, то собаки, уже и без того возбужденные человечьей кровью, стали бешено рваться с привязи. Одна овчарка сорвалась и сходу бросилась на ближнего кавказца.

- Прикрой! - крикнул Туркин. Он мигом выскочил из ямы и помчался к плантации, где можно было скрыться за высокими кустами конопли. Впереди ударила автоматная очередь, раздались истошные крики, и все смолкло.

- Саша, стреляй, едрена мать! Стреляй по ним! - завопил Федор.

Со стороны Саши застрочил автомат. Рой пуль просвистел высоко над головой Федора. Он уже приготовился выскочить и атаковать в лоб, но кто-то крикнул:

- Эй, Черкес! Кончай стрелять! Собаки чучмеков сожрали!

Туркин осторожно поднялся, держа автомат наизготовку. И увидел стоявших в полный рост среди конопли невольников. Те смотрели в сторону возвышенности. Возле бревна, служившего кавказцам бруствером, лежали мертвые охранники, одного почти было не видно из-за навалившейся на него мертвой собаки. Другой пес сидел над трупом порванного хозяина и угрюмо смотрел в сторону бомжей.

- Черкес, мочи этого дракона! А то он всех нас сожрет, падла!

Туркин, обойдя плантацию, стал медленно приближаться к собаке. Пес молча наблюдал за ним, не двигаясь с места. Туркин мог расстрелять его на расстоянии, но какое-то мстительное злобное чувство толкало его подойти как можно ближе. Собака словно оцепенела. Федор подошел почти вплотную, держа палец на спусковом крючке. Но вместо ожидаемых горящих глаз разъяренного зверя он встретил растерянный и даже робкий взгляд обреченного животного. Туркин выстрелил в упор.

- С ума спятил дракон от человечьей крови, - кивнув на труп собаки, сказал подошедший бомж, с любопытством разглядывая тела псов и людей.

Далее события развивались по детективному сюжету. Закопав тела погибших людей и животных, победители устроили военный совет. Решено было пробиваться в Россию, но прежде рассчитаться с хозяином плантации. На хуторе находилось не менее пяти вооруженных мужчин. Среди новых подчиненных Туркина только один не служил в армии, поэтому можно было считать, что силы равные, но у бомжей было преимущество неожиданного удара.

Через час они были на хуторе. Неслышно подошли к забору. В щель между стыками бетонных конструкций Федор оглядел двор главной усадьбы. Во дворе стояли три “Нивы”. Возле одной копошились два кавказца, видимо, ремонтируя.

- Спокойно живут, даже часового не выставили, - удивился их беспечности Туркин.

- Откуда они знали, что ты такой крутой окажешься, - улыбнулся Саша.

Мужчины у машины буквально остолбенели, увидев перед собой вооруженный отряд. Они даже не пытались сопротивляться. Из дома доносились голоса и смех.

- Сколько там людей? - ткнул дулом автомата одного из них Федор. Тот молча показал три пальца. Кавказцев связали и запихнули в “Ниву”. Затем бомжи окружили дом. Федор и Саша с автоматами наперевес ворвались в столовую. Туркин встретился взглядом с Равшаном. Тот изумленно оглядел незваных гостей.

- Руки за голову! - рявкнул Федор. - На пол, быстро, лицом вниз!

Вся троица стала медленно выходить из-за стола.

- Не надо кина, - произнес Равшан, - говори чего нужно.

- Молчать! - прикрикнул Федор и прикладом сбил его на пол. Следом оглушил остальных.

- Что ты сделал с моими людьми? - спросил, очухавшись, Равшан.

- Твоих людей твои же псы сожрали, - съязвил Туркин.

Равшан не заставил себя уговаривать и мирно отдал возможно не все свои доллары, но сумма в двести тысяч Федора вполне устроила. Кавказцев связали и заперли в бараке, где еще недавно жили рабы. Вооруженных отряд Туркина на двух “Нивах” отбыл в сторону железной дороги.

“Наткнемся на наших, примут за банд-формирование”, - подумал он.

Когда ему, наконец, удалось расслабился, прикрыл глаза и постарался ни о чем не думать, но в памяти вновь возникли глаза собаки, которую он застрелил. Странное поведение пса натолкнуло его на мысль, что психика самой свирепой натасканной собаки не выдерживает определенных нагрузок, ломается. У человека психика более стойкая. Вид крови порой придает ему агрессивность и энергию. Пес все же сломался. Человек для него, несмотря ни на что, остается высшим существом.

После почти стокилометрового пробега отряд Туркина был задержан воинским подразделением. Когда выяснилось недоразумение с пакетами анаши под сиденьем, оружием и долларами, всю компанию отправили поездом в Москву. Доллары, по просьбе полковника ФСБ Данилова, бедолагам вернули. Туркин поделил их поровну на десять человек, и прощаясь, посоветовал счастливым бродягам не повторять подвигов Шуры Балаганова.

В Москве Данилов внимательно выслушал донесение Туркина. Посетовал на ненадежную аппаратуру…

- Значит, никакой системы нет, Федя, - резюмировал он. - Значит, это просто хаотично делается: захотел рабов - купил. Бардак!

- Да, Саша, и тебя могут украсть в один прекрасный день. Бардак! - в тон ему сказал Туркин. - Но бардак бардаком, а как насчет твоего обещания вернуть мне погоны? Задание я выполнил, причем в экстремальных условиях, жизнью рисковал.

- Помню, Федя. Пока поживи в коммуналке вот по этому адресу: - Данилов протянул исписанный листок. - Отдохни, отоспись, потом созвонимся и все обсудим.

Туркин взял адрес и, попрощавшись, вышел из кабинета.

Когда дверь за ним закрылась, Данилов набрал номер телефона шефа и сообщил ему подробности разговора.

- Я думаю, товарищ генерал, такого человека нам терять не следует, - вставил он под конец разговора.

Получив утвердительный ответ, Данилов облегченно вздохнул и закурил. Он желал Туркину добра, такой редкой в наше время штуковины.