Верный меч (ЛП)

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Давно стемнело, в доме было холодно и тихо. Огонь почти догорел, только поленья слабо светились снизу оранжевым светом. Иногда между ними поднимался язычок пламени, и я чувствовал его теплое дыхание на своем лице. На дворе залаяла собака, но мужской голос прикрикнул на нее и заставил замолчать. Больше не доносилось ни звука.

Я сидел перед очагом на низком табурете с мечом в руке и проводил вдоль лезвия точильным камнем, достаточно сильно, чтобы наточить его, но не так громко, чтобы разбудить людей, лежащих на полу позади меня. Вигод с Гилфордом давно удалились в свои комнаты, оставив нас на ночлег на камышовой подстилке. Условия были не хуже тех, к чему я привык, и я надеялся, что после многих дней в седле усталость возьмет свое, но сон никак не шел ко мне — и не в первый раз за последнее время. Мои мысли постоянно возвращались к погоне на реке, к Мале в Эофервике, и, сидя здесь, связанный своей клятвой, я бесился от осознания, что не в состоянии ему помочь. И хотя мы пробыли в Лондоне меньше половины дня, я уже снова был готов к дороге; чем скорее мы доставим священника с сообщением виконта в Уилтун, тем скорее сможем вернуться.

Не знаю, как долго я просидел так, может быть, несколько часов. Я провел точилом по лезвию в последний раз, положил его на пол и повернул меч в руке, разглядывая острие. Оно блестело в свете огня, достаточно тонкое, чтобы резать мясо или даже кость. Я провел пальцем по грани, чтобы на себе проверить остроту меча. Сначала возникло ощущение холода, потом я почувствовал, как просочилась теплая жидкость, и я отнял палец, чтобы посмотреть, как несколько красных капель падают на пол. Боли не было.

Я вытер палец о штаны и пососал его, чтобы вытянуть оставшуюся кровь, затем придвинулся ближе к огню. Тусклый свет красным отблеском ложился на металл, струясь вдоль скрученных и сваренных вместе железных полос, из который был выкован меч. Завитки и линии бежали вдоль узкого желобка, спускающегося по середине клинка, и я впервые увидел выбитые на нем слова. «VVLFRIDVS ME FECIT», они казались серебряными. Уилфрид сделал меня. Я перевернул меч, чтобы посмотреть, нет ли надписи на обратно стороне. Мастера часто по заказу покупателя, а так же от собственного имени выбивали на клинке слова из Библии или общепринятую банальность, «IN NOMINE DOMINI», например. И очень часто с ошибками, ведь те, кто вырезал буквы на стали не были учеными людьми. Но здесь не было никакой надписи, только небольшой крест под рукоятью.

Мне очень хотелось увидеть такие слова и получить то небольшое утешение, которое они могли бы дать. Наверное, я должен был поговорить с Гилфордом, но после той ночи в лесу он казался более отчужденным. Мне так же не нравилось, что он утаивает от меня важные сведения, хотя его господин поставил меня во главе нашего отряда. И хотя я не способен был заставить его говорить силой, меня беспокоило, что он не доверяет мне. Выходит, я тоже не мог доверять ему настолько, чтобы поговорить о своей душе.

Даже если бы я попытался, я знал, что он не поймет меня, не по-настоящему. Священник не мог понять.

Я поднял ножны с камыша у моих ног, убрал меч и оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что никого не разбудил. Все крепко спали. Даже Эдо, после новостей об Эофервике решивший, что он теперь не в настроении идти в бордель, мягко похрапывал из-под одеяла.

Я снял с шеи цепочку с маленьким серебряным крестиком и некоторое время рассматривал сияющий метал при свете огня. Он был у меня так долго, что я уже не помнил точно, где и у кого забрал его. Все, что я мог вспомнить, это было бородатое лицо человека с разбитым носом, с широко открытыми в смерти глазами и ртом, и звуки затухающего боя над полем. Крест не защитил того человека от его судьбы, поэтому я понятия не имел, почему ожидал, что он может помочь мне. Правда, с тех пор он довольно долго служил мне, но сколько еще это может продлиться?

Я балансировал на краю смерти в Дунхольме и несколько дней спустя; мои шрамы были доказательством тому. Если бы не помощь моих друзей, я был бы сейчас мертв и — эта мысль заставила меня похолодеть — скорее всего, попал бы в ад. Ибо, хотя я и пытался на свой лад служить Господу, моих усилий было явно недостаточно. В той жизни, от которой я давно бежал. И в этой жизни, из которой, может быть, придется бежать тоже.

С тех пор, как я встретил лорда Роберта, моим единственным желанием было взять в руки оружие, чтобы быть воином, и я хотел оставаться им даже сейчас. Такой была моя жизнь в течение последних десяти лет, и за эти годы я прошел под знаменем с ястребом по всему христианскому миру от Нормандии до юга Италии и Сицилии, а в последние два года и по Англии. Я сражался зимой и летом, под палящим солнцем и при холодном свете луны. Я убил людей больше, чем мог сосчитать, и все они были врагами моего господина, врагами Христа. На это ушла половина моей жизни. Был ли Дунхольм знаком того, что моя вторая жизнь закончилась?

Стены давили на меня, и я почувствовал, как ладони влажнеют от пота. Я нуждался в свободном пространстве, в холодном ночном воздухе. Надев цепочку на шею, я поднялся с табурета и затянул ремень с ножнами на поясе. Даже в Лондоне никогда не мешает быть осторожным, особенно после наступления темноты. Я прошел по камышовой подстилке между спящими мужчинами к своему месту, поднял плащ и, набросив его на плечи, направился к двери.

Снаружи шел снег, белые хлопья ложились мне на плечи и таяли, коснувшись щек. Ветра не было совсем, и они плавно кружили в воздухе, танцуя друг с другом.

Небольшой деревянный мост отражался в черных водах Уэлброка; стоять на одном месте было слишком холодно, и я решил пройтись. Я направился вниз по Виклинг-стрит к берегу Темзы, позволяя моим ногам нести меня, куда они захотят. Идти было нелегко. Мягкая грязь, днем покрывавшая дорогу толстым слоем, затвердела; вода, заполнявшая бесчисленные колеи и ямы, превратилась в лед. Мир вокруг постепенно становился все белее: снег припорошил соломенные крыши и ветви деревьев. Улица был тихой и безлюдной, небо усыпано звездами. Серп луны был совсем тонким, и я пожалел, что не прихватил факел, но возвращаться уже не хотел.

Я дошел до конца Виклинг-стрит и посмотрел в сторону моста, его высоких каменных опор, поднимавшихся из струящихся вод. За черным пространством реки горели костры. Пока Лондон спал, Судверка вовсю торговал своим товаром.

Повернувшись, я начал подниматься вверх по дороге в сторону монастыря Святой Этельбурги и Бишопсгейт, их не было видно за стеной падающего снега. Я беззаботно ступил на поверхность замерзшей лужи, не догадываясь о ее глубине, и успел только выругаться, когда ледяная вода хлынула мне в башмаки, и намокшие штаны прилипли к коже.

Я вздрогнул и поплелся дальше, вверх по склону в направлении церкви святого мученика Эдмунда, который был королем в те дни, когда Англия представляла из себя скопище небольших королевств, и был жестоко убит датчанами во время набега на его земли. Это отвлекло меня от моих исследований: я представил себе богато украшенные листы пергамента и свою дрожащую руку, когда я при свечах копировал текст, выписывая его на восковую таблицу. Я хорошо помнил суровое лицо брата Реймонда, наблюдающего за мной в ожидании, когда я сделаю ошибку. Как легко эти воспоминания вернулись ко мне даже после стольких лет.

Конечно, во времена короля Эдмунда датчане были мерзкими язычниками и врагами англичан. Теперь они считают себя христианами, и эти два народа порой бывает трудно отличить друг от друга, так схожи их обычаи и языки, так тесно они перемешались в последующие годы. Но если они, может быть и изменили свою веру, они не изменили своей воинственной сути. Так что, если слухи насчет Дании окажутся правдой, нам еще придется поспорить с ними за право обладать Англией.

Каменная башня церкви возвышалась над домами слева от меня, освещенная мерцающим оранжевым светом. Это было похоже на свет факела. Я остановился, удивленный, потому что факелы означали присутствие людей, которых я не ожидал встретить в ночном городе.

Послышались голоса. Я перешел в тень между домами. Здесь встречались две дороги: первая спускалась от Бишопсгейт к мосту, вторая тянулась вдоль реки. Я прошел ближе к углу, где под стеной дома была сложена огромная куча навоза.

В пятидесяти шагах от меня под ветвями старого дуба у восточной стены церкви стояли два человека. Один их них был священником, на что указывала его черная одежда. Он был небольшого роста, с круглым лицом и ушами, торчавшими по обе стороны лысой головы подобно ручкам горшка. Даже в тусклом свете я мог разглядеть его румяные щеки. Рядом с ним в терпеливом ожидании стояла серая лошадка.

Второй человек стоял ко мне спиной, но по его осанке, длине волос и платью я мгновенно узнал англичанина, и не просто англичанина.

Это был Гилфорд.

Я не видел его лица, но был уверен, что это именно он. Именно по ширине плеч, манере держать голову, легкой седине в волосах. Но я всю ночь просидел в зале рядом с дверью. Как он мог пройти мимо меня? Или в доме была задняя дверь, через которую он мог выскользнуть незаметно.

Гилфорд вручил священнику кожаный мешок примерно того же размера, как его кошель. Я попытался понять, о чем они говорят, но не смог. Потом я услышал топот копыт и звон кольчуги и спрятался, пригнувшись за навозной кучей. Дыша острой вонью, я наблюдал, как рыцарь подъехал к священникам.

— Dominus tecum in itinere, — сказал Гилфорд священнику, который сел на лошадь, а затем кивнул рыцарю.

Я отступил дальше в тень, наблюдая, как рыцарь с лысым человеком проехали в десяти шагах от меня и свернули к Бишопсгейт. Я оглянулся в сторону церкви и увидел, как Гилфорд быстро уходит вверх по дороге. Я сделал шаг вперед, намереваясь следовать за ним.

Холодная сталь коснулась моей шеи.

— Пикни хоть слово и я тебя прикончу, — сказал голос позади меня.

Я чувствовал теплое дыхание на щеке, но мог видеть только лезвие ножа и держащую его руку. Я попытался повернуть голову, но лезвие глубже впилось в плоть, и я сглотнул, чувствуя, что кожа под ним вот-вот лопнет.

— Не оборачивайся. — Голос был грубым, и в нем звучала угроза. Я знал, что он выполнит свое обещание. — Сними меч. — Я заметил, что по-французски он говорит хорошо, без акцента. — Медленно, — добавил он.

Я сделал, как он приказал, открутив железную пряжку и позволив ножнам упасть на землю рядом со мной. Краем глаза я заметил, как он вытянул вперед ногу и пяткой подтолкнул их к себе.

— На колени.

Я не двигался, пытаясь сообразить, как мне вырваться. Кем был этот человек?

Лезвие опять ужалило кожу.

— На колени, — повторил голос.

Я понял, что выбора у меня не остается. Земля здесь была по-прежнему мягкой и незамерзшая вода холодила ноги. Нож оставался на моем горле, рука тяжело упиралась в плечо.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Фулчер, — сказал я после недолгого колебания. Я только надеялся, что пауза была не слишком долгой. — Фулчер Фитц Жан.

Я не собирался называть ему мое настоящее имя, и первым в голову мне пришло имя моего старого друга.

— У кого ты служишь?

Мои мысли метались в голове. Я не мог упоминать имя Мале после лжи о моем собственном имени.

— Иво де Сартилли, — ответил я. — Синьор Саффереби.

— Я никогда не слышал о нем, — сказал голос. — И об этом Саффереби. Это он прислал тебя сюда?

Я не знал, верит ли он мне.

— Нет.

Я не мог знать, как далеко могу зайти в своей уловке.

Человек за моей спиной коротко рассмеялся.

— Значит, он дурак. Как и ты.

Кажется, здесь ответа не требовалось, и я промолчал.

— Кто еще знает?

— Знает что? — спросил я.

Это была глупая реакция, и она должна была разозлить его больше, чем все остальное, но мне нужно было время, чтобы придумать выход, и я не нашел более разумного ответа. И что он имел ввиду, в конце концов?

— Не играй со мной, — предупредил он, теперь его голос звучал прямо у меня над ухом. — Иво де Сартилли и кто еще?

— Если я скажу, ты меня отпустишь? — спросил я.

Он засмеялся, и в этот момент я резко откинул голову назад, заехав макушкой ему в лицо, а потом бросил свое тело в сторону. Лезвие скользнуло по щеке, но я ничего не почувствовал, успев перевернуться и броситься ему под ноги. Он с руганью кувыркнулся вперед, перелетел через меня, и я слышал, как его тело ударилось о землю. Я скользнул вперед по земле, чтобы добраться до своих ножен, и уже слышал, как он поднимается и вытаскивает меч. Я успел выдернуть клинок из ножен — он выскользнул быстро — и повернулся к нему лицом, все еще лежа на спине и держа меч перед собой.

— Ублюдок, — он возвышался надо мной, и я впервые увидел его лицо.

Из его рта текла кровь, а глаза были полны ненависти. На нем была кольчуга, но ни капюшона ни шлема не было, и остриженные волосы подтвердили то, что я уже подозревал раньше. Это был норманн.

— Чертов ублюдок, бастард, — повторил он и набросился на меня, осыпая градом ударов. Я парировал первый выпад, но успел остановить его меч перед своим лицом, потом откатился от второго и третьего, и его клинок с силой вонзался в землю в дюйме от моего тела. Наконец он поднял оружие слишком высоко и открылся для удара, но мой меч скользнул по его кольчужным шоссам. Он отшатнулся за пределы досягаемости меча, и одно мгновение казалось, что он снова свалится в грязь. Он выпрямился, но дал мне время подняться с земли.

— Ты заплатишь за это, — сказал он, вытирая кровь с лица. — Как и твой господин.

Я молча смотрел на него, держа меч перед собой. Его тяжелый подбородок зарос щетиной, глаза глубоко запали в орбиты, бровь над левым глазом пересекал уродливый шрам. Пожалуй, он выглядел лет на пять старше меня.

Он рванулся вперед, стремясь ударить меня в грудь. Я развернул меч поперек, быстро отскочил вправо, надеясь пнуть или поставить ему подножку, но я действовал недостаточно быстро, потому что он успел повернуться снова был готов к бою.

Он издевательски улыбнулся.

— Хорошо сражаешься, Фулчер Фитц Жан, — сказал он и шагнул вперед, покачивая острие меча, искушая меня броситься в атаку, но я был хорошо знаком с этой тактикой и не полез в ловушку. Мы кружили посреди улицы, внимательно следя друг за другом.

Он снова сделал выпад. Возможно, он думал ввести меня в заблуждение своими финтами, но я видел, как он шагнул вперед, и на этот раз был готов. Я выбросил вперед ногу и зацепил его носком башмака. Он споткнулся и с криком повалился вперед.

Я поколебался, не прикончить ли его, но он уже перекатился на спину, поднял меч и был готов к защите. К тому же, я знал, что мне будет трудно нанести смертельный удар; у него был кольчуга, а у меня нет, так что у меня было гораздо больше шансов умереть, если бой затянется. Мои ножны лежали на другой стороне улицы, и у меня не было времени, чтобы поднять их, бежать с мечом в руках было неудобно.

Пока противник еще лежал на земле, у меня был шанс уйти, поэтому я уронил клинок и метнулся вниз к мосту. Я не знал, куда я бегу, но возвращаться к дому Мале было бы глупо, потому что если рыцарь погонится за мной, он поймет, что я не был тем, кем назвался.

Я услышал ругань за спиной и, оглянувшись, увидел, как он поднялся на ноги и бросился в погоню. Вес кольчуги мешал ему, но я не мог рассчитывать, что он отвяжется, поэтому я скатился вниз по склону, нырнул влево на торговую улицу, а затем сразу прямо в переулок между двумя низкими остроконечными домами, надеясь оторваться от него. Впереди была река и пристань, тени кораблей маячили за густыми хлопьями снега.

Я вышел на набережную, на утрамбованную землю и деревянный настил причала. Сквозь шум дыхания и грохот сердца послышался звон кольчуги и тяжелые шаги.

— Сюда! — Закричал еще один голос.

Я услышал топот копыт и понял, что за мной гонится не один человек.

От набережной вела только одна улица, и я мог бы бежать, но было ясно, что всадника обогнать не смогу. Вдоль пристани стояло несколько длинных сараев, и я мог спрятаться за одним из них, но путь к ним лежал через открытое пространство, и меня неизбежно заметили бы. Правда, еще оставались корабли, но я заметил фигуры спящих на палубе; капитаны обычно оставляли на корабле часть команды для охраны товаров, и я не мог позволить себе разбудить их.

Стук копыт становился все громче. Я побежал к западному концу набережной в сторону моста, где два корабля были пришвартованы близко друг к другу, и соскользнул в холодную воду между ними.

Я чуть не закричал: вода была намного холоднее, чем я ожидал, и я изо всех сил старался держать голову над поверхностью, освобождаясь от толстого плаща, который тянул меня вниз; но я помнил, что если буду барахтаться слишком громко, меня заметят.

Между набережной и корпусом судна оставалась неширокая щель, и через этот зазор я их видел сейчас. Их было двое: человек, с которым я дрался, и второй, чье лицо было в тени. Оба оглядывались, и я был уверен, что им не потребуется много времени, чтобы обнаружить меня. Я уже почти хотел этого, потому что холод сковал мои руки и ноги; я чувствовал, как они цепенеют и понимал, что не смогу долго продержаться в ледяной воде.

— Он сбежал, — сказал тот, что был верхом.

Его голос звучал ниже.

— Ублюдок, — ответил мой знакомый.

Они исчезли из поля зрения, двигаясь вниз по набережной и продолжая разговаривать.

— Ты видел, куда он побежал?

— Нет. Может быть, он с одного из этих кораблей.

Человек на коне выругался, я слышал, что они продолжают говорить, но слов уже не различал. Я нащупал под ногами камень и старался стоять неподвижно, не чувствуя ни рук ни ног. Я задыхался, словно холод выпил весь воздух из моей груди. Черная вода плескалась у подбородка, иногда заливаясь в рот, и мне приходилось глотать ее, чтобы не задохнуться. Я закрыл глаза, молясь, чтобы те двое ушли как можно скорее.

С набережной больше не доносилось ни звука. Неуклюже опираясь руками на трясущиеся руки, я выполз на пристань. Хлопья снега кружились надо мной. Я сплюнул на землю. С одежды текла вода, меня била крупная дрожь.

— Эй! Кто там?

Я обернулся, один из корабельщиков стоял на корме с фонарем в руках. Я не стал отвечать и побежал, чувствуя, как леденит тело мокрая одежда. Я не останавливался, пока не добрался до дома.