Ваше благородие

XXIII

В кабинет начальника оперативного отделения Каден прямо-таки ворвался после разрешения войти.

— Можно сделать исключение для представителя СМЕРШ, чтобы не ожидать приема? Рвусь, можно сказать, высказать земляку слова благодарности, а тут вежливое «ждите», — выпалил он торопливо.

— Не возражаю. Пишите рапорт, ваш генерал подпишет, наш рассмотрит, даст начальнику штаба указан…

— Хватит, хватит! Бюрократы несчастные.

— Что вас так возбудило? Информация просто висит на языке. Что стряслось? Хоть и высказываете недовольство, глаза излучают радость.

— Еще бы! Пойман вами настоящий Хорек. Тот единственный, который сумел вырваться из дома купца, уйти от засады.

— Он что, признался?

— Как бы не так.

— По каким же признакам определили?

— Генка опознал его на очной ставке. Хорек в лице изменился, когда вошел парень. Не признается, что знает Неизвестного, эстонца. Доказать их связь пока нечем.

— Можно подумать, у вас всегда требуются доказательства фактов или выдвинутых обвинений, а признания получаются в процессе чистосердечного раскаяния.

— Земляк, у вас неверное представление о нашей государственной правовой системе. Это в буржуазном законодательстве положительные признания без проверки считаются доказанными. По нашему Гражданскому кодексу достоверность признания принимается в расчет, если утверждения не вызывают сомнений. В других случаях они требуют уточнений, доказательств. Сам процесс доказательства состоит в отыскании истины, то есть того, что есть в действительности. Средствами доказательства могут быть показания свидетелей, объяснения задержанного, заключение экспертов, вещественные и письменные доказательства, протоколы осмотра и опознания. У меня этого ничего нет.

— Представьте в военный трибунал тот материал, который имеется.

— Интуиция подсказывает, за Хорьком тянется длинный перечень преступлений. Передать дело в суд лишь с доказательствами нападения на пустой дом купца под предлогом грабежа да еще при отсутствии документов, удостоверяющих личность, совесть противится.

— А что Генка говорит? Задержанные тоже должны что-то знать.

— Лишь то, что это и есть Хорек, которому Опанас успел передать какую-то бумажку. Арестованные утверждают, что познакомились с ним за день-два до нападения.

— Но он член ОУН?

— Ну и что? У нас нет материалов о совершенном преступлении в составе этой организации, как и доказательства о принадлежности к ней. Для военного трибунала такие сведения во внимание не принимаются. Пустой звук!

— За что же мне тогда благодарность? — улыбнулся Сергей.

— Забирайте ее обратно как ошибочно объявленную.

— Тоже придумал. Я не такой, чтобы без толку разбрасываться поощрениями. Ваши люди сделали важное дело, поймали двух вербовщиков в УПА с неизвестным прошлым. Бог даст, выведем еще на чистую воду, тогда коньяк за мною.

Каден возвращался в свой кабинет, думая о том, как разговорить Хорька и Неизвестного. Ничего путного придумать не удавалось, лишний раз слышать одно и то же об их формальной принадлежности к ОУН не хотелось. То, что путаются в показаниях, их совершенно не смущает. Первый раз, вероятно, имеют дело с расследованием и не знают, что и как отвечать. Одним словом, если не райские птички, то голуби несомненно. Водить же вилами по воде, как известно, дело бесполезное.

Оперуполномоченный уселся за свой стол, в задумчивости начал перебирать лежащие перед ним бумаги, не останавливаясь взглядом на их содержании. Зазвонил полевой телефон. В трубке услышал взволнованный голос Сергея Николаевича:

— Немедленно приезжайте. Есть дело особой важности!

— Я же только от вас?!

— За время вашего отсутствия обстановка изменилась. Разговор не телефонный.

— Кого это касается лично? Я бы хотел поразмышлять, пока буду добираться до вас.

— Дело касается ваших подопечных, а в равной степени вас.

— Ого! Заставлю шофера жать до пола на педаль газа!

На этот раз дежурный не просил подождать, а сразу пригласил пройти в кабинет начальника оперативного отделения.

Бодров говорил по телефону, улыбнулся вошедшему сотруднику СМЕРШ, энергичным движением руки показал на стул рядом с собою.

Пока майор слушал невидимого собеседника, Каден осмотрелся. Ничего примечательного в кабинете земляка не обнаружил, лишь на настольном стекле лежал раскрытый треугольник письма.

Наконец хозяин кабинета отодвинул от себя аппарат, не обращая внимания на посетителя, взял письмо, нашел нужное место, красным карандашом сделал большой овал на одной из страниц.

— Читайте! Другие места для вас интереса не представляют.

— «…Расследованием установил, Никодим, ты его должен помнить, по кличке Кривой, оказался организатором похищения хлеба на току в Горшовке. Дело делал чужими руками. Но не это главное. Удалось выяснить, что какой-то Кривой со своими дружками Хорьком и Неизвестным служили в Украинской вспомогательной полиции, находились в Сталинграде во время оккупации Дар-горы, занимались поиском и расстрелом евреев, скрывавшихся у местных жителей, раненых красноармейцев. Этот факт подтверждает УНКГБ по Сталинградской области. Не исключено, что тот Кривой и наш Никодим — одно и тоже лицо. Пока материалы у меня, но, возможно, вместе с Кривым их заберут в Сталинград. Кто такие Хорек и Неизвестный, мне установить не удалось. Нет о них достоверных сведений и в УНКГБ…»

— Сергей Николаевич, у вас есть нож?

— Что?

— Возьму в зубы и лезгинку спляшу перед вами и вашим братом. У меня есть помощник, грузин. Так вот, стоит произойти какому-то важному событию, радующему душу, он тут же отмечает его подобным образом. Честно говоря, я даже не соображу сразу, что мне делать в сложившейся ситуации. Уж очень просто оказалось открыть заветный ларчик.

— Могу рассказать, как бы я поступил на вашем месте.

— Даже любопытно и весьма важно.

— Через фронтовое управление СМЕРШ обратился бы в Сталинградское УНКГБ, чтобы оно разрешило нам взять Кривого сюда для продолжения расследования, учитывая, что два предполагаемых фигуранта, указанных Никодимом, находятся здесь.

— Слишком сложно.

— Будет проще, если Хорька с Неизвестным заберут у вас и отправят в Сталинград. Так или иначе расследование продолжится, вопрос лишь в том, кто его возглавит. Рискните, как говорится, попытка не пытка. Вдруг получится.

— Начальству лезть на глаза не хочется.

— Ничего не потеряете, а приобрести можете многое.

В последующие два дня Каден носился по кабинетам. Он добился аудиенции у начальника контрразведки СМЕРШ армии, сумел убедить его в необходимости передачи для собственного расследования материалов на задержанного Оатуринскими милиционерами Кривого, подозреваемого в I яжких преступлениях совместно с Хорьком и Неизвестным. Руководитель армейской контрразведки сумел заинтересовать делом своего фронтового начальника, однако ют предупредил, что вопрос доставки задержанного из Сталинградской области ляжет на плечи армейской СМЕРШ. Тем не менее управление контрразведки 3-го Украинского фронта выделило в распоряжение старшего лейтенанта Кадена приспособленную для конвоирования арестованных автомашину М-1. Модернизация ее заключалась в том, что левую заднюю дверку «эмки» изнутри нельзя было открыть, а три остальные могли закрываться снаружи. К концу второго дня черный «воронок», как называли такие автомашины в народе, стоял перед окнами кабинета Бодрова.

Вошел Каден. По его улыбающемуся лицу Сергей определил, что какой-то успех наметился.

— Посмотрите в окно, что видите?

— Мрачного вида «эмку».

— Зря вы на нее так. Хорошая теплая машина. Завтра еще до рассвета на этой «мрачной» еду в Батурино.

— Ого! Это здорово! Добился?

— Как видите. Если пожелаете, могу довезти подарки родственникам.

— Пожелаю, безусловно, пожелаю. К какому времени их надо подготовить?

— В три ночи выезжаю, перед этим заскочу.

С помощью отца и Боткина посылка — туго набитый вещевой мешок — к назначенному времени была готова.

— Будешь у матери, посмотри на сына, расскажешь потом, какой он сейчас. Вадиму привет и его жене.

— Вадиму я везу подарок.

Каден достал из внутреннего кармана шинели маленький никелированный браунинг. На тыльной стороне рукоятки было выгравировано: «Вадиму Бодрову от СМЕРШ 8-й гв. А».

Намеченным по карте маршрутом Днепропетровск, Барвенково, Купянск, Поворино и далее на Сталинград «воронок» глубокой зимней ночью выехал в Батурино. В качестве охранника был взят второй водитель, потому машина без длительных остановок по грейдеру вдоль железнодорожного полотна быстро катила к намеченной цели. Первая заминка вышла на переправе через Днепр. Шла воинская колонна, втиснуться в нее и попасть на наплавной мост не под силу генералу, не то что старшему лейтенанту. Помощник коменданта, капитан, не стал смотреть в темноте на документы. «Ждите очереди». Верхушки ближних деревьев уже начали просматриваться на фоне светлеющего неба. Каден чертыхался, что забыл взять фонарик. Заметно морозило, на небе ни облачка, а это предвещало погожий день, который надо было максимально использовать.

Вновь пришлось обращаться к заместителю коменданта.

— Вы знаете, что такое СМЕРШ?

— Слышал. Не мешайте.

— Что бывает за срыв оперативного задания, в курсе? У меня есть одно свободное место в «воронке», можете на нем оказаться. Доложите коменданту.

— Покажите маршрутный лист и ваше удостоверение.

Подошел пожилой майор с вислыми, как у запорожских казаков, усами, посветил фонариком. Грозная аббревиатура СМЕРШ на штампе путевого листа и ярко-красное удостоверение личности старшего лейтенанта сразу же возымели действие. Майор оттер капитана в сторону.

— Давайте машину, быстро. Скоро пойдет большая колонна с противоположного берега. Я ее задержу.

Когда старший лейтенант убежал за машиной, усатый майор, глядя на капитана, покрутил пальцем у виска.

— Со СМЕРШ игрушки в непонимание весьма опасны. Долго придется оправдываться, что неумышленно сорвал задание. Народ там недоверчивый. Не повторяйтесь. В штрафных батальонах ваканский всегда много.

Когда подъехал Каден, майор остановил напиравший ЗИС-5, пропустил «эмку» в колонну.

— Фу! Даже спина вспотела, — поглядел майор на подчиненного. — Будьте повнимательнее. Работа в тылу, она тоже опасная.

На левом берегу Днепра вновь не повезло. Колонна, в которую вклинили «воронок» после переправы, пошла вправо, в противоположном направлении. Налево дорога оказалась разбитой танками так, что «эмка», не проехав десяти метров, забуксовала. Из одной снежной колдобины выползли, попали в другую.

Вновь Каден помчался к коменданту переправы: «Помогите СМЕРШ, задание срывается». Попуткой оказался «студебекер». Прицепив своим буксирным тросом легковушку, без натуги мощная машина волокла «воронок» около километра, пока колеса не коснулись твердого грейдера. Веселый безусый шофер пожелал хорошей дороги, сел в кабину.

— Пропусти, — сказал Каден, — спешим!

— Если догоните, пропущу.

Слаба оказалась «эмка» против «студебекера». Не смогла догнать, хотя и жал водитель на педаль газа дальше некуда.

Увлекшись погоней, не заметил, как проскочили первую сотню километров. Остановились возле крайней хаты какого-то поселка на завтрак. Вошли. На деревянной кровати сидела босая нестарая женщина. Встала, молча опустила руки, на глаза навернулись слезы. Кроме немудреной обстановки да какой-то тряпицы, прикрывавшей доски на лежанке, в комнате ничего не было.

— Почему так пусто, мать? — обратился Каден к женщине. — Как ты живешь?

— Ночью налетели какие-то люди, позабирали все, что было. Осталась лишь в чем была, — всхлипнула хозяйка.

— Почему и за что такое?

— Муж в Красной Армии. А эти в какой-то другой армии. На бандитов похожие.

— Власть у вас есть в селе?

— Есть, да что от нее толку… У кого есть оружие, тот и власть.

— Где размещается милиция?

Женщина рассказала, где найти участкового милиционера. Каден оставил свободного водителя готовить завтрак, сам поехал искать «власть».

В заброшенном доме, облокотившись о стол, сидел осоловелого вида мужик с опухшими глазами и блестевшими губами. Был он в форменной фуражке. Безразличным взглядом встретил вошедшего, но когда под нос ему сунули удостоверение сотрудника СМЕРШ, вскочил, засуетился.

— Идемте со мною. Возьмите свой автомат, — приказал Каден.

— Вы меня арестуете?

— Разрешил бы я вам взять автомат. Пьяный, что ли?

— Да… — замялся милиционер.

Приехали к дому на краю поселка. Когда вошли, участковый остановился с открытым ртом.

— Что случилось, Марфа? — спросил он.

Женщина рассказала о происшествии, назвала имена тех, кто здесь побывал.

— Послезавтра или днем позже будем возвращаться, — сказал старший лейтенант полупьяному мужику в форменной фуражке.

— Чтобы изъятые вещи были на своем месте. Иначе с вами будем разбираться, как с пособником бандитов.

— Найдем, — заверил участковый.

Отыскали в багажнике старую телогрейку, поношенные солдатские ботинки и шинель, передали хозяйке: «Носи на здоровье». В Купянске и Поворино дозаправились на воинском складе ГСМ.

В Батурино прибыли под утро. Каден подошел к родному крыльцу, радостно забилось сердце. Тихо постучал. Ни звука! Постучал еще раз, из-за двери испуганный голос:

— Кто там?

— Это я, твой муж желанный, — сказал он, изменив голос.

— Муж на фронте.

— Люба! Это я. Правда.

Широко распахнулась дверь. Рядом с матерью стоял сын…

Каден первым делом зашел к Юльке. Вскочила, растерянно заморгала.

— Откуда? — зарделась она.

— С фронта, к Вадиму в гости. Тебя поздравляю с вхождением в славную семью Бодровых. Рад слышать твой нежный голос.

— Что случилось? — спросила испуганно, забыв ответить на поздравление.

— Привез ему благодарность от контрразведки СМЕРШ и вот эту штуку. — Старший лейтенант вынул пистолет, положил перед Юлькой на стол.

Она взяла, повертела в руке:

— Красивая вещь!

— Как живешь без меня, где мой преемник?

— Младший лейтенант болеет. Я помогаю Вадиму оформлять протоколы. Живем по соседству с вашей женой и сыном.

— Пойдешь к матери, посиди на наших бревнышках, вспомни обо мне.

— Нет их, распилили на дрова.

— Жаль. Буду вспоминать… всегда.

— Так уж и всегда?!

— Я так давно тебя не видел. Позволь поцелую… в щечку?!

— У Вадима костыль с собой!

— Он не узнает.

— Я ему расскажу. Скрывать от мужа нельзя ничего, грех!

— Хорошо сказано! — нарочито весело улыбнулся гость.

Вдвоем зашли в бывший его кабинет. «Ничего не изменилось», — подумал он. Постояли молча.

Вадим поднял брови, увидев жену с Каденом.

— Какими судьбами?

— Отметить взаимодействие фронта с тылом.

— Я тут при чем?

Каден рассказал о событиях последнего времени в тылу фронта, о проведенных Сергеем операциях, в результате которых оказались задержанными Хорек и Неизвестный, ходатайстве перед Сталинградским УНКГБ о передаче задержанного Кривого в распоряжение СМЕРШ 3-го Украинского фронта.

— А я читаю бумагу оттуда, ума не приложу, как мы сможем передать этому самому СМЕРШ Никодима. А вы гут как тут. Вот это работа! А вдруг правда, мой подследственный Кривой окажется другом ваших Хорька и Неизвестного?

— Если так, мы разоблачим матерых бандитов, истязателей и палачей советских людей.

Каден показал фотографию расстрела молоденьких девушек. Юлька прослезилась.

— Не исключено, наши подопечные где-то рядом с этими подонками в немецкой форме. Будем разбираться.

— Возможно, они сами изображены на фото, — сказала Юля.

Знакомясь с делом Кривого, Каден отметил грамотно составленные протоколы допросов.

— Заслуга жены, — ответил Вадим. — Мне еще надо учиться. Юлька, наверное, предрасположена к делопроизводству.

— А кто это заметил! — воскликнул старший лейтенант.

Гость передал браунинг Бодрову. Вадим прочитал дарственную надпись, вынул магазин, попробовал работу затвора, спускового механика.

— Завтра с Юлей опробуем.

— Берегите патроны. Два магазина всего. Дефицит.

Вошел начальник райотдела милиции. Поздоровался с Каденом. Прочитал предписание управления контрразведки СМЕРШ 3-го Украинского фронта, осмотрел подарок следователю, написал резолюцию на выдачу подследственного старшему лейтенанту Кадену.

— Когда заберете?

— Часа в три ночи. Путь у нас неблизкий, пока погода стоит, надо поторапливаться.

Потом Вадим повез гостя к матери. Каден передал подарки от старшего сына, рассказал о его судьбе, житье-бытье.

— Главное, о чем просил Сергей Николаевич, рассмотреть сына, подержать на руках.

Димка спал, улыбаясь неизвестно чему. Его осторожно расшевелили, он проснулся, не заплакал, смело пошел на руки к гостю, сразу же потянулся ручонками к сверкающим звездочкам на погонах.

Пришла из школы Лида, деловито взяла ребенка из рук Кадена, положила на кровать, начала менять пеленки.

— Она у нас старшая нянька, — сказала Анна Михайловна, — не обессудьте.

— Все семейство Бодровых я теперь знаю. Будет что рассказать Сергею.

— Вы вместе служите? — спросила Лида.

— Делаем одно общее дело.

Пообедали. Анна Михайловна вынула из вещевого мешка фляжку спирта, налила мужчинам по четвертинке стакана. Выпили за встречу и хорошие вести.

Каден заторопился: надо побыть дома.

Кривого тяготила неясность положения. Следователь который день не вызывал на допрос, последнее свидание с ним не выходило из головы. Вадим высказал тогда ряд тревожных мыслей, о которых не хотелось вспоминать. Все это лишь предположения, пытался успокоить он себя, доказательств нет, а предположения суд во внимание не берет.

«Дернул меня черт за язык назвать Хорька и Неизвестного своими друзьями, а они теперь фигурируют в деле. Но доказать связь нельзя. Хорек должен быть уже за линией фронта с Неизвестным, ищи ветра в поле. А вдруг все-таки кто-то эту связь докажет… Нет, лучше не надо…»

Он прислушивался к шагам дежурного в надежде, что его все-таки поведут в нарсуд. В колонии вольготная жизнь, а там… видно будет. Но никто возле его камеры не останавливался. Надежда тем не менее теплилась: должно обойтись, еще не все потеряно.

«А Вадим въедливым оказался. Вопросы задает вроде бы незначащие, а ответы на них надо давать продуманные».

Никодим несказанно удивился, когда глубокой ночью в камеру вошли дежурный по райотделу и двое военных — офицер и сержант с автоматом. Он быстро собрал свои арестантские пожитки.

— Ваше дело передается в военную контрразведку, — объявил дежурный. — С ними вы сейчас должны уехать.

— Куда?

— Потом объяснят, если сочтут нужным.

— Контрразведка занимается расследованием воровства хлеба? Что-то новое, — посмотрел он на стоявшего молча офицера.

— СМЕРШ занимается вопросами пресечения враждебных действий противника в тылу фронтов, — ответил старший лейтенант.

— Какое отношение к этому имею я, сугубо мирный человек?

— Если даже имели, к СМЕРШ тоже относится.

— Да нет за мною ничего подобного!

— Разберемся.

Сержант снял с плеча ППШ, давая понять, что разговор окончен.

Кривой вышел на крыльцо, вдохнул свежего морозного воздуху, отчего закружилась голова. Батурино погрузилось в темноту, стояла тишина, казалось, нет здесь ни людей, ни животных. Щелкнула петлей открывшаяся дверь «воронка», сержант кожухом автомата подтолкнул Кривого.

Внутри «эмки» было тепло. Мягкое сиденье, спокойное урчание двигателя, ровный, накатный грейдер и движение без толчков успокаивали. Вскоре, зажавшись в угол, конвоируемый уже похрапывал. Сержант передал автомат старшему лейтенанту, начал клевать носом. Через пару часов машину дозаправили в Поворино, конвоир с шофером поменялись местами, размеренный ритм движения автомашины и монотонная работа мотора вновь начали клонить Никодима ко сну, неожиданно в голову начали приходить приятные мысли.

У Кривого не было левого глаза. Потерял по молодости в пьяной драке. Находился он в салоне слева, и, чтобы смотреть в окно, ему надо было сильно поворачивать голову. Поэтому было похоже, что сидел он отвернувшись от сопровождавших военных.

Каден не забыл обещания. Заехали к женщине на краю поселка. На удивление она вышла навстречу прилично одетая, повеселевшая, рассказала, что участковый разыскал похитителей, одного даже застрелил при попытке оказать сопротивление, заставил возвратить то, что еще уцелело.

— Но и за это спасибо.

Женщина накрыла стол.

— Чего четвертый не идет?

— Болен он, пусть посидит. Покормим в машине.

И снова путь-дорога. Там, где машину буксировал «студебекер» два дня назад, лежал ровный накатанный грейдер. Используя накопленный опыт, почти беспрепятственно переправились через Днепр вместе с колонной бензозаправщиков. Стоявший на берегу в свете фар капитан заметил черную «эмку», приложил ладонь в двупалой рукавице к головному убору.

— Приятно, когда тебя уважают, — сказал сержант с автоматом.

— Из-за боязни, — прокомментировал Никодим, молчавший всю дорогу. Подъехали к «Роще» с рассветом. Каден решил навестить Сергея в первую очередь. Когда потом выкроит время, неизвестно, а сообщить о результатах поездки не терпелось.

Бодров был в своей землянке. Часовой знал старшего лейтенанта, тем не менее сначала спросил разрешение у майора, чтобы впустить раннего гостя.

— Я опять с докладом! — хлопнул себя по бокам Каден.

— Не бери в голову. Человек на службе! Говори, что нового привез. — Незаметно для себя Сергей перешел на «ты».

— Во-первых, сын жив и здоров, богатырь! Понравились ему звездочки на погонах. Предвижу, будет военным! Держал на руках недолго. Лида забрала по-быстрому.

Гость рассказал о путешествии в Батурино, жизни матери с дочкой и внуком, Вадиме.

— Знаешь, — сказал Каден, тоже переходя на «ты», — твоя… кто она тебе — Юля?

— Невестка.

— Вот-вот, невестка подала хорошую мысль. Когда с Вадимом рассматривали фотографии, она высказала предположение, не эта ли тройка, что фигурирует в ответе Сталинградского УНКГБ, — Хорек, Кривой «и Неизвестный участвуют в расстреле девочек.

— А что, идея!

— Одно мне осталось непонятным, Сергей Николаевич. Семью вашу всю знаю. Сын есть, а где жена?

— Я отец-одиночка. Чаще такая доля достается матери, а у меня не так, как у всех. Димкина мать болеет, но дело идет на поправку. Больше, дорогой земляк, сказать ничего не могу. Сам не знаю.

— На Кривого поглядеть есть желание?

— Нет. Как ни крути, он мой земляк-хуторянин, расчувствуюсь.

— Нашли в чем признаться!

— Земляков, как и родственников, не выбирают. Что есть, то и есть. Война нас развела по разные стороны баррикад. Не будь ее, так и жили бы по соседству.

— Вряд ли. Вор он. А как потом его назовем, не знаю. Со временем скажу и об этом.

— Какие планы?

— Проведу очную ставку, а там посмотрим.

— Упрутся, будто не знают друг друга и нигде вместе не были. Надо как-то по-другому.

«По-другому» в голову не приходило.

Шли дни. Штаб СМЕРШ размещался в большом заброшенном доме, некогда принадлежавшем попу. Его достоинством был полуподвал со множеством отсеков под различные продукты, хозяйственные товары. Теперь здесь КПЗ: одиночки, групповые. Полуподвал крепкий, со стенами в два кирпича, с окнами в торцах коридора, пропускающими призрачный свет в помещение. Перекликаться в камерах, как называли отсеки задержанные, запрещалось, не разрешались и громкие разговоры с сокамерниками.

Никодима ввели в отсек с тремя соломенными лежаками. На одном сидел человек с забинтованной ногой. Кривой даже обрадовался соседству. Одиночество в батуринской КПЗ осточертело, теперь можно хотя бы шепотом перекинуться словами. Быстро познакомились.

— Говорят, самострел, — указал новый знакомый на ногу. — Теперь пулю извлекли, будут определять, из какого ствола она вылетела. Но меня это не волнует, она не была в моей винтовке. В этой камере я уже давно.

— Но ты же поранил себя?

— Попробуй из винтовки выстрелить себе в икроножную мышцу снизу вверх!

— Тут я пас, потому что сугубо гражданский.

Вскоре в отсек втолкнули третьего претендента на соломенный лежак — человека в гимнастерке без погон. Тот молча плюхнулся на свое место и вскоре засопел. «Третий», так его назвали сокамерники, встал лишь тогда, когда принесли обед, но от еды отказался.

— Такой бурдой нормальных людей не кормят, — брюзжал он, — пусть сами едят, — отодвинул он от себя алюминиевую миску с борщом.

— За что попал сюда, друг? — спросил старожил.

— Не знаю толком. Плетут несусветное.

Отказался «третий» и от ужина, за что был вызван на беседу к дежурному офицеру. Завтрак помог ему съесть «самострел ьщик», посоветовал от обеда не отказываться — можно накликать на свою голову гнев Кацо, блюстителя порядка в камерах.

— Ты-то, одноглазый, что тут делаешь?

Никодим рассказал о попытке присвоить двенадцать мешков украденного хлеба.

— И только?

— Дай мне свою статью, век помнить буду. На хрена он тебе сдался? В армию не взяли, живи и радуйся. — «Самострел» постучал себя двумя пальцами по лбу.

— Только из-за хлеба СМЕРШ разбираться не станет. Это дело милиции. Что-то ты темнишь, — пробурчал с недовольным видом «третий». — Признавайся, тебя к нам в качестве «утки» подсадили? Мы тут изливаем душу, а это потом станет известно оперативникам.

— Да уж, ты разоткровенничался! — усмехнулся Кривой. — А сам не знаешь, за что попал в нашу компанию. Помолчал бы.

— Положим, я двинул между глаз одному капитану зажатой в кулаке двухсотграммовой гирькой, а он отдал богу душу. Хотя сам был виновен, лез напролом. Потому и говорил, что понапрасну попал сюда.

— А ты, — обратился Кривой к «самострельщику». — По лбу зря стучишь. Хлеб похитили по моему плану. Думал, если удастся вывезти, а потом продать, получу кучу денег. Рассчитывал, поймают, посадят в колонию, укроюсь от друзей.

— Хорошие «друзья», если от них надо прятаться в тюрьме.

— Перестрелял бы их, и концы в воду, — дал запоздалый совет «третий».

Никодим лежал и последними словами ругал себя за откровения. «Видишь ли, возомнил себя умнее. По лбу стучит. А его мысль «перестрелять» неплохая. Дай бог выбраться! Все! Больше ни слова о себе».

Наутро на допрос вызвали сначала «старожила», потом «третьего», последним — Кривого. Старший лейтенант, который привез его из Батурино, справился о здоровье, спросил, как сошелся с сокамерниками, о чем интересном говорили.

— С незнакомыми людьми о чем можно толковать? Так, болтовня одна.

— Кто за что тут находится, говорили?

— Поделились мнением, как каждый видит свое задержание.

— Никодим, у меня возник один вопрос, помоги уточнить. С твоих слов в протоколе записано, что Хорька, твоего друга, убили. Как это случилось?

— Чего это вдруг всплыл вопрос, не имеющий ко мне отношения? Был друг, убили ножом в спину.

— Где, когда и за что?

— Не помню точно.

— Организация наша серьезная. Всякие отговорки не допускаются. Они лишь усугубляют положение подследственного.

— Давно это было, всего не упомнишь.

— Веришь в привидения?

— Никогда не сталкивался с ними. Наверное, есть, если о них говорят люди.

— Хорошо. Подписывай протокол, иди вспоминай. Подойди к окну, посмотри, нет ли там знакомых лиц.

Кривой подошел, глянул. Лицо его вдруг посерело, с испугу выронил ручку, взятую для подписания протокола.

— Узнал?

Никодим промолчал.

— Очную ставку проведем?

— Не надо.

Каден смотрел на батуринские протоколы допросов, написанные Юлькиной рукой, и нежная волна чувств колыхнула сердце. Вспомнился чистый девичий голос. Он сидел задумавшись, когда ввели Хорька.

— В предыдущей беседе со мною ты утверждал, что не знаешь Кривого?

— Впервые от вас услышал о нем.

— Врешь ведь!

— Истина — то, что есть на самом деле. Она остается такой всегда, верят в нее или нет.

— Подойди к окну, посмотри во двор на свою «истину».

Старший лейтенант стоял возле стола, когда Хорек неожиданно крутнулся от окна, стремительно распахнул дверь, проскочил мимо часового, налетел сзади на Кривого, сбил с ног, начал душить.

— Гад! Предатель!

Однако Кривой, физически более сильный, вскоре оправился от испуга, оторвал руку напавшего от горла, рванул ее вниз. Уже Хорек оказался в положении полузадушенного, когда Кацо разбросал их в разные стороны. Вскоре могучего телосложения грузин приволок упирающихся драчунов к Кадену.

— Продолжим беседу, друзья несдержанные?

— Я не знаю этого дурака, — сказал Кривой, немного успокоившись.

— Я те дам «не знаю», чмо одноглазое! — вновь ринулся Хорек в атаку. Но блюститель порядка ухватил его за шиворот и вновь усадил на прежнее место.

— Вот что, други мои ненаглядные, сейчас сюда приведут Неизвестного с известной вам подноготной. Обнюхайтесь, повспоминайте о делах минувших, да без кутерьмы всякой. Кацо может рассердиться.

Я помню лунную рапсодию И соловьиную мелодию, — напевал Каден, направляясь в кабинет начальника оперативного отделения.

— Наметился успех? — спросил Сергей, обратив внимание на лучезарное настроение земляка.

— Дают признательные показания.

— «Выбивательные»?

— Вспоминают Таллин, Львов, «лесных братьев», участие в борьбе против немцев в составе УПА, признались, что прибыли сюда для вербовки молодежи по заданию ОУН. Никакого криминала, кроме последних непродуманных шагов Хорька в Горобцах и Кривого в Горшовке. Оказывается, Никодим был там в отпуске с разрешения Хорька, но нарушил приказ вести себя тихо и мирно. О службе в рядах Украинской вспомогательной полиции даже слушать не желают. Нет, и все. Опять затор. Вспоминаю Юлькины слова, а как доказать, пока не знаю, что клички дружной тройки у нас и той, что значится в ответе Сталинградского УНКГБ, — не совпадение. О расстреле девочек пока речь не идет.

— Как ведет себя эта тройка?

— Хорек и Кривой нервничают. Неизвестный не признается, что знает своих друзей. Похоже, испытывает какие-то особые опасения по поводу будущего. Но внешним видом этого не показывает.

— Не понимает, что бесполезно?

— Все он понимает, но надеется на что-то.

Вошел Шалевич. Послушал информацию о задержании и признаниях Хорька, Кривого, отпирательстве Неизвестного.

— Сомнительно, чтобы признались, но если одеть ваших подопечных в немецкую форму с нашими поясными ремнями, сфотографировать их в том ракурсе, как на имеющемся фото, возможно, это даст что-то, — предложил он.

— Одна голова — хорошо, две еще лучше. Дело говорите.

Через пару дней улыбающийся Каден вновь был в кабинете Бодрова. Принес с собой несколько фотографий.

— Смотри, вот снимок немецкий, а это наш, одно и то же.

— А ведь похожи. Что говорят арестованные?

— Говорят, что им до этого дела нет.

— Как поступите в дальнейшем расследовании?

— Сделали несколько снимков всей тройки в фас и профиль в форме полицаев Украинской вспомогательной полиции, выслали фото в Сталинградское УНКГБ на опознание. Там с местными жителями проведут эту работу.