Вечный человек

«Варфоломеевская ночь»

По ночам лагерь, погруженный в темноту, замирает. Если смотреть на приземистые бараки сверху, с вышки, они походят на могильные курганы в ночной степи. Лишь вдоль заборов слабо мигают затемненные красные лампочки да под ветром искрятся провода, по которым пропущен ток. Но если часовые на вышках заметят в лагере что-либо подозрительное» мгновенно вспыхивают десятки ярких прожекторов, и тогда становится так светло, что даже мышь не пробежит незамеченной. Ночью могут без опаски ходить по лагерю только лагершуцы. У них — белые повязки на рукавах. Повязки хорошо видны охранникам на вышках. Поэтому в лагершуцев не стреляют. Таков порядок. Ну а если белые тряпицы повяжут бойцы задоновского или кимовского батальона, кто их узнает ночью? На случай внезапного включения прожекторов — между бараками найдется немало затемненных мест.

…Плотно прижавшись к стене барака уголовников, окруженные темнотой, стояли бойцы-подпольщики, выделенные для я защиты от нападения «зеленых». Командиры шепотом отдавали последние приказания:

— Из барака ни одного бандита наружу не выпускать! Лишить их свободы действия. Бить изо всей силы в дверях.

Изнутри барака доносится шум-гам, слышатся подбадривающие выкрики. Бойцы подпольной бригады слушают этот ералаш, крепче сжимают кулаки, думают: «Уже давно был отбой, но бандиты все еще не спят. Они и впрямь готовятся к побоищу. Значит, не пустая угроза». В душу закрадывается тревога. До этой ночи еще никто в Бухенвальде не выходил на общего врага так организованно, по-солдатски, подчиняясь единому приказу, единой цели. Что-то будет? Чем все кончится? Полбеды, если бандиты только своими силами готовятся к погрому. А если у них сговор с комендантом? Если приготовлена провокация: как только политические начнут защищаться, на них обрушатся эсэсовцы с автоматами и пулеметами?

Но теперь уже поздно отступать. Бойцов охватывает знакомое волнение, каждым не раз испытанное на фронте перед сражением. Широко открытые глаза смотрят на двери барака, уши ловят каждый звук и шорох.

Минуты тянутся томительно. Уставшие за день от тяжелой работы ноги подгибаются: веки тяжелеют и слипаются. Нервное напряжение спадает. Все труднее стоять на ногах. Порой кто-то начинает слегка похрапывать, но тут же умолкает, разбуженный чувствительным тумаком соседа.

Бандиты то ли чувствуют неладное, то ли выжидают предрассветного часа, когда люди в бараках спят особенно крепко. Теперь за дверями притихли, не слышно шепота и возни, не видно теней в окнах.

Среди бойцов бригады находились и боксер Андрей Борзенков и земляк Назимова Сабир. Прижавшись к стене возле самой двери, Сабир слился с темнотой. Он ничего не знал ни о «Русском политическом цен-ре», ни о бригаде. Ему и в голову не приходило, что Назимов, часто навещавший его, является командиром бригады и что он, Сабир, пришел сегодня сюда выполнить приказ Баки абы. Когда один из приятелей недавно спросил его: «Ты что думаешь делать в дальнейшем?», Сабир коротко ответил: «Кантов», то есть работать ни шатко ни валко, при случае отлынивать. Приятель понимающе кивнул — дескать, все это так, но тут же добавил, что им, солдатам-патриотам, нельзя ограничиваться только пассивным сопротивлением, нельзя забывать, что есть у них голова на плечах, есть руки и ноги. Сабир тогда подумал, что его агитируют бежать. Что ж, он и на это согласен. Сколько можно чахнуть в этих бараках? Но со временем он понял, что речь идет не о побеге, а о вступлении в подпольную организацию для вооруженной борьбы с врагом. Так Сабир стал одним из членов группы «О». Он знал лишь своих трех товарищей по отделению да командира. В глазах Сабира этот командир и являлся руководителем всей подпольной организации, а себя Сабир считал ближайшим его помощником. Он намеревался со временем вовлечь в организацию Назимова. Сабир догадывался, что Баки абы — старший офицер, хотя и выдает себя за рядового. Тем более полезно вовлечь его в подпольную группу. Но если бы Сабир узнал, что сейчас вот, в эту самую минуту, Назимов вместе с резервной группой бойцов находится в одном из соседних бараков, он не удивился бы. У этого парня была золотая привычка: всякую неожиданность он принимал как факт, давным-давно ему известный.

Шум за стенами блока возобновился. Слышно было, как кто-то подошел к дверям, открывает задвижку. Бойцы, стараясь держаться в тени, обступили двери.

Шепотом повторена последняя команда:

— Не поднимать крика. Бить по морде. Наконец дверь открылась, здоровенный бандюга приостановился на пороге. Шумно вдыхая влажный воздух, он вглядывался в темноту.

— Эй, гаврики, «Варфоломеевская ночь» наступила! — крикнул он, повернувшись назад. И скомандовал: — Айда за мной! Вздуем краснопузых!

Но не успел он сделать и шага, как чей-то могучий кулак обрушился на его переносицу. Послышался хруст, из носа хлынула кровь.

Бандит, не понимая что случилось, дико взревел, шарахнулся назад.

За его спиной поднялся невероятный галдеж. Уголовники рвались к двери, но их неизменно отбрасывали сокрушительные удары. Ни одному бандиту так и не удалось выскочить наружу. Тогда они отступили, заперлись изнутри.

— Следить за окнами! — скомандовал старший группы подпольщиков.

Внутри блока шум усиливался. Уголовники спорили о том, кто же не дает им выйти на улицу. Можно было разобрать отдельные выкрики:

— Нас окружили!

— Это красные!

— Врешь, это лагершуцы!

— Да чего вы галдите как бабы! Пошли дружно! Все равно вырвемся.

На этот раз они всей оравой кинулись к двери. Завязалась свалка. Теперь уже невмоготу стало драться молчком. Слышались яростные выкрики, русская и немецкая ругань.

Вспыхнул прожектор. Его ослепительно-белый луч скользил по безлюдным переулкам лагеря, остановился на бараке «зеленых» и погас. Этот барак был на особой примете у часовых: ночные скандалы там происходили часто, часовые не обращали на них внимания.

А у дверей не прекращалась ожесточенная потасовка. Она бушевала довольно долго. Наконец уголовники были вынуждены снова отступить. На земле у дверей поблескивали выбитые из их рук ножи, кистени.

Внутри барака вспыхнула междоусобица: бандиты обвиняли друг друга в неудаче. Началась драка, полетели какие-то тяжелые предметы. Но к дверям уголовники больше не решались подходить. Бандиты самоуверенны и нахальны, когда им не оказывают сопротивления. Но они превращаются в подлых трусов, как только почуют силу противника. Так случилось и сейчас. Постепенно шум в логове уголовников стал утихать, пока не замер окончательно.

Подпольщикам было приказано потихоньку расходиться. Рассвет уже близок, теперь «зеленые» не рискнут высунуть нос.

У себя в бараке Сабир освежил лицо и голову холодной водой. Настроение у него было превосходное, боль почти не чувствовалась, хотя синяков и шишек У Сабир а хватало.

— Ну вот, стоило хоть немного выместить зло, сразу дышать стало легче, — возбужденно говорил Сабир Борзенкову.

На лице Андрея не было и царапины. А ведь это он сокрушил нос вожаку уголовников.

— Андрей, слышь, займись-ка ты со мной боксом. За это я всегда буду брить тебя вне очереди, — весело шутил Сабир.