Вертеп

Глава 10

— Бабец, — сказал Мазин Пашкову о Марине, не ожидая встречных комментариев, а мог бы кое-что узнать и получить, например, из рассказа Насти, который ставил очень жирную точку в предположениях о связи целителя с Мариной. Да и сообщение о том, что Дергачев проспал покушение в холле позади Сашиной каморки, и, следовательно, никак в качестве ревнивого мужа стрелять в Артура возле его дома не мог, могло послужить серьезной информацией к размышлению. Все это были сведения не решающие, но для человека, умевшего ценить второстепенное, каким был Мазин, оказались бы весьма полезными.

Ничего этого Пашков ему не сказал. У Александра Дмитриевича резко испортилось настроение. Волны, качнувшие ковчег, в котором ему мнилось надежное убежище, казались теперь не только опасными, но и грязными, и хотя Пашков меньше всего ощущал себя моралистом, разнузданность сексуальной революции не возбуждала, а подавляла его. Когда-то, совсем недавно, Александра Дмитриевича шокировало поведение Дарьи, но теперь он вспоминал ее поступки как непосредственный порыв человеческих чувств, не идущих ни в какое сравнение с жадным удовлетворением похоти под докторским халатом.

Представить себе подобного «страуса», как выразилась Настя со смехом, с таким же юмором он не мог, он чувствовал, что и сам замажется, смакуя эту историю. А что касается ночевки в доме пьяного художника, то втягивать его даже косвенно в криминальную историю Александр Дмитриевич счел несправедливым, по мнению Пашкова, тому и так приходилось расхлебывать прокисшую, с запашком, семейную кашу.

— Бабец? — переспросил Пашков. — Да, женщина современная, на все время находит.

И этим ограничился. Ему хотелось читать что-то умное, чистое и еще хотелось выпить.

Мазин понял, что Александр Дмитриевич не склонен к беседе, и отметил это про себя, зная его как человека словоохотливого.

«Что-то его тут колебнуло. Не стоит сейчас допытываться. Если для меня интересное, узнаю…»

— Вы в задумчивости, Саша? Ну, не буду бестактным, пойду посижу в своем офисе, как Юра с отцом мою комнату называют…

Поднялся он к себе вовремя, не успел сделать в блокноте необходимых заметок, как в дверь постучали.

— Входите! — крикнул Игорь Николаевич, недовольный, что его отрывают отдела, но, увидев вошедшего, улыбнулся. «Этот парень отнимать время не придет».

— Входи, Андрей! — пригласил он другим уже тоном, поднимаясь из-за стола навстречу гостю. Пушкарь тоже улыбнулся, откликаясь на улыбку Мазина, но собственное состояние духа было у него заметно невеселым.

— Не помешал, Игорь Николаевич?

— Что ты! С чем пришел?

— Как сказать. Я, конечно, помню, что вы предполагали со мной повидаться, но причина непосредственная другая.

Он положил на край стола чемоданчик-«дипломат», поднял крышку и достал оттуда старую солдатскую алюминиевую фляжку.

— Стеклотара найдется, товарищ начальник?

— По какому случаю?

— Печальному. Дед мой отошел в лучший, как говорят, мир. Не знаю, для всех ли там лучше, но для деда, думаю, надежда есть. В этом мире он натерпелся. Такое переживать пришлось, что хоть драму, хоть трагедию, да еще и детектив писать можно. Ну да ладно, сейчас не время, а когда-нибудь расскажу, затащу вас к себе и расскажу, сколько русский человек пережить может. А пока помянуть полагается, а потом и к делу, хотя открытий я не привез…

Мазин тем временем поставил на стол две чайные чашки.

Разговаривая, Пушкарь наполнил посуду и выложил из «дипломата» бутерброды с колбасой и салом и пару вареных яиц.

— Ну, земля пухом и царствие небесное. Откуда нам знать, что нас там ждет, если мы и нынешнюю жизнь предугадать не можем…

Мазин вспомнил устремленные в иной мир глаза старика и подумал, что смерти, даже естественные, приходят почти всегда неожиданно. Вот уж и видно, что человек на пороге, а говоришь ему, прощаясь, «до свиданья» и не думаешь, что здесь, в мире здешнем, свидание уже не состоится. Да и вообще, живем так, что все труднее предположить, на время прощаешься или навсегда. В привычных повадках смерти появились жестокие признаки террора, переход в небытие все больше обходится без промежуточной больничной возни, вместо нелепой старухи, что размахивала косой часто невпопад, за дело взялся снайпер. Зазвучали выстрелы из винтовки с оптическим прицелом, нежданные и точные.

— Вижу, Игорь Николаевич, Эрлену вы пока не нашли?

— Не нашел, но надежды не теряю. Поговорил кое с кем.

— С кем же, если не секрет?

— Напротив, хочу поделиться. Вот, последний разговор с сестрой ее состоялся, Мариной. Не пришлось тебе с ней сталкиваться случайно?

— Интересовался и ею. Но поверхностно.

— Помнишь, однако? Какое у тебя впечатление сохранилось?

— Она мне не понравилась. Она, кажется, на медсестру училась, но слишком уж шустрая была для сестры милосердия, как их раньше называли.

— Да она в милосердие и не пошла, ее комсомол в руководство направил.

— Это ей полегче, я думаю. И сейчас в кресле?

— В кресле.

— Что же она вам поведала?

— Трогательную историю. Да ты-то в курсе, кто она сейчас?

— За карьерой не следил.

— Культуру опекает. А в быту супруга Владимира Дергачева.

Пушкарь посмотрел удивленно.

— Вот, значит, на какую сестру она выучилась!

— Ну, в этом большого греха я не вижу. Говорит, племянницу пожалела, помогала ухаживать за девочкой, постепенно сблизились. Короче, дело житейское.

— Так и живут, как голуби?

— Голубь, между прочим, очень неуживчивая птица.

— Значит, как собака с кошкой?

— Да, чувствуется определенная напряженка. Во всяком случае, с его стороны.

— Стеснен в богемной жизни?

— Мне показалось, что свободен.

— В чем же дело?

— Ревнует к модному целителю.

— А морду набить боится?

— Кому?

Пушкарь засмеялся.

— Не провоцируйте меня. Я кулачную расправу с женщинами не одобряю. Целителя имел в виду.

— В целителя стреляли на днях. Что ему синяк под глазом!

— Стреляли? Ну, дают! Кто же палил?

— Он, как говорится, понятия не имеет.

— А может, врет? Темнит? Боится или, наоборот, самореклама?

— Я такой вариант не исключил. Однако стекло в машине пробито, и вот свидетель. Достался, можно сказать, тепленьким.

Мазин выдвинул ящик стола, достал пластиковый кулечек и протянул Пушкарю пулю.

Тот взглянул, сказал:

— Старушка. На «люгер» смахивает. В милиции смотрели?

— Мой грех, придержал с разрешения потерпевшего. Не покажешь ли дядьке сначала? Может, подобное оружие проходило через нас?

Пушкарь аккуратно уложил пулю обратно в кулечек.

— Старик такими находками с охотой занимается. Будет сделано в момент. С кем еще побеседовали?

— Не со всеми, с кем нужно, но нашлись сторонники и твоей версии.

— Дергачев убил? Ну и ну! — загорелся Пушкарь. — Кто же за меня?

— Виктория Карловна. Имя такое тебе ничего не говорит?

Пушкарь напрягся.

— Да вроде нет, — признался с сожалением.

— Была у Эрлены тетка, впрочем, она и сейчас жива. Тетка Эрлены, но не Марины, матери у них разные. Старушка эта, хотя и старая, как я понимаю, в полном уме и разуме. Эрлену любила, а Марину с Владимиром наоборот, вот и заподозрила его…

Мазин коротко пояснил доводы Виктории Карловны.

— Понимаешь, все твои подозрения рассыпаются, столкнувшись с его алиби, Дергачев в Сочи был в дни, когда бы он мог убить Эрлену. Даже, если предположить, что он тайно последовал за ней в Горный Ключ. Но он отбыл в другое место, и это доказано. Старуха же мыслит прямо противоположно: не Дергачев поспешил за женой, а жена вернулась, рассчитывая застать его здесь с любовницей, разоблачить и, возможно, порвать с мужем. Так, по ее мнению, и случилось.

Пушкарь внимательно слушал, шептал что-то беззвучно и загибал пальцы. Потом вздохнул.

— Нет, Игорь Николаевич, не выходит.

— Да, не сходится по времени. Но давай еще раз прикинем. Линия Мажино в свое время считалась неприступной, а немцы-то ее обошли.

— Обошли, — согласился Андрей, смутно припоминая сведения из учебника об этой, казавшейся непроходимой системе укреплений.

— Давай просмотрим все, что мы имеем, последовательно.

Итак, во второй половине дня в пятницу Эрлена уезжает поездом по путевке в Горный Ключ. Муж, Владимир Дергачев, заботливо провожает ее на вокзале. Даже проводница обратила внимание на образцовую пару. Ни малейшего намека на плохие отношения между супругами. Верно?

— Так кажется проводнице, — заметил Андрей.

— Вот именно. Теперь мы знаем, что распрощались на вокзале, мягко говоря, равнодушные друг к другу люди. Стоило ли им так лицемерно разыгрывать влюбленных супругов? Кому это было нужно?

Пушкарь усмехнулся характерной усмешкой, чуть сощурив правый глаз:

— Они были слишком рады хоть на время избавиться один от другого. Изображать чувства им нужды не было. Радовались от души. Только проводница их не так поняла.

Мазин постучал пальцами по столу.

— Интересное наблюдение. Чувства были обращены в собственный завтрашний день, а не друг к другу?

— Еще бы! Нежный супруг перебирал ногами от нетерпения вскочить в машину, чтобы с двумя другими козлами немедленно рвануть на юг, что и было выполнено без промедления. Дело происходит летом, дни длинные, за оставшееся световое время можно полпути до Сочей отмахать.

— А на рассвете снова за руль, и часам к десяти уже в гостинице.

— Точно. К этому же времени поезд приближается к Горному Ключу. Эрлена с перевязанной рукой — она даже просила в пути йод, намозолила глаза проводнице, — продолжил Пушкарь.

Мазин кивнул.

— Поезд приходит по расписанию, но в последний момент проводница теряет из вида пассажирку, хотя тогда значения этому факту не придала. Каждая крупная станция занимает обязательными хлопотами. Проводнице было не до Эрлены, а она тем временем переходит в соседний вагон. Зачем?

— Может быть, ей было неудобно бросаться на шею Алферову на глазах у проводницы? — предположил Андрей.

— И такое бывает. Не все еще потеряли совесть, но тут ситуация посложнее. Она не только не бросается в объятия, но и, по последним сведениям от Алферова, вообще избегает с ним встречи, просто бежит от него. Но зачем это паническое бегство? Куда?

— Я выяснил, что она побывала на почте, телеграфировала мужу и взяла билет на самолет. Тут след и оборвался, в самолете ее никто не запомнил.

— Хорошо. Возьмем все-таки за основу, что полет домой состоялся. Нелепый, глупый даже, как и весь план разоблачения мужа-бабника, у которого вся суть на роже написана и не требует доказательств.

— Не скажите, — возразил Пушкарь. — Женский план. Ваша старушка ее поняла, я думаю.

— Факт, однако, что план не сработал. По плану, Эрлена вернулась поздно вечером на следующий день после отъезда. Но ты-то проследил каждый шаг Дергачева за эти сутки. Он приехал с двумя свидетелями в Сочи и находился там два дня. Так что Эрленин выстрел получился не в яблочко, а в молоко.

— Не скажите, Игорь Николаевич, не скажите. Мы исходим из того, что Эрлена погибла прямо по возвращении, и в тот момент муж убить ее не мог, потому что отсутствовал. Так мы до сих пор думали, верно?

— Согласен.

— А почему мы не можем предположить, что убили ее двумя днями позже? Заключения-то экспертизы о времени смерти у нас нет!

— Заключения нет, но как она осталась никем не замеченной все это время от возвращения и до смерти?

— Это уже другая версия. К ней и подход другой, — упрямо возразил Пушкарь.

— И к Дергачеву другой?

— К Дергачеву мой первоначальный.

— Хорошо, — сказал Мазин примирительно, — как же ты это видишь?

— А просто… — Взволнованный новой догадкой, Пушкарь хлебнул прямо из фляжки. — Просто. Дергачев проводил жену и двинул с дружками в Сочи. А она, как и предположила умница-старушка, запудрила ему мозги телеграммой. Вернее, думала, что запудрила, притупила бдительность. Телеграмма скорее всего в почтовом ящике провалялась. Он ее потом уже нашел. Но Эрлена-то не знала про экспедицию к южным морям, верно? И считала, что нагрянет как снег на голову.

— А мужа негу.

— Нету. Что же из этого вытекает?

— Разоблачить не удалось?

— Наоборот, — произнес Пушкарь несколько обиженно, — наоборот. Для нее лучшего доказательства и не нужно было. Раз уехал, значит, с женщиной.

— Святую мужскую дружбу они понять не могут? — усмехнулся Мазин. — Что ж дальше, по-твоему?

— Скорее всего собрала вещички или просто с той же сумкой к тетке. Ушла! Записку, возможно, оставила — «И не ищи меня, изменник!».

Мазин категорично мотнул головой.

— Записки не было.

— Почему?

— Такой документ Дергачев приобщил бы к делу наверняка.

Пушкарь подумал и согласился.

— Верно, Игорь Николаевич, немножко занесло.

— Но тем не менее?

— Тем не менее, я думаю, она решила разыграть большой скандал и дома не осталась, а перебралась к тетке. А он, вернувшись, мог развести дружков и, к себе не заезжая, сразу туда же, на стоянку.

— Там и встретились?

— Почему бы и нет?

Игорь Николаевич кивнул на этот раз согласно.

— Встретились неожиданно? И Эрлена погибла?

— Я так думаю.

— Версия все-таки шаткая.

— Чем же шаткая? Три человека в нее уже поверили.

— Виктория Карловна и ты.

— А вы нет?

— Я думаю, как это произошло конкретно?

— Ну, тут проще простого. Вернулся он не в настроении. С рассвета за рулем, голова трещит от вчерашнего. Гулянка кончилась, а Дергачев из той породы, что очень не любит от веселого времяпрепровождения к текущим делам возвращаться. Короче, вернулся усталый, злой. Загнал машину во двор. Дальше по Высоцкому — «пришел домой, там ты сидишь!». А она-то сидит тоже в соответствующем настроении. Разве не так?

— Похоже, — сказал Мазин, стараясь подавить внутреннее несогласие с этой логичной с виду версией.

— Небось кинулись друг на друга, как собаки.

— И он ее убил? Чем?

— Возможно, просто руками. Сначала — заткнись, придушу! А она недооценила угрозу. А может, и сама хороша была, бабы очень даже склонны до нашей морды дотянуться ногтями-когтями, а кто интеллигентнее — ладошкой. Между прочим, ладошкой иногда обиднее, чем ногтями…

— Тебе, Андрей, кинорежиссером быть бы. Здорово видишь.

— Такое представить нетрудно. И вы видите?

— Не все. Еще двух людей не вижу.

— Каких еще?

— Где Лиля была в это время? Если дома, Эрлена не могла ее там оставить и к тетке сбежать.

— Но и одна она дома быть не могла. Мала больно.

— Он мог оставить ее с Мариной. Короче, о Лиле мы не подумали. Боюсь, все кино перематывать придется.

— В самом деле, — признался Пушкарь с досадой. — Слона-то я…

— Не горюй. Это поправимо. Думаю, сама Лиля помнит, где она была в те дни, когда мать пропала. Да и Марина… Уточнить можно без проблем.

Пушкарь смутился промахом, притормозил. Мазин тоже размышлял молча. И вдруг неожиданно для Андрея спросил:

— А застрелить ее он не мог?

— Застрелить? Когда? Из чего?

— Пистолет в нашу версию не укладывается? У нас по-отелловски, вручную, без подготовки, да?

Пушкарь на насмешку не отреагировал.

— Я и такое не исключаю, но огнестрельное оружие не фигурировало, а труп не обнаружен. Но если вы упоминаете пистолет… то не зря, почему?

Мазин ответил уклончиво:

— Подсознательно, наверно, из-за пули, что тебе передал… Хотя это, конечно, бузина, а дядька в Киеве.

— Может, и не в Киеве, а тут рядом.

— Опять Дергачев? — спросил Мазин скептически и даже слегка недовольно.

— Строги вы, Игорь Николаевич, строги. Не даете пофантазировать.

— Фантазии у тебя в свободном полете, а я старомодный, Андрей. На Жюле Верне воспитан, а Стивена Кинга осилить не смог.

— А я и совсем не читал.

— Да он на каждом лотке…

— Цена кусается. Так что моя фантастика доморощенная. Хотя чую, не я один фантазирую. Кажется, связь красивая получается? — спросил он, не скрывая ехидства.

— Бузины с дядькой? Что это тебе взбрело?

— Ничего особенного. Только замечаю, что по покушению на этого врача у вас, кроме Дергачева, подозреваемых нет, верно?

Мазин засмеялся.

— Расплатился? Злодей! Но, если честно, для меня и Дергачев не подозреваемый… — Он помедлил немного и очень честно добавил: — Пока…

Пушкарь обрадовался.

— Отлично. А если все-таки он…

Мазин замахал рукой.

— Остановись, Андрей! Спившийся человек. Я же видел, как он пьет, хоть, в отличие от Алферова, страсти своей еще стесняется. Но все признаки заметны. Куда ему выходить ночью с пистолетом на большую дорогу! Руки дрожат небось.

— Небось. Потому и промазал.

— Ну, упрямец!

— Дайте картину дорисовать.

— Рисуй, сделай милость!

— Пуля старая, если и пистолет старый, мог не один десяток лет просуществовать.

— Эка, хватил, или, как там у Гоголя…

Предположения Пушкаря как бы поддразнивали его, упрекали, что он, прожив годы и накопив опыт, в котором, как жилы в богатой породе, переплелись всевозможнейшие ситуации, теперь не жилу искал, а предпочитал аккуратно перемывать кучи песка, в расчете на малую, но подлинную, верную крупинку. Опыт и возраст не прибавили смелости и легкости мышления, напротив, развили осторожность, сузили пространство риска, безумных идей. Это было обидно.

— Ты не знал меня в молодости, Андрей, и я за сумасшедшие предположения хватался…

— И все зря?

— Напротив, многое подтверждалось, бывало, и соломинка на плаву выручала. Но тогда впереди жизнь была, время исправить ошибку в следующий раз… Ну, что я тебе толкую! Это все прожить и пережить нужно. Короче, каждому овощу свое время.

— А я-то себя в консерваторы записал!

— Я ж тебе сказал, ты свободный человек, тебя смелость предположения увлекает, а меня проверенный факт, крупица истины, такой кусочек картины-мозаики, что на Западе любят на полу у камина дети и старики складывать.

— Ладно, — согласился Пушкарь. — Одну детальку я вам захватил из принципа: никакой мелочью не пренебрегать. Вот вам штришок из того времени. Хотя вы Эрлениных фотографий кучу перегребли, наверно.

Игорь Николаевич покачал головой.

— Ни одного снимка.

— Как же так? У них этого добра полно было.

— Было, да сплыло. Дергачев все уничтожил.

— Все? Уничтожил? Зачем?

— Все спалил из ревности. Не хочу, дескать, больше ничего видеть с ней связанного. Ни письма, ни фото — все в огонь.

— Вот видите, какие в нем страсти кипели. А если еще не выкипели, а? Ну ладно, взгляните на документ эпохи.

И Андрей извлек из чемоданчика и протянул Мазину пожелтевшую листовку-объявление с тревожным призывом — «Помогите найти человека!». Как водится, в текст посредине был врезан портретик, воспроизведена фотография женщины, которая показалась ему недавней знакомой, несмотря на вышедшие из моды покрой одежды и прическу. Но раздумывать и соображать много не пришлось. Мазин улыбнулся и достал другую листовку, современную, с предвыборной фотографией Марины.

— Махнем, не глядя? — предложил он Пушкарю.

— Это ж надо, — сказал Андрей тоном пана спортсмена из модного когда-то кабачка «Тринадцать стульев».

Оба они сразу подумали, что сестры очень похожи, даже улыбались похоже, живо и с задором, хотя задор Эрлены выглядел более естественным, а в улыбке Марины просматривалась предвыборная заданность.

— Прямо двойняшки!

— Это так кажется, — возразил Мазин. — Просто сняты в одном возрасте, обеим чуть за тридцать. А в разном в одно и то же время они выглядели не так уж схоже. Но любопытно. Спасибо. Не будем пренебрегать. Может быть, Дергачев уничтожил фотографии, чтобы не видеть, как будет выглядеть молодая жена через десять лет? Зачем разрушать иллюзию, что он вернул юную Эрлену?

Развить тему, однако, не пришлось. Помешал телефонный звонок.

— Мазин слушает.

— Игорь Николаевич! Как я рада, что застала вас. Это Лиля.

— Я тоже рад, — искренне отозвался Мазин. — С возвращением! Нам нужно повидаться.

— Обязательно. У меня огромная просьба. Бабушка в больнице. У нее подозревают худшее. Вы не могли бы навестить ее? Она говорит, это очень важно, а времени уже почти нет.

— Диктуйте координаты больницы. Завтра буду обязательно.