Вавилонская башня

ВОТ ТЕПЕРЬ МОЖНО И В РИМ!

Когда стало окончательно ясно, что в зоне действия дымки лучше перемещаться на дизельном ходу, а улицы полны неожиданностей, в среде состоятельных питерцев возникла стихийная мода на бронетехнику. Некоторые обзавелись настоящими военными агрегатами, но им требовалась чертова прорва солярки, и по мере роста топливного дефицита все большей популярностью в солидных бандитских кругах стали пользоваться КрАЗы с КамАЗами. Понятно, при стальных заглушках со смотровыми щелями вместо стекол в кабинах.

В кабине 260-го КрАЗа противно воняло соляркой, в тесноте наваливался на плечо Чекист, но Семен Петрович Хомяков все неудобства переносил мужественно, хорошо понимая, что жизнь нынче настала такая — гундозная.

Трехсотсильный дизель мерно урчал, огромные колеса дружно месили мартовскую слякоть бездорожья, бывшего некогда городской улицей с весьма подходящим названием — Броневая. День был опять же истинно мартовский, пронзительно-синий. Семен Петрович поискал глазами солнце, почему-то не сразу нашел, а когда нашел и сообразил, в какой стороне горизонта располагалось светило, ему захотелось перекреститься. «Что за тварь такая человек, ко всему приспосабливается…»

Кажется, еще вчера ему на дело доводилось выходить раз в пол года, да и то только для поддержания авторитета, и ездить иначе как в «шестисотом» было западло… А вот приперло — и стало не до понтов. Чтобы выйти в цезари, приходилось трудиться. Да как! Не покладая рук…

Тем временем впереди показалась железнодорожная станция, одноименная с улицей. Поезда, впрочем, давно не ходили, рельсы покрывались ржавчиной, зато здесь располагался единственный КПП зоны, где удалось прикормить начальство «красноголовых». В буквальном смысле причем. Когда остановивший машину небритый сержант хрипло поинтересовался пропуском, Хомяков опустил стекло и коротко посоветовал:

— В кузове посмотри.

Было слышно, как грохнул открываемый задний борт. Сидевшие в кузове «быки» потащили по железу нечто тяжелое, и в снежное месиво шмякнулась разделанная оленья полутуша.

— Петя, порядок, пропускай, — зычно крикнул страж ворот.

Двигатель натужно взревел, из выхлопной трубы вылетел густой дымный шлейф. Сидевший за рулем Макарон включил индикатор временных ям и медленно повел машину вперед.

Ошивавшиеся неподалеку крысятники — мелкая шушера, раздевавшая вольтанутых на тротуарах, — при виде КрАЗа мгновенно исчезли в ближайшем парадняке, да и правильно сделали. На местном Клондайке успела установиться своя иерархия. Внутри периметра переступать дорогу Хомякову не решался никто.

Это была третья ходка Семена Петровича вместе с сябрами в зону. Первый блин едва не получился комом: Хомяков не пожелал начинать с малого и сразу надумал «взять» сокровищницу храма Соломона, но вышла промашка. Что поделаешь, везде нужен опыт. Несмотря на подробную карту, они все-таки перепутали хрональный туннель, и какая-то конница — они даже как следует не разобрались чья — едва не растоптала их всмятку. Соответственно, пришлось срочно линять. Однако, не впав в уныние, Семен Петрович без передышки зашел на вторую попытку, и она оказалась более чем удачна. Легионеры Тита как раз приступили к разграблению внутренней части святилища, и, применив на практике старый лозунг об экспроприации экспроприаторов, Семен Петрович затарил целый кузов золотой храмовой утварью, а уж сверкальцы они в буквальном смысле закидывали лопатами…

А вот прошлая вылазка не задалась, а все из-за сантиментов. Семену Петровичу ударила в голову детская блажь посетить знаменитый Шервудский лес. Ну, желательно попутно ободрать какого-нибудь рыцаря, возвращавшегося с добычей из крестового похода. Увы, увы. Целый день мотались по чащобе под нудным английским дождем, чуть не заблудились, и все без толку. Не встретили никого и ничего, вообще ни души, только и развлеклись тем, что подстрелили несколько королевских оленей. Даже воспетые в балладах шерифы не примчались вешать браконьеров. К тому же и оленина оказалась далеко не такой вкусной, как следовало из книжек про веселых стрелков… Ну да ничего. Нашли и ей применение.

Сегодняшний поход был выверен до мелочей. Учли, кажется, все…

«Кажется? Или действительно все?»

Макарон остановил грузовик неподалеку от красной светящейся вешки. Сверился с экраном индикатора и произнес:

— Вроде здесь.

«Вроде…»

Шевельнув плечами, Чекист достал из офицерской сумки план зоны, деловито развернул его и, определившись по цветной хронологической шкале, подтвердил:

— Годится. Примерно тысяча восьмисотый год до нашей эры.

«Примерно… такую мать…»

Вчера недалеко от этого места был замечен меднокожий бритый человек, носивший шкуру пантеры, перекинутую через левое плечо, — древнеегипетский жрец. Будем надеяться, что прибыл он вправду по данному временному туннелю…

— Так, приготовились. — Хомяков спрыгнул с высокой подножки в размокший снег и, не обращая внимания на маячившего вдалеке полуголого бородача с дубиной в волосатых руках, принялся проверять снаряжение.

Спутники Хомякова не замешкались, из кузова полезла братва. Тут же раздались воинственные крики, и пущенный из пращи кусок гранита шарахнул в бронекуртку Макарона, едва не свалив амбала.

— Во падла, — свирепо прошептал тот и потянулся было за автоматом Калашникова, однако поднимать стрельбу из-за пустяка Папа не разрешил: лишний шум ни к чему.

Глушить двигатель не стали, ничего с ним не случится. Заперев кабину на ключ, Семен Петрович уже более-менее привычно скомандовал:

— Канайте на хвосте!

И неторопливо направился к устью временной дыры, отмеченной вешкой.

За ним вплотную, след в след, двинулась вся колода. Когда Хомяков поднял вверх руку с гайкой, на которой ярко зажглись красно-синими огнями сверкальцы, каждый взял соседа за локоть, — и сейчас же их подхватило бешеное коловращение радужного многоцветья. Бестелесно воспарив в пустоте, бандиты непроизвольно зажмуривали глаза, кто-то — руки заняты — держал во рту нательный крестик, вытащенный из-под рубахи… Всего через секунду неведомо откуда налетел удушливый ветер-решеф, и «братки» вповалку посыпались на раскаленный солнцем желто-серый песок.

Помните анекдот? Бредет турист по Сахаре: «Ну и пляж отгрохали, блин…»

— Мама моя родная. — Макарон, прикрывая лицо рукой, в изумлении уставился на три ослепительно яркие звезды, в которые под отвесными лучами полуденного светила превратились одетые полированным камнем пирамиды. — Играют прямо как брюлики…

— Впрягайся в пахоту! — Не отрывая глаз от экрана портативного индикатора, Хомяков принялся осторожно отмечать границы хрональной дыры. Сделай сам — душа не будет болеть… Положив последний камень, он внимательно огляделся по сторонам.

Карта не подвела.

Совсем неподалеку просматривалась грандиозная фигура Сфинкса. Загадочное выражение каменного лица Хомякову очень не понравилось — слишком уж отмороженное. Вот сейчас раскроет рот и примется вслух выдавать нечто такое, о чем Семен Петрович даже думать-то избегал…

В паре сотен шагов от каменного монстра высилась пирамида Хеопса, за ней виднелась вторая — Хефрена, а самая дальняя — Микерина — была в тройке исполинских сооружений замыкающей.

Между гробницами и монолитом Сфинкса зеленела небольшая пальмовая рощица, и, повернувшись к Макарону, Хомяков указал на нее рукой:

— Пока там кости кинем.

Подтянувшись под сень деревьев, тяжеловесы-мокрушники живо сменили экипировку, прикинувшись по-летнему. Проверили вооружение и, кряхтя, взвалили на плечи тяжелые рюкзаки со взрывчаткой. Дай-то Бог, чтобы на обратном пути рюкзаки, радикально поменявшие начинку, сделались еще тяжелей…

— Все по железке, — осклабился Макарон, и команда под водительством Хомякова двинулась по направлению к Сфинксу.

Из-под лап каменного монстра были явственно различимы голоса — это заунывно пели жрецы в подземном храме Гора. «Я вам дам опиум для народа…» Будущий цезарь схватился за противотанковый гранатомет РПГ-7, прицелился и нажал на спуск.

Двухкилограммовая граната попала точно в цель, раздался страшный грохот, во все стороны полетели осколки камней, и Чекист, хохоча, восторженно заорал:

— Эко ты харю-то ему отрихтовал, Семен Петрович, прямо в нюх!

Пение оборвалось, и к подножию Сфинкса откуда-то выбежала группа бритых жрецов в белых одеждах. При виде обезображенного лица колосса они подняли было хай, но быки шмальнули по ним из «калашей», и жрецы, вытянувшись на раскаленном песке, успокоились навсегда.

Привычно обшмонав безжизненные тела, тяжеловесы надыбали пару перевесов из рыжья, а Папа лично содрал с шеи Верховного Мистика храма большой крест — наша эра, не наша, а крест был, оказывается, в ходу. Действительно, опиум.

— Босота, — охарактеризовал он добычу. И повернулся к Чекисту: — Далеко еще?

— Если верить плану, от силы верст пять, а сколько в натуре, одному Аллаху ведомо, почти сорок веков прошло… — Хомяковский подельник развернул красочный рекламный проспект какой-то турфирмы и, с ненавистью глянув в безоблачное небо, пересохшими губами прошептал: — Ну, Ташкент.

Однако воду из фляги он глотать не стал, а, подержав во рту, сплюнул на песок — к немалому удивлению остальных, уже успевших залить в себя порядочно влаги. Потом взял направление по компасу и махнул рукой:

— Вон туда.

Довольно скоро двигавшиеся нестройной толпой «братки» уловили живительное дыхание прохладного ветерка, донесся парфюмерный аромат цветущих роз, а безжизненный ландшафт стал меняться на глазах. Бандиты достигли конечной цели своего путешествия — оазиса с уютным, изюмно-финиковым названием: Фаюм.

Когда-то в этом месте была лишь пустынная котловина, окруженная со всех сторон прожаренными на солнце, мертвыми скалами. Почти за двадцать веков до Рождества Христова фараон Аменемхет руками тысяч рабов отделил восточную часть котловины, воздвигнув плотину высотой с двухэтажный дом, толщиной у основания около ста шагов и длиной более сорока километров.

В результате разливы Нила образовали здесь порядочный водоем, называвшийся Меридовым озером и считавшийся одним из чудес света. Благодаря ему пустынная местность быстро превратилась в цветущий край — Фаюм, где двести тысяч человек жили в изобилии и достатке.

Однако Хомякова гидротехнические достижения древних египтян волновали менее всего. Пристальный интерес бизнесмена был нацелен на восточную границу оазиса. Туда, где находилось огромное здание в форме подковы, занимавшее участок земли в тысячу шагов длиной и шестьсот шириной. По привычным нам меркам — ничего особенного, так себе домик. По меркам сорокавековой давности — полноразмерная крепость.

Это был знаменитый Лабиринт, также построенный Аменемхетом. Величайшая сокровищница Египта, в которой за многие века поколениями жрецов были собраны поистине несметные богатства. В огромном здании было два яруса — наземный и подземный, а в каждом из них — по полторы тысячи комнат, снабженных хитроумными запорами, тайна которых была доверена лишь нескольким жрецам. Всех остальных ожидали ловушки в духе фильмов про Индиану Джонса.

Всех остальных — но не Семена Петрович Хомякова. На Индиану Джонса он, может быть, и не тянул, зато у его людей были при себе отмычки. Самые универсальные, какие только бывают. И в количестве, вполне достаточном для предстоявшего дела…

Между тем, изумленно глазея по сторонам, бандиты углубились в тамариндовую рощу и, опустившись по команде Макарона в густую, пестревшую цветами траву, устроили недолгий привал. Разжигать огонь было не велено, а потому, слегка закусив отвратительно теплой тушенкой и не менее мерзкими «Сникерсами», потерявшими от жары всякое подобие, образ и вкус, «братки» снова двинулись в путь. Они обходили Меридово озеро по большой дуге, и лишь когда раскаленный диск солнца сделался медно-красным и начал исчезать за верхушками смоковниц, Чекист приложился к биноклю и задумчиво произнес:

— Не обманул, сука.

Он имел в виду Геродота, назвавшего Лабиринт вторым чудом света.

…В условиях трехмерного пространства и одномерного времени множественность существования невозможна. Однако в условиях шестимерного пространственно-временного континуума она становится совершенно естественной, поскольку при этих условиях каждая точка времени соприкасается с каждой точкой пространства, и все существует везде и всегда. В континууме, который изображен Великим пантаклем Соломона, идея множественного существования подразумевается сама собой, то есть перемещение во времени становится привычным делом, лишенным какого-либо налета мистики…

Грандиозное здание сокровищницы, воздвигнутое неподалеку от берега Нила, вплотную примыкало к снежно-белой пирамиде, вдвое меньшей, чем мемфисские. В лучах заходящего светила Лабиринт казался гигантской серой подковой, в натуре приносящей изменчивый бандитский фарт.

Вскоре был объявлен привал, и после легкого перекуса всухомятку рядовым членам команды было разрешено «придавить харю». Сам же Хомяков и Чекист с Макароном принялись «лабать фидуцию» — вырабатывать план действий.

Между тем на землю опустилась непроницаемая темень южной ночи, луна была на исходе, а непривычно крупные звезды хоть и ярко, точно в планетарии, сверкали на небесах, но при них поди чего разгляди. Непроизвольно вслушиваясь в утробный рев крокодилов на болоте, главнокомандующие единодушно решили, что действовать следовало напористо и без промедления.

— Эй, братва, подъем! — Макарон живо растолкал своих сладко задремавших подчиненных и, подождав, пока вокруг зажгутся земные звездочки сигарет, начал энергичный инструктаж. — Дятел с Макинтошем канают нюхать воздуха, остальные прикрывают им жопу. Шмелем цепляйте рацухи с намордниками, да без команды не шмалять, если что не так, урою.

Сказано было доходчиво, проникновенно, от самого сердца. Бандиты быстро проверили связь и, натянув ноктовизоры, крадучись направились к зданию Лабиринта.

— Дятел с Макинтошем, в пахоту… — нарушая девственный эфир древней эпохи, гнусаво прозвучал в наушниках голос Макарона.

Почти сразу кто-то из растянувшейся цепью братвы отозвался:

— У бокового прохода вижу двух вертухаев с пиками…

Семен Петрович отреагировал незамедлительно:

— Ну так сделай, чтобы больше их там не было видно.

Секундой позже в душном воздухе послышались еле различимые хлопки, и по связи прошло сообщение:

— Все чисто.

В руках «братков», ответственных за проведение поисковых работ, один за другим ожили заокеанские металлодетекторы, запрограммированные на поиск драгметаллов.

Не торопясь, кладоискатели двинулись вдоль здания Лабиринта навстречу друг другу, и еще минут через сорок, когда Семен Петрович успел известись ожиданием и усомниться в правдивости допотопных легенд, голос Макинтоша в эфире радостно объявил:

— Есть контакт.

— Пошла мазута! — Подтянувшийся к более удачливому напарнику Дятел глянул на экран своего детектора. — Рыжья там в натуре немерено!

— Шептун, озадачься, — повернулся Хомяков к невысокому тощему малыге. Тот, бывший рабочий-подрывник, уже успевший прикинуть геометрию шурфов и необходимое количество взрывчатки, молча принялся доставать из своего рюкзака аккумуляторный перфоратор «Бош».

У Шептуна нашлось трое подручных, и скоро алмазные сверла полезли в щели между каменными глыбами, державшимися в кладке только за счет своего веса и точной подгонки поверхности.

Наконец Шептун поднял руку:

— Хорош…

И принялся закладывать в проделанные шурфы заряды с дистанционными взрывателями. Тщательно проверил проделанную работу и, скомандовав: «Атанда!» — вместе со всеми залег в небольшой песчаной котловине неподалеку.

— Намордники не ушатайте! — предупредил Чекист. Налетчики дружно отвернулись от здания Лабиринта, а умелец-подрывник, сорвав фиксатор, щелкнул тумблером. На небольшом пульте замигала красная лампочка.

— Атанда! — И палец нажал тугую кнопку.

Взрыва видно не было. И почти не было слышно. Упругая волна пронеслась над головами, прошелестела в листьях деревьев… В стене сокровищницы разверзлась дыра. Семен Петрович даже не стал ждать, пока она перестанет дымиться.

— Макинтош, понюхай воздуха.

Только тот исчез в недрах сокровищницы, как со стороны аллеи сфинксов, что вела к главному входу в Лабиринт, раздались громкие крики. С десяток воинов жреческого войска, каждый с горящим факелом в левой руке и с кхопеши — палашом из черной бронзы — в правой, устремились навстречу непрошеным гостям.

— Гвоздь, разберись, — тихо попросил Макарон.

Высокий, плотный бандюган, отяжелевший, но не растерявший сноровки мастер спорта по биатлону, неторопливо потянул из-за плеча старый, проверенный АКМ…

Шмалял он классно. Выставил переводчик на стрельбу одиночными — и из положения стоя, как когда-то на спортивном огневом рубеже, каждым выстрелом принялся укладывать по клиенту. Наградой ему был восторженный шепот братвы:

— Во дает жизнь.

В это время из отверстия в стене показался Макинтош:

— Сукой буду! Рыжья там за стеной — немерено!

— Лады, корефан, показывай. Макарон с Гвоздем, будьте на вассере… — И Семен Петрович первым шагнул через рваный край каменного провала.

Он оказался в небольшом, сплошь расписанном иероглифами зале, своды которого поддерживали невысокие колонны, покрытые рельефными изображениями в традиционном египетском стиле. Впрочем, мастерство древних зодчих бандитам былодофени…

Все их внимание было приковано к экрану детектора, показания которого однозначно говорили о наличии за восточной стеной зала больших количеств, прямо-таки масс драгметаллов. Хомяков поискал было глазами гранатомет, но Шептун поднял руку:

— Не в жилу это, всю ховыру ушатать можно, «замазкой» брать надо…

Кого слушать, как не его? А он привычно вытащил из рюкзака что-то по виду напоминавшее толстую веревку, прикинув на глаз, откромсал кусок нужной длины и, прилепив в виде кольца прямо поверх сине-бело-лилового настенного орнамента необычайной красоты, воткнул детонатор.

— Братва, отворачивай рыла…

По команде Шептуна все сгрудились в западной оконечности зала. Вновь щелкнул тумблер, потом слегка дрогнул пол под ногами… И в восточной стене появился сквозной проход почти правильной формы.

— Макинтош, отвечай. — Хомяков указал подбородком на бандита, все еще сжимавшего в руках металлодетектор, и едва тот исчез в проломе, как в рациях прозвучал его сдавленный от изумления голос:

— Кореша, тут такое…

Стоять! — Семен Петрович властно поднял руку, и бандиты, намеревавшиеся было устроить беспредел, замерли, а он скомандовал: — Чекист, со мной, — и в его сопровождении двинулся через пролом.

…Они стояли в середине большого квадратного зала, в котором хранились действительно сказочные богатства. Пещера Аладдина, клады Флинта и Моргана, сокровища инков, золото партии… Вдоль стен располагались бесчисленные глиняные бочки, ломившиеся от золотого песка, всевозможных перстней, серег и подвесок, из слитков драгметаллов были возведены настоящие баррикады, а каменные сундуки в лучах фонарей переливались сиянием таких самоцветов, перед которыми спасовали бы все определители минералов.

— Ну-ка, отдай визит… — Никогда не терявший чувства реальности Хомяков поманил Макинтоша и, сразу врубившись, что тот успел заныкать горстку сверкальцев, без промедления выдал ему ума: — Воткни, где оно торчало, рвань дохлая, у своих, падла, крысятничаешь… — После чего, пинком под зад вышибив нерадивого подчиненного через проход в стене, скомандовал: — Братва, шевелись.

Вот и настала вожделенная пора набивать рюкзаки бесценными сокровищами… Когда все затарились под завязку и приготовились отчаливать, снаружи раздались автоматные очереди, и голос Макарона принес тревожную весть:

— Папа, Гвоздю настала хана, пора болты рвать…

— Отлезаем! — Хомяков, точно капитан тонущего корабля, последним покинул сокровищницу — и, не удержавшись, швырнул туда на прощание гранату Ф-1, просто чтоб помнили.

Начавшаяся было около наружной стены Лабиринта пальба затихла быстро. Подтянувшееся бандитское подкрепление быстро разделалось с небольшим отрядом египетских лучников, выступивших на защиту своего национального достояния. Правда, «сухого счета» не получилось. Семен Петрович с неудовольствием осмотрел побоище и склонился над Гвоздем.

Длинная, хорошо оперенная стрела с бронзовым наконечником вонзилась биатлонисту прямо в левый глаз и вышла наружу, пробив череп насквозь… Ох, весьма ошибается тот, кто считает, что древнее оружие по сравнению с современным — это по определению тьфу! Все дело в умении им пользоваться. Доисторическая праща в руках мастера гораздо более смертоносна, чем помповый «Ремингтон» в руках неумехи. Атому, кто считает лук жалким оружием древнего человека, беспомощного перед природой, — тому показать бы череп Гвоздя, прошитый стрелой египетского снайпера…

Отчетливо понимая, что в светлое время суток оторваться от погони будет сложнее, а патроны не бесконечны, Хомяков ощупал в кармане ключи от кабины КрАЗа и скомандовал:

— Канаем не в хипеж, с Макароном на хвосте.

И первым, налегке, быстрым шагом двинулся в обратный путь.

Весь остаток ночи тащились следом за ним шатавшиеся от усталости бандюганы, а когда благодатные рощи оазиса Фаюм остались далеко позади, в лучах рассветного солнца заклубилось большое пыльное облако, двигавшееся со стороны Мемфиса — наперерез разбойникам.

— Колесницы… штук пятьдесят… — Чекист оторвал глаза от электронного бинокля.

— Братва, — устало скомандовал Хомяков, — надо их помножить на ноль, достали…

И сосредоточенно принялся заряжать гранатомет.

Между тем хорошо обученные возничие начали принимать вправо, чтобы лучникам было сподручнее метать стрелы, и те уже потянулись к огромным колчанам, висевшим у наружных бортов… тут-то Макарон и нажал на спуск автомата Калашникова.

Снежно-белый конь головной колесницы точно споткнулся, рухнул в пыль и забился, колесницу занесло и опрокинуло, на нее налетели ехавшие следом… В общем, съемки «Бен-Гура», только без специальной техники и каскадеров. Стрельба длинными очередями, изредка перемежаемая буханьем гранатомета, тянулась не особенно долго.

«Какой цезарь не любит быстрой езды?» Семен Петрович и вправду задумался было о поездке на трофейной колеснице, — надо же, в самом деле, попрактиковаться перед римскими триумфами, — но по здравом разумении эту мысль отставил. Ни одной живой лошади в пределах видимости не наблюдалось. К тому же и колесницы вовсе не выглядели прогулочно-тренировочными, чтобы с ними управляться, явно требовалась сноровка… В общем, отложим до лучших времен.

Наконец впереди показалось путеводное созвездие Пирамид. И, ощущая на истерзанных плечах драгоценную тяжесть добытого, бандюганы из последних сил ускорили шаг.

Скоро об их пребывании напоминали только следы, обрывавшиеся внутри круга неизвестно кем выложенных камней, да несколько окурков на серо-желтом песке. Некому было даже увидеть, как исчезали в радужном вихре белые, удобные для пустыни кеды Чекиста…