Ваше Величество Госпожа Рабыня

— 13 —

Затратив на малопродуктивный разговор с Пушкарёвым и ещё менее продуктивные сожаления о результатах этого разговора около сорока минут, Геннадий Ильич вернулся в свой кабинет и застал Анисимова азартно сражающимся с упрямым компьютером — пальцы Юрия Викторовича то хищно летали по клавиатуре, то безжалостно истязали несчастную мышь. Временами Анисимов на несколько секунд отворачивался от дисплея, хватал авторучку и в лихорадочном темпе делал какие-то пометки в раскрытом блокноте. Затем снова набрасывался на клавиатуру, снова стискивал полузадушенного "зверька".

Опасаясь помешать Юрию Викторовичу, Брызгалов сел за расположенный слева от входа маленький секретарский столик, закурил и стал с интересом следить за манипуляциями Анисимова — неужели Юрию Викторовичу удалось раскопать что-то стоящее? Что, возможно, хотя бы частично избавит их от утомительной и малоперспективной работы с каждым из трёх, четырёх десятков гостей Долгова? Дай-то Бог!

От приятных размышлений на тему "ах, чёрт побери, ну почему бы Анисимову не вырыть клад?!" Брызгалова оторвал чуть напряжённый из-за скрываемого торжества голос Юрия Викторовича:

— Геннадий Ильич, можешь меня поздравить!

— Что? С помощью компьютера вычислил-таки убийцу?

— Завидуешь, да? Потому и ёрничаешь? Убийцу тебе, видите ли, подавай! А Свиристянкина Самуила Кондратьевича не хочешь?

— А это ещё что за птаха? В наше расследование залетела она откуда?

— Прямиком, Геннадий Ильич, из пионерского лагеря "Спутник", - Анисимов, дабы не выглядеть полным занудой, тоже перешёл на шутливый, предложенный Брызгаловым тон, — где она подвизается в качестве директора сего заведения.

— И что же ты, Юрий Викторович, в её оперении нашёл особенно замечательного? Ладно. Прости. Наверно, от перегрузки мозги малость перегрелись. — Почувствовав, что его наклонность к граничащей с шутовством иронии никак не помогает делу, одёрнул себя Брызгалов. — Давай по порядку.

— По порядку, так по порядку. В понедельник двадцать восьмого августа сего года на счёт пионерлагеря "Спутник" со счёта производственно-коммерческой фирмы "Лотос" поступило десять тысяч долларов в качестве предоплаты по договору об аренде фирмой "Лотос" у пионерлагеря "Спутник" всех принадлежащих ему ("Спутнику") строений и занимаемого им участка земли сроком на два года с момента подписания договора. Тебе это, Геннадий Ильич, о чём-нибудь говорит?

(Ещё бы! Деньги переведены как раз в день убийства Игоря Олеговича. Совпадение? Или — нечто большее?)

— Разумеется, Юрий Викторович. Стало быть — на два года?.. А летом как же?.. Детишек этот твой Самуил Кондратьевич размещать собирается где?

— По-моему, Геннадий Ильич, нигде не собирается. По-моему, он давно уже считает этот пионерлагерь соей "приватизированной" собственностью. Да только — у нас же не Подмосковье — до сих пор не подворачивалось случая от этой собственности получать доход. Вот и терпел детишек.

— Стало быть, Юрий Викторович, считаешь, что твои предположения относительно капиталовложений фонда "Надежда" подтверждаются? И в нашей области должен был вот-вот появиться филиал, так сказать, Голливуда? "Российское порновидео" — а что? Чем не название! А кроме, Юрий Викторович? Ещё что-нибудь нарыл?

— Нарыл, Геннадий Ильич, а как же! Сазонову Денису Викторовичу по распоряжению директора пионерлагеря "Спутник" двадцать пятого августа было выплачено в качестве аванса двенадцать тысяч рублей.

— Ни с того, ни с сего?

— Нет, почему же. Как художественному руководителю "Спутника".

— И давно он на этой должности?

— Этого я, Геннадий Ильич, не выяснил. Это же не финансовые документы, которые поступают к налоговикам. Но, думаю, недавно. Вполне возможно, что с этого же самого двадцать пятого числа.

— Так… значит, имеем: Бутов — Свиристянкин — Сазонов… на Долгова пока не замыкается… разве, что косвенно — через "Надежду"… но, какого чёрта — Сазонов? Бутов, Свиристянкин, Долгов — убеждает. Цепочка выстраивается вполне логично — из руководящих, так сказать, компетентных товарищей… А вот с какого бока здесь музыкант?..

— Не знаю, Геннадий Ильич. Но с какого-то — обязательно должен быть. С музыкантом, однако, давай пока погодим. Ведь то, что я тебе сказал — это ещё не всё. Думаешь, из одной только любви к мучительству я так долго терзал компьютер? Нет! Двадцать восьмого, кроме перевода в "Спутник", со счёта "Лотоса" было снято ещё 20 тысяч долларов. И — с концами! Снято — и всё! По-моему: Бутов их получил наличными. А вот в каком банке — не вышло. Сколько не бился — зря. У банков, знаешь, защита не то, что у налоговиков — не по моим зубам.

— Погоди, Юрий Викторович! Так ты полагаешь, что Бутов двадцать восьмого с двадцатью тысячами на руках отправился на свидание со Свиристянкиным? Чтобы совершить основную — негласную — часть платежа? Себя, разумеется, ни обидев? А кто-то его выследил — и? На первый взгляд убеждает… 20 тысяч "зелёных" — сумма. Но — чёрт побери! — Сазонов… почему он всё время путается под ногами?! Или… да нет! Чушь! Музыкант не пошёл бы на такое… и потом… его ведь и самого убили… постой-ка! Алла Анатольевна! Вот кто может быть в курсе отношений Бутова и Сазонова!

По неискоренимой следовательской привычке разговор с Аллой Анатольевной Брызгалов собрался начать с чего-нибудь постороннего, с расспросов, например, о визите Кандинского, но, набирая номер, передумал и, поздоровавшись, сразу перешёл к сути дела. Интуиция на это раз майора не подвела:

— …всё, что знаю, Геннадий Ильич… сначала Игорька, а теперь Дениса — вот сволочь! Только — нет… зачем ему было это?! С какой стати?

— Кому, Алла Анатольевна — ему?

— Долгову, конечно! Ах, да, вы же не в курсе… ладно! Ни Игорьку, ни Денису моя болтовня никак уже повредить не сможет… а с этого деятеля — всё равно, как с гуся вода… и вообще — плевать я на него хотела! Но чтобы убил?.. Зачем?!

— Алла Анатольевна, пожалуйста, успокойтесь. И по порядку. Во-первых: какое совместное дело ваш муж затевал с Долговым? И, главное, почему вы предполагаете, что Алексей Дмитриевич может оказаться причастным к убийству?

— Геннадий Ильич, о причастности — это нервы. Просто — не переношу Долгова. Вы бы только знали, как он обращается со своей Надеждой Викторовной!

— Как, вероятно, с рабыней? — не удержавшись, перебил Брызгалов. Женская непоследовательность Аллы Анатольевны в данный момент нисколько не умиляла майора: "Уж кому-кому, а никак не этой "очаровательной садисточке" по поводу страданий Галушкиной проливать крокодиловы слёзы!", - не нравится, Алла Анатольевна, вам Долгов — ну и не нравится. А почему — несущественно. Но, простите… Кандинский с Галушкиной виделся, разговаривал — и ничего особо ужасного в её положении не нашёл. И потом… рабыню из Надежды Викторовны, в конце концов, воспитал не Долгов. Так что, Алла Анатольевна, если не затруднит, давайте вернёмся к сути.

— И вы, Геннадий Ильич — тоже. Меня простите. За бабскую логику. Если кто-то не нравится — значит, злодей. Беспросветно чёрный. Без единого белого пятнышка. Хотя понимаю: жене "рабовладельца" плакаться об участи рабыни — смешно. Вдове, Геннадий Ильич… никак не привыкну… а Долгов… мне Игорёк, примерно, полгода тому назад сказал, что Долгов предложил ему совместное предприятие. Ну — что-то вроде центра по подготовке квалифицированных рабынь. Не таких, конечно, как Лидия Александровна, Надежда Викторовна или Вера Максимовна — которые рабыни по убеждению. Нет, самых обыкновенных. Из женщин, которым нравится подчиняться. А таких, знаете, достаточно много. Если за деньги — наверно, каждая третья… Ну, Игорёк сначала заколебался — посчитал, что это, как бы сказать, профанирует его идею. Ведь он-то искал рабынь по своей природе. Убеждённых, что только в рабстве раскрывается их истинная сущность. А если за деньги — та же, в общем-то, проституция. Ну, может быть, с небольшим специфическим уклоном… Но Долгов, сволочь, предложил очень выгодные условия. Все расходы брал на себя, а от Игорька требовались только организация и надзор. Ну и, конечно, опыт. Педагогический, так сказать… И вот за этот опыт — сорок процентов от прибыли.

— И Игорь Олегович, как я понял, в конце концов согласился?

— Согласился. Дела у него, знаете, не в таком состоянии, чтобы отказываться.

— А теперь, Алла Анатольевна? Вы ведь, наверно, в курсе? На какой стадии у них всё было? Ну — только переговоры или уже что-то конкретное?

— Думаю, Геннадий Ильич, — конкретное. Ведь Сазонова я сосватала. Верней, месяц назад, когда Игорёк сказал, что им нужен фиктивный директор. Хотя нет, не фиктивный — а как это? официальный — и спросил у меня относительно Дениса: как, мол, по моему мнению — подойдёт? Работы, дескать, ему там не много, а оклад очень даже приличный. Да плюс надбавка за художественное руководство. Ну, я и подумала… Денис, знаете, очень ранимый. От нашей, моей и Яновского, благотворительности его всегда немного коробило, но — что делать! — пользовался. А тут вдруг такая возможность…

— Алла Анатольевна, а что у Сазонова на этой должности могут быть крупные неприятности, вы как — подумали?

— Конечно, Геннадий Ильич. И подумала, и ему сказала. Но только… Долгов, "Надежда" — крыша очень надёжная! И от налоговой инспекции и от рэкета… а оно — вон как вышло! И Игорька, и Дениса! Нет, такого мне в голову никак не могло прийти! Сейчас всё-таки двухтысячный, а не девяносто пятый! На Долгова — я зря, конечно… Но, Геннадий Ильич, какой сволочи они перешли дорогу — честное слово не понимаю?!

— А вы, Алла Анатольевна, значит, считаете, что и вашего мужа, и Дениса Викторовича убили в связи с организацией этого центра?

— А как же! Нет, когда застрелили Игорька — тогда я ещё так не думала. У него ведь были и другие дела. А вот когда Дениса… он же лишь через этот центр! Соприкоснулся с нашим российским бизнесом! И сразу — пуля! Жаль, что теперь не расстреливают! Я бы этого гада собственноручно! И за Игорька, и за Дениса — пять раз расстреляла бы!

— Алла Анатольевна, — вполне сочувствую и разделяю. И хоть являюсь убеждённым противником смертной казни — вас бы судить не стал. Если бы этого мерзавца вам удалось расстрелять пять раз. Однако, Алла Анатольевна, давайте возвратимся к Сазонову. Связь вашего мужа с Долговым, финансирование "Надеждой" "Лотоса" — для меня не новость. А вот относительно роли Дениса Викторовича, скажем так, были сомнения. И вам спасибо, что просветили. Нет, Алла Анатольевна, вашу уверенность, что Игоря Олеговича и Дениса Викторовича убили из-за их причастности к создаваемому Долговым центру, разделяю далеко не полностью. Хотя совпадение очень многозначительное… И какая-то связь, скорее всего, существует… А посему, пожалуйста, расскажите подробнее о Денисе Викторовиче — всё с самого начала.

— А я, Геннадий Ильич, в основном — всё. Что знала — сказала уже об этом. Может быть — некоторые детали. Но только прежде… понимаю… вам, следователю, настойчивость глупой, упрямой бабы может показаться смешной… но мне — всё равно! Пожалуйста, смейтесь! Лишь бы поймать этого гада! Геннадий Ильич, я абсолютно уверена, что Игорька и Дениса убили из-за этого центра! Который хочет организовать Долгов! И если женская интуиция для вас хоть немного значит — то только здесь! Ройте, копайте — и никуда эта сволочь не денется!

После сего темпераментного выпада Алла Анатольевна вернулась к Сазонову, детально рассказав о процессе его "вербовки", но по существу дела, действительно, добавить смогла немного: да, Дениса Викторовича она таки уговорила, и, кажется, чуть ли не за день до смерти муж устроил его художественным руководителем в пионерлагерь "Спутник", с директором которого познакомился месяца полтора назад; нет, адреса директора она не знает, хотя, если надо, можно поискать в Игоревых бумагах — вот, собственно, и всё. В общем — не мало, но поскольку Брызгалов, звоня госпоже Бутовой-Кузнецовой, надеялся на большее, то, подводя итоги, обратился к Анисимову голосом далеко не бодрым:

— Каким образом, Юрий Викторович, Сазонов попал в компанию к Бутову и Долгову, это мы теперь знаем, а более, увы, ни хрена. Даже адреса этого Свиристелкина она нам не захотела сказать… Ну, адрес, положим, не проблема. По компьютеру — через паспортистов — ты его мигом сыщешь. Никуда от нас господин Свиристелкин не усвиристит… А вообще — давай. Прежде чем ехать к Долгову, было бы очень желательно немножечко потрепаться с товарищем Свистопляскиным.

— Улица, Геннадий Ильич, Верхне-Зареченская, дом 9, квартира 14, телефон 27 — 64 — 41.

— Ишь ты! Начальство не успело подумать, и — будьте любезны! Хоть бутылку за оперативность ставь! Нет, Юрий Викторович, правда, когда ты успел? Или — пока я трепался с Аллой Анатольевной?

— А когда же ещё, Геннадий Ильич? Едва только ты соизволил выразить неудовольствие — ну, что я малость замешкался с адресом — сразу учёл, как видишь. Так что — ловлю на слове: бутылка с тебя.

Присущая Брызгалову ироническая, слегка даже ёрническая манера разговора Анисимову давалась не без труда, но, общаясь с Геннадием Ильичом, он — вероятно, в качестве противоядия — пробовал под неё подстраиваться. Впрочем, не всегда удачно.

— Да, если позволишь, маленькое критическое замечание…

— Позволяю, Юрий Викторович! Но только — по делу. Без очернительства.

— Думаю, Геннадий Ильич, по делу. Алла Анатольевна… по-моему, ты слишком многого от неё хотел… ведь, если без предвзятости, она тебе дала очень ценные показания. Ведь мы теперь знаем и характер затеянного Долговым "производства", и каким боком с ним соприкоснулся Сазонов — конечно, насколько можно верить госпоже Бутовой…

— Знаем, Юрий Викторович, ну и что? Это мы скоро узнали бы так и так. Хотя… ты, вероятно, прав! Во всяком случае, новоиспечённого "предпринимателя" Свистулькина, если начнёт юлить, имея её показания, будет прижать нетрудно. А верить… тому, что Алла Анатольевна соизволила нам сказать — полагаю, можно… Вот о чём она предпочла умолчать — другой вопрос… Госпожа Бутова-Кузнецова, должен, Юрий Викторович, заметить, баба ужасно скрытная. И мне, по правде, эта её скрытность нравится всё меньше и меньше. Ведь не могла же она не понимать, что для поисков убийцы Игоря Олеговича сведения о центре, организуемым Долговым, имеют большую ценность? Однако — молчала! Спокойненько дождалась, пока мы на него вышли сами! Какого, спрашивается, чёрта?! Из-за Сазонова? Не хотела, чтобы у него были лишние неприятности? Как-никак, а назначен художественным руководителем в центре по подготовке высококвалифицированных рабынь? Да нет! Вздор… С точки зрения закона подкопаться к ним было почти нельзя. А от рэкета (и криминального, и административного) Долгов — крыша что надо… Нет, чую: здесь что-то другое… вот только — что?

— Геннадий Ильич, у тебя, никак, новый подозреваемый? Вернее — старый, но в новом качестве? Ведь Зубов на Аллу Анатольевну, как мне помнится, тебе уже давно предлагал обратить самое пристальное внимание?

— Да нет, Юрий Викторович, не то. Что Алла Анатольевна хоть как-то причастна к убийству мужа — не верю. Хотя для следователя "верю — не верю" критерий, конечно, аховый, можешь смеяться, но в случае с Аллой Анатольевной я именно не верю… Нет, здесь другое… Думаю всё-таки, отношения Аллы Анатольевны с Денисом Викторовичем были не вполне невинными. Хотя… она же, чёрт побери, не по "Домострою" воспитана! Вполне современная женщина. Ну да, Бог с ней. Это, как говорят американцы, её проблемы… Разумеется — до поры до времени. И всё-таки… её запредельная скромность… ладно, потом! А пока, Юрий Викторович, если не трудно, позвони Свиристянкину. А то у меня от телефонных "собеседований" голова уже просто пухнет. Люмбаго, Пушкарёв, Алла Анатольевна — нет, с Самуилом Кондратьевичем говорить лучше тебе. А я пока малость поиграю с компьютером…

Компьютер в данный момент Геннадию Ильичу был вовсе не нужен, и за клавиатуру он сел лишь для того, чтобы своим праздным видом не отвлекать Анисимова. Начало разговора — а Самуил Кондратьевич оказался дома — прошло мимо ушей Брызгалова, что нисколько не удивительно: приветствие, знакомство, вступление — словом, следовательская рутина. По-настоящему внимание Геннадия Ильича разговор привлёк только после следующей фразы Анисимова:

— Двадцать восьмого августа — вы это точно запомнили?

— …..

— Да, конечно. А в среду, когда вы узнали о смерти Игоря Олеговича, вам это не показалось странным?

— …..

— А сами, Самуил Кондратьевич, из Здравницы вы уехали во сколько?

— …..

— Деньги, разумеется, вы положили на счёт "Спутника"?

— …..

— На представительские расходы? А для пионерлагеря — не жирно?!

— …..

— Временно, говорите? Пока создаваемый вами центр творческой молодёжи "Надежда" не имеет ещё своих реквизитов? Простите, Самуил Кондратьевич, но эти сказки рассказывайте лучше налоговикам!

— …..

— Так-то оно так, Самуил Кондратьевич, но Долгов тоже ведь не Господь Бог.

— …..

— Что невозможно — это у вас явно преувеличенные представления. Трудно — согласен. Но, Самуил Кондратьевич, не воображайте, что если трудно дотянуться до Долгова, то и до вас — тоже. Стоит шепнуть налоговой инспекции — и…

— …..

— Ничего он вас защищать не будет! Вы же понимаете, это предприятие могло состояться только в том случае, если без шума!

— …..

— Уверяю вас, Самуил Кондратьевич, переведённые "Лотосу" деньги Долгов вернёт! Кроме, разумеется, тридцати тысяч. Которые Алексею Дмитриевичу возвращать придётся вам!

— …..

— С Бутова, Самуил Кондратьевич, уже ничего не спросишь. А те, что на счетах "Спутника", в лучшем случае будут заморожены. Суды, арбитраж — нет, Долгов столько времени ждать не станет. Вы же, Самуил Кондратьевич, понимаете это не хуже меня.

Реплики Анисимова заинтересовывали Геннадия Ильича всё больше, и майору, чтобы иметь возможность слышать другую сторону, приходилось бороться с искушением снять параллельную трубку, и лишь понимание, что его любопытство будет Юрием Викторовичем истолковано как недоверие, помогло Брызгалову победить этот соблазн.

— Так-то, Самуил Кондратьевич, лучше. Рад, что вы наконец-то поняли.

— …..

— Сазонов — само собой. Его роль, будьте добры — подробнее? Осветить для меня — не посчитайте за труд?

Внимательно слушающий Брызгалов мимоходом отметил, что иронию и ехидство, которыми он частенько смущает допрашиваемых, Анисимов с не меньшим успехом замещает изысканной — "запредельной"! — вежливостью. Причём, эту тактику Юрий Викторович освоил не так давно — в прежней совместной работе ничего подобного за Анисимовым Геннадий Ильич не замечал.

Допрос тем временем, перевалив экватор, приближался к своему завершению.

— Нет, Самуил Кондратьевич, ничего я вам не гарантирую.

— …..

— Не знаю, не знаю. Думаю, вряд ли. Ведь Долгов в этом начинании основную ставку сделал на Бутова. И после его убийства…

— …..

— Нет, Самуил Кондратьевич, исключать, тоже не исключаю. Но вас, честно сказать, не понимаю. Ведь прошло уже столько дней…

— …..

— В четверг! В крайнем случае — в пятницу!

— …..

— Обязательно, Самуил Кондратьевич. Завтра же.

— …..

— Нет, с нашей стороны нажима не будет.

— …..

— Многие, Самуил Кондратьевич. В частности — налоговая инспекция. Но главное, конечно — Долгов.

— …..

— Всё, Самуил Кондратьевич. Всего наилучшего. Спасибо за помощь. "До свидания" — оцените мою деликатность — не говорю. Хотя, разумеется, свидание не исключено. Особенно — если вы сейчас что-то запамятовали.

Закончив допрос, Анисимов сжато и точно пересказал Геннадию Ильичу его содержание. С помощью Свиристянкина, заполнившего лакуны в показаниях Аллы Анатольевны, картина затеваемого Долговым предприятия нарисовалась во всех подробностях — увы! Убийства Бутова и Сазонова в неё не вписывались.

Пожалуй, самым ценным, из сообщённого Самуилом Кондратьевичем, оказался рассказ о его свидании с Бутовым вечером двадцать восьмого августа — буквально за два, три часа до убийства Игоря Олеговича. Этот рассказ, во-первых, позволил вернуть часть выпавшего времени — начиная с момента исчезновения Бутова из города — а во-вторых, сделать кое-какие не совсем фантастические предположения о визите в Здравницу музыканта: ибо, по словам Свиристянкина, он, кроме прочего, (получения взятки!) подписал в этот день с Игорем Олеговичем договор о намерениях — вопреки скромному названию передающий фактически всю территорию пионерлагеря "Спутник" в руки товарищества с ограниченной ответственностью.

— Товарищество, значит, с неограниченной безответственностью, — двумя ехидно прибавленными приставками Брызгалов по-клоунски вывернул наизнанку суть подобных объединений, — ловко! Впрочем, к нам это отношения не имеет… Юрий Викторович, насколько срочно Долгову могли потребоваться подписанные документы?

— Так ты, Геннадий Ильич, думаешь?..

— Ну да! Если срочно…

— То, Геннадий Ильич, что прошло по документам, полагаю, не требовало особенной срочности… Во всяком случае — не до такой степени, чтобы посылать курьера. Ты ведь это имеешь в виду?

— Это, Юрий Викторович, это… Если Сазонов в Здравницу поехал не случайно… если — за документами… допустим, по распоряжению Долгова… тогда многое объясняется! Не дождавшись в условном месте Бутова, музыкант, естественно, нервничает — стало быть, неудивительно, что случайно встреченным в электричке знакомым пьянчужкам предлагает распить бутылку вина. Которое почему-то было у него с собой. Почему?.. Ладно. Проехали. Дальше. Долгов, узнав от Дениса Викторовича о неявке Бутова, тоже, скорее всего, занервничал и вряд ли эту свою нервозность сумел скрыть от Сазонова. Так что выпить — и крепко выпить! — в ночь с понедельника на вторник у музыканта были все основания. Далее. Во вторник, — а об убийстве Бутова, конечно, не один только Пушкарёв узнал во вторник! — что, Юрий Викторович, по-твоему, должен был почувствовать Денис Викторович? Кого заподозрить? Вот именно! Конечно, Долгова!

— А ты, Геннадий Ильич, не того? Не чересчур увлекаешься?

— Ничего, Юрий Викторович, не чересчур! Сам посуди: с точки зрения музыканта — бизнес почти криминальный, деньги, по его масштабам, огромные, отношения между Бутовым и Долговым неясные. Нет, я не утверждаю, что, узнав об убийстве Игоря Олеговича, Сазонов однозначно обвинил в этом Долгова. Отнюдь нет. Однако же — заподозрить мог? Мог! Вот тебе и запой! И в среду — представляешь?! Не пойти на юбилей Алексея Дмитриевича — обнаружить свои подозрения! А пойти — тоже страшно! Вот и явился пьяным. А Долгов, думаю — тоже. Из тех же соображений. Ну, чтобы отвести от себя подозрения Сазонова, встретил пьяного музыканта, как самого дорогого гостя.

— Ишь ты, Геннадий Ильич, прямо как в книжке! Все концы сходятся, ничего лишнего! Остался сущий пустяк: доказать, что Сазонов действительно был послан курьером в Здравницу. Хотя… вовсе не исключено… и вероятность — весьма высокая… процентов, сказал бы, семьдесят. Но только, Геннадий Ильич, допустим, всё это действительно так… и что? К убийце-то это нас не приближает ни на четверть шага!

— Как, Юрий Викторович, посмотреть. Юбилей Алексея Дмитриевича… пьяный Сазонов никак в него не вписывался! С моими же предположениями — всё путём. Так сказать, устаканивается. Остаётся один Лисовский…

— А покойник, Геннадий Ильич, причём? Или?.. его отсутствие?..

— Конечно! Мне бы очень хотелось знать, почему это Михаил Антонович не удостоил своим посещением сей юбилейный вечер?

— Ты, Геннадий Ильич, однако… можно подумать, не убийство расследуешь, а действительно — собираешься написать роман! Да у Лисовского, чтобы не пойти на день рождения, могла быть тысяча и одна уважительная причина! Особенно — одна! Его здоровье. Как-никак — два инфаркта…

— Всё, Юрий Викторович, верно… Лисовский дышал на ладан… И тем не менее… чёрт! Мешает как гвоздь в ботинке! Однако — увы. Ты, к сожалению, прав. Жизнь — не книга: всех концов всё равно не свяжешь. С Лисовским придётся пока погодить. На сейчас главное — Долгов. Итак: что мы на него имеем?..

Брызгалов встал из-за стола, прошёлся по комнате, размял чересчур плотно набитую сигарету, чиркнул спичкой и, затянувшись, открыл окно — бодрящая сентябрьская прохлада проникла внутрь, вытесняя мало-помалу нездоровый воздух служебного помещения. Полной грудью вдохнув осеннюю свежесть, Геннадий Ильич обратился к Анисимову вовсе не с продолжением прерванного разговора:

— Эх, Юрий Викторович, сейчас бы в лес! За опятами! Ты, случайно, не в курсе — в этом году с урожаем как? Есть знакомые грибники?

— А что, Геннадий Ильич, если есть — напросишься к ним в компанию?.. Да… лес, грибы, осень… но я бы, знаешь, не за опятами… Ей Богу, в следующие выходные — конечно, если не помешают ни дождь, ни полковник Зубов — махну на денёк в деревню. А может — и на два. К тёще — на шашлычки. Из сентябрьского барашка.

— Искушаешь, Юрий Викторович, да? Чтобы на всю служебную канитель мне захотелось махнуть рукой? А ведь и хочется! Ох, как хочется! И Бутова, и Сазонова, и убившего их мерзавца послать подальше — и в лес! За опятами! А надо — будь он неладен! — к Алексею Дмитриевичу…

Проветрив комнату, Брызгалов закрыл окно и, будто бы отгородившись стеклом от вольных мыслей, опять заговорил о работе.

— Стало быть — Долгов… Что мы на него имеем?.. Показания Люмбаго, Аллы Анатольевны, Пушкарева и Свиристянкина — не впечатляет… Что ж — сориентируемся по ходу. Значит, Юрий Викторевич, так: "мозговой штурм" нам в основном не удался… нет, Сазонов, "Надежда", "Лотос" — кое в чём мы с тобой молодцы, однако в целом… сачкануть ни хрена не выйдет… ладно! Завтра с утра поработаем со свидетелями. С каждым, из бывших на юбилее Долгова. А сейчас, Юрий Викторович, я к экс-адвокату, а ты… нет, тебе к Долгову со мной не стоит… с Алексеем Дмитриевичем — лучше один на один! Так что, Юрий Викторович, до завтра.

Анисимов, попрощавшись, вышел из кабинета — Геннадий Ильич позвонил Долгову. Удачно. Бизнесмен оказался: во-первых, дома, во-вторых, трезвым и, в-третьих, склонным принять Брызгалова.

(Нет, Геннадий Ильич, зачем же по телефону. Разговор у нас наверняка будет долгим, а сегодня как-никак выходной, так что, если, разумеется, вас не затруднит, давайте ко мне. Посидим, посумеричничаем, покалякаем.)

Вопреки ожиданиям Геннадия Ильича, Долгов не стал темнить относительно культурно-просветительного центра творческой молодёжи "Надежда", а на все возражения морального порядка ответил с изрядной долей обезоруживающего цинизма:

(Говорите — рабовладельческий? Правильно! Спрос, как известно, рождает предложение, а потребность в вышколенных рабынях в известных кругах нашего общества есть — и немалая. Конечно, отчасти она удовлетворяется за счёт жён, любовниц, прислуги, но это — не то. С жёнами — вообще — более-менее удаётся справляться только выходцам из криминальных кругов, для которых женщина не человек по определению. Любовница может быть лишь сексуальной рабыней — в бытовом плане она не годится на эту роль. Прислуга — всем понемножку и никем в должной степени. Нет, чтобы получить универсальную рабыню, нужна длительная, квалифицированная подготовка. Почему, именно, универсальную? А как же! Ведь иметь возможность из женщины, как из воска, лепить свой идеал — это же заветная мечта большинства мужчин! Пылкую любовницу, послушную "дочку", исполнительную прислугу — в одном лице! Покорную, всегда и на всё согласную! Да каждый второй мужчина ради такой возможности не задумываясь продаст душу! Но ведь и женщины! Тоже ведь каждая вторая согласна быть игрушкой в руках обеспеченного мужчины! Так что — всё добровольно. Законов — во всяком случае, писаных — никто нарушать не собирался. А ханжи и моралисты пускай заткнутся — бизнес есть бизнес.)

Слушая пламенную проповедь Долгова, Геннадий Ильич почти восхищался красноречием, ловкостью и беспринципностью бывшего адвоката: "Такой при любой власти не останется без куска хлеба с маслом! Если надо, всегда сумеет защитить не то что рабство, а даже и людоедство! Да, теперь, я, кажется, понимаю, почему Игорь Олегович не сразу принял его предложение. Не потому, конечно, что не хотел допустить профанации своих идей — вздор! Алле Анатольевне это во сне приснилось! Нет, боялся, что Долгов его вместе с центром проглотит и не подавится! И, надо сказать, резонно боялся. А что, если?.."

По сути дела — увы: Алексей Дмитриевич не много помог следствию. Только подтвердил предположение Брызгалова: да, действительно, в понедельник Сазонов по его поручению ездил в Здравницу за документами. С какой стати такая спешка? Ему, Долгову, около пяти вечера позвонили из Москвы, попросив быть во вторник к пятнадцати часам. Ну, он и решил — заодно. Подписанный Бутовым и Свиристянкиным договор всё равно надо было визировать в Москве — вот и попросил съездить Дениса Викторовича. А что, кроме будущего директора курьерские обязанности поручить было некому? Да нет, знаете, вышло почти случайно: он как раз инструктировал Сазонова, конец рабочего дня — ну, и Денис Викторович сам, можно сказать, вызвался…

"Как же, сам! Иметь на побегушках будущего директора — чего уж, твоей хамско-рабовладельческой сущности, господин Долгов, не могло не льстить!", - отметил про себя Брызгалов.

— А по возвращении? Когда, Алексей Дмитриевич, вы узнали от Сазонова, что Бутов не явился на свидание — вы, вероятно, обеспокоились?

— Естественно, Геннадий Ильич. Ведь Бутов всегда был такой аккуратный. Однако, что с ним случилось несчастье… нет, мысль мелькнула, но так… где-то на периферии сознания. А вот Денис Викторович — да! Сразу запаниковал. Будто предчувствовал… С вокзала из автомата он мне позвонил вскоре после двенадцати ночи — и я минут пять понять ничего не мог. Запинается, перескакивает с одного на другое — пришлось даже немного рявкнуть. Чтобы не причитал как баба. Ничего — успокоился. Смог рассказать толково. Но чтобы самого Дениса Викторовича… Нет, Геннадий Ильич, не понимаю…

— Я, Алексей Дмитриевич, тоже. Во всяком случае — пока. Однако — очень хочу понять. И, будьте уверены, пойму обязательно!

Эта, в запальчивости высказанная им неопределённая угроза ничего, в смысле психологического давления, Геннадию Ильичу не давала — Долгов не тот человек, которого мог бы смутить дешёвый следовательский трюк — но, будучи высказанной, явилась неплохим противоядием от цинизма и беспринципности экс-адвоката.

— Как видите, Алексей Дмитриевич, всё замыкается на создаваемый вами центр творческой молодёжи. Так что, очень прошу, хорошо подумайте, кому это ваше начинание могло стать поперёк горла? Причём — из ваших добрых знакомых? Ибо — прокурор вам, конечно, уже сказал? — Сазонова почти наверняка застрелили на вашем юбилейном вечере.

— Ещё бы, Геннадий Ильич! Сказал, конечно. Позвонил сразу после вашего с ним разговора. И знаете, если честно, лицезреть вас я имею честь в основном поэтому. И более — только поэтому столь откровенен с вами. Посвящаю во все подробности провалившегося, — а со смертью Бутова оно, конечно же, провалилось — начинания.

— Полноте, Алексей Дмитриевич, не скромничайте! Вы же сами сказали, "новой аристократии" требуются вышколенные рабыни — стало быть, институт "неорабовладения" имеет в России прекрасные перспективы! — а вы человек упорный. Если дело сулит доход — смерть одного из организаторов вас, разумеется, не остановит!

— Всё, Геннадий Ильич, не так просто. Для примитивного рабства женщин найти и вышколить — не проблема. Но "господа", которым нужны такие рабыни, денег за них платить не будут. Они, повторюсь, всякую женщину считают даже не за рабыню, а за бессловесную тварь: чуть выше кошки, но гораздо ниже собаки. И, соответственно, располагая властью, с "тёлками" — о, великий и могучий русский язык! — не церемонятся. Так что — речь не о них. О мужчинах — ищущих идеала. Естественно — о богатых мужчинах. Которые, заметьте, в глубине души от "господ" из криминального мира отличаются только одним: им хочется, чтобы женщина добровольно признавала их безграничную власть. Не тяготилась бы своим рабским положением, а, напротив, служа своему повелителю, чувствовала себя счастливой. Вспомните, Геннадий Ильич: "Жена да убоится своего мужа", - это же не так, не с бухты-барахты! Это же тысячелетняя мудрость предков! В церковном обряде венчания нашедшая классическую формулировку!

— На что, Алексей Дмитриевич, могу вам заметить, что распространённый среди уголовников взгляд на женщину как на скотину — выражение ещё более древней и ещё более почтенной (никак не менее, чем десяти тысячелетней) "мудрости". Впрочем, — а о перспективах "неорабовладения" в России Алексей Дмитриевич говорил увлечённо, с жаром, и Брызгалов, не желая идти на поводу у бывшего адвоката, попробовал возвратить Долгова с небес на землю, — дискуссию на эту увлекательную тему давайте отложим до лучших времён. А пока, Алексей Дмитриевич, подумайте — а? Может быть, всё-таки вспомните кого-нибудь из своих знакомых? Кому вы этим своим "молодёжным центром" перебежали дорогу? Ну, например, Николаю Ивановичу? Ведь, насколько я его знаю, прокурор должен был просто вскипеть от негодования, проведав о ваших замыслах? Кстати, Алексей Дмитриевич, не могу взять в толк, как вы решились пригласить на свой юбилей Люмбаго и Бутова? Фигурально выражаясь, за одним столом свести кошку с собакой?

— Ничего, Геннадий Ильич, удивительного. Николай Иванович мой давний друг, а Бутов, на данный момент, являлся важным деловым партнёром — нельзя было не пригласить. Что же до их личных взаимоотношений… боюсь, Геннадий Ильич, что вы хоть и моложе меня, но за жизнью успеваете хуже! Бизнес есть бизнес — личные симпатии и антипатии ему ни в коем случае не должны мешать. И потом… Николая Ивановича вы, смею заметить, знаете очень плохо. Судите о нём по школьным шаблонам: мол, если хотел привлечь к суду "рабовладельца" Бутова — значит, должен быть убеждённым противником рабства. Хотя в жизни всё несколько сложней… Ведь, надеюсь, вы не думаете будто Николай Иванович в девяноста восьмом году сам по себе взъярился на Бутова? Без всяких намёков со стороны? Нет, Геннадий Ильич — не с моей. Другое дело, что после, увлёкшись, Николай Иванович значительно вышел за указанные ему рамки. Но его тоже можно понять: как же, он, главный прокурор нашего города, не в силах посадить какого-то ничтожного выскочку! Вина которого для Николая Ивановича была очевидна! Я, конечно, пробовал его урезонить, говорил, что времена нынче другие, но… упрям как чёрт! Пожалуй, главный недостаток Николая Ивановича: чуть что — напролом. Однако — отходчив. Зла подолгу не держит. А с той его неудачи — ну, когда он не смог посадить Игоря Олеговича — прошло ведь уже два года… Нет, Геннадий Ильич, ваш пример никуда не годится: если исключить бытовые убийства, когда из ревности или в пьяной ссоре, убивают всегда из-за денег. Да, вы можете возразить, что также — из-за стремления к власти? Согласен! Однако в нынешние времена деньги и власть в сущности зеркальное отражение друг друга: власть даёт деньги — деньги дают власть.

Если бы не превосходный портвейн, который вместе с сигарами ему предложил Долгов, то многословная риторика экс-адвоката основательно утомила бы Геннадия Ильича, а так, потягивая португальский напиток и дымя латиноамериканским куревом, это адвокатское красноречие он успешно пропускал мимо ушей, следя только за тем, не случится ли в плавной речи Алексея Дмитриевича какой-нибудь каверзной обмолвки — не случилось. Природный дар и многолетняя практика до того отшлифовали слова и мысли Долгова, что, говоря даже на самые острые и рискованные темы, он умел ни единым восклицанием и ни одной точкой не выдать своих истинных чувств и переживаний. Отчасти восхищаясь этим умением, отчасти раздражаясь из-за невозможности хоть чуть-чуть проникнуть за надёжно огородивший душу Алексея Дмитриевича словесный барьер, Брызгалов, дослушав очередной период долговской речи, окончательно понял: всё! Ничего по существу дела Долгов ему больше не скажет. Ни намеренно, ни случайно. Поняв, преувеличенно вежливо попрощался с хозяином и покинул уютный двухэтажный особняк экс-адвоката.

На улице, забравшись в салон и положив руки на баранку своей прекрасно отремонтированной в Дубках "шестёрки", Геннадий Ильич на минуту задумался: куда? Домой или в управление? Автомобильные часы показывали без пяти девять, следовало бы домой, но… дома Лидочка!

После развода быстро привыкнув к тому, что его квартира является если и не совсем крепостью, то надёжным убежищем, Брызгалов на мгновение пожалел о своём утреннем решении поселить Лидочку у себя, но, вспомнив о нежности и любви этой женщины, произнёс по своему адресу два непечатных слова и нажал на стартёр — в управление! Чтобы разобраться во впечатлениях прошедшего дня, проанализировать свидетельские показания — на сегодня будет достаточно часа времени! Остальное — завтра! А к Лидочке он вернётся пускай и поздно — зато свободным от посторонних мыслей.

Войдя в свой кабинет, Геннадий Ильич первым делом зажёг настольную лампу и выключил верхний свет; затем, поудобней устроившись за столом, достал папку с бутовским делом, вынул из неё составленный ещё в четверг список с произвольно пришедшими на ум фамилиями подозреваемых, но углубляться в него не стал — в первую очередь требовалось восстановить в памяти только что завершившийся разговор с Долговым: не осталось ли какой-нибудь, незамеченной в ходе беседы, зацепки?

Увы: суммировав все свидетельские показания, майор теперь мог без труда реконструировать последовательность эпизодов, событий, действий второй половины двадцать восьмого августа двухтысячного года — и только! Почему Бутов в двадцать один час пятнадцать минут оказался на ведущей на станцию лесной тропинке, получало теперь самое исчерпывающее объяснение, однако — не более! Кто с пистолетом в руке затаился за ёлочкой на его пути — это по-прежнему оставалось тайной. И не только это. Если даже отвлечься от мотивов убийства — а в их выявлении следствие не продвинулось ни на шаг — то оставался ещё один важный, настоятельно требующий разрешения вопрос: каким образом убийца узнал, что Бутов именно в это время окажется на безлюдной лесной тропинке?

Пытаясь на него ответить, Геннадий Ильич волей-неволей постоянно возвращался к Сазонову и Долгову: ведь, если верить Алексею Дмитриевичу, кроме них о том, что Бутов пойдёт на станцию, не мог знать практически никто; из Москвы позвонили около пяти, Долгов сразу же принял решение захватить с собой свежеподписанный договор и, связавшись с Игорем Олеговичем, отправил в Здравницу музыканта — электричкой в девятнадцать пятьдесят три. И более: ни Долгов, ни Сазонов тоже ведь не могли знать, какой путь изберёт Игорь Олегович?! Пешком — через лесополосу? Или — по бетонке на автомобиле? Чёрт! Опять потянуло вульгарной мистикой! Опять вырисовывается издевательская гримаса нездешних сил! Однако же, господин Дьявол, сгинь! На сей раз твои дешёвые фокусы не пройдут! Ни психопатками, ни маньяками ты мне больше не запудришь мозги! Следствию требуется обезвредить умного, дерзкого, расчетливого, хладнокровного и, главное, отлично информированного типа!

"Информированного, хорошо информированного, очень хорошо информированного, — вертелось в голове у Геннадия Ильича, — стоп! А ведь это, пожалуй, ключ, — дошло наконец до сознания майора, — кто, кроме Долгова, Бутова и Сазонова, мог знать о встрече Игоря Олеговича с Денисом Викторовичем на станции "Здравница"? Если, по словам Долгова, от момента принятия решения до самой — несостоявшейся — встречи не прошло даже и четырёх часов? Секретарша Долгова? Кто-нибудь из посторонних, случайно услышавших о намечающемся вояже Сазонова? А если шире? Со стороны Бутова? Долгов с ним связался примерно в семнадцать пятнадцать — по мобильному телефону. Игорь Олегович как раз направлялся в Здравницу, где в восемнадцать тридцать должен был встретиться со Свиристянкиным. И если во время звонка в машине Игоря Олеговича находилась какая-нибудь очаровательная попутчица… жаждущая, допустим, испытать себя в роли рабыни… бред! Причём — уже пройденный! А кроме?.. Кто-нибудь из подчинённых Игоря Олеговича, из тех, которые в Здравнице производят мебель, мог его ненавидеть?.. Да ещё до такой степени, чтобы убить?.. Чисто теоретически — кто-то, наверно, мог… Но, спрашивается, с какой стати этому гипотетическому ненавистнику пришло в голову свой непохвальный замысел осуществлять именно тогда, когда Бутов отправился на свидание с музыкантом? Ах — опять совпадение?! Дудки! Более — никаких совпадений! Долгов, его окружение — и баста! Кстати… а Свиристянкин? Он ведь от Бутова мог узнать о визите Дениса Викторовича? Да, но его мотивы? Вздор! С другой стороны, четыре часа — не такой уж и маленький срок…"

Один за другим перебирая в уме возможные варианты, Геннадий Ильич всё более укреплялся в абсурдной мысли, что кроме Долгова — некому. На миг помаячил Лисовский — как соратник Алексея Дмитриевича по межрегиональному фонду "Надежда" — но сразу же отпал: только покойников не хватало следствию?! Так сказать, для полноты картины!

Увы, кроме Долгова, полноценных подозреваемых на данный момент у майора не оставалось. Да, где-то на периферии сознания мелькали Яновский, Пушкарёв, Свиристянкин, Люмбаго и даже Алла Анатольевна — собственно, все старые фигуранты с добавлением директора пионерлагеря и прокурора. К которым уже завтра придётся прибавить ещё несколько "кандидатов" — из гостей долговского юбилея.

"Особенно… нет! Неужели?! Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить! Не дай Бог, вспугнёшь и сразу, чёрт побери, ситуация ведущая к пату! Один неверный ход и король противника уютненько расположится впереди мой проходной пешки! Нет, господин Брызгалов, без спешки и суеты… завтра с утра пораньше… чтобы ни в коем случае не вспугнуть… ибо, если это всё-таки он, то будет, пожалуй, похитрей Долгова с Пушкарёвым и Свиристянкиным вместе взятыми… а сейчас — домой! К Лидочке!"

Около десяти вечера, почувствовав одновременно сильную усталость и приятное возбуждение от озарившей догадки, майор подвёл итоги прошедшего суматошного дня.