В глухих лесах

Глава 9

Томми? Убийца? Нет, этого не может быть: Томми — жестокий убийца, извращенец!

Кэрол вновь подошла к подрамнику, на который был натянут лист с наброском Даны. Вот он опять смотрит прямо на нее, хотя форма и цвет глаз еще очень неопределенные; все равно — смотрит прямо в глаза Кэрол. Волосы — пока тоже лишь наметки, наброски непонятного цвета. Делать эскиз, определять черты, позу, силуэт так, чтобы поразить, удивить ребенка, — другими словами, придумывать фантастических животных — все это казалось очень забавным. Кэрол словно бы не могла создавать менее пугающих чудовищ, как просила ее Бинни, потому что ей нужно было справиться с реально существующим монстром психом по имени Пол Миллер, бесцеремонно вторгшимся в ее жизнь и бессовестно клевещущим на Томми.

Кэрол попыталась связаться с Томми, но в офисе его не было, а звонить ему домой было страшно — вдруг ответит не он, а Джилл. Кэрол боялась, что тон ее голоса выдаст ее, и Джилл заподозрит неладное. И все же ей просто необходимо поговорить с кем-нибудь о Миллере.

Случайно она выронила кисть и тут же выругалась про себя: косая алая полоса испортила рисунок. Теперь казалось, что Дана раскрыл пасть в немом крике и изрыгает потоки крови. В ту же секунду линии на рисунке задвигались, поплыли у Кэрол перед глазами, и Дана превратилась в Энни Дональдсон.

Да что же это такое? Какое отношение может иметь Томми к «расследованию» Пола Миллера? То, что Томми был знаком с Энни? Но ведь он не знал ни одну из других погибших девушек. Мысли путались в голове, одно за другим возникали нелепые, идиотские предположения. Боже милостивый, ну не абсурд ли это — взвешивать «за» и «против», подозревать?

Кэрол немного постояла, потом пошла на кухню и налила себе стакан минеральной воды. Потом посмотрела на три гравюры, висевшие в рамках на стене холла. На праздновании в честь выхода в свет первой книги Кэрол ее подруга Марго Дженнер преподнесла эти гравюры ей в подарок. Это были прекрасно выполненные образы святого Миколаса, святого Франциска — покровителя торговли, и святого Луки — покровителя всех детей, писателей и художников. И хотя Кэрол не была католичкой, она обнаружила, что с тех самых пор стала втайне надеяться, что святые охраняют ее.

Кэрол снова подошла к холодильнику. На его двери висела на маленьком кусочке магнита карточка Эрика Гейнса. Кэрол сняла трубку настенного телефона. К счастью, Эрик был на месте. Услышав его голос, она почувствовала, как охватившее ее нервное напряжение слегка ослабело.

— Привет, Кэрол. Что-то случилось?

Она заставила себя говорить легкомысленным, даже слегка бесцеремонным тоном.

— Нет, но можно попросить тебя об одном одолжении?

— Пожалуйста.

— Пожалуй, оно может показаться довольно странным, но я ни за что не стала бы просить, если бы не…

— Я помогу тебе, потому что хочу этого. Сделаю все, что в моих силах. Давай, говори.

«Ладно, поехали», — мысленно подбодрила себя Кэрол.

— Послушай есть ли какой-нибудь список подозреваемых по делу Дональдсон?.. То есть, я хочу сказать, все эти дела, они что, связаны между собой? Так ты думаешь?

— Да… — не сразу ответил Эрик.

Кэрол немного помолчала. У нее опять пересохло в горле.

— Я знаю, это необычная просьба, но можно ли мне посмотреть эти списки?

— Кэрол, — сразу же возразил Эрик, — вот уж не думал, что…

— Слушай, я не прошу тебя выдавать мне на руки копию, — заторопилась Кэрол, — меня вполне устроит, если ты просто зачитаешь мне имена.

Она как бы со стороны услышала, что в этом месте голос ее непривычно зазвенел, и тут же возненавидела себя за это. Если Эрик почувствует эту перемену голоса…

— Подожди, не вешай трубку, — ответил он.

Кэрол потянула за собой телефонный провод и подошла к окну. Ей вдруг захотелось вдохнуть свежего воздуха. Через секунду Эрик вновь взял трубку.

— У меня могли бы быть большие неприятности, — ясно сказал он, — за служебные нарушения такого рода. Ну ладно, у нас тут компьютер сломался, поэтому они не в алфавитном порядке. Я буду тебе читать фамилии прямо с карточек. Тебе нужны имена?

— Нет, фамилий вполне достаточно.

— Когда закончим, надеюсь, ты объяснишь мне, к чему все это.

Эрик начал читать.

— Макрори, Браун, Льюис, Донован, Эйвери…

Кэрол слушала, сжав изо всех сил телефонную трубку.

Имена шли одно за другим, незнакомые, имена неизвестных людей — большинство из них, разумеется, ни в чем не виновны. Почти все. А потом Кэрол вдруг поразило, поразило даже сильнее, чем час назад, — сумасшествие Миллера, степень его безумия.

— Бордмен, Эстебан, Смит, Пеллетьер, Рамирес, Дэвис, Огден, еще Смит, Канетти…

Кэрол хотела прервать Эрика, попросить его читать быстрее, но побоялась, что из-за этого неправильно расслышит какую-нибудь из фамилий.

— Возницкий, Пек, Кохэн, Спрингмейер… — Эрик остановился. — Все, Кэрол.

— Слава Богу, — облегченно вздохнула она.

— А теперь объясни мне, что происходит. Что конкретно ты ожидала услышать? — сказал Эрик.

— Я просто подумала, что, может быть… что в списке может быть кто-нибудь, кого я знаю.

— Кто? — спросил Эрик. — Кэрол, умоляю тебя, ради всего святого, если тебе что-то известно об этом деле и ты мне не говоришь…

Кэрол не хотелось раскрывать Эрику все карты, но она чувствовала, что другого выхода у нее нет. Эрик помог ей. Неужели она откажет ему в простом объяснении?

— Я хотела убедиться… что там нет имени… моего брата.

— С чего это вдруг у тебя такие мысли?

Кэрол призналась, что еще раз разговаривала с Миллером.

— У него теперь новая «версия», — объяснила она, — он заявил, что у него имеется список подозреваемых по этому делу, и один из них, якобы, — мой брат.

— Боже мой! — воскликнул Эрик. — Кэрол, Чего бы там тебе ни наговорил этот тип, официальное расследование ведем мы, и твой брат — вне подозрений.

— Ты не можешь себе представить, как это все ужасно…

— Эй, эй, Кэрри, я все прекрасно понимаю. Ну как, теперь с тобой все в порядке? Я заканчиваю в семь и мог бы…

— Нет, спасибо. Мне просто нужно было еще раз убедиться. Ты помог мне в этом, я тебе очень благодарна.

Эрик заставил ее дать обещание, что она скажет ему, если ее вновь что-нибудь или кто-нибудь огорчит. Кэрол было приятно, что Эрик беспокоится о ней, и когда она повесила трубку, черные тучи, которые Миллер собрал над ее головой, рассеялись.

Вместо того чтобы возобновить работу, Кэрол села отвечать на изумительно вдохновляющие письма детей. Сколько радости они приносили ей, и какое это было удовольствие отвечать на них. Но сегодня у Кэрол сердце было не на месте, поэтому она написала лишь пять коротких записок и потом вновь начала поглядывать на телефон. Ей снова захотелось поговорить с Томми.

Бесчисленное количество раз нацарапала она номер домашнего телефона Томми в Сэдл Ривер, но так и не смогла заставить себя позвонить туда.

— Кэрол, подожди меня там, хорошо? Я сейчас спущусь.

Она разговаривала с Марго Дженнер по переговорному устройству в холле большого многоквартирного дома в Гринвич Вилледж, там жила ее подруга. Голос Марго показался Кэрол встревоженным. Спустя две-три минуты Марго и ее муж Ларри появились в дверях. Ларри держался прекрасно несмотря на легкую синеву вокруг глаз. Марго звала его «мой английский крепыш». У Ларри было широкоскулое лицо и жесткие волосы пепельного цвета.

— Как приятно снова тебя видеть, Кэрол, — любезно сказал он, целуя ее в щеку, — где ты пропадала? Нельзя быть писателем-отшельником. Знаешь, что сказал доктор Джонсон? «Дружба нуждается в постоянном подкреплении и обновлении».

«Да, Ларри Дженнер — из породы „монолитов“, — подумала Кэрол, — вот уже полгода без работы, но бодр и свеж, как никогда раньше».

Кэрол пришлось выдавить из себя улыбку.

— Я, знаешь ли, была занята.

— Тебе нужно как-нибудь в выходные выбраться на природу, — предложил Ларри, — сейчас листья в лесу дают последний «концерт красок». Красиво… Ну, я пойду куплю газеты, а вы тут поболтайте немного. — Он слегка коснулся руки Марго и зашагал по направлению к Бродвею.

Кэрол и Марго пошли через Университетскую площадь к 5-й авеню. Десять лет назад они впервые встретились в Лиге студентов творческих специальностей, в аудитории рисунка и композиции. Марго тогда была «мятежной красавицей», приехавшей из Мемфиса специально для того, чтобы стать настоящим и серьезным художником. Но по мере того как Кэрол делала все большие успехи на поприще детской литературы, Марго периодически отказывали в признании ее серьезным и глубоким художником. В основном — наиболее влиятельные в среде художников маклеры. А потом была первая крупная выставка ее работ и «разгромное» обозрение в «Таймс». Там выставку заклеймили — «пустая», «скучная».

Марго впала в глубокую депрессию, которая продолжалась год, пока благодаря Господу, она не познакомилась с Ларри Дженнером. С ним Марго обрела свой собственный мир, в котором ее взгляд на саму себя и свою деятельность не зависел от критиков-искусствоведов. И не важно, успех это или провал.

— Ларри держится просто молодцом, — заметила Кэрол.

— Да, он как осенний лист, — ответила Марго, — «дает хороший концерт». Сегодня утром я проснулась, а он плачет в углу спальни. На самом-то деле, он просто на грани срыва.

— Боже, но как он смог меня провести!.. — Кэрол на секунду замолчала. — Если вам сейчас неудобно…

— Пойдем перекусим чего-нибудь, мне просто необходимо было выйти из дома.

Они продолжали идти к 5-й авеню. Марго, как всегда, выглядела очень модно в своем ярком свитере и элегантных черных брюках. На углу улицы какой-то развязный тип крикнул ей: «Эй, ну ты хороша, девчонка!»

Кэрол уже научилась пропускать мимо ушей, как бы стряхивать с себя, грязную уличную брань, но Марго вдруг резко развернулась в сторону рабочего.

— Если бы у вас было хоть какое-то представление о манерах, — сладчайшим тоном ответила она, — единственное, что вам оставалось бы делать, так это заняться онанизмом.

Они двинулись дальше. Марго вздохнула:

— Сколько лет уже кричат на всех перекрестках о «феминизме», а нам все еще приходится терпеть всяких наглецов, которые обращаются с порядочными женщинами как с «кисками» из «Плейбоя». — Она еще раз вздохнула. — Вообще-то, я, наверное, просто раздражена, только и всего. Ларри думал, что нашел новую работу, но сегодня утром все пошло прахом.

Ларри Дженнер работал консультантом и специалистом по акционерному капиталу и работал успешно, пока, весной прошлого года руководство его фирмы не уволило три тысячи работников. В довершение ко всем бедам, как рассказала Марго, первая жена Ларри, мать его двоих детей, на прошлой неделе была отвезена в клинику Бельвю с тяжелым нервным расстройством.

— Одному Богу известно, как все это скажется на детях, — продолжала Марго, — разумеется, они расстроены, им плохо, и одним из способов показать это является обращение со мной как с собачонкой. Знаешь ли, быть мачехой — это в точности так, как об этом пишут в книжках.

Они повернули за угол, направляясь в центр.

— Ларри тоже несладко. Сейчас мы живем исключительно на старых запасах, а что дальше — неизвестно.

— Вполне естественно, что Ларри расстроен, — отреагировала Кэрол.

— Расстроен? Да он невероятно подавлен, Кэрри. Это одна из непреложных обязанностей мужчины — кормить семью. Если не можешь кормить свою семью, ты совершенно бесполезен. Иногда я просто боюсь за него.

Что она хотела этим сказать? Что Ларри может наложить на себя руки? Или всего лишь как-то «уйти в сторону», найти «легкие пути» для заработка?

На 80-й улице Кэрол и Марго зашли в «Один-Пять», небольшой ресторан, где стены были отделаны в «морском» стиле, а светильники похожи на иллюминаторы, подсвеченные янтарно-золотистым светом. Метрдотель провел их к столику на террасе, выходившей на улицу.

— Веду себя просто безобразно, — заявила Марго, когда они уселись за стол, — ты ведь хотела поговорить со мной, а я-то вывалила на тебя все свои проблемы, вот и все.

Кэрол не хотелось «плакаться в жилетку» Марго, у которой и так было достаточно проблем. Автоматически Кэрол перевела разговор на новоселье у Томми, на то, как она там повеселилась, на ее свидание с Фрэнком Мэтсоном.

— Так, значит, он заплатил за твой обед? — выразительно спросила Марго. — Это хороший знак. Сейчас большинство мужчин желают быть современными, поэтому просят отдельные счета.

Марго махнула официанту, и когда он подошел, обе они заказали croissants и кофе. Потом Марго уселась поудобнее, сложила руки на груди и сказала:

— Так, ну а теперь рассказывай. Ты говорила, что тебе нужно опереться на мои хрупкие плечи.

Кэрол нервно теребила уголок скатерти большим и указательным пальцами, а потом рассказала Марго о Поле Миллере, его расследовании дел «серийного убийцы» и его лжи.

— Странно, — ответила Марго, — так чего этот тип вообще-то хочет?

— Ты не поверишь, но он говорит, что Томми в числе подозреваемых.

— Кэрол… ты шутишь.

— Мне бы очень хотелось, чтобы это было шуткой, — удрученно сказала Кэрол и хотела было что-то добавить, но остановилась и замолчала.

— Дорогая, что еще не дает тебе покоя? Что, скажи.

На самом деле, что? И только сейчас, столкнувшись с этим вопросом «в лоб», Кэрол смогла, наконец, сформулировать ответ.

— Это ужасно, ужасно так говорить, но сегодня мне не раз приходило в голову, что на самом-то деле я совсем не знаю Томми.

Сказав это и услышав свои собственные слова со стороны, Кэрол почувствовала невероятную эмоциональную усталость, даже истощение. Она уронила голову на руки, потрясенная абсурдностью и масштабами того, в чем она только что призналась.

Марго потрясла Кэрол за плечо.

— Брось. Тот парень, Миллер, что он сказал? Что у него список из семидесяти подозреваемых или около того, так?

Кэрол кивнула.

— Хорошо, итак семьдесят человек, вероятно, имеют к этому какое-либо отношение. Но все они невиновны, все, кроме одного. А поэтому невиновным может быть каждый. Миллер не полицейский, и ты не знаешь, кто он такой. И если ты этим займешься, то весь его список не будет стоить и ломаного гроша. Ведь тот полицейский из Куинс, он сказал тебе, что Томми нет в списке — в настоящем, списке.

Боже, благослови Марго. Она прекрасно во всем разобралась и все объяснила, и Кэрол вдруг стало стыдно за свое «отступничество» от брата.

— Ты права, — ответила она.

— Еще бы! И все же ты должна «препарировать» этого Миллера. Кто он такой? Что ему надо на самом деле? Что-то здесь не так, подруга. Он получает образец твоего почерка, но объяснения его — просто вздор. Он говорит тебе, что его наняла какая-то семья, но выясняется, что это не так. Выясни, кто он такой, разберись в этом, ради Томми да и себя самой.

Слова Марго были словно противоядием для отравленной души Кэрол, и впервые за эти дни она почувствовала, как что-то проясняется у нее в голове. Ослабленная смертью Энни, Кэрол просто позволила фантазиям незнакомца завладеть ею.

Как только Кэрол добралась домой, она немедленно прошла на кухню и набрала номер офиса в «Медитроне». Никто не отвечал. Ну конечно, ведь уже седьмой час.

Кэрол решила рискнуть и попытаться позвонить Томми домой. Трубку сняла Джилл, она была искренне рада ее слышать. Новоселье прошло чудесно, не так ли? Кэрол согласилась, что новоселье было чудесным, и их дом великолепен.

— Ну а как тебе Фрэнк Мэтсон? — спросила Джилл. — Вы с ним виделись? Знаешь ли, Томми он очень нравится.

Кэрол призналась, что вечер с Фрэнком был восхитителен, а про себя подумала, как прекрасно она играет. И даже если в ее голосе чувствовалась некоторая напряженность, Джилл не уловила ее.

— Томми дома? — спросила Кэрол. — Я хотела с ним побеседовать кое о чем.

— А он разве не говорил, что уезжает в Вашингтон? Он там наблюдает за некоторыми из дельцов. Если это очень важно, то я могу дать тебе номер его телефона в гостинице.

— Нет, — ответила Кэрол, — это может подождать.

Она была предельно осторожной, чтобы не расстроить Джилл и, что гораздо более важно, чтобы не беспокоить Томми, находящегося в настоящее время в «густом тумане» деловых переговоров. И все же Кэррол не смогла удержаться от вопроса:

— Как Томми себя чувствует? Я имею в виду дела компании. Он ищет инвесторов в Вашингтоне, потому что возникла какая-то проблема?..

— О нет, все в порядке, — ответила Джилл, — я думаю, на новоселье мы сумели произвести впечатление на тех, кто поддерживает Томми, на его сторонников. А ты, Кэрол, была прямо-таки «гвоздем программы». Широко известная, популярная писательница — и сестра Томми, это очень важно для его престижа. Знаешь, уже после того, как ты ушла, Томми подумал, что ты могла бы подписать несколько книг в качестве рождественских подарков его клиентам.

— Я была бы очень рада, — ответила Кэрол, — приятно слышать, что у Томми хорошее настроение.

Джилл ответила не сразу, как бы «взвешивая» свою следующую реплику:

— Кажется, иногда он слишком сильно устает — столько работы! Понимаешь, он рассеян, беспокоится о продажах и так далее. С другой стороны, уже многие годы я не видела его таким счастливым, как сейчас.

Кэрол ответила, что очень рада это слышать, и заметила, что успех Томми возымел просто потрясающий эффект на Джилл.

— Правда, правда, — ответила та, — было нелегко, когда нам не хватало денег. Но теперь… Никогда бы не подумала, что буду с таким удовольствием учиться. Кэрол, все так чудесно, слишком хорошо, что я уже постоянно ожидаю чего-нибудь ужасного, что вот-вот случится. Нервишки шалят, да? Всегда ждешь, что придется заплатить за свое счастье.

— Знакомое чувство, — сказала Кэрол и добавила, что на следующей неделе постарается связаться с Томми.

Повесив трубку, она прошла в гостиную и плюхнулась в огромное, мягкое, даже чересчур, кресло. «В Бруклине неделю назад исчезла женщина, — думала она, — растворилась в ночной тьме, исчезла прямо со стоянки. У Томми все прекрасно. Он счастлив, как никогда. Но, черт возьми, почему бы ему не быть счастливым?» У Кэрол в ушах зазвучали слова Марго: «Семьдесят подозреваемых?.. Кроме одного, они все невиновны… возможно, каждый из них невиновен».

«Да, — подумала Кэрол, — все, все невиновны, все и каждый».

«Эта, — подумал он, — была очень смелой».

Некоторые из них сдавались сразу же, другие боролись даже после того, как он связывал их и вставлял в рот кляп, и все же силы их быстро иссякали, и они становились тихими и покорными. Эта же сначала расплакалась, но несмотря на бежавшие ручьем слезы, глаза ее были широко открыты и блестели, и слезы ее походили больше на слезы гнева и отчаяния, чем на слезы страха и горя, горя от очевидной близившейся гибели. Прогулка в лес была далеко не легкой и приятной. Она ни на секунду не переставала сопротивляться, даже будучи крепко связанной. Коленями и локтями она била его в грудь и бока, пока он нес ее, перекинув через плечо.

Теперь она лежала на земле; но в отличие от многих других она не просто ожидала своего конца — рыдая, издавая стоны или молясь; или же лежа на спине, уже покорившись и закрыв глаза — воображая, что все это сон, или же избегая видеть его приготовления. Он видел множество различных ответных реакций. Но ни одной подобного рода.

Она села на кучу сухих листьев, которые он предварительно собрал и соорудил из них некое подобие алтаря. Она подогнула под себя ноги, села прямо и гневно посмотрела ему прямо в глаза. Легкая краснота, вызванная недавними слезами, усиливала впечатление обжигающей жестокости, которую источал ее взгляд. И несмотря на то, что он уже разрезал на кусочки ее блузку и сорвал бюстгальтер и разложил на траве клеенку, так, чтобы она могла это видеть, девушка все еще не поменяла осанку на другую, может быть, более покорную. Она не сгибалась перед ним, не раболепствовала. Он улыбнулся — ему пришло на ум, что, возможно, она вовсе и не такая смелая… Может быть, она ненормальная.

Он достал из нагрудного кармана пачку сигарет, подцепил одну и прикурил от спички, но не задул сразу же ее пламя, а держал горящую спичку некоторое время в руке, как маленький фонарь. Еще несколько минут он стоял, прислонившись к стволу дерева, обмениваясь взглядами с девушкой, а затем сделал несколько шагов вперед, по направлению к ней.

Глаза ее слегка расширились, но он все же пока не увидел в них выражения животного страха, ужаса.

— Сгореть заживо, — произнес он, — это ужасная смерть.

Пламя — и куча сухих листьев.

Он вновь взглянул ей в глаза. Девушка, казалось, выпрямилась и напряглась, но то, что он увидел в ее глазах, было все же чем-то меньшим, чем ужас. Она приподняла брови, словно пытаясь осознать, что он сказал и зачем.

Он улыбнулся.

— Ты меня слишком хорошо знаешь, не так ли?

Он задул пламя спички, отломил обгоревшую головку и оставшийся деревянный стержень убрал в коробок.

— Ты знаешь, я никогда бы не сделал этого.

Не затягиваясь, он выпустил большую струю сигаретного дыма, краем глаза наблюдая за красным огоньком под пеплом. Он подошел к девушке, вынул сигарету изо рта и молниеносным движением коснулся горящим концом сигареты ее соска. Из-под кляпа вырвался приглушенный визг, и ее тело дернулось назад, но он был готов к такому движению, поэтому смог прижать горящий конец сигареты к ее груди. Янтарного цвета кожа почернела.

Он убрал сигарету, но ее хныкающее взвизгивание не прекратилось. «Так-то лучше, — подумал он, — сейчас она похожа на свинью, которую режут на бойне».

Он отошел к тому месту, где лежала клеенка, обошел его кругом, чтобы она могла видеть все, что он делает, и опустился на колени. Развязав шнурок, он раскрыл пакет. Потом стал вынимать каждый предмет — нарочито медленно, расправляя и подправляя каждый из них или кладя что-нибудь чуть дальше. Так, как суетится хозяин, выставляя на стол приборы и посуду для вечеринки. Ножи, пила, дрель, отвертка, длинный резиновый цилиндр и, конечно, перчатки. И пока он не закончил перебирать свои «игрушки», он не смотрел в ее сторону.

Наконец тон ее крика изменился от визга боли до приглушенной мольбы о пощаде. Она смотрела на него. И он с облегчением наконец-то увидел в ее взгляде ужас. В конце концов она оказалась нормальной.

Он натянул перчатки и в нерешительности помахал руками над инструментами, как бы размышляя, какой выбрать. Наконец он взял резиновый цилиндр и снова вынул из кармана ножницы.

— Ну, — сказал он так, словно они выбрались вдвоем на пикник, — по-моему, пора начинать.

Ее горло зашевелилось, как бы прогнулось от неимоверного усилия закричать, но крик заглох в кляпе. И хотя она не могла произнести ни слова, он точно знал, что она, должно быть, сейчас пытается сказать.

— Да, — с издевкой усмехался он, поворачивая ее на живот, — пожалуйста, будьте так добры.